Последний иннинг Виктора Крисса

Однажды Билл, Ричи и Беверли оказались рядом с гаражом «Трекер бразерс» — и не Виктор Крисс ли подошел к ним тогда? Очень испуганный Виктор Крисс? Да, было и такое. Дело стремительно катилось к развязке, и Биллу приходит в голову, что тогда это ощущали все дети Дерри — но особенно Неудачники и банда Генри. — «Оно», глава 17 «Еще один пропавший» Тем временем в джунглях... — The Cadets «Stranded In The Jungle» Он вспоминал: вот печень и легкие, что стали базами, вот истерзанный кишечник, что протянулся между ними, вот опухшее сердце — «дом», куда нужно вернуться. Отбивающий сгибает мускулистую руку, так что над локтем выпирают сухожилия, готовится принять мяч. Протектор ловца — выдолбленный торс. Питчер заносит руку с мячом, и... Бейсбольные площадки так и не стали для Билла прежними, после того как в парикмахерской он одним махом проглотил истрепанный выпуск комиксов «Поступь страха». Невинность утратила даже площадка за гаражом «Трекер бразерс», столь любимая и знакомая, где базы были накрыты старым брезентом, а дорожки вытоптаны множеством неугомонных ног. Иногда их притаскивал сюда Стэн — поболеть за него в поле, но в целом Билл с друзьями редко появлялись на площадке, и на то имелись веские причины. Оказалось, что Рыгало Хаггинс способен выбить мяч «даже с гребаного стадиона Янки» (как похвалялся Тони Трекер) и летом 1958 года стал местной бейсбольной звездой. Неудачникам же только встречи с Генри Бауэрсом не хватало. Поэтому когда в тот день Биллу издалека показалось, будто в перчатке ловца у Виктора Крисса лежит не тугой мяч, а иссохшая, бесплотная голова, он не счел это такой уж дикой мыслью. Билл, Ричи и Беверли как раз сгребли в одну кучу всю мелочь, что осталась от карманных денег — они собирались купить по шоколадному коктейлю в магазине напротив, «На Центральной», — когда услышали за спиной рваное дыхание, подсказавшее им, что они уже не одни. — Твою мать, — красноречиво высказался за всех Ричи. Испуганный, едва ли не загнанный взгляд Виктора, обычно выражавший лишь тупую непреклонность, тот самый взгляд, что Билл помнил еще с битвы камнями — вот что остановило его, когда он уже готов был подхватить друзей, запрыгнуть на Сильвера и свалить отсюда куда подальше. — П-п-подождите, — сказал Билл. Ричи с Беверли обменялись удивленными взглядами за его спиной, но остались. Виктор был одним из самых крупных ребят в Дерри, мелким он казался только рядом с громилоподобным Рыгало, который вытянулся уже под метр восемьдесят. Высоко зачесанные темные волосы, зеленая нейлоновая куртка, эмблема «Гараж Берка» на спине вкупе с узнаваемым силуэтом — спутать Виктора с кем-либо другим было просто невозможно. И все-таки теперь от него не исходило даже мало-мальской угрозы. — Слышьте, — начал он издалека. Замедлил шаг, сунул руки в карманы. — Мне проблемы не нужны, ясно вам? Ричи бы наверняка съязвил, отметив иронию этого утверждения, если б Виктор вдруг не подошел к ним вплотную и не вывалил единым духом все, что накопилось у него на душе; путаные, наскоро составленные фразы так и сыпались из него, точно слова соревновались друг с другом за право выбраться на волю первым. Виктор был напуган — просто чертовски напуган — тем, что может сделать Генри, на что он способен, эти ж не понимают, не знают, в отличие от него, Виктора, что Генри на самом-то деле готов сотворить кое-что похуже, чем сломать пацану руку и оставить реветь во все горло, нет, Генри готов на большее, может, даже убить кого, а это вам не шутки, блядь, это уже все границы перешло и теперь несется куда-то без тормозов, и он, Виктор, не собирается тут, как некоторые (как кто, Виктор? как Лен? как) сдохнуть за кого-то или сесть в тюрягу, нет уж, спасибо. Билл не прерывал его, просто слушал, внимательно и спокойно. Только когда Виктор выдохся, он тихо спросил, старательно