Cicatrices

      Кацуки при помощи взрывов поднимает себя высоко в небо, внимательно следя за происходящим внизу, ведь никогда не знаешь когда особо проницательный снайпер глянет в воздух и тогда уже тебе останется только молится на свою ловкость. На земле царила сущая анархия. Многие преступники сговорились между собой чтобы погрузить Японию в хаос.       Несчастные жертвы среди гражданских исчислялись сотнями тысяч, а герои стирали ноги в мясо пытаясь добраться до выживших, но это было не самое страшное. Страшно, до холодного пота и онемения кончиков рук стало, когда на поле боя появился Доктор. Щуплый, даже жалкий на вид парнишка, вечно одетый в потертые, заношенные вещи стал сущим кошмаром для всех героев не только Токио, но и Японии.       ВЗО дал ему несколько причуд, а безумные мозги этого дохляка сожрали их как будто он всегда был к этому готов. Как будто не было ни одной причины не принимать на себя участь подопытного, а потом варить свои мозги разделяя сознания на десятки чтобы управлять каждым обновленным мутантом.       Ному. Еще одна грандиозная проблема всех героев на данный момент ведь если до того, как Лига Злодеев откопала того безумного чудика, они были просто слишком сильными, как под копирку с причудами усиления боя то, когда появился этот психопат все стало намного жестче. Кровавей. Смертоносней.       Теперь похищенные для преображения люди обрабатывались отдельно, словно ювелир творил свое искусство сверкая болезненными, мерцающими в ночи болотно-зеленым он изготавливал и-де-аль-ных ному. Каждому герою представлялся враг которого было невозможно победить без посторонней помощи, но теперь в них было отличие.       С того мгновения как он появился на поле боя машины для убийств никогда не сражались бездумно. Они действовали хаотично, непредсказуемо, но все же четко скоординировано. И вся эта координация была направлена на уничтожение героев.        Десятки сражающихся ному раз и навсегда были опутаны сетью преображенной причуды, а в центре этого ада, раздирающего улицы и города на мелкие клочки, счастливо кружился Доктор, смеясь. Несколько мутантов так же стояли рядом, охраняя его, или он, чтобы позабавится отпускал их в бой, чтобы посмотреть как герои из последних сил наверняка рванут к нему, чтобы снова притянуть ному за ошейники и натравить на цель.       —Безумный ублюдок. — разочарованно от такой защиты сплюнув кровь, Бакуго аккуратно садится на высокую балку, сам себе напоминая залетную птицу или стервятника над полем боя и всматривается в изменившуюся середину рядом с контролирующим уебком.       Ни одного напичканного мышцами мутанта около хрупкой фигурки не наблюдалось, что разогревало азарт и настраивало на то, что он наконец доберется до него, но внезапно алые глаза захватывают более опасную картину.       Даби. Преступник высшего класса сейчас стоял за спиной Доктора прикрывая его собой и трепетно положив свои руки на его. Он щелкает пальцем, создавая стену ревущего пламени вокруг них на которую парень реагирует восторженно, слегка хлопая в ладоши. Обожжённая кожа прислоняется к тонкой ткани толстовки, что была надета на юноше и тот откидывая голову назад, на плечо мужчины, весело смеется.       Черный капюшон легко слетает с лица и тут Кацуки едва не валится со своего насеста. Изящное лицо было зверски изуродовано отпечатком руки. Так, словно кто-то с огненной причудой долго держал его за лицо, позволяя своему огню прожечь слои кожи, чтобы несчастный никогда не восстановился. Он знал этот шрам. Ему было страшно смотреть на цвет волос, однако, подсознательно Бакуго уже знал кто же стоит за бесчинствами.       Мелкие, разрозненные кусочки пазлов с тихим шуршанием встают на свои места и тот застывает как громом пораженный. Рост. Комплекция. Время появления. Даже болотные глаза что раньше сверкали весенними листьями после дождя, но теперь их словно пропустили сквозь мутное стекло безумия. Это все было одним целым что складывалось всего в два слова.       Мидория Изуку. Единственное темное, не стираемое пятно на его совести. Мальчик, который не заслужил того, чтобы быть так жестоко наказанным за свою наивную привязанность. В прежние времена одно его имя доводило Бакуго до кровавого бешенства, а его жалкий, скукожившийся от давления вид только забавлял.       Интересно, насколько он был слеп в своей гордыне? Теперь уже, каждый раз просыпаясь от кошмарных криков того злополучного дня, он не мог не сокрушаться. Это было слишком даже для него, но он все равно это сделал.       И вот, теперь, он может собственными глазами посмотреть на то, куда привела его жестокость. Безумие и жажда крови застилали того, кто мог стать гениальным ученым и работать с героями, улучшая их костюмы. Тошнота накатывает приливами, когда он видит, как Деку оборачивается, практически повисая на Даби и переводит взгляд на него, чтобы тут же отпрянуть в отвращении, едва не свалившись.       Взгляд Даби, кажется, настолько по собачьи преданным, что невольного свидетеля бросает в дрожь. Ведь так не смотрят на коллег, друзей или даже любимых. Так смотрят на того, кому ты готов поклонятся до стертых коленей неустанно сбивая лоб в земных поклонах. Так смотрят на того, кому ты готов принести головы его врагов, стоит лишь уловить хоть один призрачный намек в безумном взгляде и ни капли не сомневаясь снимешь свою собственную, стоит изящной брови взлететь вверх, требуя продолжения веселья. Абсолютная преданность, которая никогда не появится искусственно. Только чистое помешательство, завязанное на хрупкой фигурке.       Жутко. До боли тошнотворное зрелище, от которого хочется держаться подальше, но он не может оторвать взгляда. Зацепившись изящными руками за торс мужчины, Мидория кружится в хаотичном, как и все что он делает, танце, а ужасающей музыкой ему служит хруст костей и предсмертные крики.       Впервые Изуку улыбался так. Словно он был действительно счастлив быть объектом обожествления, нездоровой одержимости. Он купался в преклонении словно это давало ему силы идти дальше, а не просто существовать. Смыслом его жизни теперь стало «вылечить» каждого кто обладал причудой, но в его понимании это можно было излечить только смертью, а он, как грешник, что был недостоин уйти с земли первым добровольно погрузился в эту грязь надеясь однажды ее очистить от себя.       Многочасовые сеансы психологических пыток, когда тот использовал ному, не прошли даром, перемалывая словно в крупных жерновах самосознание что держалось на тонких ниточках. Нет больше ботаника. Нет больше Деку. Нету даже Изуку Мидории. Посреди разрухи осталось только людское воплощение хаоса, что безумно смеялось, танцуя могильный вальс. Тот самый, на костях.