Выпускной

Стук застал врасплох: резкий, противный, настойчивый и, самое главное, — оглушающий. Кенто успел отвыкнуть от шумов, колледж напряжённо умолк уже несколько недель как. Если первые два года приходилось мечтать о минутке тишины, то сейчас почти безмолвно протекали целые дни. Это была ужасно неуютная тишина, но неожиданное вторжение шума сделало только хуже. Стук повторился, раздражая ещё сильнее. Кенто бросил взгляд на часы на руке — два часа ночи. Не то чтобы это играло роль теперь. По уровню активности дни сейчас мало отличались от ночей, если не было миссий. Днём особо ничего не происходило, ночью вряд ли все прилежно спали. Он и сам был хорош, сна ни в одном глазу. Логично предположить, что Кенто в своей бессоннице не одинок. Но если кому-то не спится — это же не повод беспокоить его, верно? Тем более, и так было понятно, кому именно неймётся. Иэири-сан с ним за полтора года едва тремя словами перебросилась, Яга-сенсей не стал бы беспокоить учеников по ночам. Оставалось два варианта: нагрянувшее в колледж хитрыми путями проклятие или Годжо Сатору. Человек, которого видеть хотелось меньше всего. Хотя видеть — это ещё куда ни шло. Больше всего не хотелось его слышать и слушать. Наслушался уже. На пороге, конечно, обнаружился Годжо — очки съехали на кончик носа, форма измята, будто он её днями не снимал даже во время сна. — А я заметил, у тебя свет горит, — выпалил Годжо вместо приветствия. — Думаю, да ладно, неужто Нанами тоже не спится? Почти решил, что к тебе какая-нибудь тварь влезла, ну типа не может такого быть, что Нанами — и не спит ночью, у тебя ж всё должно быть по расписанию. Но проклятая энергия, — он потрогал дужку очков с напускной серьёзностью, — только твоя. Лучше бы в комнату среди ночи действительно вломилось проклятие. Что делать с проклятиями, Кенто понимал. А как вести себя с Годжо Сатору, внезапно возжелавшим общения с кохаем — нет. Не затыкаясь ни на секунду, Годжо протиснулся внутрь мимо Кенто. Просьбе войти в его словесном потоке места, конечно, не нашлось; стоило отвернуться запереть дверь — и Годжо уже плюхнулся на его кровать, тоже без всяких там лишних вопросов вроде “Можно ли тут посидеть?”. — Вообще уже поздно, — с лёгким вздохом заметил Кенто. — Ага, — мигом согласился Годжо и уставился на него сквозь круглые стёкла тёмных очков. Ночью эти очки смотрелись совсем нелепо, но за время учёбы Кенто научился их воспринимать просто как его неотъемлемую часть. Удивительнее бывало смотреть на Годжо без очков. На Годжо, просто без стеснения сияющего своими уникальными насыщенно-голубыми глазами. — А чего ты не спишь, Нанами? Что делаешь? Ладно, наивно было бы надеяться, что Годжо можно пронять обычным указанием на время. Намёк пролетел мимо, зато его руки, бесцеремонно пошарившись по кровати, подхватили книжку. Годжо пролистал несколько страниц в начале и в середине, явно не вникнув ни в единый иероглиф, и рассеянно спросил: — Много прочитал? Интересная? Выглядит, что не особо. На ум как назло не шло ни единого внятного предлога, под которым можно было бы его выгнать. Время, очевидно, Годжо нисколечко не смущало, то, что Кенто ему, мягко говоря, не порадовался — тоже. Попытка сослаться на уроки или любые другие завтрашние дела не могла прозвучать мало-мальски убедительно. Годжо не хуже самого Кенто знал, что завтра ничего особенного не будет, как не было сегодня, не было вчера и не будет послезавтра. Всё важное уже произошло. Можно было проспать весь день вместо уроков — и это ничего не меняло, так-то. Судя по школьной тишине, возможно, Годжо так и поступал уже не один день. Сильнейший, как-никак, зачем ему учиться. Хорошо, что Годжо Сатору задавал вопросы, не интересуясь ответами. Кенто в любом случае не планировал водить с ним литературные дебаты, но если последние несколько дней ты часами пялился в раскрытый том Драйзера и не продвинулся ни на страницу — спорить о книге сложно. — Читал, — всё равно упрямо соврал Кенто. Может быть, удастся обдурить хотя бы Годжо — пусть бы убедился, насколько он не в тему, и свалил. Самого себя обмануть уже который вечер не выходило. Смотреть то в пол, то в потолок, то в стену и считать, сколько осталось дотерпеть, пока можно будет уйти, явно не могло сойти за чтение. Он дотерпит, всё останется позади и не будет иметь к нему никакого отношения. Он забудет вид, и голос, и самое имя Годжо Сатору. — У тебя так чисто, — сказал Годжо. Отложив книгу, он устроился на кровати с ногами. За тёмными очками блеснули ярко-голубые, под стать летнему небу, глаза. Любопытные и нахальные. Впервые они смотрели на Кенто настолько заинтересованно, если вспомнить все те разы, что они говорили вдвоём и напрямую друг с другом. Наверное, по пальцам перечесть бы хватило. Не то чтобы Кенто жаловался на недостаток общения, впрочем. Скорее уж наоборот. Годжо изучающе обшарил взглядом комнату. Невольно Кенто повторил осмотр вслед за ним, будто пытался взглянуть на себя чужими глазами. Было сложно представить, какие мысли могут копошиться у Годжо в голове при виде его старательно убранной и не особо нарядной комнаты. Форма аккуратно висит на стуле, письменный стол — пустой и чистый, все книги и тетради педантично расставлены на полке. Вряд ли по комнате можно было узнать что-то новое про Нанами Кенто, второкурсника магического колледжа, но вопрос заключался прежде всего в том, что вообще для Годжо — новое про него. С книжного шкафа взгляд Годжо перепрыгнул на самого Кенто. — Мы… — Он сбился, на секунду фарфорово-красивое лицо исказилось гримасой, и Годжо так же быстро поправил сам себя: — Я всё пытался вообразить, как выглядит твоя комната. Стало быть, на пару с Гето Сугуру они сочиняли себе внешний вид его общажной комнаты. Услышь Кенто об этом несколько недель назад, раздражение заполнило бы его до самой макушки, а сейчас — сейчас он практически ничего не чувствовал. Только по-дурацки кольнуло, когда Годжо осёкся на таком привычном “мы”. — Типа знаешь, ты такой правильный, ответственный, я иногда думал, может, наоборот у тебя вся комната вверх дном? А Су… — Фраза снова оборвалась на середине, Годжо опять скорчил лицо. Почему-то показалось, что гримасы у него выходили неосознанно и на самом деле он не хотел себя такого демонстрировать свидетелям. Даже таким равнодушным, как Кенто, кто точно ничего про это не скажет. — Короче, да, мысль, что у тебя тут ни пылинки, как в больнице, тоже была. Но блин, я бы в такое не поверил, если бы сам не увидел! Он болтал и болтал, перескакивая с темы на тему, Кенто — молча слушал. Самая рядовая ситуация из всех возможных в магическом колледже ситуаций. Особенно сейчас. Когда остались только они вдвоём, да Иэири-сан. Каждую минуту с того злополучного дня Годжо хорохорился и делал вид, что всё абсолютно нормально, нормальнее не бывает. Сейчас он свою тщательно воссозданную нормальность изображал у Кенто в комнате, так отчаянно, так изо всех сил, что никаких сомнений и быть не могло: нихера не нормально. Было бы нормально, Годжо никогда в жизни не заявился бы посреди ночи — к нему. Изо всех людей — именно к нему. Всё настолько сломалось, что держаться больше было не за что. Только за то, что у них комнаты разделены всего двумя пустыми. — Иэири выбрала себе медицинский факультет, — выловил он из потока сознания Годжо что-то отдалённо значимое. — Я ей сказал, она не закончит и вообще для проклятой энергии никакой помощи. А она сказала, Нанами, нет, ты послушай, она сказала, что когда у меня начнётся обычный человеческий диабет, я ещё к ней приползу. — Иэири-сан хорошая специалистка. — Да она охуенная, — Годжо перевернулся на его кровати, только чудом вроде бы не запутался в собственных километровых конечностях и уселся по новой. Кенто уже сбился со счёта, сколько раз он успел пересесть. Теперь тощие коленки Годжо почти подпирали нос. Очки еле держались на самом его