Синий Cass

      Говорят, что студенческая жизнь — это то, что ты будешь вспоминать до конца жизни ностальгическими слезами, и плакать по тем временам. Поэтому надо сполна ею насладиться. Оторвавшись от родительской опеки, начать познавать этот мир, ходить на все вечеринки, кадрить девчонок, записаться во все возможные кружки, тратить свободное время на просмотр тонны дорам, ну и учиться между делом, чтобы студенческая жизнь не оборвалась быстро и внезапно.       Хан Джисон искренне не понимал, как его многоуважаемый сосед по комнате в общежитии, не пользовался всеми благами студенческой жизни, а (по его вескому мнению) прозябал в библиотеках с учебниками и не интересовался ничем кроме учёбы.       Бан Чан же считал, что разгульный образ жизни отвратительно сказывается на успеваемости: преследуемый синдромом отличника, он считал, что если свободную минуту потратит на веселье, а не на зубрёжку, то сожрет сам себя.       Но Джисон всё равно не оставлял попыток приобщить соседа к студенческой жизни, звал на все посиделки, гулянки, концерты, походы в кино. Чан соглашался в одном случае из десяти, и то, потому что невежливо так часто отказывать, а не потому что он горел желанием посмотреть на группу пьяных идиотов.       — Зачем ты тогда вообще качаешься, если не собираешься никого клеить? — ворчит однажды Джисон, когда Чан возвращается в тренировки в их комнату. Джисон там не один: в гостях его друг по группе и мозгу — Со Чанбин.       — Для души, — на «отъебись-от-меня-Хан-Джисон» отвечает Чан, не желая рассказывать, что он не дотягивает до идеалов в своей голове и не считает себя достаточно красивым, чтобы «клеить» девушек. Это первый момент. А второй — спорт помогает очистить голову, пропылесосить мысли, скинуть напряжение.       — У меня в группе все девчонке по тебе сохнут! Со мной Йери начала встречаться, чтобы чисто к тебе подкатить! — возмущенно пыхтит Джисон, чьё сердце было разбито в пух и прах вместе с самооценкой.       — А он? — вмешивается Чанбин, с интересом поглядывая на поморщившегося от неприятных воспоминаний Чана.       — Выставил её за дверь, когда она зашла, чтобы пофлиртовать с ним в моё отсутствие, — кажется, что этим фактом Джисон возмущен еще больше, тем вероломностью девушки.       Чанбин хохочет в голос. Чан, закатив глаза, усаживается за стол, подтягивая ногой рюкзак. И вспоминать не хочется, было слишком неловко и немного даже яростно так предать чувства соседа. А что он ещё должен был сделать? Пофлиртовать в ответ? Во-первых, он это не умеет, а во-вторых, она была всё ещё девушкой Джисона.       — Сидит тут, как затворник, — жалуется Джисон Чанбину, и Чан не может сдержаться.       — Эй! Я вообще-то стал чаще ходить на ваши сборки!       Это правда, теперь он соглашался в трёх случаях из десяти. И опять же не потому, что ему было приятно находиться в обществе джисоновских друзей, а… впрочем, они сам не знал. Хотя знал, конечно, но с трудом это признавал.       — За это спасибо большое, конечно, — Джисон подрывается с кровати и отвешивает ему глубокий поклон. Чан морщится, а Чанбин сдерживает смех. — Что озаряете наши встречи свои божественным ликом всё чаще.       Чан, если честно, вообще не понимал, зачем его звали и продолжают звать. Он на этих посиделках по большей части не отсвечивал: сидел себе спокойно, попивал водичку, в разговоры влезал редко. Зато потом Джисон где-то на неделю оставлял его в покое и не ездил по ушам за «затворничество».       — Мы, кстати, сегодня тоже собираемся, — говорит Чанбин, разваливаясь на хановской кровати под возмущенные звуки хозяина. — Завтра выходной, поэтому можно и допоздна посидеть.       Вот тут с ним Чан согласен: завтра выходной, и над учебой можно посидеть до двух-трёх часов ночи, а то это хитровыебанные принципы экономики, которые ещё и разные у разных писак, уже сводят его с ума. Давно пора с ними разобраться.       — Кто идет? — спрашивает Джисон, шлёпая друга по ноге, и как только тот её отодвигает, усаживается на край постели.       — Я, ты, — тычет в него пальцем Чанбин, — Феликс, Хёнджин и Минхо с Сынмином.       