Росток сомнения

Это маленькое зёрнышко Сукуна замечает не сразу. Обретя физическую оболочку, он наслаждается свободой, по большей части бездельничая, наблюдая за магами современности и в особенности за их сильнейшим представителем. Как увлекательно. Главным образом его заинтересовывает странный блеск в глазах Годжо Сатору, когда тот прибывает на место назначения чуть позже необходимого — маг, которому его позвали на подмогу, уже мёртв. Сукуна лениво подмигивает шестиглазому со своего обзорного пункта. — Я тут не причем. Вини во всём собственную слабость. Его и свою. — Захлопнись. — По сути это максимум, который сильнейший маг современности может себе сейчас позволить. Столкнувшись разок с королём проклятий и проиграв ему в сражении территорий, Годжо стал вести себя куда покладистей, намного более осмотрительней. Да, двуликий пока не был достаточно силён, чтобы убить его, но и шестиглазый уже был не в силах прикончить своего оппонента. Слишком поздно мир узнал о возрождении двуликого призрака — пятнадцать пальцев из двадцати к тому времени Сукуна успел найти и поглотить. Так что всё, что магу теперь оставалось — сцепить зубы или огрызаться. Не более. Но надо признать, кислая мина Сатору это уже что-то с чем-то. Попробовать бы эти скривившиеся губы на вкус, чтобы окончательно убедиться, но бесконечность недвусмысленно мерцает, намекая, что не получиться. Рёмен и не пытается. Не в его вкусе всякая там кислятина. Он любит сочные зрелые плоды. И похоже, что он только что нашёл место, где их можно вырастить. Всё как нельзя удачно. Если верить его наблюдениям, у Годжо довольно узкий круг общения, нет никакого серьезного увлечения или четкой цели, к которой бы он стремился, преимущественно маг просто ходит туда-сюда и уничтожает проклятия, в свободное время кушает сладости, занимая свою скуку всем чем только можно, не останавливая свой выбор ни на чём конкретном. А ещё, что немаловажно, шестиглазый проиграл Сукуне один раз и теперь не стремится к реваншу. Всё это в совокупности означает, что почва достаточно рыхлая, чтобы начинать процесс взращивания. И Рёмен готов потратить своё время и силы на это дело. Поливать, удобрять, наблюдать — совершенно ничего сложного. *** — Чего прицепился? — Буквально рычит на него Годжо, когда Сукуна уже третий день подряд следует за ним по пятам. — От скуки. — Пожимает плечами Рёмен, параллельно демонстрируя магу свою яркую и наглую ухмылку. — А что, нельзя? — Нельзя. — Бурчит Сатору, но попыток прогнать надоедливого спутника не предпринимает. Вот и славно. — Любишь сладкое? — Интересуется тем временем двуликий, осматривая яркую упаковку моти, которую Годжо купил пару минут назад в одном из магазинов. Сатору молчит. Решил игнорировать, значит? — Если это на кладбище, то тебе не хватит. — Язвит Сукуна, довольно скалясь в сторону замершего от удивления мага. — Там столько свежих могил, что хоть весь мир обойди, всё равно не наберётся достаточно, сильнейший. Не то чтобы Рёмен сам верит в то, что говорит. В последнее время погибает не так уж и много людей. Тем более магов. Магов вообще никогда много не было, так-то. Но Сатору явно весьма болезненно реагирует на любое проявление феномена смерти, или же его упоминание. Так что нет ничего удивительного в том, что шестиглазый резко оборачивается, замахивается, и вот пачка моти летит в короля проклятий почти смертоносным снарядом. — Драться удумал? — Сукуна обнажает зубы, без проблем уворачиваясь от упаковки сладостей, но глаза его горят искренним весельем. Он действительно наслаждается всей этой ситуацией. — Ну давай! Подумаешь, ещё один район будет стёрт с лица земли. Какая тебе разница! Как раз освободится место для новых могил. Не так ли? Сатору никак не реагирует на явную провокацию. На первый взгляд уж точно. Но у Сукуны неспроста четыре глаза, чтобы заметить то, как мрачнеет взгляд мага, когда тот поджимает губы и разворачивается, направляясь дальше по своим делам. Неплохо. Значит эффект есть — вон уже первый росток проклюнулся. Рёмен продолжает полив. *** Прошло уже больше трёх недель и Сатору наконец привык к едва слышной поступи короля проклятий у себя за спиной. Он заметно расслабился, когда понял, что Сукуна ни на кого нападать не собирается, а просто наблюдает со стороны. Так что нет ничего удивительного в том, что, заметив