кончике. Руками он обнял себя за голени и сейчас совсем не походил на сильнейшего мага, защиту всего магического мира. Нахохлившийся, свернувшийся клубком на чужой кровати Годжо чем-то напоминал одноклассников Кенто из средней школы. Ему-то тогда всё было ясно про себя, а вот они были растерянные и запутавшиеся в море лежащих перед ними выборов. В какую старшую школу пойти, на что сделать ставку, вот это всё. Накануне окончания выбранных старших школ, наверное, им тоже придётся несладко. Но вот здесь Кенто точно был уверен, что каждому из них будет лучше, чем ему. Краем глаза он вновь покосился на циферблат: Годжо торчал тут битый час, вовремя встать утром будет тем ещё квестом. Спина затекла от долгого стояния, и Кенто вытянул руки вперёд, затем свёл лопатки вместе, прокрутил плечевые суставы. Годжо пропустил бы мимо ушей и прямое требование свалить к себе, такой намёк ему точно был недоступен. Хайбара вот… Не думать про Хайбару, напомнил себе Кенто. Просто не думать. — Иэири отправится в свой мед, а мы с тобой… — Я хочу уйти, — перебил его Кенто, не дав закончить мысль. — Когда закончу, я хочу уйти. Годжо — первый, кому он признался в своих намерениях. Первый, кто услышал, что Нанами Кенто мечтает сбежать. Особенный Годжо Сатору. Особенный всегда. Голова Годжо медленно поднялась с колен, обнятых длинными худыми руками. Два неверящих, поражённых круглых глаза вперились в Кенто поверх очков. Ну конечно, в его взъерошенной голове не укладывалось, как отказаться от проклятой энергии и всех этих сраных миссий, с которыми он расправлялся щелчком пальцев. — Куда уйти? — Хочу жить обычной жизнью. — Ааа, — сказал Годжо. Ярко-голубые глаза сверкнули шалым блеском. Наверное, как-то так сияет морская вода перед тем, как сомкнуться над чьей-нибудь головой. — Ну да. На мгновение показалось, что Годжо мог бы сейчас и техникой пульнуть — не в Кенто, а просто выпустить пар, дать волю удивлению и… злости? В интонациях изумлённое веселье мешалось пополам со злобой, и он звучал так, будто ни одно из чувств не готово было уступить другому. Будто они одновременно давили друг друга и распаляли. Все его эмоции всегда были как на ладони, и обычно несдержанность ужасно раздражала. Много раз Кенто видел Годжо злым, много раз видел Годжо весёлым, и далеко не впервые наблюдал, как Годжо с упоением растворялся в обоих чувствах сразу. На миссиях и тренировках он был таким: злым и весёлым в своём триумфе, в адреналиновом угаре непременного победителя. — Ну да. Вот и ты меня бросаешь, Нанами. Ты уйдёшь тоже, только я останусь. И тем удивительнее было наблюдать, как он выплёвывал слова — зло и весело, но совершенно не победно. Злой и весёлый Годжо, поглощённый эмоциями до кончиков густой белой шевелюры, сидел у Кенто на кровати совершенно раздавленный. Вся злость и всё веселье не выказывали в нём ничего, кроме... страха? Годжо Сатору как будто действительно боялся? Неужели его так волновало, что из всей их пятёрки он единственный выйдет бороться за будущее магического мира? Кенто бы никогда не подумал, что он вообще умеет бояться. Даже когда ему казалось, что случилась передряга, где и сильнейшему может не поздоровиться, Годжо влезал в неё словно играючи. — Иэири-сан... — Она никогда не отправится ни на одну миссию. Сказать ему было нечего. Кенто и обычного-то Годжо Сатору с трудом переносил и хотел держаться от него подальше, а уж как быть с таким — и вовсе разбираться не планировал. Годжо беспрерывно требовал восхищения и аплодисментов. Кенто восхищение отбитым семпаем давалось с трудом, но оказывается, он просто не знал, как мучительно будет тому же семпаю сопереживать. — Оказывается, и ты тоже, Нанами. Все меня бросают. Годжо откинулся на спину и распластался на кровати Кенто звёздочкой. Раскинув в стороны свои слишком длинные конечности, он сразу занял собой всё место. Не своё место. Ни присесть, ни приткнуться. И всегда так было с ним — сколько бы