—
— Как ты? — сразу же спросил Чан стоило ему опуститься на мягкое сидение за столиком. — Вполне… — хриплым голосом ответил Минхо, взяв в руки меню. — «Вполне»? — Вполне нормально. — Непохоже. Минхо чувствовал внимательный взгляд Чана на себе и совсем не удивился, услышав беспокойство в его голосе. Сегодня утром он мельком заметил своё отражение в зеркале, которое висело в прихожей, и знал, что выглядит, как самый настоящий мертвец: исхудавший, бледный, с тёмными синяками под потухшими глазами. Даже кожа его лица шелушилась от сухости и казалась шероховатой каждый раз, когда он проводил ладонью по лицу в попытках прийти в себя в особенно тяжёлые моменты. Однако говорить о своём внешнем виде ему совсем не хотелось. — Что насчёт тебя? — перевёл он тему. — Как дела у Феликса? — Всё, как обычно, — он помолчал пару секунд и добавил. — Мы отметили годовщину позавчера. — О-о-о, — наконец подняв глаза, протянул Минхо. — Извини, я не поздравил вас. С прошедшим. — Спасибо, — на лице Чана проскользнула улыбка, которая тут же сползла. Тишину, повисшую между ними, нарушил официант, подошедший, чтобы взять у них заказ. Минхо пробежался глазами по названиями напитков и десертов, и, на мгновение задержавшись на чизкейке, который так любил Джисон, заказал один чёрный кофе. Стоило официанту уйти, как Чан сразу же натянул улыбку и, как ни в чём не бывало, сказал: — Хёнджин спрашивал о тебе. И, хоть Минхо давно перестал общаться с надоедливым другом, будучи уверенным, что без его нытья жизнь стала намного проще, что-то в нём замерло от этих слов. Его реакция явно не скрылась от Чана, который решил добить его ещё более шокирующим: — Сказал, что команде не хватает тебя. Однако это вызвало у Минхо лишь ухмылку. — Меня и моего яда? — с насмешкой произнёс он, заставив Чана тяжело вздохнуть. — Извиняюсь, не сдержался. — Ты ведь знаешь, что он сказал это, не подумав. На этот раз вздохнул Минхо. Ухмылка сползла с его лица, обнажив усталость и глубокое опустошение. Он вдруг подумал о том, как же всё это глупо. Все эти ссоры, конфликты, недопонимания и обиды. Как мало значения они имели на фоне его сердца, обливающегося кровью. И, страшно признаться, но в последнее время, ему вообще казалось, что этой крови становилось всё меньше и меньше. Он словно иссыхал изнутри и всё, что оставалось — это израненная плоть. Плоть… В конце концов, это всё, что он из себя представляет. Не больше, не меньше. Практически ходячий труп. Ходячий труп, который достаточно лишить жизненных функций, чтобы— — Минхо? — Да? — Что с тобой происходит? — вероятно, поняв, насколько нелепо это прозвучало, Чан поспешил объяснить. — Я имею ввиду, в твоей голове. Ты никому ничего не говоришь и я— мы все очень переживаем. Минхо растерянно поморгал глазами и, посмотрев за окно, на торопящихся куда-то людей, едва слышно произнёс словно сам только что осознал: — Мне кажется, я хочу уйти, хён. — Тебе не нравится здесь? Мы можем— — Нет, я имею ввиду, что хочу… уйти. Исчезнуть. Насовсем. — Что ты такое говоришь? — неверяще прошептал Чан, наконец поняв, что он подразумевал. — Это всё из-за Джисона? Ты что, думаешь, что он хотел бы этого? — Это не из-за него, — покачал головой Минхо, сам сомневаясь в своих словах. — Я просто… не хочу больше ничего. — Что за херню ты несёшь, Минхо? — вдруг завёлся Чан. — Да как ты вообще можешь после случившегося— — А что такого? — нахмурился Минхо, наконец посмотрев на Чана. — «Что такого»? — повысил тот голос. — Да ты хоть знаешь, что люди в том самолёте отдал бы всё, чтобы оказаться на твоём месте, а ты… И, видимо, эти слова стали последней каплей. Иссохшее и чёрствое сердце Минхо загорелось за долю секунды стоило Чану поднести огонь своими неосторожными словами. — На моём месте? На каком таком месте? — начал он, чувствуя, как всё в нём запылало. — На месте недо-вдовца, жених, которого разбился на самолёте за три месяца до свадьбы, а потом целый год слушал, как совершенно незнакомые люди говорили