выговаривая каждое слово: — Зачем т-ты нам все это расск-к-казал? Виктор беспомощно пожал плечами. Он и сам не знал, с чего вдруг решил подойти к этим детишкам, увидев их на бейсбольной площадке, понятия не имел, чего вообще от них хочет; просто чуял — грядет что-то ужасное. И что самое жуткое, никто из друзей Виктора этого не чувствовал. — Я не знал, кому еще рассказать, — наконец выдавил Виктор. Если Неудачники ожидали, что после таких откровений их пригласят выпить лимонаду и сыграть в парчизи, их ждало страшное разочарование. Виктор буркнул, что ему пора домой. Прощаться он не стал, только коротко кивнул им и пошел, не оглядываясь, обратно через поле. — Очередной Джимми Дин, — высказался Ричи. — Бунтарь без причины. Они проводили взглядом сгорбленную фигуру Виктора, который удалялся от них быстрым шагом. Ему наверняка казалось, что если он хотя бы раз обернется, друзья-приятели тут же узнают об этом разговоре (который и разговором-то сложно было называть) и линчуют его в ближайшей подворотне. Впрочем, стоило признать, Виктор волновался не зря — в те дни мало что ускользало от внимания Генри Бауэрса. — Слышьте, ребят, мне проблемы не нужны, — протянул вдруг Ричи низким, вялым голосом, напоминавшем не то Виктора, не то Джимми Дина, а больше всего самого Ричи с легким бронхитом. Билл бы посмеялся, не будь он так утомлен и растерян. — Не надо мне всех этих дел... Но вся эта фигня... Вся эта не-оп-ре-де-лен-ность, она меня просто убивает, понимаете? Просто убивает... Ричи потянул за невидимый воротничок и горестно запустил пальцы в несуществующие бакенбарды, собираясь продолжить шоу, но Билл легонько стукнул его по руке. — Б-б-бип... — ...бип, Ричи, да понял я, понял, — закончил за него Ричи, поправив очки. Он нахмурился, но не от обиды. — Ну спасибо, друг, подпортил ты мне развлекаловку. А ведь мы только что основали программу психологической поддержки мудозвонов из неблагополучных семей — первую в Дерри, между прочим! — Да б-брось, — ответил Билл, премило улыбаясь. — Мы с Бев всегда рады помочь таким мудозвонам, как ты! «Вообще-то не всегда», — чуть не брякнул Ричи, но промолчал: взгляд Билла подсказал ему, что сегодня тот и так об этом знает. Вместо этого Ричи скрючился в болезненную на вид загогулину и зашаркал вокруг друзей, тыча пальцем в Билла. — Господи прости мя грешную! Гляньте-ка на парнишку Денбро, вот уж кто умеет со словами обращаться, даром что заика! — завопил он противным голоском старухи Грант. — А ведь такой парнишка и речь Эйзенхауэру однажды написать может, да-да! Уж я-то знаю, этот заика однажды Пу-лит-це-ра возьмет, помяните мое слово! Будут у него поля кукурузы и картохи, насколько глаз хватает, да-да, просто горы тушеной кукурузы и картохи, салат с кукурузой и картохой, вафли с кукурузой и картохой... Беверли, скрестив руки на груди, с легким недоумением наблюдала за этими кривляниями. Билл красочно изобразил, как надевает на шею петлю и вешается, уронив голову набок и вывалив язык. — Жаль, что мне даже добавить нечего, — отметила Бев, когда Ричи дошел до восхвалений коктейля из кукурузы и картохи. — Ричи, д-да ты даже б-бензопилу по доставучести п-п-переплюнешь, — не без улыбки заметил Билл. Ричи просиял. Но по пути домой веселье подвыветрилось. — ...не стоит от него отм-м-махиваться. К-как бы он ни вел себя п-п-прежде. — О чем это ты? — спросила Бев. — П-просто мне кажется, стоит п-п-подумать над т-тем, что он ск-казал. — Да ладно? Ну подумаем мы, и что? — огрызнулся Ричи. — Будем теперь ходить под ручку с новым приятелем, возвращаться вместе из школы? Цок-цок-цок, пойдем со мной, дружок? По-моему, так Вик не стал бы с нами водиться, даже если б Мясник Бауэрс угрожал ему выдрать зуб ржавыми плоскогубцами. Что, разве не так? Так какого ж рожна здесь происходит, Большой Билл? — Не знаю, — честно ответил Билл, и Ричи примолк.