своего знакомого на улице, Годжо, забыв обо всём на свете, несётся к нему сломя голову, чтобы заключить хмурого блондина в крепкие объятия. — Нанами! — Кричит он на всю улицу. — Я так рад тебя видеть! А вот Сукуна этой встрече вовсе не рад. Что это ещё за насекомое? Но Нанами, кем бы он ни был, идиотом точно не является. Он видит жуткую проклятую энергию, что кружится мрачным ореолом вокруг Сатору, и поднимает взгляд на стоящего неподалеку Сукуну, которому эта проклятая энергия и принадлежит. Тот одаряет его в ответ фирменной жуткой улыбкой. Из-за чего маг, естественно, напрягается. Только вот Годжо этого всего как будто не замечает. Оно и неудивительно — бесконечность оберегает его от восприятия густой и давящей ауры короля проклятий. Поэтому-то внезапное отстранение коллеги вызывает в нём лишь удивление и искреннее непонимание. — Что такое? — Спрашивает Сатору, хлопая белоснежными ресницами. Нанами же смотрит на Годжо осуждающим взглядом. — Вы ведь не ребенок, Годжо-сан. Должны ведь понимать, что я тут по делам, так что будьте любезны — оставьте меня в покое. — Холодным голосом говорит мужчина, игнорируя то, как грустнеет взгляд шестиглазого из-за его слов. Сукуна же одобрительно мугыкает себе под нос, когда маг по имени Нанами разворачивается и уходит. Нечего всяким насекомым кружиться вокруг его грядки. Да, Рёмен безусловно рад такому исходу, но вот Годжо точно нет. — Нанами...! — Сатору уже готов броситься за этим мужчиной, наплевав на свою гордость и самоуважение, когда Сукуна возникает у него на пути. — Ну и ну. Какое жалкое поведение. — Мурлычет он, одаривая шестиглазого обворожительной коварной улыбкой. — Зачем мучаешь человека своим навязчивым поведением, когда он ясно дал тебе понять, что не желает с тобой проводить время, м-м-м? — Он мой друг. Я не навязываюсь, я забочусь о нём. — Холодно отвечает Сатору, но с места не движется. Не пытается обойти двуликого, чтобы догнать уходящего прочь знакомого. Неплохо... — Да неужели? Вот только это не забота, а насилие, солнце. — Ухмылка Сукуны становится только шире, когда он чутка наклоняется, вынуждая мага сделать шаг назад. — Потому что заботой не душат, её не затягивают на шее удавкой. Разве ты этого не знал? Годжо хмурится в ответ, скрещивает руки на груди. Наверняка никогда не думал о своей любви к обнимашкам в таком ключе. — Ты несёшь какую-то чепуху. — Неуверенным голосом говорит он. Лазурные глаза выдают его сомнение с головой. — Неужто? — Приподнимает бровь Сукуна, вторя действиям мага и скрещивая руки на груди. — Ты действительно так считаешь? Сатору в ответ молчит, поэтому Рёмен продолжает: — Бедное дитя, не стоит так огорчаться только из-за пары слов. Естественно, что в свои двадцать восемь ты едва знаешь, как функционирует этот мир. Нет ничего удивительного в том, что ты причиняешь окружающим боль, сам того не ведая. Поверь, это абсолютно нормально для твоего возраста. Но я готов протянуть тебе руку помощи. Хочешь, я научу тебя тому, как не становиться причиной страдания окружающих? — Не надо. — Ответ мага такой предсказуемый. — Не нужны мне нравоучения от того, кто является стихийным бедствием. Как будто ты можешь меня чему-то научить! — Как будто... — Сукуна отстраняется, выпрямляется и смотрит на мага сверху вниз. Высокомерная улыбка вновь расцветает на его лице: — Как будто такой как ты может чему-то научиться. Сатору отворачивается. Его плечи слегка поникают. Неужели это появились почки на тонком стебле? *** — Ты сильнейший, потому что Годжо Сатору, или ты Годжо Сатору, потому что сильнейший? — Бормочет про себя маг, прогуливаясь безлюдными улицами опустевшего после нападения особо сильного проклятия посёлка. — Какой странный вопрос. — Ехидно вздергивает бровь Сукуна. Он обычно держится на приличном расстоянии, но это не мешает ему слышать с кристальной ясностью каждое слово белобрысого мага, поэтому, едва заслышав что-то интересное, он в мгновение ока сокращает дистанцию между ними, чтобы высказать очередной едкий комментарий: — Думаю, ответ очевиден. Но кто всё-таки спросил у тебя подобную чушь? Годжо вздрагивает всем телом. Он явно не планировал быть услышанным и тем более не ожидал того, что ему ответят. Неужели настолько погряз в своих философских размышлениях, что забыл об осторожности? Ай-ай-ай, нехорошо. — Это... — Он