ему, что его жених сам виноват в авиакатастрофе? Это место ты имеешь ввиду? — Я— — Или, может, ты имеешь ввиду место неудачника, который иногда не может заставить себя поесть и помыться, поэтому выглядит, как дерьмо двадцать четыре на семь? Неудачника, которому пришлось отдать собственных котов родителям, потому что даже на них сил не было? — Минхо— — Место лузера, мечты которого рухнули в то утро, когда он получил известия о происшествии, и который теперь даже не знает, зачем живёт, но не может прикончить себя, потому что он трус? Про это место ты говоришь? Да пускай забирают! Оно мне не нужно. Мне ничего не нужно, Чан! Абсолютно ничего, — на глазах Минхо выступили горькие слёзы, которые он тут же яростно вытер. — Я открылся тебе, потому что мне казалось, что тебе действительно не наплевать. — Мне не наплевать, правда— — Но ты просто решил потешить своё эго, претворившись героем, и полил меня дерьмом, как только я открыл свой рот, — Минхо тяжело дышал от злости и, подорвавшись со своего места, последний раз бросил озлобленный взгляд на друга. — Пошёл ты в задницу, понял? Не тебе меня судить. Наслаждайся своей годовщиной и радуйся, что у тебя всё хорошо, а меня оставь в покое! Он стремительно направился в сторону выхода и, не оборачиваясь, бросил не менее яростное: — И Хвану передай то же самое! Чан выбежал за ним и остановился у двери кафе, крича что-то, но Минхо не слышал его, будучи оглушённым стуком собственного сердца, и машин, проезжающих мимо него. Он бежал по тротуару, не обходя лужи и время от времени задевая прохожих. Горло болело от криков и проглоченных рыданий, а грудь сковало из-за нехватки воздуха. Минхо не помнил, как добежал до дома, но очень хорошо помнил момент, когда вошёл в лифт и, ни секунды не сомневаясь, нажал на самый последний этаж. И вот теперь он стоял на крыше, чувствуя, как ветер раздувает его волосы, и смотрел на огромный город, в котором бурлила жизнь, как-то по-новому ощущая себя оторванным от мира. Казалось, даже облака, пролетающие над ним, имели дом и были частью чего-то большего, чего не скажешь о Минхо. Он давно вышел из жизней своих близких, с треском захлопнув за собой дверь. Да и дома его никто не ждал. Если подумать, Минхо испарился, исчез, умер вместе с Джисоном в тот злосчастный день. Стоило этой мысли промелькнуть в его голове, как он тут же зажмурился от стреляющей боли в висках и, вдруг обессилев, осел на грязный пол крыши, сразу же завалившись на спину. Последнее, что он увидел, прежде чем потерять сознание — это облака. Белые-белые облака.—
Именно они и встретили его, когда он медленно раскрыл свои глаза и вдохнул свежий воздух, смешанный со сладким запахом цветов, а вместе с ним и немыслимое умиротворение и покой. Минхо лежал в траве, раскинув руки, и чувствовал, как она щекочет его. Он знал это место. Оно практически стало его вторым домом. Перевернув голову, он увидел Джисона, наблюдавшего за ним с мягкой улыбкой на лице. На нём, как всегда, была его идеально выглаженная синяя форма. Форма, в которой он улетел в тот злосчастный день. Вопреки желанию подбежать и обнять, Минхо лишь улыбнулся ему в ответ и прошептал: — Снова этот сон? Он не ждал ответа. Джисон в этих снах любил молчать, а когда всё-таки говорил что-то, Минхо не слышал ничего, кроме надоевшего «мне нужно лететь». Поэтому ничто не могло подготовить его к… — С чего ты взял, что это сон? Сердце Минхо пропустило удар. Он вскочил с земли, посмотрев на своего жениха словно увидел его впервые. И если раньше картинка перед его глазами переодически расплывалась или быстро сменялась другой, то сейчас — всё казалось таким реальным, каким не казалась сама реальность. — Что происходит? — выдохнул Минхо, почему-то вместо радости ощущая страх, который сковывал его тело, не давая пошевелиться. Джисон продолжал сидеть в густой траве, подобрав ноги. Улыбка не сползала с его лица, но теперь Минхо казалось, что в его глазах плескалась необъяснимая грусть. — Боюсь, что