1.
В первый раз Джисон видит бездомного кота, когда солнце только-только садится за горизонт темнеющего беззвездного неба столицы. Холодный ветерок щекочет шею Джисона, поэтому он натягивает капюшон худи и плотнее укутывается в теплую ткань пальто, засовывая руки в карманы. Улицы безмолвны, и лишь слабый шелест листвы и эхо его шагов нарушают иллюзию полной тишины, в то время как на горизонте разгорается прекрасный закат. Дыхание Джисона оставляет в воздухе густой клубящийся след, а сам он продолжает бесцельно прогуливаться по пустой дороге, наслаждаясь умиротворенностью окружающего мира. Темные силуэты домов окрашиваются в мягкие оттенки оранжевого и пурпурного, напоминая ему теплый шелк, наброшенный на роскошную кровать. Дойдя до маленького парка, уютно расположенного в самом центре его небольшого, почти уединенного района, он останавливает шаг и замирает на тротуаре, глядя на пустые скамейки, шелестящие деревья и кустарники, пока вокруг раздаются тихие звуки совы, ухающей где-то вдалеке. В этот час здесь нет никого, кто мог бы занять качели или расстелить одеяло на сереющей траве, наслаждаясь меняющимися оттенками неба, и Джисон предполагает, что именно поэтому ноги приводят его сюда каждый вечер после работы, поэтому он всегда задерживается в этом знакомом месте, когда проводит день, заваленный горой документов и нескончаемым списком задач, а через несколько минут или даже час возвращается домой, в теплые, уютные объятия четырех стен. Он направляется к детской площадке, медленно и сосредоточенно ступая по неровному асфальту, пока его ботинки не касаются мягкой травы, и Джисон позволяет своим ногам вести его, неспешно и уверенно пересекая огромное, но почти пустое пространство, останавливаясь только тогда, когда его изношенные кроссовки встречаются с нижней частью стальной горки, расположенной прямо в центре парка. Негромкий скрип одной из качелей, движущихся на ветру, разносится по воздуху, и Джисон на мгновение отводит взгляд от безоблачного неба над головой, наблюдая за игровым комплексом. Он обводит глазами четыре качели и карусель, рассматривая детали, и задерживается взглядом на песочнице чуть в стороне. Вдалеке проезжает машина, ее фары ненадолго освещают мощеные дорожки. Взобравшись, наконец, на лестницу и опустившись на холодную горку, металл которой поскрипывает под его весом, Джисон вздыхает, наслаждаясь одиноким дуновением ветерка, который нежно ерошит кончики его волос, выглядывающие из-под капюшона, и позволяет себе просто подышать. Подтянув ноги на горку, Джисон прижимает их к груди, плечи сгорблены, подбородок упирается в колени, руки свободно обхватывают голени. Он втягивает воздух долгим, глубоким, размеренным глотком, грудь расширяется от этого движения, а затем выдыхает и позволяет глазам закрыться на несколько спокойных секунд. По какой-то неизвестной, неосязаемой причине, несмотря на то, что Джисон — единственная человеческая душа вокруг, он почему-то не чувствует себя совершенно одиноким. Это странное и непонятное чувство, но совершенно не тревожное. От ощущения, что за ним кто-то наблюдает, волоски на шее встают дыбом, мурашки покрывают каждый сантиметр конечностей, распространяясь по телу, как лесной пожар, и все же Джисону как-то странно спокойно. Наверное, это глупо, думает Джисон. Глупо сидеть ночью в парке, окруженном лишь темнотой, с единственной компанией в виде совы или какого-то другого существа в кустах, и чувствовать себя в такой безопасности. Впрочем, он не встает и не уходит. Вместо этого он решает игнорировать чувство щекотки от пристального взгляда, упорно сопротивляется желанию обернуться и рассмотреть окружающие его тени и остается на месте, неподвижно сидя на вершине холодной металлической горки, погруженный взглядом в кромешную тьму. До тех пор, пока в холодном спокойствии ранней ночи не нарушается тишина. До тех пор, пока он не услышит спокойное шлеп-шлеп-шлеп мягких лап по траве и гравию, которое становится все ближе и ближе, и ближе. До тех пор, пока к оркестру вечерней симфонии природы не присоединится слабое мяуканье. Когда он снова открывает глаза, два ярко-янтарных глаза смотрят прямо на него в темноте. Джисон поднимает голову с того места, где она покоилась на сложенных руках, и смотрит на существо, идущее к нему, нерешительно, шаг за шагом, наклоняя маленькую мордочку в сторону, пристально глядя на него своими переливающимися кошачьими глазами. Джисону требуется некоторое время, чтобы успокоить свое дыхание. Кот, должно быть, заметил его еще до того, как Джисон осознал его присутствие: он скрывался в тени, таился и наблюдал. И сейчас, несмотря на то что он очень хорошо осознает его существование, насколько существо вообще может это делать, он не уходит в сторону. Уши у маленького зверька навострились, время от времени подергиваясь, хвост высоко поднят, но не щетинится. Он идет уверенными шагами, и они смотрят друг другу в глаза, пока кот приближается все ближе и ближе, грациозно запрыгивая на подножку горки и без труда вскарабкиваясь на скользкую поверхность. Джисон немного выпрямляется, когда существо приближается, но не делает ни единого движения, наблюдая, как оно проходит и останавливается прямо у его ног. Это пестрый красавчик, светло-серые и белые пятна украшают его пушистую фигуру, на щеках, животе и лапах пушистый мех похож на необыкновенно великолепную смесь снега и пепла, а на конце пышного темного хвоста красуется милый белый кончик, который словно светится в вечернем полумраке. Осторожно, с опаской, Джисон вытягивает руку, обхватившую его согнутые колени, и протягивает ее к животному, ладонью вверх. Животное не шевелится, пока рука Джисона приближается к нему, зависая между их телами, и лишь медленно опускает голову и осторожно тыкается крошечным влажным носом в кожу его ладони, пытливо принюхиваясь в течение нескольких секунд. Убедившись, что Джисон не представляет угрозы, оно прижимается лбом к ладони и не отстраняется, когда Джисон начинает чесать за подергивающимся мягким ушком. — Привет, милашка, — тихо шепчет Джисон, улыбаясь приятному трепету нежных усиков животного, касающихся костяшек его пальцев, и круглым глазам, прикрывшимся во время поглаживания, — Что ты здесь делаешь? Единственный ответ, который получает Джисон, — тихое мяуканье: кот все настойчивее вжимается головой в его руку, словно требуя, чтобы его погладили чуть сильнее, чуть заботливее. Когда Джисон смеется, веселый и легкий звук разносится по неподвижному воздуху, далеко разносясь по просторам пустого парка, словно рябь воды, просачивающаяся сквозь спокойную почву и нарушающая нетронутую поверхность. Шум привлекает внимание кота, заставляя его снова навострить уши, а его толстый гладкий хвост виляет за его спиной, будто заинтересованный. — Ты любопытный, не так ли? — спрашивает Джисон, забавляясь, и нежно почесывает пальцами под подбородком кота. — Ты следил за мной? Кот моргает, как будто понимает, и Джисон снова хихикает, не в силах сдержаться. Нелепо, конечно, разговаривать с животным, и, наверное, совершенно глупо думать, что это существо может понять все, что ему говорят, но есть что-то в том, как кот внимательно наблюдает за ним, как реагирует на каждый его вопрос, что-то такое искреннее и живое, такое отзывчивое на поведение и жесты Джисона, что он просто не может устоять. — Я Джисон. И вот он спокойно представляется, свободная рука опускается на макушку животного, рассеянно перебирая пушистые клочки белого меха, венчающие пространство между заостренными ушами, гладкие и шелковистые под кончиками пальцев. — У тебя есть имя? Семья? Неудивительно, что Джисон не получает ответа. И все же что-то в том, как животное наклоняет голову в сторону, словно обдумывая его слова, вызывает ослепительную улыбку, и щеки Джисона грозят треснуть от того, насколько широкой и головокружительной стала его ухмылка. — Если у тебя нет имени, мне стоит дать тебе его? Ничего, если я это сделаю? — предлагает Джисон, проводя большим пальцем по бровям животного с успокаивающей лаской, и его черты приятно расслабляются от этого прикосновения. Когда кот снова моргает своими миндалевидными, ярко-золотистыми глазами, глядя на Джисона в знак согласия, на лице человека расцветает еще одна солнечная улыбка. — Ух ты, кто бы мог подумать, что коты такие умные... — восхищенно бормочет Джисон, прежде чем на его лице появляется задумчивый взгляд. — Какое бы имя тебе придумать, хм... — размышляет он, задумчиво глядя в небо и поджав губы, прежде чем ему в голову приходит идея, и его черты мгновенно проясняются несмотря на холодный воздух, обжигающий лицо и шею, на уже высохшую и потрескавшуюся кожу рук и губ, которыми он как-то всегда пренебрегает и забывает увлажнять каждую зиму. Воодушевившись, Джисон снова обращается к терпеливо наблюдающему за ним животному, расположившемуся у его сложенных ног, с дерзким блеском в глазах. — А может... Сачжа? Ты ведь похож на очень миленького льва, тебе не кажется? Кот, кажется, на мгновение задумывается над именем, и Джисон почти видит, как в его маленькой головке поворачиваются шестеренки. Через несколько секунд кот издает низкое урчание, как бы выражая согласие, и Джисон беззвучно смеется. — Сачжа, значит, — заявляет он, и кот, получивший новое имя, тянется к его протянутой руке, ласково ударяясь лбом о костяшки пальцев Джисона. Следующий час Джисон бесцельно болтает и бессвязно рассуждает, а Сачжа молча сидит рядом и смотрит в лицо Джисону своими яркими, внимательными глазами. Конечно, это странно — сидеть на пустой детской площадке, когда город полусонный и освещен лишь отблесками уличных фонарей, и изливать свою душу коту, но Джисон, честно говоря, никогда не чувствовал себя так спокойно, как сейчас, на вершине прохладной металлической горки, когда его новый необычный друг спокойно составляет ему компанию в его неожиданном шоу одного человека. В каком-то смысле это приносит облегчение. Возможность просто выплеснуть свои мысли и эмоции, не подвергая себя цензуре, не беспокоясь о последствиях того, что он может сказать в темноте и тишине ночи, знать, что то, в чем он признается дружелюбному существу, никогда не покинет священных и безопасных границ этого их тайного пузыря. — Интересно, как долго ты здесь торчишь, Сачжа? — спрашивает Джисон, наклоняясь вперед, опираясь локтем на бедро и ладонью поглаживая голову животного, янтарные радужки которого блестят в слабом свете луны, — Тебе одиноко? Поэтому ты нашел меня сегодня? Кончик бархатистого хвоста животного подергивается, а уши навостряются, когда Джисон тихо и мелодично задает вопросы, в каждый слог которых вплетаются нотки недоумения и беспокойства. Некоторое время кот молчит, обдумывая свой ответ, и хотя ответа не последовало и, разумеется, вряд ли последует, Джисон слегка опускает голову, ободряюще улыбаясь своему новому другу. — Не волнуйся, Сачжа, ты всегда можешь прийти ко мне. Я постоянно здесь после работы, понимаешь? Мы можем составить друг другу компанию и повеселиться вместе, когда тебе будет одиноко, — клянется он, и это действительно так. Он говорит это всеми фибрами своего существа, каждым сантиметром своей души, каждым ударом своего сердца. Сачжа смотрит на него несколько долгих секунд, словно сканируя лицо Джисона на предмет признаков нечестности или притворства, почти как ищейка, улавливающая запах, зрачки его золотистых глаз постепенно увеличиваются в размерах. В конце концов, когда никаких следов лжи или обмана не обнаружено, а обещание все еще висит в холодном воздухе, кот мяукает, мягче, чем когда-либо, и его маленький и шершавый розовый язык высовывается, чтобы неуверенно и нерешительно лизнуть подушечку большого пальца Джисона, как бы благодаря его за предложение или, возможно, подтверждая их только что достигнутое соглашение. В тот момент, когда Джисон выдыхает низкий, веселый смешок, а его дыхание вырывается наружу в виде облачка пара в прохладной ночи, Сачжа поднимается на лапы и неторопливо потягивается, зевая и изящно выгибая спину, а затем возвращается в прежнее положение и смотрит на Джисона почти пытливым взглядом. — Ладно, ладно, — сдается человек, добродушно посмеиваясь, — я умею понимать намеки. Ты ведь хочешь, чтобы я ушел, не так ли? Тебе, наверное, надоело слушать мою болтовню, да? Сачжа не шевелится, даже когда Джисон встает и разминает конечности, затекшие и онемевшие от долгого пребывания в одной позе; суставы спины и коленей хрустят, когда он встает во весь рост и крутит плечами, вытянув руки над головой. Пока Джисон поправляет подол толстовки и проверяет, надежно ли спрятан его телефон в переднем кармане, кот только моргает и наклоняет голову. Засовывая обе частично замерзшие руки в карманы пальто, он в последний раз смотрит на животное, внезапно погружаясь в раздумья. — Может, мне... взять тебя с собой домой? Джисон понимает, что это предложение необдуманно, даже когда озвучивает его. То, что Сачжа — бездомный, нетрудно определить по отсутствию ошейника или идентификатора, по его отличному знанию местности, уверенности в себе рядом с незнакомцем и явному безразличию к холоду, поскольку он, кажется, ничуть не страдает от резкого понижения температуры. И все же, глядя на своего спокойного, невозмутимого маленького друга, желание взять его домой, дать ему тепло и кров захлестывает Джисона, заполняя грудь и не оставляя места для разума и логики. Однако коту, похоже, эта идея не по душе. Почти сразу после того, как Джисон заканчивает фразу, его остроконечные уши взлетают вверх и прижимаются к черепу, а тело становится неподвижным, напряженным от страха, и Сачжа шипит. Это предупреждение, простое и понятное, и Джисон не думает, что ему стоит его проверять, учитывая, что его острые, похожие на иглы зубы теперь оскалены в знак недовольства, пушистая спина выгнута защитной дугой, а хвост взволнованно мечется туда-сюда, его кончик закручивается сам собой. — Ладно, ладно! — поспешно соглашается Джисон, вскидывая руки в знак капитуляции и усмехаясь, когда от его резкого движения Сачжа отскакивает назад, а затем быстро и грациозно спрыгивает с горки. — Сообщение получено! Прости! Но когда Джисон идет по его следам, спрыгивая с металлической горки с гораздо меньшим изяществом и грацией и с гораздо большей неуклюжестью и скованностью, и видит, как тот медленно направляется к деревьям и исчезает между стволами, ни разу не обернувшись, улыбка появляется на его лице, успешно борясь с разочарованием, которое грозит просочиться внутрь. — Увидимся, мой крошечный друг, — говорит Джисон чуть громче шепота, не ожидая ответа и не получая его. И все же, когда ветер уносит его тихий шепот вдаль, за голые, высокие деревья, Джисон может почти поклясться, что где-то глубоко внутри себя он чувствует, что его прощание не осталось без внимания, что обещание новой встречи принято, что обещание дружбы закреплено. Абсурдная, детская мысль, правда. И все же Джисон знает, что видит кота не в последний раз, что это не единственный раз, когда он встретит зверька и поболтает с ним, как бы смешно и бессмысленно это ни звучало, как бы пустяково и несерьезно ни было. Где-то глубоко внутри себя Джисон просто знает. Это не прощание.2.
В последующие дни Джисон быстро понимает, что его новая маленькая тень и случайный спутник весьма непредсказуем в своем поведении, возможно, настолько же, насколько неуловим и загадочен его характер. За несколько дней и вечеров, прошедших после их первой встречи, Джисон не заметил ни единого волоска пестрого кота, несмотря на то что его глаза были широко открыты, и он осматривал кусты и высокую траву парка при каждом удобном случае. Временами Джисон задумывается о том, что, возможно, он спугнул животное, что его просьба составить ему компанию в повседневных и одиноких буднях навсегда оттолкнула маленькое существо, и каждый раз, когда эта мысль приходит ему в голову, плечи Джисона опускаются еще ниже, а хмурый взгляд становится еще печальнее. Есть что-то в этой нежной душе, что-то в ее присутствии, что безгранично интригует Джисона. Необычное поведение, внимательность и почти человеческие манеры, умные золотистые глаза и, самое главное, безраздельное внимание, которое он проявлял во время их разговора, совершенно очаровывали его. Поэтому, если быть до конца честным, одна только мысль о том, что он мог заставить животное чувствовать себя небезопасно или даже прогнать его со своей территории, пугает его до невозможности, и это самое страшное наказание, которое Джисон может себе представить за свой неуклюжий и наглый подход к делу, ведь он ни за что не хотел бы огорчить Сачжу или поставить под угрозу его благополучие. Однако эти унылые мысли резко вылетают в метафорическое окно, когда после более чем недели наблюдений, ожиданий и всех усилий, чтобы заманить Сачжу в свои владения, внимание Джисона привлекает слабый шорох на той самой горке, где он раньше встретил кота, и его голова поворачивается быстрее, чем его мозг успевает уследить за его действиями. В тот же миг глаза Джисона устремляются на источник шума, и он видит знакомую четвероногую фигуру: ее пушистый хвост обвивает край забора, окружающего детскую площадку, а поразительные янтарные глаза смотрят прямо в его глаза, пытливо и внимательно. Когда их взгляды встречаются, