Дэо персикового дерева

Дэо говорят, что они сильнее людей. Но разве можно быть сильнее ненависти? Годы тренировок выгравировали во мне жесткое «нет».Тело готово к убийствам с первого глотка крови одного из «высших». Из детства помню отчетливо только этот день. Старая хижина грозит обвалиться на горстку озлобленных селян и старейшину. Стоит дождю усилиться. Стоит ветру догадаться, какой заговор плетут люди против всеобщего бога — иерархии. Но гнилые ветки крыши держаться друг за друга не хуже нас, людей. Дрожащие руки вытряхнули в меня последнюю каплю, зазевавшуюся в деревянной миске. Я сглотнул вязкую сладость, сомкнутые веки погрузили в черноту. Старейшина юрко спрятал чашу в грязные одежды, его голосу вторит шепот дождя. — Выживешь и убьешь, выживешь и убьешь… — Теперь я бессмертен? Как дэо? — спросил я, захмелевшим взглядом путаясь в оспинах старейшины. Усталый взгляд трудно разглядеть за набрякшими веками. Вовсе не старик, но чужая кровь каждый день жрет его изнутри. Он тот, кому не стать бессмертным воином — ему пришлось стать бессмертным мудрецом. — Как дэо, — ответил. Вместе с ритуальной кровью я вобрал в себя их надежду. Надежду каждого в той пропахшей потом и страхом хижине. Вот родился новый человек-воин. Он убьет их. Он убьет их за нас. Но что я сделал, когда увидел первого дэо, которого мог убить?.. Воспоминание отступает, когда у вытянутой руки тормозит такси. Бледные фонари ночи играют на желтом теле механического демона. Я дожил до века, который испугал бы и самых стойких из тогдашних «людей». Мы были иными. Мы были пугливыми поклонниками природы и ее послушными рабами. Мы клянчили каждый костер и каждый кровавый обед. А сейчас я бесстрашно забираюсь в теплое брюхо сверкающего монстра и называю адрес. Взгляд таксиста скользнул по истекающей дождем куртке. Мягкое движение руки в тесном танце с рулем. Монстр приятно урчит, подчиняясь. Я закрываю глаза, затылок утопает в пахнущей пластиком подушечке. Вспоминаю другой запах. Запах цветов персика. Людям нельзя долго находиться за деревней. Там царство дэо — жестокое, вечное, единоличное. Бери свои горькие фрукты и уходи, пока цел. У твоей семьи сегодня будет еда. Но что ты объяснишь мальчишке-воину, который напился дармовой крови врагов до хмельной отваги? Что сказал бы я самому себе, азартно стискивающему рукоять меча из тонкой полоски стали? Деревенскому парню с выстраданными нелегкой жизнью мышцами и кровожадной улыбкой? Ему уже ничего не скажешь, да никто и не пытался. Я отправился на холмы. Нужны простор и враг, нужно закрепить звание «воина». — Я тот, кто выпил твою кровь, и выжил! — кричу ветру. — Я тот, кто убьет тебя! — ухмыляюсь холодному солнцу. — Ты тот, кто не мылся уже оборот луны, не меньше. Рука ведет клинок в сторону голоса раньше, чем во вдох проникает тонкий аромат цветов. Обернувшись, я не увидел дэо — я захлебнулся видом дэо. Волосы из лучей теплых звезд, глаза — братья лазурного залива, стан гибкого лука. Простая одежда выглядит дороже расшитых хламид. Как такое можно носить на теле? Это же точно кутаться в лунный свет! Ты отделился от цветущего персика. — О, вижу, ты с мечом? Насмешливый взгляд прогнал волну дрожи от сжимающих рукоять клинка пальцев и до шеи. Ты всегда умел так смотреть — испытующе нежно. Словно в тебе кроется вопрос «рискнешь?» Это «рискнешь» в приглашающем шорохе тканей, в блеске бездонных зрачков, в линии розовых губ. В твоих пальцах появляется рукоять меча — близнеца моего по форме. Ты