не могу сказать, — он запустил раскрытую ладонью в траву и, сорвав попавшийся под руку цветок, поднёс его к лицу. — Но мне разрешили поговорить с тобой. — Что значит «разрешили»? Кто? — Даже если я скажу, ты этого не запомнишь. — Почему? — Потому что ты должен узнать всё сам. Когда придёт время, — Джисон опустил сорванный цветок на землю и тот… словно по взмаху руки вновь прирос к земле. Как будто его и не срывали вовсе. Минхо ахнул, не ожидав увидеть нечто настолько удивительное и одновременно с этим пугающее. В его голове крутилась тысяча вопросов, но задавать их он не спешил, зная, что ответов всё равно не получит. И отчего-то было так грустно осознавать это. Всё здесь казалось таким знакомым, но в то же время чуждым, загадочным, неопознанным... Впрочем, как и сам Джисон. Он был так близко и в то же время так далеко. Их словно разделял целый мир. Странное чувство. Неприятное. Душераздирающее. — Но твоё время ещё не пришло, — поймав его взгляд, сказал вдруг Джисон. И было в его глазах нечто пронзительное, чего Минхо никогда раньше не замечал. Проглотив своё волнение, он задал вопрос, на который уже знал ответ: — Что ты хочешь сказать? — Что тебе здесь не место. — Вау, — Минхо издал невесёлый смешок, чувствуя, как к горлу подступил ком. — С каких пор ты так жесток ко мне? — С тех пор, как ты первый раз позволил себе думать, что смерть — это выход, — спокойно проговорил Джисон. — И ты туда же. Знаешь, если даже ты с того света собираешься читать мне нотации, то— — Кто сказал тебе, что я на том свете? — Очень смешно. — Я серьёзно. С чего ты взял? — лицо Джисона было серьёзным и стало понятно, что он и правда не шутил. Насторожившись, Минхо прищурился и наконец внимательно осмотрелся. Его окружало чистое небо в розовых оттенках заката, журчащая вдалеке речка, поле с самыми красивыми цветами на свете и… горы. Они всегда были здесь, но Минхо никогда особо не задумывался, почему, будучи слишком занятым попытками остановить своего жениха, который постоянно пытался уйти куда-то. А сейчас… сейчас его словно холодной водой облили. — Хан-и, — начал Минхо, всё ещё всматриваясь в завораживающий пейзаж, — а где мы? — Ты не знаешь? — Понятия не имею… но это место кажется мне смутно знакомым. — Наверное, потому что ты видел его в новостях. Минхо будто оглушило. Воспоминания хлынули, как неистовая река, пробившая плотину. И впервые за долгое время, он позволил себе окунуться в них с головой. Перед глазами пронеслись фотографии и видеозаписи с места авиакатастрофы, обломки самолёта, обрывки репортажей и горная местность. Те самые горы. Вот они. Прямо перед ним. — Но почему? — ошарашено произнёс Минхо. — Почему ты до сих пор здесь? Последовавшая тишина заставила его напрячься ещё сильнее. — Хан-и…? Когда их глаза снова встретились, Минхо понял всё без слов. Ответ был в потухшем взгляде, в поникших плечах, в одинокой фигуре его покойного жениха… — О боже, — в глазах вдруг выступили непрошенные слёзы, — это всё я, да? Из-за меня ты застрял здесь? — Я тебя совсем не виню, — пытался утешить его Джисон, а Минхо невольно подумал о том, что при жизни он всегда затягивал его в свои объятия, когда видел, что ему грустно, а теперь — неизменно сохранял дистанцию. Если подумать, он ни разу не инициировал прикосновения за все два с половиной года, что ему снятся эти сны. И почему-то сейчас, как никогда, было обидно. Обидно, что нельзя обнять и, зарывшись в волосы, почувствовать родной запах. Обидно, что нельзя удержать; нельзя взять за руку и увести отсюда, спрятать от всего мира. Обидно, что кто-то взял и решил, кому из них позволено жить, а кому — нет. Обидно до такой степени, что где-то внутри просыпалась злость. — Почему всё так получилось, Джисон-а? — дорожащим голосом произнёс Минхо. Тот молчал. Молчал, смотря куда-то вдаль. Казалось, что он давно принял свою судьбу и теперь думал лишь о том, как бы избавиться от всего, что держит его в материальном мире. Хотелось растормошить