революция и камасутра'

все, что он помнит - голубое небо, на котором ни единой помехи. все, что он сейчас видит: не соответствует воспоминаниям ни на секунду. перед тем как сердце перестанет биться в груди вовсе. и мельтешащие объяснения не упадут на него ворохом - олек сохранит жизнерадостность. позволяя с собой говорить на французском. и только. свечников будет объяснять бегло и слишком сердечно, порываясь уйти в чувственность. свечников расскажет олеку, где он оказался и что его ждет. выбора нет. спокойствие жизни ложится прямиком на плечи. спустя пару недель, когда осознание смешается с желанием что-то предпринять, олек спустится на первый этаж, чтобы рассмотреть нервный женский силуэт. нервный потому что он так чувствует. но мало ли что он там чувствует - поймет сразу. она барски фыркнет и выйдет прочь. им не пересекаться. им не видеть друг друга, пока он не окрепнет. пока она не войдет как-то в гостинную пару недель спустя, выдыхая после долгой поездки, стягивая перчатки до локтей, отбрасывая их на бархатный диван. заколки следом, и волосы черные, бурые, падают на плечи растрепанными локонами. почти эстетическая исповедь. она его не замечает свободой своих движений и тем как устало дышит жарой и желанием, наверняка, выпить родниковой воды. — дарья николаевна, мы вас сегодня не ждали. — еще бы. нюта держит на подносе стакан и графин - для хозяйки. хозяйка не замедлит стакан забрать, выпить до дна, не распаляясь на слишком долгие комментарии. отставить обратно хрусталь. — расстегни. — да как же, барыня, негоже, — нюта краснеет, делая шаг от. взглядом сверля угол по правое плечо салтыковой. заставляя барыню неохотно обернуться. справа кресло, в котором мальчишка замирает парой минут до. в руках книга, но взгляд прямиком на дашу. естественный, что хочется съежится, если бы она только была способна на подобные реакции собственного тела. и расстегивать платье действительно вдруг не к месту. — поди вон, — это нюте, взмахом руки так вольно, будто ей потом не устроят нагоняй за то, что не предупредила сразу. олек не успевает привыкнуть к салтыковой, как она исчезает из собственного дома. сейчас оказывается снова рядом. салтыкова разворачивается на девяносто градусов, чтобы видеть его уже не случайно-обращенным взглядом, а от и до. свечников обещается уехать сам и забрать мальчишку с собой в петербург, видимо, не осуществляет. даше жарко и не по себе. но это все слишком бессмысленно, чтобы показать эмоциональностью. вырывая книгу из его рук, замечая, что даже не сопротивляется. дарья николаевна в дорожном платье присаживается на диван, вчитываясь во французские строчки, чуть дольше, чем случайный интерес. — в этой стране это вряд ли будет работать. — je n'comprends pas, — у олека слишком уверенный голос для мальчишки семнадцати лет. самоуверенный - если уж быть точнее. она ему неприятна, в той сферической оценке, когда не привыкаешь наблюдать женщину во всей ее вольности. когда у него за всю жизнь из женщин только маменька и няни - чопорные. строгие. без единой помарки в поведении. приучающие к тонкости взаимодействия своим отсутствием. салтыковой ему много. олек, если честно, даже не успевает понять, какую именно роль она играет. не вдаваясь в глубинность понимания в рассказы свечникова. знает о том, что усадьба - ее. и что владимиру михайловичу она - важна. почему? непонятно. чем? дело вкусовщины. чувствует как салтыкова всматривается в него внимательно, выискивая, за что зацепиться - тот тип нервирующего взгляда, который если слишком долго остается в одной точке - заставляет поверить, что что-то не так. не сводит с него глаз, чуть подаваясь вперед, книга выскальзывает из ее рук прямиком на пол. глухим грохотом - плечи мальчишки вздрогнут. — понимать и не нужно. нужно принимать. молчание застынет финальностью ее интонации. салтыкова посидит еще секундой и после уйдет прочь, платье давит и грязь дороги прячется в волосах. не понимая, нравится ли ей то, что мальчишка, все еще, тут и можно вот так просто играться. олек чувствует, что ей некомфортно с ним. и понимает, что ему с ней по аналогии. время спустя привыкает к тому, что жить в этом доме не так уж и плохо. и дарья николаевна - важная часть этой жизни для свечникова. олек привыкает к русской речи. к тому, что она игнорирует его французский. к тому, что ее воля - последняя и непоколебимая. олек превращается в сашу с ее легкой руки. потому что дарья николаевна устает раскатывать на языке чуждое имя. ранним летним июньским утром, когда туман сгущается за окнами и в усадьбе тишина: манящая, зверски укутывающая. она заходит в его спальню. он склонен над столом с очередной книгой в свете керосиновой лампы. не замечая лишних шорохов, так