ни было места в жизни, сколько бы ни существовало внимания, Годжо Сатору занимал всё одним собой и всё стремился забрать себе. — Это хорошо, что ты можешь пойти жить обычной жизнью, — сказал Годжо, глядя в потолок. Очки чуть не сползли с его носа, и пальцем он подтолкнул их вверх по переносице. — Наверное. Не знаю, тебе виднее. Да блядь, какого чёрта все меня бросают? — Вы бы хотели тоже уйти в обычную жизнь? — зачем-то спросил Кенто. Годжо Сатору среди обычных людей он представить не мог. Казалось, что ему было тесно даже среди магов. — Не то чтобы у меня был выбор, — криво ухмыльнулся Годжо, привстав на локте. — Какая разница, чего я хочу, Нанами? Не совсем то, что Кенто когда-либо ожидал услышать от Годжо, валяющегося на его кровати в его комнате, в — он снова посмотрел на часы — чёртовы четыре двадцать утра. Образ Годжо сложился у Кенто в голове очень быстро, буквально в первую неделю пребывания в колледже. Предельно одержимый самим собой, удачливый во всём, одарённый сверх всякой меры и из-за этого же сверх всякой меры наглый и безответственный. И всё время учёбы он наблюдал, как Годжо всегда демонстративно удавалось всё, за что бы он ни брался. Он никогда не получал отказа, никогда не сталкивался с реальными неудачами. Кенто никогда не приходило в голову, что Годжо всё это делает, потому что иначе никак. Не по своему выбору, а потому что другие варианты не существовали с самого начала. Одна дорога, заданная с рождения. За фасадом череды успехов и клинической самоуверенности лежала полная невозможность самому решать, чего хочется, а чего — нет. В висках заныло; было бы здорово, если бы головная боль попросту намекала, что спать ложиться надо своевременно, но чёрта с два. Болело от того, как сильно не хотелось думать, что рождение сильнейшим, чёрт возьми, магом и оплотом всеобщих надежд несёт с собой тяжеленный груз чужих решений и навязанных обязательств. И одиночества, подумал Кенто бессильно. Сильнейший маг — со всклокоченными белыми волосами и в мятой школьной форме — искал десятый способ устроиться у Кенто на кровати. Его нисколько не смущало ни само ночное вторжение, ни то, что всё это время Кенто так и стоял. Он был всё ещё наглый и надоедливый. И ужасно одинокий теперь, вонзилась в висок повторная мысль. Он же теперь не сможет выкинуть её напрочь из сознания. Никогда не было сильной стороной Нанами Кенто умение выключить голову. Годжо наконец уселся по новой, сложил ноги в бабочку. Острые коленки растопырены в стороны, лодыжки скрещены. На левую коленку он облокотился и подпёр кулаком щёку. Очки снова чуть не съехали с носа, и он снова их подтолкнул длинным тонким пальцем. — Ладно, — ровно сказал Годжо привычным бодрым голосом, — Нанами, тогда расскажи любимому семпаю, почему ты решил свалить. Было бы здорово свалить собственную растерянность на совершенно неподходящее для серьёзных разговоров время, но если бы Годжо задал свой вопрос во время обеденного перерыва, Кенто всё равно вряд ли нашёл бы подходящую формулировку. Потому что Хайбара умер? Потому что всё бессмысленно? Потому что страшно? Потому что боюсь не за себя, а боюсь, что никогда не смогу спасти каждого, кого надо спасти, ведь спасти надо всех? Потому что хочу вычеркнуть из жизни лично вас, Годжо-сан? Потому что я ужасно устал, пройдя жалкую половину обучения, и не выдержу так всю жизнь? — Ну или не рассказывай, если не хочешь, — Годжо нетерпеливо отмахнулся пятернёй от чего-то в воздухе. Кенто выдохнул с малодушным облегчением. Предыдущие взаимные откровения уже достаточно выбили из колеи. Годжо — удивительное дело — чуть-чуть посидел молча, еле заметно покачиваясь из стороны в сторону; наверное, иногда и его словесный поток мог иссякнуть. Кенто перевёл взгляд на пол, надеясь, что теперь-то Годжо всё-таки свалит и избавит его от своего общества. Тишина невольно навеяла очевидный, но ненавистный вопрос: сколько раз они так сидели по ночам с Гето