замолкает, явно не найдя способа выкрутиться из этой неловкой ситуации. — Ничего. Сукуна никак не комментирует, но мысленно уже во всю анализирует услышанное. В этом, казалось бы, простом и несуразном вопросе есть что-то особенное. Хотел бы Рёмен выяснить личность того, кто сказал подобное Годжо, но это не так уж и важно. Значение имеют лишь эти слова и то, как реагирует на них шестиглазый. Наверняка именно они стали основой зарождения семени сомнения в сердце этого белобрысого мага. Как мило. Двуликий с радостью будет использовать всё это для достижения своей цели. И потихоньку он достигнет желаемого результата. Прогресс уже есть, а с новыми сведениями Сукуне не составит труда ускорить процесс. Уж кто-кто, а он прекрасно знает то, как правильно выжимать из таких вот небольших кусочков информации пользу. Что он и делает, как только Годжо возвращается из поселка в свой дом. — Ты мог бы стать чем-то большим, чем просто человеком, не так-ли? — Мурлычет Сукуна, раскинувшись на стуле в гостиной мага, как на троне. — Чем-то по-настоящему светлым, ярким, возвышенным! А не этой... — Он показательно щёлкает пальцами, как будто пытаясь подобрать нужное слово: — Фикцией. Сатору не реагирует. Только слегка сглатывает и поворачивается к королю проклятий спиной. Бесконечность всё также мерцает вокруг него нерушимым щитом. Сукуна ухмыляется. А затем встаёт со стула, подходит ближе, наклоняется к аккуратному уху и шепчет в него: — Как жаль, что птичке оборвали её крылышки ещё до того, как она взмыла высоко в небеса. Реакция незамедлительная. Годжо бледнеет, отшатывается, оборачивается. В его лазурных, столь похожих на океан глазах шторм. Бесконечность шипит, толкает Сукуну назад. Он и не сопротивляется. Только ухмылка на его лице становится всё шире, когда он произносит: — Это ведь произошло не год и не два назад, я прав? И он прав. Он абсолютно прав. Годжо наверняка и сам знает, что именно это давным давно зародившееся в его душе семя сомнения стало причиной того, что он не может становиться сильнее. Маг прекрасно это осознает, просто никогда не произносил это вслух. Сукуна же имел смелость облачить мысли шестиглазого в слова. Сатору жуёт внутреннюю сторону щеки, отводя взгляд от четырех алых глаз, внимательно за ним наблюдающих. Листья распускаются и это доказательство того, что Рёмен чертовски прав в своих предположениях. *** Это было массовое убийство. Такое жестокое, свирепое, дикое... Сукуна привык к подобным зрелищам, нередко сам устраивал схожие бойни, но для деликатной натуры Годжо Сатору это явно слишком. Его лицо необычайно осунувшееся, кончики пальцев слегка подрагивают, когда он прибывает на место, когда осматривает бесчисленное количество тел. — Мне очень жаль. Мне очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень-очень жаль... — Шепчет он как молитву, заламывая руки и кусая губы до крови. Всего двадцать восемь "очень". Что ж, неплохо. Сукуна рад поощрять привычку Годжо извиняться. Так приятно наблюдать за тем, как он неоправданно долго просит прощения у тех, кто его извинения даже не услышит. Сизифов труд, в отличие от того, чем занят сейчас сам Рёмен. Бутоны появляются на ветках, когда Сатору наконец позволяет ему свободно касаться своего тела. Бесконечность гудит, но не мешает. Её роль — защищать своего хозяина от потенциальных опасностей, которые пытаются достичь тела мага, но Сукуна исключение, Сукуне можно. — Мертвецы глухи к твоим словам. — Шепчет он, наслаждаясь подёргиванием плеч под своими ладонями. — Так что говорить надо громче, намного громче, чтобы они уж точно услышали тебя с того света. В ответ — неконтролируемая дрожь и крепко сжатые в немом отчаянии кулаки. Как красиво. *** Цветы распускаются, когда Годжо наконец таки перестает возражать против объятий. Иначе и не объяснить этот цветочный аромат, который Сукуна ощущает, уткнувшись носом в белоснежные волосы. Какая прелесть. Это произошло, когда Сатору бледной тенью прибыл к ещё тёплому трупу женщины-шамана с длинными каштановыми волосами и небольшой родинкой у глаза. Руки Сукуны уже привычно коснулись плеч Годжо, но в этот раз Сатору даже не вздрогнул в ответ. М-м-м? Рёмен счёл это положительным знаком и слегка приобнял мага за плечи. Всё ещё никакой реакции отторжения. Да неужели? Прислушавшись Сукуна отметил, что