***

Средняя школа вообще была не сахар, но собрания бесили Ричи больше всего. На них он вечно оказывался рядом с жуткими мозгоклюями, вроде Пэтти О'Хара, которая плевать хотела на его выступления, или Элмера Креншоу — этот парень только и знал, что нудеть о марках, так что Стэн со своими птицами казался рядом с ним настоящим живчиком. И разумеется, собрание нужно было провести в самый прекрасный из весенних дней, когда сквозь окна спортзала струился солнечный свет — Ричи наверняка мог провести такой денек с большей пользой, валяясь в отцовском гамаке на заднем дворе. Но нет, его уже ждал металлический складной стул, зажатый с двух сторон Пэтти и Элмером — а если эти двое и умели смеяться, то тщательно это скрывали; хуже них в рейтинге Ричи были только Сталин, Гитлер и тот чувак, который придумал вносить выговоры в дневник. Ричи и миссис Гондри слишком хорошо знали друг друга, чтобы такое соседство казалось случайным. Само название этого собрания — «для награждения выдающихся учеников» — отдавало странной иронией. Все равно в такие дни все подряд отправлялись домой с алой ленточкой, где золотой фольгой были выгравированы слова «Средняя школа Дерри», год и имя классного руководителя. И хотя эти чертовы собрания длились целую вечность... Ричи не оставляла мысль, что перекличка с каждым годом проходила все быстрее. Директор школы, Уильям Мервин, за глаза называемый Мерином — его писклявому голоску Ричи, по собственному утверждению, «умело» подражал, — оторвал взгляд от списка учеников. Он помахал розовой мясистой рукой, призывая бурлящий зал к тишине, но усилия его пропали впустую. Ничуть не удивленный таким оборотом дел, Мерин спокойно вернулся к списку и начал зачитывать имена. Ричи улыбнулся, откинулся на спинку стула и приготовился вздремнуть. —...эль Кадуэлл... Он резко вскинул голову и едва не вскочил со стула, спросонья не сразу осознав, что разбудила его всего лишь Пэтти О'Хара — она с подвывертом ущипнула его и тут же отвернулась с невинным видом. Ричи обжег ее взглядом, но Пэтти невозмутимо сложила руки на коленях и снова уставилась на Мерина, точно и не переставала его слушать. — Маргарет Комбс... — Элмер Креншоу... — Элизабет Ладлоу... На Ричи медленно снизошло тягучее, причудливое, как сон, осознание — точно выплывшее из моря патоки, — что Мерин пропустил чье-то имя между Элмером Креншоу и Элизабет Ладлоу. По какой-то неясной причине это встревожило Ричи, но он почти тут же обо всем забыл — на тот момент все его мысли занимало, как бы незаметно прикрепить к спине Пэтти бумажку, азартно предлагавшую «Спроси меня о клизме!»