Сугуру? Он вот с Хайбарой ночами не болтал. А наверное, стоило. Может, это бы что-то изменило. А может, просто Кенто сейчас было бы ещё дряннее, чем есть. Всё равно не вернуть. Годжо резко вскинул голову и опять вперился в лицо Кенто слишком видящими глазами. Очень вовремя — как ни противно быть ему благодарным, но уж лучше действующий на нервы семпай, чем мысли про Хайбару. — Нанами, а, Нанами. — Уже поздно, — вздохнул Кенто в очередной раз. Годжо, разумеется, проигнорировал. — Нанами, а ты когда-нибудь целовался? Наверняка в голове Годжо Сатору этот вопрос прозвучал самым что ни на есть логичным продолжением разговора. Обычным людям не понять. Руки закололо проклятой энергией. Кенто медленно, отстранённо проследил за внутренним желанием без лишних слов стукнуть по Годжо техникой. Хорош бы он был, если бы сорвался. Ни один урок не подарил ему столько умений контролировать себя, как общение с Годжо. — Я не буду на такое отвечать. — Значит, нет, — заключил Годжо с невероятно довольным (да какое ему дело?) видом. Кенто скрипнул зубами. Зажмурился, посчитал до десяти — выдержка, выдержка, выдержка. Когда открыл глаза, Годжо всё ещё смотрел на него и улыбался. Молча, и в кои-то веки раздражало не то, что его невозможно заткнуть, а то, насколько пронзительную тишину он создавал своим нарочитым молчанием. Как будто ждал от Кенто… чего-то. Чего-то, что порадовало бы его и точно выбесило бы Кенто. Не могли у них совпадать поводы для радости. Дотерпеть до окончания школы. Дотерпеть магов, магию, проклятия, миссии и на фоне всего этого — попирающего все мыслимые и немыслимые границы Годжо. Хотелось верить, что скоро Кенто снова окажется ему не особо интересен. — Я такого не сказал. — Но ты и не сказал, что целовался! Он вообще не должен был сидеть здесь. Эта комната и эта кровать не принадлежали Годжо Сатору, никто его сюда не звал и не приглашал, и лишь по какой-то ошибке мироздания он сейчас здесь сидел, болтал, дёргал коленками и махал во все стороны руками. Ещё и вытягивал из Кенто ненужные признания. — Раз не сказал, что целовался, — протянул Годжо задумчивым голосом, будто доказывал теорему, — стало быть, нет. Не было ничего. А кстати… Едва переступив порог своей будущей комнаты в первый учебный день, Кенто подумал, что здесь очень мало места. Сейчас теснота помещения оказалась на его стороне: Годжо не успел ни спрыгнуть с кровати, ни шмякнуться носом в одеяло, ни хотя бы просто отвернуться. Он только растерянно хлопнул глазами и раскрыл их широко-широко в ответ на то, как Кенто обхватил его лицо руками и прижался губами к губам. Нос стукнулся о металлический мостик оправы очков. Сейчас он меня оттолкнет, отстраненно подумал Кенто. Оттолкнет и засмеётся, как безумный, и скажет, что… Скажет, что… Ладно, вообразить, что может сказать Годжо Сатору в такой ситуации, у него решительно не получалось. Но Годжо его не толкнул и не заржал. Годжо не откинул голову назад, подальше от него. Годжо — удивительно — ничего не сказал. Вместо всего этого он вздохнул поглубже и открыл рот навстречу Кенто. Вот уж к чему он вообще не был готов, так это к тому, что его язык пролезет к Годжо Сатору в рот и столкнётся с его языком. Ни один из них не закрыл глаз, так и продолжили пялиться во время поцелуя — Кенто от шока просто забыл, Годжо мог и нарочно. Пушистые белёсые ресницы один раз поднялись вверх, медленно опустились, Кенто неловко пытался облизать чужое нёбо и никак не мог отделаться от мысли, что он впервые видит дивные глаза Годжо настолько близко, хоть на носу и красовались очки по-прежнему. Между двойным вздохом и дурацким чмоканьем губ послышался шорох ткани: Годжо беспомощно возил руками по кровати. Было приятно чувствовать, что он тоже может застать Годжо врасплох. На вкус Годжо Сатору был ожидаемо сладкий, едва не приторный. Как все килотонны сахара, которые он вливал в себя. Как подтаявшее клубничное мороженое, которое он как-то