застыл, лениво осыпаемый лепестками. Хрипло дыша, едва сдерживая дрожь, сглатывая, я ринулся вперед. Действие — единственный достойный ответ на твой невысказанный вопрос. Сталь зазвенела у уха. Щекотная капля крови скользнула по оцарапанной скуле. Бледное лицо дэо слишком близко — идеально светлое, гладкое. С рычанием делаю разворот, локоть целит в бок врага. Обманутый всполохами светлых одежд оказываюсь падающим в жесткую траву. Под ребрами ноет место унизительного тычка. — Ты драться учился на бревнах, что ли? — смеешься. — Ты — дэо персикового дерева? — А ты — деревенский увалень? — Я убью тебя. Я не убил тебя и со второй попытки, и с третьей. Солнце устало смотреть на неуклюжие потуги хотя бы испачкать, срезать прядь волос. Ежась от подступающего холода, я гордо посмотрел в издевательски мягкую улыбку. — Я приду завтра. Чтобы убить тебя. — Приходи. Ты сказал это так просто, словно мы условились о беседе. И так же просто ждал меня каждый день. Из воина, каким мечтал быть, я превратился в одержимого. Говорили, дэо околдовал меня. Говорили, дэо свел меня с ума. Каждую ночь я думал лишь о том, как утром снова вдохну запах персиков, и как между нами зазвенит сталь. Но луна обернулась дозором не один раз, прежде чем я сумел хотя бы прикоснуться к тебе. — А это неплохо… Истинной наградой стало легкое подрагивание уголка нежных губ. Твой взгляд осторожно проверяет лезвие меча у шеи, светлые волосы разметались по траве сияющим ореолом. Ты не человек — напоминал я себе. Ты не человек и не женщина. Но ты пленительнее любой женщины и настолько же красивее. Я никогда не был близок к столь совершенному творению, никогда так не хотел склониться, чтобы… Чтобы вдохнуть с тобой один воздух. Вы, дэо, на какой-то миг стали для меня заслуженно и несоизмеримо лучше людей. И тут ты совсем не божественным образом пнул коленом в пах. Спина врезалась в траву, я скорчился. Перед глазами сначала явились твои босые ноги, а потом свесился кончик клинка. — Вставай. Ты еще слишком обезьяна, чтобы меня победить. — Я завтра не приду тебя убивать. Мы уходим охотиться… в северных горах. Это далеко. Переборов боль, смотрю на тебя вверх, кончики травы шелестят о бедра и колени скрещенных ног. Ты вскинул брови почти презрительно, будто оскорблен тратой времени на убийство других существ. — Я приду через оборот! Благосклонный кивок. Но через оборот вернулся другой я. Уже не мальчишка, напившийся из чаши. Кожа все еще зудит от запекшейся на ней звериной крови. Солнце ярко осветило мое лицо, но ты ведь все равно увидел в нем мрак? Без единой шутки или приветствия мы бросились друг на друга. Клинки сошлись яростно, заблестели с частотой искр. В венах бурлит лава, твои тонкие одежды хлещут по ногам и лицу. Невесомые прядки светлых волос осыпаются в траву, обычно безмятежное лицо обращается в каменное. Впервые вижу, как дэо становится трудно дышать. Даже ветер разбушевался. Но он так и не сорвал предсмертных вдохов. Ты остановился верхом на мне. Брови стрелами нацелились к тонкой переносице, за головой безмятежно сияет голубое небо. Легко беру за хрупкое плечо — точно ты не более чем человек. Почему-то даешь уложить себя на лопатки. Рядом с моей ладонью, в траве, рукоять выбитого клинка. Ты украдкой, но нервно, смотришь на него. Это кроткое недоверие, миг испуга, вызывает во мне странное чувство. Точно ты — такой вечный и насмешливый — тоже нуждаешься в защите. Не такой, как деревенские. Но не меньше, чем они. Я осторожно накрываю твои губы