его. Разжечь погасший огонь. Оживить. — Почему ты улетел? — Что? — искренне удивился Джисон, вновь посмотрев на него. — Почему ты ушёл в тот день? Почему сел на тот самолёт? — Минхо… — он смотрел на него с таким сочувствием, что становилось тошно. — Нет, ответь мне. Скажи, почему? В конце концов, если бы Джисон тогда остался дома, поменявшись с кем-нибудь рейсами, он был бы жив. Если бы его такси застряло в пробке, он был бы жив. Если бы самолёт внимательнее проверили перед отлётом, он был бы жив. Если бы рейс отменили, он был бы жив. Если бы не эти чёртовы горы, он был бы жив. Если бы он не сел в тот самолёт— — Потому что я пилот. — Значит, не нужно было становиться пилотом! — выпалил Минхо прежде чем смог остановить себя. Но хуже всего то, что он сказал бы это в любом случае. Просто чтобы увидеть хоть одну рябь воды в тихом омуте Джисона. Только вот тот продолжал смотреть на него своими грустными глазами и ничего не говорил, что окончательно вывело Минхо из себя. Он в два шага оказался лицом к лицу со своим женихом и схватил его за воротник проклятой формы. — Скажи хоть что-нибудь, — прошипел он. — Я только что плюнул на то, чем ты гордился. Тебе что, всё равно? Неужели— — Ты помнишь мой девятнадцатый день рождения? — перебил его Джисон. — Да причём тут это? — Ты тогда подарил мне самолёт на пульте управления и сказал, что… «У каждого уважающего себя пилота должен быть личный самолёт, Хан Джисон-ши». — Я знаю, что ты шутил, но ты не представляешь, как счастлив я был, когда ты назвал меня пилотом, — плечи Джисона затряслись от беззвучного смеха, а в глазах засверкали слёзы. Он аккуратно, словно боясь сделать больно, взял его руки в свои и поднёс их к своему лицу, чтобы оставить лёгкий поцелуй. И губы его были такими холодными, что у Минхо из горла невольно вырвался всхлип. — Тебе правда нужно лететь? — осипшим голосом спросил он. — Да. — Но куда? Ты ведь даже не знаешь, что с тобой случится. А вдруг— — Я хочу узнать, хён. И, наверное, именно в этот момент все его пустые надежды и разбились. Минхо судорожно выдохнул и решил задать один единственный вопрос, который пугал его не хуже смерти: — А что делать мне? — Жить. — Как? — Не самый лучший вопрос, который можно задать мёртвому, — Джисон издал смешок как будто рассказал самый смешной анекдот на свете и, как бы иронично это ни звучало, в этот момент он казался живее всех живых. — А как же… как же наши мечты? Их было так много… Они хотели облететь весь мир, просто чтобы попробовать самые вкусные блюда на свете. Хотели купить дом за городом и обустроить там игровую комнату с караоке, чтобы каждый вечер дуэтом петь любимые песни. Хотели свой сад с тюльпанами и яблонями, а ещё милую беседку прямо посреди сада, чтобы сидеть там и наслаждаться вкусным завтраком в окружении цветов. И, что разбивало сердце Минхо больше всего, они хотели усыновить ребёнка. Хотели создать свою маленькую семью. — Что мне теперь делать? — спросил он, чувствуя, как по щекам текут горячие слёзы. — Исполнять их без меня, — улыбнулся Джисон, заглянув в его заплаканные глаза. — Я не могу. — Но добиться разговора с покойником почему-то смог. — Джисон-а, — невольно улыбнулся Минхо, лёгонько толкнув его в плечо. — Извини-извини, — тихо засмеялся тот и устремил свой задумчивый взгляд куда-то в закатное небо. А Минхо с любовью очерчивал каждый сантиметр его лица, шеи, плеч… и старался запомнить всё до мельчайших деталей. Запомнить его длинные ресницы и то, как он любил хлопать ими, будучи удивлённым чем-то. Запомнить самые милые щечки на свете, которые придавали Джисону мальчишеское очарование даже после тридцати лет. Запомнить его непослушные волосы, ради укладки которых он мог жертвовать целый час. Запомнить родинки, напоминающие созвездия в ночном небе; шею, на которых всегда красовались следы от горячих поцелуев. Запомнить широкие плечи, на которых так красиво смотрелась синяя форма, как бы сильно ни проклинал её Минхо. Запомнить и хранить в