всучил Кенто на правах заботливого семпая. Кенто думал: просто коснусь губами губ, чтобы отстал, чтобы поводов для вопросов больше не было. Но раз уж Годжо поддался и углубил поцелуй, мгновенно отпрянуть уже не хватило духу. Было мокро, и неудобно стоять, и Годжо укусил его за губу, сразу же просипел: “Я не специально”, и всё это было ужасно странно, ужасно неправильно, вся нормальность точно вылетела в трубу окончательно. Но отступать первым не хотелось теперь ещё сильнее. Сам нарвался, сердито думал Кенто и целовал сильнее. Полный абсурд — кто бы сомневался. Только почему-то было ещё и неимоверно хорошо. — У тебя щёки красные, — негромко хихикнул Годжо, когда уже сил никаких не было продолжать, не переведя дыхание. Он отпустил одеяло, аккуратно снял очки и отложил в сторону, поверх давно забытой книжки Кенто. Годжо чуть отклонился назад и внимательно, изучающе посмотрел исподлобья — не прикрытые тёмными линзами голубые радужки безумно завораживали, как бы Кенто ни противился. Как бы ни противился кто угодно. — И чёлка вся сбилась, — Годжо протянул руку к его волосам, всё ещё посмеиваясь. — Послушай, а ты укладываешься по утрам? У тебя есть эта… забыл, как называется, чтоб волосы вот, — он хлопнул пальцами и горизонтально провёл ладонью у Кенто перед носом, видимо, пытаясь изобразить плойку, — так вот делать? — А можно не… — устало начал Кенто, но посреди фразы сломался о сияющую голубизну и снова подался вперёд. Заткнуть Годжо своим ртом, наверное, был не самый разумный способ избавить себя от от околесицы, которую Годжо Сатору нёс примерно в тех же количествах, в каких эманировал проклятую энергию. Но в отличие от увещеваний — это действительно работало. Стоять стало совсем некомфортно, он кое-как устроился на кровати рядом с Годжо, и рука сама собой обвила его плечи. Ладонь скользнула на снежно-белый затылок. Короткие волосы мягко пощекотали кожу, и Кенто зарылся пальцами дальше, в густую лохматую шевелюру, импульсивно надавил Годжо на голову, привлекая ближе к себе. В ответ Годжо перехватил инициативу. Раздвинул ему губы языком и влез в рот; оправившись от первого удивления, целовался он в итоге так же нагло, настойчиво и требовательно, как болтал и как побеждал противников. Кенто случайно царапнул его зубами по языку, и Годжо вздрогнул. Вздрогнул так близко, что у Кенто по телу пробежали мурашки — и замерли где-то в груди. Он же раздражал, бесил, нервировал и чёрт знает что ещё, его можно было признать сильнейшим, но невозможно было уважать как семпая. Кенто собирался закончить колледж и забыть навсегда самое имя Годжо Сатору, не говоря уж о волшебных глазах и несмешных надоедливых шутках. Забудешь его, как же, такой ночной кошмар не стереть из памяти. Полный провал. — Ну вот, — бессильно пробормотал Кенто в итоге, когда сил перестало хватать даже на самые мелкие, торопливо-суетные поцелуи. — Вы всё узнали, что надо было, Годжо-сан? Или ещё вопросы остались? Он планировал задать этот вопрос иначе. Кенто планировал быстро прижаться губами к губам, лишь бы отстал, и затем идеально спокойным тоном спросить, есть ли ещё вопросы или он свободен на сегодня. — Конечно, — с готовностью откликнулся Годжо. Ну да, у него всегда бывали вопросы, а если не вопросы — так просто бесконечный, как его техника, трёп. Чужие ответы и реакции Годжо Сатору никогда не волновали, главное — выпалить своё, а там трава не расти. Как будто нарочно они оба старательно игнорировали, что Годжо по-прежнему пребывал в кольце рук Кенто, притиснутый к нему боком. Господи, они сидели в обнимку. Кенто сидел с Годжо Сатору у себя на кровати и обнимал его. И губы болели от того, как Годжо их зацеловал. Кенто скосил глаза вбок. Очень некстати Годжо высунул язык и облизал и без того блестящие губы. Блестящие и словно бы… распухшие, что ли. Не то чтобы Кенто рассматривал его губы всю ночь, и тем более просто в колледже, но они точно были тоньше. Это всё он