дыхание мага в этот раз было куда более учащённое. Такое, как будто он сейчас разрыдается. Неужели умерший шаман был для него кем-то по-настоящему значимым? Как удачно. Не зря, получается, Сукуна выбрал именно эту женщину в качестве удобрения. Но Годжо об этом знать вовсе не обязательно. Пускай считает это несчастным случаем. Всё равно ведь винить в произошедшем будет самого себя, вне зависимости от того, что написано в рапорте. Ах, бедняжка, он как никогда прежде нуждался в утешительных объятиях. А тот, кто мог дать их ему раньше, сейчас лежит у его ног безжизненным телом. Как хорошо, что Сукуна рядом, не так ли? Он обнимает Сатору со спины, уткнувшись носом магу в затылок, и шепчет ему всякие колкости нежным и заботливым тоном: — Это ты виноват, что не предвидел подобное. Какой кошмар. Не могу поверить, что ты допустил такое. Ей наверняка было очень больно и страшно умирать в одиночестве... — Годжо невольно прижимается спиной поближе к телу Сукуны, пока тот продолжает свой монолог: — Да, ты не помог ей, когда она больше всего в этом нуждалась. Это так жестоко и вероломно с твоей стороны. Ты такой ужасный человек, который причиняет боль всем тем, кто находится рядом. Не будь я сильнейшим, избегал бы тебя как и все остальные. Кто ведь ещё в здравом уме будет водиться с таким как ты! Эх, всё же я единственный во всём мире, кто может находиться рядом с тобой и выдерживать все те несчастья, на которые ты обрекаешь окружающих... Если маг не против, то он, так уж и быть, побудет физическим воплощением его голоса совести, который грызёт Годжо сейчас изнутри, пока Рёмен скалит зубы снаружи. Единственное утешает — вонзить он их в эту нежную плоть сможет уже в скором времени. Он это чувствует — ждать осталось недолго. *** Усилия Сукуны дают свои плоды. Годжо избегает остальных магов, не покупает больше любимые сладости, закрывается ото всех и вся, от огромного мира вокруг. И только двуликий всегда рядом — с восхищением наблюдает за тем, как древо сомнения, с таким трудом им выращенное, наконец плодоносит. Просто замечательно! Сатору отчаянно скулит, когда Рёмен пытается куда-то уйти, пускай и в другую комнату, тотчас же бросается за ним вдогонку. Сукуну такой результат несказанно радует. Теперь не он — за ним ходят по пятам. И король проклятий любезно позволяет это. Годжо явно не в себе, но его это и не особо волнует. Он взволнован и напуган, как только что родившийся щенок, когда двуликий демонстрирует намерение отдалиться, но тих и инертен, когда тот находится рядом. Сатору хочет любви, но считает себя её недостойным, потому что искренне верит в то, что одним лишь своим существованием делает окружающих несчастными, обрекает их на страдания и скорую смерть. Он в самом настоящем отчаянии. Рёмен упивается этим. Сукуна знает, что не приносит магу того комфорта и успокоения, которых требует его измученное-изувеченное сердце. Он также прекрасно осознаёт, что всё, что осталось сделать — стать неотъемлемой частью этого отчаяния, стать тем, без кого Годжо не сможет представить свою отвратительно никчёмную жизнь. Осталось всего ничего и он сможет вкусить этот плод. — Ты это всё, что мне надо. А я это всё, что нужно тебе. — Бормочет он, прижимая дрожащее тело ближе к себе. Дрожь утихает, Годжо слабеет в его руках, Сукуна улыбается. *** Король проклятий не был некрофилом. Отнюдь. Его вовсе не привлекали мертвецы. Но вот живые трупы это совсем другое дело. Было в них что-то соблазнительное. И по этому мертвецки тусклому блеску в некогда безоблачном небе глаз, двуликий узнаёт — плоды созрели. Пришло время дегустировать. Сатору наконец не сопротивляется, когда объятия перерастают в нечто большее. Он молчит, когда губы двуликого осторожно, испытывающе касаются его губ. Молчит даже тогда, когда руки стаскивают с него футболку, когда толкают его обнаженного на кровать. Молчит, молчит, молчит. Рёмену даже думается, что он так ни слова не скажет, но что-то таки прорывается. В пустом взгляде нет осмысленности, только слепое принятие, но это ведь Сатору. Он просто не может обойтись без комментариев. — Я это заслужил. — Шепчет Годжо одними губами, пока двуликий кусает его ключицу до крови. Сукуна согласно кивает в ответ, слизывая сладкие алые капли, выступившие на фарфоровой коже. А про себя думает — нет, это я заслужил.