Внешне Чан не выказывает никакой реакции, но внутри что-то подвисает на тоненькой ниточке от одного услышанного имя.       — Если что, ты знаешь, где мы собираемся, — это Джисон адресует спине Чана, и не дождавшись реакции, закатывает глаза и падает рядом с Чанбином, чтобы посмотреть какое-нибудь аниме вместе, а потом уже наведаться в комнату Хёнджина и Феликса для очередных посиделок. Этим двоим повезло заиметь одну из самых больших комнат в общаге, поэтому все тусы и празднования дней рождений проводились у них.       Чан открывает книгу по экономике, но смотрит сквозь строчки, раздумывая стоит ли идти или нет. Он же был там недавно и ушел ни с чем. Точнее с надколотым сердцем и ворохом мыслей в голове. Но это всё случайности, правда же? Чистейшей воды совпадение.       Так просто складывается вселенная, что когда он присоединяется к компании Джисона, там всегда есть Ким Сынмин. Совпадение. Случайность. Называйте как хотите, но Чан никогда не признается, что делает это специально. Что специально соглашается только на те встречи, на которые приходит обладатель заветного имени. У Чана нет чёткого объяснения — почему. Просто… ему нравится этот парень?       Ему нравится, как Сынмин выглядит: приятная внешность с претензией на аристократичность, каплевидные большие глаза, которые умеют по-лисьи щуриться, большой чувственный рот, худощавое, но не угловатое телосложение, и плавные движения тонкими руками.       Ему нравится то, как шутит Сынмин, спазм смеха невозможно сдержать в горле. Каждое слово ни в бровь, а в глаз. У него с Минхо — его лучшим другом, — такой искрящийся лавхейт, что вообще непонятно, как они могут дружить и стебать друг друга как самые дикие ненавистники.       Ему нравится, как Сынмин изъясняется и отстаивает своё мнение: во всей этой компашке он единственный у кого более менее связная речь и уверенная подача. А ещё он не боится быть осмеянным.       Чану не нравится только одно: Сынмин, когда смеется прикрывает рот ладонью — при такой красивой улыбке делать так преступление.       Конечно, Чан с ним ни разу ещё не говорил, предпочитая придерживаться старой практики — не отсвечивать, и если влезать в разговор, то с удобным Джисоном или на крайний случай с Чанбином. Но, когда он встречался с коридорах университета с Сынмином, тот всегда ему приветливо кланялся, что не могло не тревожить бабочек в груди.       — Всё, мы пошли, — слышит Чан сквозь пелену мыслей звонкий голос Джисона и недоуменно промаргивается, тупо всматриваясь в учебник.       — Я с вами, — спешно отвечает он, захлопывая несчастную книгу и откидывая её в сторону. Чанбин и Джисон замирают на пороге — неужели получилось вытащить плесневелого затворника с комнаты? Второй раз подряд? Это успех!       Когда они заходят в нужную комнату, то там уже оживленно и весело: ребята что-то смотрят на планшете и громко комментируют. Джисон и Чанбин, скидывают обувь и мгновенно бегут к ним, по-собачьи любопытно заглядывая в планшет.       — О, вы смотрите Бегущего человека! Огонь! Мы этот выпуск ещё вчера глянули, — тараторит Джисон, а Чанбин согласно кивает, впихивая своё не маленькое тело между Феликсом и Минхо. Последний ворчит, что кто-то сильно нажрал себе зад, в ответ получает язык.       Чан мешкается в дверях, здороваясь со всеми, и в ответ получает громогласное «хай», а затем более скромное:       — Привет, Чан, — Сынмин машет ему рукой. Парень сидит сбоку, подпираемый с одной стороны Минхо, с другой стороны стеной. Его спина, как всегда идеально прямая, а ноги поджаты под себя. Футболка с большим вырезом, из-за чего хорошо видны ключицы и часть плеча. Скромный, домашний, уютный.       Возможно не стоило приходить, но уже поздно. Стук в дверь вынуждает Чана отодвинуться и пропустить внутрь первокурсника Ян Чонина.       — Чонини! — радостно визжит Хёнджин, подскакивая с кровати, — ты пришел!       — Ага, мои соседи по комнате сильно буйные. Лучше с вами, — Чонин всем машет и кивает отдельно Чану, которому кажется, что первокурсник его немного побаивается. И насчет «лучше с вами» — это ж насколько у него буйные соседи, что он решил, что эта компания сосредоточение спокойствия?       — О, отлично. Нас восемь? — Джисон быстренько всех оглядывает, пересчитывая по головам. — Давайте в мафию?       Чан уже играл когда-то с ними в эту игру и в прошлый раз всё закончилось дракой между Хёнджином и Джисоном, которые всю игру подозревали друг друга, пока Феликс в роли мафии ловко манипулировал их сознанием.       Они усаживаются кругом, ведущим нарекают того же Феликса. Чан сидит рядом с Джисоном и Чонином, а напротив оказывается Минхо и Сынмин, кажется игра сегодня будет не из легких. Ведущий раздает карточки, запрещая подглядывать, и даже бьёт сидящего рядом Чанбина по затылку, когда тот дёргает головой в сторону Джисона.       — Нельзя, сказано же было, хён!       — Ай! Рука у тебя тяжелая, Ёнбок-и.       — Ещё раз так меня назовешь — вновь получишь, — миролюбиво скалится в ответ Феликс, Чанбин обиженно дует губы.       Чан флегматично проверяет свою карточку и нисколько не выдает своего удивления — убийца, так убийца. Город засыпает, Чан открывает глаза, долго осматривает глазами собравшихся, задерживается взглядом на подрагивающих сынминовских ресничках и легким кивком головы указывает на Минхо. Феликс кивает.       — Отлично. Все просыпаются, а Минхо продолжает спать вечным сном.       Тот вроде и не огорчен, не открывая глаз, действительно продолжает спать, удобно устраиваясь на плече Сынмина и зевает. Чан уже и не рад, что убил его.       Мгновенно начинаются бурные обсуждения.       — Это Хёнджин! Зуб вам даю! — Джисон в обвинительном жесте тычет пальцем на возмущенного Хвана.       — Ты опять! Почему я?       — Стоило только Феликсу сказать, что Минхо убит, как ты улыбнулся! Я видел собственным глазами!       — Конечно, улыбнулся, дубина! Ведь не меня же убили!       — Нет, ты радовался тому, что ночью убил его, а теперь он мертв.       — Это тупой аргумент!       Хорошо, что Джисон и Хёнджин сидели вдалеке друг от друга, а то бы кровавой битвы не избежать. Чан смеётся с их криков, но в разговор не вмешивается, всем видом показывая, как ему скучно, грустно и не интересно.       — Джисон-хён, — вступает в обсуждение Сынмин, — аргумент действительно такой себе.       — Эй! Да я отвечаю, — Джисона колбасит из стороны в сторону, — это он так отомстил Минхо за то, что тот пиздит у него карамельки!       — Так это был ты! — от возмущенного вопля всем закладывает уши, Хёнджин гневно смотрит на приоткрывшего один глаз Минхо.       — Джисон — тебе крышка, — спокойно сообщает он, глядя глазом в глаза Хана, и снова притворяется спящим.       — Не притворяйся, королева драмы! — Джисон не обращает внимание на угрозу, — ты всегда это знал!       Они кричат ещё минут пять, пока Феликс не даёт команду принять решение. Эта битва заканчивается тем, что Хёнджина всё-таки выбирают мафией. И он плюется и костерит Хан Джисона, но вскрывает карточку, где черным по белому написано «Мирный житель». В этот момент Чан допускает оплошность в виде микроскопической победной улыбки, которую замечает пристально смотрящий на него в этот момент Сынмин. Чан встречается с ним взглядом и понимает, что парень тоже всё понял, и будет логично убить в его в новом круге, но он вне логики убивает Чанбина.       Когда жители просыпаются, то у Сынмина сильно вытягивается лицо, когда Феликс называет не его имя. Он смотрит вопросительно прямо Чану в глаза, как б спрашивая «Ты же понимаешь, что я тебя сейчас вскрою?». Чан с улыбкой ему так же глазами отвечает «Вскрывай».       Только Сынмин почему-то валит не ожидавшего такого напора Джисона.       — Это точно ты, — тычок пальцем в сторону Хана, — специально слил Хёнджина, зная, что он тебя будет валить, а теперь убил Чанбина, чтобы подозрения снять. Ведь ты бы якобы не стал убивать любимого дружочка-пирожочка.       — Я? — Хан поражен до глубины своей квокчей души, — да, я ошибся с Хёнджином, но ты посмотри на его морду! Он даже мертвый продолжает создавать вокруг себя ауру мафиози.       — В любом случае, он уже мертв, и он мирный, а ты точно мафия.       — Сынмин-и, ты белены объелся? Какая из меня мафия? Да я даже оружие держать не умею! В себя выстрелю! — не сдаётся Джисон. Минхо вновь приоткрывает глаз, чтобы сказать:       — Согласен, он тот ещё неудачник.       — Эй, ты мертв! — одновременно с Джисоном басит Феликс, и Минхо обратно закрывает глаз.       — Вообще, мне кажется, — неуверенно начинает Чан, и все тут же смотрят на него. Кажется, ребята офигели, что он вообще умеет разговаривать. — Что это действительно Джисон. Он тут дёргался как-то странно во время ночи.       — Да у меня ноги затекли!       — ... ещё он сегодня угрожал Чанбину отомстить за помятые штаны, — продолжает Чан, очень стараясь не выдать лицом то, как ему смешно.       — Это вообще не считается! — беснуется Джисон.       Феликс не выдерживает напряжения и прыскает в плечо сидящему рядом Чанбину, пока тот выспрашивает у него, кто мафия на самом деле. Наконец, объявляется голосование. Сынмину удается сломить на свою сторону доверчивого Чонина, чуть не поверившему жалостливым глазам Джисона, который действительно пустил слёзы.       Джисон торжественно вскрывает карточку с «мирный житель» и показывает Сынмину язык, но тот не сильно и разочарован. Так как дальше нет смысла в игре, то свою карточку переворачивает и Чан, и в следующую секунду оказывается снесен возмущенным Джисоном.       — Предатель! Я так и знал! Убийцы всегда самые тихие!       Хан щекочет его пальцами по бокам, шее, животу: Чан извивается, верещит и смеется. От души смеется, как не смеялся уже очень давно, кажется, что со школы. Смех забирает с собой немного негативного груза с его души, и становится чуть легче воспринимать происходящее.       — Так, у нас есть проигравшие, — Феликс призывает всех к порядку, стуча ладонью по полу. — Нам нужно наказание.       — Для всех мирных? — вмешивается любитель придумывать наказания — Минхо, заинтересованно открывая глаза.       — По нашим правилам, только тем, кто остались. Они отдуваются за всех, — Феликс указывает пальцем на Сынмина и Чонина. И если первый спокойно принимает свою участь, то Чонин раздражается, потому что ему совершенно не хочется выполнять наказания, которые придумывает Минхо. Однажды он уже наглотался краски, пока языком писал на листе бумаги «Минхо — лучший хён».       — Раз вас двое, то устроим соревнование, и проигравшие купят нам выпить? — довольно потирает руки Минхо.       — ПроигравшИЕ? — уточняется Сынмин, оборачиваясь на друга.       — Да, дадим второй шанс испытать судьбу, — что-то Чану тоже резко перестала нравится маньячная улыбка Минхо. — Хёнджин, тащи два белых листа бумаги. Итак. В общем вам надо выбрать себе пару, а затем встать на лист бумаги и простоять так пять минут. Кто первый сломается, тот и платит. Если обе пары простоят, то так и быть, я заплачу.       — Эй, я же не проиграл, меня убили! — ноет Чанбин, поднимая руку, — почему я должен это терпеть и раскошеливаться?       — Ты так уверен, что тебя выберут? — хмыкает Феликс, получая от друга возмущенный шлепок по коленке.       — А у кого самый маленький размер ноги? — Чонин озадаченно оглядывает друзей, всматриваясь в их ступни, — Это всё нечестно! Я вообще-то первокурсник и у меня нет свободных денег!       — Поэтому сделай всё, чтобы выиграть, — безмятежно улыбается ему Минхо и подгоняет, — ну чего вы! Быстрей выбирайте себе жертву!       Хёнджин, не найдя белые листы, вырвал два разворота из тетради и уже положил на пол. Чонин и Сынмин медлят, продолжая рассуждать у кого самые маленькие ступни. Чан чувствует дрожь, когда глаза Сынмина останавливаются сначала на его ногах, а потом поднимаются выше к лицу.       — Да вы так, до утра будете! — не выдерживает Минхо, тянется рукой до стола, берёт ручку и кладёт её в центр круга. — На кого колпачок укажет, тот и ваша пара. Первый Чонин.       Минхо раскручивает ручку: закончив вертеться, она останавливается на обмершем от ужаса Джисоне.       — Она ближе к Чанбину! — кричит он, показывая, что ручка показывает в пространство между ним и другом.       — Она ближе к тебе, — отрезает Минхо и раскручивает во второй раз. — Теперь для Сынмини.       