погружен, так внимателен. вздрогнет, когда даша опустится рядом с его стулом на колени. приподнимая стекло лампы, выдыхая из легких свое спокойствие. он как завороженный будет на это смотреть, каждое ее движение вырисовывая по траектории, не сопротивляясь. она ни разу до себе не позволяет зайти в его спальню. в ночном платье, поверх восточным шелковым халатом, что ей привозит кто-то из азии. тушит огонь воздухом с губ и комната меркнет в предрассветной мгле. он задерживает дыхание над недочитанной строчкой, внимательный к ее профилю. не оспаривая, не противореча. — ложись спать, саша. ее голос низкий, чуть прерывающийся хрипом дремы, эхом прямиком в барабанные перепонки. стоит только пересечься взглядами: он на нее сверху вниз, заторможенно застывая ее искренностью. не понимая, на кой черт ей вообще сюда являться. тушить его лампу. говорить, что делать. в полной темноте, легким зарождающимся светом рассвета от окна рассматривая ее лицо. ощущая себя вправе делать, что вздумается. он касается ее шеи холодной ладонью, заводит дальше к затылку, в черные распущенные волосы наверх. рассматривая, как она покорностью прикрывает веки. и не перечит. олек пальцами перебирает ее волосы, растягивая вечностью момент понимания, что все, что ему сейчас хочется - касаться ее. чувствовать тепло ее кожи. податливость ее молчания. пару-тройку минут. пока его пальцы не оказываются снова на ее шее. пока она не перехватывает их, отводя в сторону. момент прекращается. мир снова сужается до размеров комнаты усадьбы, которую он теперь называет своим домом. — ложись спать. даша поднимается с колен и уходит быстро. от нее не остается ничего, кроме запаха свежести и зябкости на пальцах. если закрыть глаза, то еще чуть-чуть будет чувствовать тепло ее кожи. он становится сашей совершенно просто. даша уезжает в москву к сыну. так говорит свечников. у нее оказывается сын и, возможно, даже есть муж. олеку все равно. он рвется в новую культуру новой страны своей страстью, он хочет быть полезным. он ничего не понимает про русскую душу, про принадлежность к священной дружине, про риски своего существования и выживания тоже. он хочет дела. и не придает значения стороне, на которой теперь необходимо воевать. покорно принимая любое решение свечникова в благодарности за подаренную жизнь. не озвучивая, но считая - своим почти что отцом. мальчишке в семнадцать лет только и важно ведь с кем-нибудь вновь породниться. чтобы отстаивать. защищать. продолжать доблестью дело рода. даша возвращается к концу июня не особой разговорчивостью. и он следит за каждым ее шагом, не понимая зачем это делает вовсе. ощущая, что она не просто не ищет встречи. она его избегает. разговорами со свечниковым, стоит только олеку войти к ним, сразу исчезает. как и не было. как и не существовало. он замечает, что в ней появляется что-то нарочно-странное. дерганное. дикое. что взгляд ее не имеет ничего общего с глубинностью того предрассветного утра в миллиметрах прикосновения его ладони. сам не осознавая, как то утро забирается ему на подкорку. как оно ему чрезмерно важно. олек как-то не засыпает вовремя, вслушиваясь в шорохи дома. надевая рубаху, выходя на улицу. ему заметить во дворе силуэт салтыковой - ничего не стоит, важнее самому остаться незамеченным. она с какой-то старухой уходит в чащу, ему - следовать за. глубже в лес. глубже к болотам. идет следом зачарованно. останавливаясь только, чтобы спрятаться и не обнаружить свое присутствие: осторожничает. на опушке обнаженная дева. молодая. привязанная к дереву веревками. тканью обвязан рот - секунда и ткань спадает вниз - раздается крик: о помощи. о прощении. о проклятиях. даша становится перед ней, забирая из рук старухи нож. запрокидывая голову в к небу, словно спрашивая для себя разрешения. секундой после, полосуя ножом девчонку от шеи до груди. к животу. олек запоминает визг - девичий. громкий. страшный. вне способности оторвать взгляд. как даша руки умывает в ее крови, испивая прямиком из ладоней. обмазывая лицо. салтыкова вдруг скидывает с себя платье, ее обнаженная спина блестит отражением в его глазах. олек отворачивается непроизвольной резкостью, стыдясь собственного желания продолжать смотреть. не справляясь с борьбой - возвращая взгляд вновь. салтыкова пальцами забирает кровь прямиком из ран, вырисовывая узоры на своих бедрах. что-то нашептывая. олек силится слышать, одурманенный. задерживает дыхание - вдруг вспугнет. чувствуя, как накатывает опьянение. желание. сумятица мыслей. даша надрезает деве поперек горло. саша жмурится в мгновении непроизвольно и бросается обратно к дому. утром, за завтраком, салтыкова как будто на него слишком внимательно вдруг посмотрит. а потом потеряет интерес вновь.