***

Беверли курила на Пустоши, когда заметила Виктора Крисса — уже второй раз за эту неделю. Виктор шагал, повесив голову и засунув руки глубоко в карманы, так что его скорчившийся силуэт казался почти комичным. Беверли заметила его первой, и у нее было достаточно времени, чтобы решить — броситься в бегство или спокойно дождаться, пока он ее заметит. Из всех Неудачников лучше всего Виктора знала именно Беверли — хотя и не сказать чтобы хорошо, конечно. Их отцы сдружились, играя в боулинг, и семью Криссов несколько раз приглашали к Маршам на ужин. (По правде говоря, дружба Энди Крисса и Элвина Марша простиралась куда дальше еженедельных поездок в боулинг, как позднее обнаружит Майк Хэнлон, покопавшись в деле о банде Брэдли и резне 1929 года.) На таких ужинах Беверли с Виктором невнятно здоровались друг с другом, чтобы не злить матерей зазря, но затем просто упирались взглядами в тарелки. За несколько лет знакомства Беверли только и узнала, что Виктор не любит морковь — не лучшая предпосылка для понимания характера. Разумеется, Беверли приходило в голову, что странные признания Виктора были лишь приманкой в какой-то сложной ловушке, расставленной Генри Бауэрсом. Но Билл поверил Виктору. Этого Беверли было вполне достаточно. Она прочистила было горло, чтобы позвать его, но в результате просто подняла руку и осторожно помахала. Этого оказалось достаточно, чтобы Виктор заметил ее. Быстро осмотревшись, он направился к Беверли. При каждом шаге его высокие рабочие сапоги поднимали облака пыли. Тогда Беверли впервые обратила внимание, что Виктора можно было бы назвать красивым — густые темные волосы, изящно вылепленное лицо, серьезный изгиб бровей, — но, несмотря на это, он ее совершенно не привлекал. Смотреть на него было совсем не то, что заглядывать в глаза Билла или украдкой засматриваться на его загорелые руки. Виктор вызывал в ней только отчужденный интерес, и лишь много позже она задумалась, почему вышло именно так. В конце концов, его вряд ли можно было назвать врагом Неудачников номер один, а когда Виктор еще ходил сам по себе, а не с Генри Бауэрсом, он и вовсе не трогал Беверли. Разве что однажды пребольно дернул за хвостик — он тогда курил перед аптекой, а Беверли случайно отдавила ему ногу, проходя мимо. Она как раз закупилась продуктами и слишком спешила домой к маме. И если уж на то пошло, сама Беверли тогда и не подумала извиниться. Так или иначе, в тот день Виктор Крисс мало занимал ее мысли; перед сном она раз пять вознесла Богу благодарность — когда Виктор схватил ее за волосы, Беверли ничего не уронила и не разбила, и уже одно это было счастьем, за которое Его стоило поблагодарить. (На следующий день она и вовсе думать забыла о Викторе; куда больше ее беспокоили свежие синяки — утром она случайно разбила яйцо, и отец решил преподать ей урок, чтоб не была раззявой, у которой все из рук валится.) Беверли выудила из кармана помятую пачку «Мальборо» и без слов предложила Виктору последнюю сигарету, точно трубку мира. На мгновение он застыл, подозрительно глядя на нее, но не послал к черту или куда похуже. Вместо этого он молча взял сигарету и, поколебавшись, грузно опустился на землю. От него несло потом и бриолином. К удивлению Беверли, Виктор даже не отшатнулся, когда она зажгла для него спичку. (Пусть они и раскурили подобие трубки мира, Беверли не собиралась давать ему спички в руки, да еще и в опасной близости от своих волос — в конце концов, Виктор все еще называл себя другом Генри Бауэрса, а Беверли не собиралась превращаться в пылающий факел из-за излишней доверчивости.) После нескольких долгих затяжек Виктор достал сигарету изо рта и стал бездумно крутить в длинных, огрубевших пальцах — пальцах питчера, — и внезапно, безо всякой на то причины Беверли почувствовала острую жалость. Она вспомнила Брэдли Донована, мальчика, который ходил вместе с Биллом к логопеду: однажды она встретила его в переулке, где он играл в орлянку с Беном и Эдди, но Брэдли показался ей менее реальным, чем друзья. Просто Брэдли Донован не был одним из них — что бы это ни значило. На краю сознания Беверли маячила тревожная мысль, что Виктора Крисса тоже нельзя назвать одним из них, и тонкий голосок, до жути напоминавший Ричи в образе телеведущего, бубнил единой скороговоркой: ну извини, парень, у нас уже собралась счастливая семерка, ты же и сам понимаешь, что здесь, так сказать, все комнаты заняты, мест для образумившихся хулиганов нет, стучись, не стучись, откроют вряд ли, как говаривал мой приятель Литл Ричард, так что уж прости, парень... Беверли оттеснила мерзкий голосок на задворки сознания. Они с Виктором сидели в тишине, а пьянящий табачный дым висел над ними утешительным щитом.