своими и тут же срываюсь на долгий стон. Твои нервные пальцы цепляются за мою одежду. Запах персика одуряюще вплетает твои желания в мои движения. «Люби меня! Люби меня больше, чем себя! Люби меня больше, чем всех людей и я буду твоим!» — беззвучно зовет твой изгибающийся стан. Пальцы пробираются под ворох широких одежд и находят персиковый бархат кожи. Ты подчиняешься так же легко и отчаянно, как приглашал к битве. «Рискнешь? Рискнешь, правда?..» «Да, да! Я уже одержим тобой!» Твои бездонные зрачки настойчиво окунают в себя. «Теперь ты навсегда мой, человек-воин». «Теперь ты навсегда мой враг, дэо персикового дерева». Я боялся выпустить тебя из объятий не меньше лунного дозора. Водитель резко тормозит. Холодный дождь поливает город в надежде утопить. Нравятся ли буре новые строения человечества? Раньше она сметала жилье проклятых из прихоти, одним дуновением. Сегодня даже небесный гром не способен испугать потомков обезьян. Осматриваю очертания улицы за окном, хотя и так вижу, что мы не в конечном пункте поездки. Мне за город. — Тебе привет от… Голос водителя искажается, улыбка разрастается на все лицо, а потом задорно уходит за ухо. Грузное тело краснеет и набирает массу. Точно спорами заполняет стекло, от руля к моему колену ползут нервные щупальца. Они успели облепить ручки дверей и теперь предвкушают пиршество рокочущим шевелением. — Ты дурак, — перебиваю дэо. — Что? Улыбка выплывает рядом с затянутым в кожу бедром, зрительный контакт с глазами я ловлю в бурлящем красном, обхватившем руль. — Ты дурак, говорю. Дэо персикового дерева плевать на тебя. Ты взялся передавать от него «привет» ценой своей жизни. — Я бессмертен! — ощерился враг. — И сожру твою голову! Он разрешил мне! — Ты дурак. Тем более, что мне не нужен был этот «привет». Я и так направлялся к нему. С последней печальной констатацией взвожу курок. Дэо улыбается на четверть аморфного тела, пули хлюпами застревают в вязком красном. Перепуганные глаза мечутся по машине, слизь на плоти врага вскипает. Прежде чем жаркое щупальце успевает обхватить горло и задержать в салоне — простреливаю плоть дверной ручки. Дождь бьет по голове и ушам за то, что осмеливаюсь вырваться из машины и лишить собрата стихии ужина. Враг захлебывается в агонии, в металлическом монстре бесконечно взрывается плоть, как в микроволновке. Скорее всего, бедолаге просто не сказали, кто я. Как и не сказали, что одна пуля может унести и сильнейшего из их рода. Методы борьбы с дэо продвинулись с века человеческого рабства у мощи страха. Ты знаешь об этом, но все равно послал такого… Усмехаюсь. Ох уж это жестокое кокетство. У дэо нет чувства «родственности», что диктует людям общие ценности и мораль. У них даже нет имен — настолько эти существа не настроены на внутривидовую связь. Поискал взглядом такси или попутку. Город укутался в ночь и не намерен давать страннику шанс погреться в теплом салоне автомобиля. Высотки презрительно зашторили провалы глаз. От мысли о том, как я полночи выскабливаю с водительского сидения красную слизь, издал усталый выдох. Огнестрел уперся рукоятью в ремень за поясом, ворот куртки подпер мочки ушей, ботинки расплескали воду в сплошной луже тротуара. На меня надвигается дождливый полумрак улиц, к утру ждет конечная цель всех моих дорог — одинокое и вечно цветущее дерево. Дэо давно не сильнее людей. Стал ли я сильнее ненависти? Не знаю. В конце концов, и моя ненависть, и моя любовь — влекут к тебе. В свое время мы слишком полюбили риск.