сердце до тех пор, пока они не встретятся снова. — Пообещай мне кое-что, — вырвал его из размышлений Джисон. — Пообещай, что дашь жизни шанс. — Что? — искренне удивился Минхо, совсем не ожидав такой… просьбы? — Пообещай, что попробуешь снова, как бы тяжело ни было. — Но мне и так нормально. — Нет, хён, — Джисон чуть крепче сжал его руки в своих и, посмотрев на него с беспокойством в глазах, продолжил. — Ты не можешь спрятаться от мира, если хочешь быть её частью. — Джисон… — Ты сказал Чани-хёну, что ничего не хочешь, но ведь это неправда. Я знаю, что это неправда. Минхо молчал. Всё внутри него дрожало и было страшно говорить что-либо. Казалось, что Джисон своими словами пронзил в нём стену, которой он обложился, чтобы защитить себя от всего, что могло сделать больно. «Ненавидеть, как оказалось, намного проще, чем любить». А делать вид, что всё безразлично намного легче, чем обнажить кровоточащую рану. Что уж говорить о том, чтобы залечить её? Но, видимо, теперь придётся, потому что… — Хорошо, обещаю.—
— …нхо? Минхо, ты меня слышишь? — послышался чей-то приглушённый голос прямо над ухом. — Он проснулся? — Похоже на то. Сейчас позову медсестру. В то утро Минхо проснулся в больничной койке с Чаном и Феликсом, которые, как позже выяснилось, провели в его палате всю ночь. Оба были обеспокоены и выглядели как будто глаз не сомкнули. Пока они тряслись над ним, как над беспомощным ребёнком, пришедшая медсестра объяснила, что он упал в обморок в результате стресса и выраженной анемии. И, хоть Минхо уже чувствовал себя более или менее нормально, домой его не пустили, сказав, что ему придётся какое-то время полечиться в больнице, поднять гемоглобин и отдохнуть. Смирившись и сделав звонок в академию искусств, в которой работал, чтобы сообщить о причине своего внезапного отсутствия, Минхо наконец поговорил с друзьями и узнал, что те обыскали полгорода прежде чем нашли его на крыше поздним вечером. Разумеется, когда речь зашла о крыше, сразу возник вопрос: «что ты там делал?», но Минхо и сам не знал. Спрыгнуть он, наверное, всё равно не решился бы, но что ещё могло заставить его подняться туда — непонятно. — А знаешь, хён, — начал Феликс, — мне почему-то почему кажется, что это всё Джисон-и. — Ликс, не надо, — прошептал Чан, зная, как он не любит говорить о своём покойном женихе. Но… «Пообещай, что попробуешь снова, как бы тяжело ни было». — А ведь правда, — улыбнулся Минхо, заставив Чана застыть от удивления. — Хан-и даже о воздух мог споткнуться, пока смотрел на облака. Он говорил, что они дарят ему покой, но я никогда не понимал этого. — Вы в этом разные, — понимающе кивнул Феликс. — Очень разные, — согласился Минхо, посмотрев за окно. — Я высоту не любил, а он стремился всё выше и выше… Иногда мне казалось, что он — птица без крыльев. Минхо делился своими мыслями и чувствовал, как с каждым сказанным словом на его израненном сердце появляется новый шов. И, вроде бы, невыносимо больно, но в то же время кажется, что становится легче. Совсем немного, но легче.—
Убедившись, что Минхо чувствует себя хорошо и за ним присмотрят врачи, Чан и Феликс засобирались домой, чтобы отдохнуть хотя бы пару часов и отправиться на работу, с которой они еле-еле отпросились на полдня. — Извините, что побеспокоил, — виновато произнёс Минхо. — Всё в порядке, не извиняйся, — улыбнулся Феликс и наклонился, чтобы обнять его. А Чан в свою очередь молчал, неловко топчась у двери. Он вёл себя так с самого момента его пробуждения, что было неудивительно, учитывая, на какой ноте закончился их последний разговор, после которого Минхо нашли на крыше жилого здания без сознания. Любой нормальный человек чувствовал бы себя неудобно. Несмотря на свойственную ему общительность, Чан явно не знал, как подступиться к нему, а Минхо украдкой следил за ним и почему-то сам чувствовал себя виноватым. Старший, хоть и наговорил всякого необдуманного, очень переживал и это было видно невооружённым взглядом. Да, на душе