***

Виктор Крисс немало постарался, чтобы детей Дерри охватывал леденящий ужас всякий раз, когда они проходили мимо новой части местного кладбища. Виктор старательно разносил байки о том, что его брат Лен погиб прошлой зимой, соревнуясь с безбашенными гонщиками — он-де перевернулся на своей крутой тачке, «Плимут-Фурии» 1958 года выпуска, настоящем чудовище изысканного цвета вишни в ликере. Рассказ Виктора точно сошел со страниц комикса «Истории о сильных мужчинах», но это никого не волновало. Только Виктор знал, как на самом деле погиб его братец-идиот: навещал на выходных девушку в Саут-Оррингтоне, вдрызг напился, да и шагнул прямо на оживленную магистраль. Миссис Крисс, сама того не подозревая, помогла Виктору окончательно схоронить правду — она продала машину Лена всего через несколько дней после его смерти. — Просто не могла на нее больше смотреть, — сказала она позже отцу, а случайно подслушавший их разговор Виктор ощутил тупой гнев, мешавшийся с облегчением. Лен боготворил эту машину и считал самым ценным своим приобретением, но родня не разделяла его одержимости. По правде говоря, старший брат из Лена был паршивый; он никогда не брал Виктора с собой на рыбалку или в поход, что в справочнике бойскаутов считалось признаком крепких братских уз. К машине Виктору и вовсе запрещалось приближаться. Но все-таки Лен был неплохим парнем: если в гараже выдавался выходной, он помогал Виктору с домашкой по математике, а когда родители уезжали куда-нибудь на ночь, тайком приносил ему пиво. Мелочь, а приятно. Но даже будь он распоследним мудилой, Виктор все равно не пожелал бы, чтоб Лену содрало к чертям все лицо, превратив в кровавое месиво на капоте «GMC 9100». Иногда ему чудился голос Лена; он звал Виктора из слива ванны, из крана, даже из гребаной кухонной раковины, и хотя родители наверняка отправили бы его в психушку, только прознай они об этом, даже «Джунипер Хилл» казалась ему раем по сравнению с тем, что могли сотворить с ним приятели. Виктору претила сама эта мысль, но иногда он понимал, что самым храбрым поступком в его жизни был тот разговор с детишками, черт бы их всех побрал. Заика Денбро. Очкарик Тозиер. Дочка Элвина Марша. Все они здорово разозлили этим летом старину Генри и в результате принесли кучу неприятностей самому Виктору, а ему проблемы не нужны, как он и сказал этой троице напрямую. Они так спокойно отнеслись к нему — точно терпеливые взрослые, которые давным-давно во всем разобрались, но внимательно слушают не слишком-то умного малыша, только что открывшего ужасную правду, — и это раздражало Виктора не меньше, чем постепенное осознание: Генри Бауэрс абсолютно, на все сто процентов, окончательно и бесповоротно слетел с катушек. Будь Виктор Крисс азартным человеком, наверняка поставил бы кругленькую сумму на то, что скоро кому-то не поздоровится. И на этот раз дело не обойдется сломанной рукой или вырезанными на брюхе инициалами, нет-нет. Что до самого Виктора, то он намеревался свалить отсюда куда подальше, прежде чем все покатится по наклонной и зайдет слишком далеко. — Я прогуляюсь, — сообщил он отцу. Энди Крисс едва взглянул на него поверх газеты. — Чтоб до темноты был дома, слышишь? Не то ночевать будешь на крыльце, — только и сказал он, перевернув страницу. Но тем вечером Виктор Крисс так и не вернулся домой.

***

Встретившее Виктора чудовище Франкенштейна ничуть не походило на Бориса Карлоффа в знакомом серо-зеленом гриме. Здесь, в канализации, не было места киношным ужасам. Холодная, простая истина заключалась в том, что навстречу Виктору из темноты выплыло лицо Лена, с ревностной заботой нашитое на череп ходячего трупа. Темные глаза его смотрели на Виктора с укором и злобой. Нос Лена до сих пор казался раздавленной мясистой массой — в похоронном бюро так и не смогли ничего поделать, — правый угол рта был подхвачен кривым стежком и неловко застыл в вечной гротескной усмешке. Из расквашенного носа, зазоров между стежками и уголков глаз сочилась густая кровь. — Я пришел за тобой, Вик, — прохрипел Лен, не размыкая губ. — Теперь мы наконец покатаемся на моей тачке, как ты и мечтал, будем кататься по этим трубам все ночи напролет, и будем летать, Вик, мы тоже будем летать, летать, летать, летать...

***

Примечания переводчика «Поступь страха» (англ. Haunt of Fear) — американский комикс-ужастик, выпускавшийся дважды в месяц в 1950-54 гг. Стадион Янки, Янки-стэдиум — бейсбольный стадион, расположенный в Южном Бронксе (Нью-Йорк). Является домашней ареной клуба Главной лиги бейсбола «Нью-Йорк Янкиз». Парчиси, парчизи или «двадцать пять» — американская адаптация традиционной настольной индийской игры пачиси. Джеймс Дин — американский актёр, который стал популярен благодаря фильмам «К востоку от рая», «Бунтарь без причины» и «Гигант». Литл Ричард (англ. Little Richard; настоящее имя Ричард Уэйн Пенниман) — американский певец, пианист и композитор, который стоял у истоков рок-н-ролла. Среди прочего исполнял «Keep A-Knockin’ (But You Can’t Come In)» («Стучись, не стучись, откроют вряд ли») — популярную американскую песню, которую записывали множество известных певцов и музыкантов. «Истории о сильных мужчинах» (англ. Two-Fisted Tales) — комикс о войне, выпускавшийся дважды в месяц в начале 1950-х, а также одноименный фильм, снятый по этим комиксам в 1992 году. Борис Карлофф — британский актёр кино и театра, прославился как звезда фильмов ужасов после выхода фильма «Франкенштейн» (1931), где он сыграл роль Чудовища.