наделал, что ли? Годжо судорожно повозился близко-близко, пнул его коленом по бедру, локтём заехал под самые рёбра — всё для того, чтобы уложить голову Кенто на плечо, и уже так спросить: — А можно я останусь? Уже до утра. Хотелось сказать ему, что за окном уже побелело небо, до какого ещё утра оставаться. Хотелось сказать ему, что всё будет хорошо, даже у них, но Кенто не знает, когда именно. Однажды, скорее всего, будет. А где-то далеко-далеко всё наверняка хорошо и сейчас. В Малайзии, например. Там просто не может быть плохо, если верить фотографиям кричаще-яркого буклета про пляж в Куантане. Рекламный буклет валялся забытый в заброшенной турфирме, откуда Кенто изгонял проклятие — и изгнал. Хотелось сказать, что Годжо необязательно притворяться, что всё нормально, когда нихрена вообще-то не нормально, и что Кенто тоже ненавидит, как теперь в коридорах тихо, а в классе никого нет. Хотелось сказать ему всё это, но было целых две причины ни в коем случае ничего не говорить. Первая обычная — Годжо Сатору всегда слышал очень избирательно, и тратить силы на его селективный слух Кенто не тянуло. А вторая сводилась к тому, что быть может, однажды всё действительно будет хорошо не только в Куантане или другом месте с небом и морем цвета волшебных глаз Годжо Сатору. Быть может, однажды даже они подумают, что всё хорошо, но это будет совсем иное хорошо, чем то, которое безвозвратно потерялось. Хайбара больше никогда не засмеётся застенчивым, но слишком громким смехом. Гето Сугуру — Гето Сугуру никогда не вернётся. Может быть, сам Кенто ещё мог бы попытаться поверить, что однажды Гето снова будет здесь и снова усмехнётся словам Годжо, но Годжо знал его лучше всех на свете. Никого больше он так не выучил и никто больше так не выучил Гето Сугуру. И Годжо точно ни за что не поверил бы сейчас в то, что однажды он будет сидеть рядом на кровати с Гето Сугуру, как раньше. Не с Кенто, как сейчас. И вряд ли его в нынешний момент интересовало какое-то другое хорошо. Поэтому вместо всего, что хотелось бы сказать, Кенто просто ответил: — Да, Годжо-сан. Оставайтесь. Кое-как удалось устроиться на узкой кровати вдвоём. Кенто немного боялся, что неизбежно придётся натыкаться на слишком длинные конечности, но Годжо улёгся на бок, лицом к окну, подсунул руки за щёку и подтянул колени к животу. Локтём Кенто всё равно упирался ему в позвоночник, но с таким касанием он ещё мог как-то смириться. — Спокойной ночи, — сказал он вежливо и как мог спокойно. Годжо заёрзал, неуёмный. — Нанами. Кем ты хочешь быть? — Что? — Когда бросишь магию. Кем хочешь быть? — Не знаю, — вздохнул Кенто и посмотрел в потолок. Он так сфокусировался на одной-единственной точке впереди, что в голову вообще не пришло подумать о том, как потечёт жизнь, когда ту точку он пройдёт. Наверное, это было глупо, учитывая, что та часть его жизни будет куда длиннее. Он помолчал, раздумывая, всё ещё глядя на светлеющий потолок. День выйдет нелёгким. — Может быть, — тихо сказал Кенто, — может быть, я уйду не насовсем. Не знаю. Если ему повезло, то Годжо уже заснул и ничего не расслышал. Но надежде снова не удалось сбыться: почти мгновенно над Кенто распростёрлась жадная пятёрня. Годжо запрокинул руку за спину и требовательно протянул: — Тогда дай телефон. — Телефон? — Ну да, — рука нетерпеливо дёрнулась. Кенто нашарил телефон на прикроватной тумбочке, но отдавать его Годжо в руки было немного боязно. Он мог учудить всё, что угодно. — Нанамиии, — протянул Годжо и пнул его ступнёй по ближайшей икре. — Дай сюда телефон, ну. Я тебе впишу мой номер. И почту. И ещё какие-нибудь контакты, если вспомню сейчас, пусть у тебя будет, а? Когда соберёшься обратно, позвони мне. *** — О, Нанами, привет! Я смеюсь? Я просто радуюсь, что ты всё-таки вспомнил любимого семпая! Как нет? Ты хочешь сказать, что и не забывал, да? Иначе не знаю, с чем ты не согласен. Нанами, только не вредничай, ты мне сам позвонил!