остался осадок, но как же утомляли все эти недопонимания. Жизнь так быстротечна и почему-то теперь Минхо казалось, что он тратит время впустую. Наверное, поэтому он решил сделать первый шаг. Хотя бы в этот раз. — Хён, — позвал он Чана, когда тот собирался выйти из палаты вслед за Феликсом, который побежал к медсестре, чтобы узнать график посещений. — Я хотел извиниться за то, что наговорил лишнего в кафе, — поспешил пояснить Минхо пока не растерял последние крупинки уверенности. — Наверное, не стоило вот так вываливать на тебя— — Перестань, — оборвал его Чан. — Это я должен просить прощения. Сам залез тебе в душу и сам же всё испортил. — Всё в порядке, — хотел соврать Минхо, желая поскорее оставить обиды за спиной, однако Чан не дал ему этого сделать. — Нет, не в порядке, — твёрдо проговорил он. — Я знаю, что это было неправильно. Просто… Я просто очень испугался, — Чан явно нервничал, то складывая руки на груди, то опуская их на пояс, при этом смотря куда угодно, но не на Минхо. — Прошло не так уж много времени с тех пор, как… С тех пор, как не стало Джисона и, наверное, это глупо, но я теперь боюсь принимать звонки, — Чан издал смешок, но в его глазах стояли слёзы. — А новости я вообще теперь не включаю. Минхо слушал его и понимал, что… понимает. До боли в груди понимает. Когда умирает один человек, о нём скорбят в кругу семьи и друзей. А когда умирает больше двухсот, о них скорбят всей страной и показывают это в новостях. Раз за разом. На каждом чёртовом канале. В какой-то момент голоса репортёров начинают преследовать даже во сне и именно тогда просыпается желание сжечь телевизор, а потом выбросить его из окна, чтобы выместить злость. Но Минхо решил просто не включать его. И, судя по всему, Чан тоже. — А ещё… — продолжил тот. — я боюсь потерять ещё кого-то. «Вот оно что», — промелькнуло в голове Минхо. — И когда ты сказал, что хочешь исчезнуть, у меня внутри всё так сжалось от страха, что я даже взять себя в руки не смог. Начал нести какую-то фигню и в голове билась только одна мысль: «остановить любым способом» — Чан судорожно выдохнул, устремив взгляд в потолок, чтобы не заплакать. — Это совсем не оправдание и я говорю это не для того, чтобы ты проявил понимание или что-то такое, а просто… просто чтобы ты знал. Может, ты думаешь, что все забыли о тебе и совсем не заметят, если ты исчезнешь, но это не так. — Хён… — Мне, наверное, надо было сказать всё это ещё в кафе, но что-то пошло не так, — он шмыгнул носом и, вытерев слёзы, снова улыбнулся. — Прости меня. Я правда не хотел как-то задеть тебя, совсем наоборот. — Всё хорошо, — заверил его Минхо. На этот раз совершенно искренне. — Я, конечно, вспылил тогда не просто так, но, честно говоря, моё ментальное состояние оставляло желать лучшего на тот момент, а ты просто попался под руку. В любом случае, я… Я очень благодарен тебе, хён. Без тебя я бы давным-давно свихнулся, поэтому— Договорить у него не получилось, потому что Чан, не выдержав, в два шага оказался рядом с ним и без спроса заключил в свои крепкие объятия. — Я тебя тоже очень люблю, Минхо-я. — Да, но… вот это всё обязательно? — заскулил тот. — Человеку нужно четыре объятия в день, чтобы выжить, а тебе нужно в два раза больше, потому что ты болеешь. — Ты уверен, что это научно доказано? — Так говорит Феликс. — Ну, раз уж Феликс говорит… — Минхо обнял хёна в ответ и спрятал улыбку в изгибе его шеи, — значит, точно доказано.Четыре года спустя
