Я тебя ай-яй-яй-яй

Сережа болен. Сереже помощь нужна. Он молчит, мало ест и постоянно прячется в сарае на заднем дворе дома. Женя понять не может, что же не так он делает. Комфортом бедного сироту обложил: на домашнее обучение перевел, с домашкой и просьбами записаться на кружки не наседает, на прогулки отпускает, да, он столько денег отгрохал, в ипотечную кабалу залез, чтобы этот хренов дом купить, а пацану все не то! Учиться не хочет, кружки за даром не нужны, он лучше к загону с лошадьми сходит, гулянки — тоже мимо, ровесники, видишь ли, тупые, а ребята постарше злые. Сережа давно перерос самого Женю, несмотря на семилетнюю разницу в возрасте, а все людей боится. Он, если не шлындается на улице, то хвостом за Боковым ходит. — Вот что тебе с опекуном делать вечером в пятницу, скажи мне, а? Сходил бы в кино, например, погода чумовая. — Ты мясо красиво крутишь. — Фарш. Женя роняет взгляд на перемолотые куски говядины, прикрывает глаза от усталости и оставляет всякие попытки придумать досуг для Сережи поинтересней. Черт с ним, пусть сидит. От Бокова же не убудет. — На каникулах чем займешься? Разговор не вяжется. Сережа тычет пальцем к горку фарша и примерзко для Жени облизывает смазанный жиром палец. Пацан игнорит вопросы и свои не задает. Гаденыш. — Сырое же, — бухтит Женя. — Котлеты мне сделай. Я голодный. Боков быстро сгребает мясо по мешкам, так будет удобнее после работы на скорую руку сварганить ужин. А еще злыдню свою несговорчивую по пальцам бьет, чтобы не лез, куда не просили грязными руками. — Серень, а у тебя ничего не треснет? На прошлой неделе было отличное рагу, а ты что, только развернулся и прятался в спальне до потёмок. — Конина, — сухо отвечает Сережа. Женя думает на всякие-разные травмы, и давно уже собирается показать этого принца специалисту. Время идет, а капризы и странные замашки растут вместе со лбом переростком. — Будешь есть, что приготовлю. Здесь тебе не стол заказов. Сережа уходит, ничего не сказав, а у Жени руки опускаются. Он же не хотел бить по больному. Ну, не любит конину — понято, принято. Не станет Боков больше ее покупать и привкусно, на зло, чавкать под самым носом ребенка (Женю воротит от этого слова. Никакой Сережа уже не ребенок), чтобы он еще сутки с ним в молчанку играл. * Женя отскакивает к стене, когда перед его носом проносится молоток. Негодник снова закрылся в сарае и сидел там, пока Боков с ног сбился его искать. Даже на чай доставщику не оставил, быстро спровадил молодого мужика со двора от греха подальше, ведь Сережа снова учудил… Да орать эта блядь начала, что собирается проломить мужику череп. Дурил, как обычно. Женя привык, а люди — нет. У виска крутили и обходили их дом по касательной. — Уходи. — Серень, ты чего? Женя вообще-то пирог вкусный купил, чай с мятой заварил, капризе этой кроссовки новые купил, чтобы порадовать, даже доставку оформил, чтобы никуда идти не пришлось и привезли побыстрее, а тут опять «пшел нахер» режим врубили. Хотел же по-нормальному поужинать и поговорить, может даже фильм какой посмотрели бы. — Ты опять все испортил! — прикрикнул Женя. — Бесишь меня. — Жень, один раз прошу: уходи, — на грани не спокойного сказал Сережа и добавил. — Ты зачем ему улыбался? — Чего? — Че слышал. — Сереж, это вежливость обычная. Не заводись. Боков отступает и смотрит, как крепко Сережа держит ручку молотка, болтая ею. На столе разложен пластилин, и отбили его явно не кулаками. — Ты чем тут занимаешься? Сережа выдыхает, в руки себя берет и указывает на свое прикладное искусство. — Тебе вот подарок готовил, — улыбается он, а потом резко прекращает, потому что со всей силы бьет металлом по расплющенному пластилину. — Готово, забирай. Женя давно выкупил этот прикол придурка не словами, а попорченными вещами показывать, как сильно в этот раз его расстроили. Жили они затворниками, поэтому бесил Сережу только Боков. — Ну, и дуйся здесь один. Никакого тебе пирога, и вообще ты наказан. — Ты не можешь, — тормозит его Сережа. Лупит глазами, как обиженный ребенок. Жене не в лом повторить, поэтому он довольно лыбится. — Еще как могу. О, уже это сделал. И прибери тут. Сережа долго смотрит на дверь, которую закрыли с хлопком. В конце концов ноги подгибаются, а у него член крепко стоит. * Женя жопой чувствует хуй, притирающийся сзади, заводит руку назад и несильно бьет кулаком в бедро Сережи. — Спать пошел, я устал. — Мне надо, Жень. Один раз. Ну, надо же! Значит настроение и имущество мы портим с еблом кирпичом, а как в штанах защемило голос сразу такой сладкий, чуть ли не умоляющий. — Отстань, сказал. Сережа все, что не касается его сраных хотелок, пропускает мимо ушей. Лезет рукой в трусы Жени, обхватывает член и скулит за ухом, рывком толкаясь промеж чужих булок. Все нахуй, сон Бокова, как корова языком слизала. Он разворачивается и смотрит Сереже в глаза. — У тебя стоит, — довольно отзывается кретиноид, натирая его головку пальцами. Женя прикрывает глаза и кусает свою губу. Блять, опять это происходит. — Да, бля, потому что ты непослушный мальчишка, который по ночам насилует своего опекуна. Сережа не отвечает. Заваливается на спину, убирает одеяло, потому что под ним душно. А еще под ним Женя, по которому он с ума и по самые помидоры. — Пососи. — Ты не ахуел ли? Боков шипит и снимает трусы, не в силах отвести глаз. На нем нихуя, и это нравится обоим. — Оближи. — В жопу иди. — Схожу и не раз, а сейчас оближи. Сережа приперся голый и развалился, как хозяин жизни. Он ждет и жрет Женю глазами. Боков ломается по частям, и не пиздит больше. Член у акселерата большой, с выпуклыми венами, толстый и, сука, вкусный. Слюна на такой выделяется, как у голодной собаки на кость, в горле сводит от желания заполнить себя им, и собирается нервным узлом ниже пупка, пока в гортань засаживают. Сереня выдыхает, на затылок давит, ноги шире разводит. Женя умирает каждый раз, когда смотрит на пацана с этого ракурса. Обхватывает губами, сжимает их и глотку туго-туго сокращает, чтобы с аппетитом заглотить, рукой себе помогает, надрачивая Сереже. В мягкие стенки бьет сочная головка, на языке слюна мешается с кисловатой густотой, что вытекает из небольшой щели члена. — Как мороженое тает, знаешь? Женя кивает, работая головой. — Вот так и слизывай. Везде языком пройди. От этого требовательного тона у Жени пальцы на ногах поджимаются. Мороженое, блять, да он готов свой язык в жопу Сережи засунуть, если ему так нравится. — Плюнь на него. Женя втягивает щеки, собирая слюну и выдает смачно. С члена стекает вниз до яиц. Боков комкает их, вдыхает, блаженно прикрывает глаза. Сожрет он эти гениталии когда-нибудь, а пока шероховатым языком массирует, перекатывая по небу. Сережа — это сытый, откормленный кот, и только по пузу себя не гладит. Он лучше Женю за шею схватит и в рот отымеет, чтобы давился и вместе с тем стонал высоко, как только он умеет. У него же тоже стоит и зудит, чтобы мелко подрагивающим тазом можно было простынь потрахивать. Сосет Женя, как профессионалка. Причмокивает, губы спермой мочит, на дырку нежную давит, кругами по ней выводит. Щеки втягивает, показывая, как ему нравится. Ноги свои разводит, жопу оттопырив, чтобы засадили сзади. Ну, сука натуральная. Женю посадят такими темпами, и что он делает? Яйца тяжелые в ладонь берет, мурлычет и нежно сжимает. Играется, головой вверх-вниз работает до заката глаза доводит, когда Сережа с цепи срывается и на затылок давит, чтобы по самые гланды брал. Глубокий горловой Женя на зоне вспомнит, подрочит в кулак и поплачет в другой, когда вспомнит, каково с ума это сходить на одной кровати со своим тихушником террористом. Давление в глотке обжигает, уходит ниже в пищевод, по нервам, и оседает между ног. Сережа любит, когда Женя за щеку и языком по члену. Сережа любит, когда голышом в одной тесной ванной. Сережа любит Женю мордой в матрас и член загнать по самые яйца. Сережа любит, когда медленное с раскачкой переходит в громкие крики Жени, который от сильнее-сильнее толчков кулаком в подушку бьет. Сережа любит тугое и жаркое Жени, когда оно обхватает, а Боков будто выдоить пытается, отрабатывая дыркой до дрожи в ногах. Он же сам себя трахает, выкручивает бешеные толчки рабочей жопой. Женя раздроченный, мокрый и потный сокращается так сильно, толкается навстречу, чтобы хуем Сережи его протаранило до желудка. Женя влажный внутри. Женя нежный внутри. Женя руками булки разводит, показывая, как ему всегда мало. Женя, наверное, челюсть или плечо собирается вывихнуть, когда пытается смотреть за спину. Сережа свое забирает, обнимает, ближе к себе прижимает, долбит, въезжая по простате. Женя стонет совсем, как девка. Скулит и глотку вообще не затыкает. Он еще и еще хочет, так и шепчет, как змея на ухо. И Сережа дает, угол не меняет, за дрожащие бедра хватает, пока их, как на динамите не подрывает. Им нравится так. Им же больно: у Жени дырка от натёртости горит, когда внутри наоборот все плавится, у Сережи ладони болят от звонких шлепков по залитой, сочной жопе и «еще-еще» Жени. Со скоростных переходят на ленивое, на трение, на смазанные поцелуи, и глаза прикрыты, как в забвении. Сережа кончает внутрь импульсами. Ему все слить нужно, за красивые, дрожащие ноги Женю крепко держать, кусать, чтобы больно так, с зубами. После Женя будет синяками черными сверкать, ходить только косолапо и зырить, как на самого главного врага. — Ты опять обкончал меня. Болит всё до пизды, — ноет Боков, размазывая сперму по животу, ногам, скомканным простыням. Сережа лежит, закинув руку за голову и курить хочет. Он скрывает пока и молчит о новом никотиновом пристрастии. Сучка эта недовольная ругаться будет и по рукам бить, чтобы дрянью всякой не занимался. Он уже что-то заподозрил, принюхивается после прогулок и смотрит пристально, как только эта злыдня умеет. — На танцы в субботу пойду, — тянет Сережа. Ему вдруг позлить Женю хочется. Он такой смешной становится, когда пытается отвоевать право быть единственным взрослым в семье. Вот только херушки ему: кто ебет, тому и карты в руки. — Ага, щас, ты посуду после себя не помыл и в сарае опять срач оставил. Нечего на танцульках делать. Дома останешься. — Это наказание? — Я смотрю, ты адаптироваться начал. Нашел себе что ли кого-то? — Зачем искать кобылку, если у меня в стойле своя потаскушка есть? Женя больно бьет костяшками по губам пацана. Сережа постоянно так его называет, и это заводит. Но только не тогда, когда его член больше не внутри. — Со словами поаккуратнее. — А то что? — А то кто-то дохуя на себя берет. Ремнем давно не получал, самец переросток недоделанный. Сережа подрывается и кусает Женю в живот. Зубами щемит, как тварь и таращится исподлобья. Женя озабочен этим взглядом на грани похоти, оскала и зашуганности. Карие глаза Сережи, жалят, как медуза. Нет, Боков не будет ругаться. Он остывает на глазах, кладет ладонь на лицо Сережи, приглаживает большим пальцем. — Не бойся, ладно? — шепчет он. — Я же рядом. Сережа сворачивается в клубок и покорно прикрывает глаза под это Женино убаюкивающее. Какие там танцы, когда у них своя свистопляска!