Чан мысленно ругается, когда колпачок останавливается прямо напротив него.       — Да, Сынмини, не повезло, — щёлкает языком Минхо, забирая ручку. — Чан тот ещё шкаф, да и лапищи. Готовьте кошельки.       Зато Джисон и Чонин выдыхают спокойно, тут же вскакивая со своих мест. Чан же немного озадаченно смотрит на Сынмина, но у того на лице как обычно безмятежность и спокойствие — может ли его вообще что-то вывести из себя?       — Это нечестно, — медленно поднимаясь, предпринимает попытку Чан, — силы неравны.       — А тут никто по-честному не играет, — отмахивается от него Минхо, — давайте двигайте.       Чонин и Джисон тихо переругиваются, пытаясь найти удобную позу, чтобы встать. У Чана же кровь стынет в жилах, когда Сынмин подходит ближе и трогает его своими руками. Сначала они пробуют встать друг за другом и получается, что Чан практически обнимает его со спины, но так неудобно, да и его ноги вылезают за пределы листы. От Сынмина пахнет стиральным порошком и веет непоколебимым спокойствием.       — Заканчивайте. Ставлю время, — кричит Минхо, заимствуя телефон у Феликса, который уже открыл таймер.       Джисон и Чонин, вскрикнув, цепляются друг за другу и крепко обнимаются, прям братаны-братишки-друзья. Чанбин тихонько посмеивается, глядя на эту картину. За пару секунду до громкого крика «время пошло», Сынмин резко разворачивается, волосами затрагивая подбородок, и так же сильно, как и парочка соперников, вжимается в Чана, вынуждая того подвинуть ноги, которые теперь не выходят за рамки листа. Худые руки парня крепко обвивают его талию, цепляясь замком на пояснице, щекой он прижимается к плечу, отворачивая голову в сторону соперников. Чан, устоявший от такой резкой смены позиций, не находит ничего лучшего, как тоже обнять своего брата по несчастью. Хотя по несчастью ли? В каких мечтах он вообще мог представить, что будет вот так на протяжении пяти минут обнимать Ким Сынмина, а тот будет обнимать его в ответ. Внутренности словно оказываются в подвешенном состоянии, и замирают вместе с сердцем. Чан дышит, через раз.       — Боже, это надо сфотографировать, — оживляется Хёнджин, снимая блокировку с телефона.       — Даже не вздумай! — шипит Джисон, отплевываясь от попадающих в рот взлохмаченных чониновских волос.       — Уже, — мило улыбается ему Хёнджин, поворачиваясь ко второй паре. Чан прикрывает глаза, чтобы не смотреть в объектив, потому как кажется, что по его взгляду будет всё понятно.       — Если эти фотки выйдут в свет, то тебе не жить, — угрожает Джисон и его покачивает немного, но Чонин удерживает его на месте.       — Пхах, оплату принимаю наличкой!       — Прошло две минуты, — громогласно объявляет Минхо.       «Ещё три» — думает Чан, и его начинает шатать: и от количества охвативших эмоций и от неудобной позы — мышцы на ногах немного забиваются и начинают покалывать. Сынмин это понимает по своему и жмётся сильнее, чтобы передать себе часть тяжести тела Чана — буквально тянет на себя, вынуждая опереться о свой живот и таз. Руки на талии сжимаются сильнее.       Чану плохо. И не только ментально, но и физически плохо. Зачем он только согласился и пошел. Сидел бы сейчас и читал свою экономику, а не занимался бы смущающими делами.       — Я сейчас чихну, — восклицает Джисон!       — Не смей! — истерично от Чонина.       — Три минуты!       Сынмин вдруг чешет своё ухо о плечо Чана, от чего тот распахивает глаза и упирается взглядом в другое — торчащее из-под отросших темных волос. Неосознанно он крепче прижимает парня к себе. Словно кто-то отбирает.       Может, ну это всё? Сойти уже с бумаги, а Сынмину сказать, что он всё сам оплатит, и не стоит беспокоиться? Сколько Чан готов отвалить, чтобы вновь начать нормально дышать? А сколько он ещё готов отвалить, чтобы стоять вот так чуть больше вечности?       — Четыре минуты!       И вдруг Сынмин делает шаг в сторону, за пределы бумаги, и Чан инстинктивно подхватывает его, не понимая, что произошло. Они вроде бы ровно стояли.       — Пхах! — кричит Хёнджин, — вот и проигравшие!       