— И зачем тебе такой огромный дом? — вопрошал Хёнджин, стоя на просторном балконе и поправляя волосы, вальяжно опёршись о перила. — Буду устраивать Олимпийские игры в гостиной, — ответил Минхо, пытаясь вместить кресло в дверной проём, который в свою очередь оказался не таким просторным. — И если ты продолжишь стоять там, как чёртово пугало, клянусь богом, я— — Ну всё-всё, — закатил глаза Хван и наконец подошёл, чтобы помочь. Стоило им взяться за кресло, чтобы перевернуть его, как откуда-то из дома раздались вопли и визги. Переглянувшись с другом, Минхо мигом опустил кресло на пол и рванул к лестнице, ведущей вниз. Он боялся, что случилось нечто ужасное: пожар, перелом конечностей, ну, или ядовитая змея, заползшая в дом («Да нет, не может быть», — успокаивал себя Минхо), но всё оказалось менее драматичнее, чем предполагалось. — Вон она, вон! — кричал Чанбин, указывая куда-то вверх. — Где? — Чан держал в руках швабру и щурился, чтобы разглядеть хоть что-то. — На кухонной гарнитуре. Видишь? — Всё, сейчас мы её— — Крис, опусти швабру, так не делается, — причитал Феликс, пытаясь отобрать у старшего несчастный инструмент для мытья полов. — Я же просто хочу освободить её, она не пострадает. — Ради бога, возьми газету— — Что здесь происходит? — озадаченно произнёс Минхо, застыв у лестницы. — Папа! — воскликнул мальчик, который всё это время стоял и с весёлой улыбкой наблюдал за этим цирком. — К нам птичка залетела! Смотри, вон она. Та вспорхнула и, облетев всю комнату, села на книжный шкаф, рядом с которым стоял Минхо, заставив Хёнджина взвизгнуть и, схватив мальчика, отойти на «безопасное» расстояние. — Не бойся, Чонин-и, я с тобой, — тараторил он, обнимая его. — Я не боюсь, хён, — смеялся тот. Приглядевшись, Минхо заметил, что та, из-за которой случился целый переполох, была самой обыкновенной синичкой с жёлтым брюшком. Пока он осматривал её, та спокойно сидела на шкафу и тоже смотрела на него своими умными глазками. — Да вы чего, ребят? — улыбнулся он. — Пускай сидит, если хочет. Потом сама улетит. — Она не найдёт выход, если не помочь, — возразил Чан. — Что-то мне подсказывает, что она не нуждается в помощи. — Поддерживаю, — сказал Феликс, наконец отобрав у Чана швабру. — Хён, давай ты лучше поможешь нам вынести кресло на балкон? — Зачем тебе кресло на балконе? Оно же под дождём намокнет, — напрочь забыв о птичке, покачал головой Чанбин, доставая из холодильника черничный йогурт. — Ничего страшного, оно из дерева. И потом, я могу накрыть его клеёнкой. — Твою клеёнку ветром унесёт. Помяни мое слово, хён. — Я всё закреплю и ничего не унесёт. — Звучит сомнительно. — Чанбин-а… Поспорив ещё минут пять, Минхо наконец отправил Чана и Чанбина на второй этаж, чтобы разобраться с креслом, а сам принялся за приготовление ужина. В конце концов они с самого приезда разбирали вещи и, наверное, уже проголодались. В особенности Чонин. Тот, кстати, решил помочь ему и с самым сосредоточенным видом чистил картофелину, которую ему вручил Минхо. — Только аккуратно, не порежься. — Всё под контролем, пап, не переживай. Пока они готовили ужин, синичка переместилась обратно на кухонный гарнитур и наблюдала за ними, не отрывая глаз. Минхо то ли дело поглядывал на неё и не мог избавиться от странного чувства в груди. Чувства, что та всё понимает и залетела к ним не просто так. Когда на кухне стало жарко, он подошёл к окну, чтобы приоткрыть его и впустить свежий воздух, как вдруг на его плечо села птичка. Чонин тут же подбежал к нему, чтобы рассмотреть её поближе. — Какая красивая, — прошептал он. — Да, — улыбнулся Минхо. — Но, кажется, ей пора. Вмиг погрустнев, Чонин стал просить его оставить птичку и, признаться честно, Минхо и сам был немного расстроен, но ничего не поделаешь. — Мы не можем держать её здесь против воли, малыш. — А с ней всё будет хорошо? — Более чем. Дав сыну возможность попрощаться с гостьей, он открыл окно и думал, что та быстро выпорхнет на свободу, однако… — Похоже, теперь ей тоже грустно прощаться с тобой, Чонин-и. — Оу, — виновато поджал губы мальчик и, задумавшись на минуту, обратился к птичке. — Ты можешь остаться, если хочешь, но если тебе очень нужно лететь, то лети. Услышав это, Минхо замер, почувствовав, как в груди что-то вздрогнуло. Он посмотрел на своего сына, а потом на синицу… и с замиранием сердца наблюдал, как та вспорхнула, а затем села на ветку яблони в саду, последний раз взглянув на него прежде чем скрыться за верхушками деревьев. «Прилетай ещё, Джисон-а».