Джисон и Чонин тут же отлипают друг от друга и падают обессиленные на пол. Сынмин почему-то избегает смотреть Чану в глаза, наверное стыдится, что не смог выстоять.       — Всем по пиву? — спрашивает он, отстраняясь.       — И чипсики какие-нибудь, — просит с пола Чонин.       — Блин, вы так хорошо стояли! Думал, что выиграете, — Феликс выглядит расстроенным.       — Это точно, — поддакивает Чанбин, — эти шатались, как алкашня после пьяной ночи, — он игнорирует возмущенный вскрик Джисона, — а вы прям стабильно стояли.       — Ногу судорогой свело, — пожимает плечами Сынмин.       — Хвала твоей ноге! — выбрасывает руку вперед Чонин, все смеются.       — Пойдем, — это Сынмин уже Чану, хватая за кофту, тянет за собой. Он повинуется.       — Мне надо зайти за кошельком.       Сынмин ждёт его терпеливо у дверей общежития, пока Чан опрометью кидается в свою комнату, быстро роется в спортивной сумке, раскидывая по комнате вещи, чтобы найти кошелек, и потом так же быстро мчится назад, перед этим глянув в зеркало на мгновение. Растрёпанный, с румянцем на щеках (очевидно от бега), помятый какой-то, в старой поношенной кофте с капюшоном. Рядом с Сынмином он выглядит развязным обалдуем.       — Вообще, ты можешь не идти со мной, — вдруг говорит Сынмин, когда Чан появляется перед ним, — я сам накосячил, сам и заплачу.       — Мы оба проиграли, — пожимает плечами Чан, — не смог удержать тебя. Да и вообще судорога — это не шутки. Сейчас всё хорошо?       Сынмин неоднозначно кивает головой и первым выходит из общежития. Они идут в ближайший круглосуточный магазин — минут десять ходьбы, если быстрым шагом. Но идут они медленно. Сынмин не торопится, а Чан тем более.       — Почему ты не сдал меня в игре? — спрашивает Чан, чтобы не идти молчком.       — Было интересно, как всё обернётся, — отвечает Сынмин, останавливаясь у светофора. — Да и Джисона хотелось побесить. Не всё же ему на Хёнджина ополчаться.       К ним в ожидании светофора пристраиваются две девушки, которые кокетливо смеются и стреляют глазками в Чана, но тот делает вид, что не замечает. Зато замечает Сынмин, вежливо улыбается девушкам и смотрит вопросительно на Чана. Зеленый свет спасает его от неудобного разговора. Но только на время перехода. Потом девушки, хохоча, сворачивают направо, а они продолжают идти прямо.       — Они с тобой заигрывали, а ты не обратил внимания.       — Я в этом не заинтересован. Да и я видел себя в зеркале перед выходом. Не знаю, на что они повелись.       Сынмин останавливается так резко, что Чана, шедший позади, чуть не налетает на него, вовремя меняя траекторию и уходя чуть вправо.       — И что увидел в зеркале? — Чану кажется, или вопрос прозвучал грубо. Сынмин и смотрит на него как будто бы зло.       — Нууу. Осунувшийся, — он показывает пальцем на лицо, — темные круги, — теперь на глаза, — на голове хаос, — на волосы, — нос огромный и непропорциональный… да.       — Но ты красивый, — перебивает его Сынмин, и Чан давится словами и воздухом. И немного смущается.       Джисон такое раз десять на дню говорит, но он не обращает на это внимание, считая неуместной шуткой. Но услышать такое от Сынмина ощущается по-другому.       — Эм. Спасибо? — поджимая губы, улыбается Чан, — но я трезво себя оцениваю. И мне кажется, что я недостаточно хорош.       Сынмин вдруг протягивает руки и начинает щупать его тело, плечи, бёдра: Чан вскрикивает и отходит назад. Почему этот парень продолжает его смущать.       — Эй ты чего?       — Подумал, вдруг у тебя накладки, вместо мышц, и на самом деле ты мешок картошки.       — И как?       — Ты не мешок картошки, — делает вывод сосредоточенный Сынмин, словно решал какую-то задачу, а Чан, не сдерживаясь смеётся, продолжая прикрываться руками.       — Спасибо. Я хожу три раза в неделю на тренировки.       — Зачем?       Вопрос озадачивает.       — Что зачем?       — Зачем ты тренируешься, если даже сейчас не считаешь себя красивым?       Чан отвечает не сразу, изначально думая, что ответит так же, как и всегда Джисону — для души. Но интуиция ему подсказывает так не делать. Он делает шаг вперед по тропинке, вынуждая Сынмина следовать за ним — всё-таки они за выпивкой идут.       — Это не для красоты. Я так выпускаю пар. Спорт помогает заменить плохие мысли. После тренировок на душе становится хорошо.       — После тренировок отвратительно, — с кислым выражением лица сообщает Сынмин, — словно выжатый лимон, по которому потом ещё и машина прокатилась. Ненавижу.       — У нас разный подход. Значит ты расслабляешься иначе, и тебе это не надо, — пожимает плечами Чан. Нужный им магазин всё ближе.       Сынмин ему не отвечает. Они заходят вместе и долго топчутся около полок с алкоголем.       — Возьму имбирное для Минхо и Феликса.       — Чанбину тогда вот это без сахара. Джисону и Чонину вишневую, — Чан опускает бутылки в корзинку.       — Остался Хёнджин.       — Он любит классическое.       Сынмин смотрит на него удивительно.       — Что?       — Ты помнишь вкусы ребят?       Чан смущается, неловко чешет затылок.       — Я же сижу с вами иногда. Это простая информация и её легко запомнить.       — Но ты с нами не общаешься почти. Я всегда думал, что тебе неинтересно, и Джисон просто над тобой издевается.       Это недалеко от правды. Джисон правда над ним издевается! Издевался, а сейчас Чан ходит по собственному желанию благодарю парню, что стоит рядом.       — Мне комфортно с вами, но ваши разговоры далеки от моих увлечений, боюсь показаться глупым и старым.       Сынмин принимает этот ответ, его рука тянется к полке, но он вдруг останавливается и смотрит игриво.       — А я какое люблю?       Чан знает, какое. Но думает с минуту, стоит ли говорить. Не покажется ли это странным. С другой стороны он знает вкусы всех ребят, и будет странно, если он не знает только вкус Сынмина. Чёрт, как сложно.       — Ты пьёшь синий Cass.       По довольной улыбке напротив Чан понимает, что угадал. Точнее не угадал, а и так знал.       — Бинго, мистер Австралия!       Сынмин ставит синюю банку в корзинку. Чан хмурится, услышав ненавистное прозвище.       — От Джисона нахватался?       — Ага. Он вечно так говорит. Мистер Австралия сегодня не придет. Или Мистер Австралия не в духе. Или Мистер Австралия снова отшил девчонку, — Чан было открывает рот, чтоб возмутиться, как Сынмин его опережает. — Тебе берем просто газировку или сывороточный коктейль?       И тут же его захлопывает. Видимо, наблюдательный не только он.       — Последнее, — улыбка сама прилипает к губам.       Они идут в сторону холодильников с молочкой, и у Чана есть немного времени, чтобы подумать о Мистере Австралии. Что там вообще говорит о нем Джисон? Так часто ли это происходит? Или просто парни спрашивают, почему Чан не пришел, и Джисон отвечает в своем репертуаре. Это всё очень странно и необычно. И попахивает тем, словно он этим ребятам небезразличен, хотя толком и не общается.       По пути к кассе Сынмин хватает несколько упаковок чипсов и снэков, Чан закидывает несколько протеиновых печенек и батончиков.       Кассир обслуживает их до ужаса медленно, степенно пробивая все штрих-коды. Когда приходит время расплачиваться, то Чан игнорирует протянутые купюры от Сынмина и расплачивается своей картой, затем подхватывает пакеты и идёт к выходу.       Уже на улице Сынмин высказывает недовольство.       — Эй, мы должны сложится пополам!       — Ничего мы не должны, — отмахивается от него Чан, но Сынмин не так прост, он вырывает один из пакетов, чтобы ему тоже было что нести, и продолжает гнуть свою линию.       — Нет! Было условие и мы вместе проиграли.       — Плохо тебя держал. И вообще если бы ты меня сдал, то не стал бы участвовать в этом глупом наказании и не проиграл. Так что вина только моя.       — Нет. Ногу же я поставил! — не унимается Сынмин. Его злость выглядит забавной: он хмурит брови, поджимает губы, и походка немного пружинит от эмоций.       — С судорогой не шутят!       — Да не было её у меня! — зло восклицает Сынмин, и Чан тут же останавливается, недоуменно глядя на парня.       — То есть как?       — Вот так, — Сынмин пыхтит, сдувая упавшую на глаза чёлку, осматривается вокруг, словно ищет свидетелей их разговора, — я просто решил, что... ну хватит.       — Нам оставалась минута! — уточняет Чан. Он не чувствует злости или гнева за то, что они проиграли по вине Сынмина.       — И что! Это было неловко! Айщ, ладно! Пошли, — он сжимает свободную руку в кулак и топает вперед, кидая за плечо, — вернемся и я принесу тебе всю сумму.       Чан смотрит в его сторону ошарашенно. Походка Сынмина пружинит больше обычного, сообщая, что хозяин зол. Что парень хотел сказать своими словами? Почему было неловко? Чан ему неприятен?       Он догоняет его у перехода. Сынмин напряженно всматривается в светофор, ветер треплет его волосы, а сам он выглядит слишком воинственно.       — Извини, — произносит Чан. Сынмин поворачивается с вопросом в глазах, — ну что было неловко со мной. Я говорил, что надо было поменять участника.       — Неловко было не из-за тебя, — пауза, — в каком смысле.       — Не понимаю.       Сынмин срывается с места, как только загорается зеленый свет, Чан еле за ним поспевает. Бутылки весело звенят в пакете.       — Нечего понимать. Всё, забыли.       — О, — да Чана, кажется, начало доходить. — Ты встречаешься с Минхо, и поэтому тебе было неловко со мной обниматься при нём?       Сынмин так резко тормозит, что Чан не успевает перестроиться, и таки налетает на него, но успевает схватить за талия и прижать к себе, чтобы не свалиться. Бутылки звучат всё яростнее, потревоженные скачком. Как только удалось достичь равновесия, Сынмин упирается рукой ему в грудь и тут же отскакивает.       — С чего ты взял, что мы встречаемся?       Действительно с чего? Их отношения вполне можно назвать дружескими, а Минхо в принципе любвеобильный парень, любящий пофлиртовать со всем, что движется. Он даже к Чану пару раз подкатывал, но тот не уделил ему внимания, правда Минхо это ни капли не смутило, потому что он всё равно продолжал этим заниматься.       — Вы очень близки. И для меня это очевидная причина твоей неловкости.       Зато вот очевидной причины злости Сынмина, которой он буквально сейчас искрился, у него не было. Очень сложно, но очень интересно.       — Мы не встречаемся, — чеканит парень, удобнее перехватывает пакет и размашисто направляется к общежитию. Чан едва успевает за ним. Он точно сказал что-то не то. Понять бы что. Но он точно знает, что не хочет, чтобы парень на него обижался.       — Хорошо, ладно, — они уже стоят у дверей, когда Чан сдаётся, чтобы понять, — извини, — Сынмин на него оборачивается, — правда извини. Я очевидно сделал что-то не то и обидел тебя. У меня не было такой цели.       — Ты же самый умный парень на потоке, — вдруг зачем-то говорит Сынмин, а смотрит куда-то сквозь Чана. Тот недоуменно оборачивается, но позади только темная аллея и уличный фонарь. — А такой глупый, как щенок.       Сравнение удивляет, учитывая, что это как раз Сынмин похож на собаку.       — Я не поним... — Чану заплакать что ли, чтобы ему объяснили? Хотя это метод Джисона. Но что делать, если он не понимает тонких частот, ему нужно, чтобы было просто, понятно и разложено по полочкам. Разве это сложно?       Сынмин, коротко вздохнув, ступает к нему на один шаг, и мягко целует в губы, не давая возможности досказать фразу. Губы у него мягкие, зубы острые, а язык теплый и влажный. А Чан действительно глупый и обессиленный, потому как пакет с пивом грозится вывалиться из его безжизненных пальцев.       — Теперь понятно? — оторвавшись, спрашивает Сынмин. Его волосы ветер всё еще нещадно треплет, щеки всё еще алые, но уже скорее всего не от злости, а от других эмоций. Потому что и кончики ушей тоже покраснели. Челюсть сжата крепко, а в глазах какая-то щемящая нежность по отношению к Чану. Такую он видел только у родителей в глазах и, получается, видит сейчас у Сынмина.       — Понятно, — глупо улыбается Чан и идёт покорно вслед за зашедшим внутрь парнем, который как маяк ведёт его в нужную комнату, потому что сам Чан не может осознать себя в пространстве, и просто бездумно пялится в темный затылок впереди.       Возможно студенческая жизнь всё же запомнится ему не только учёбой.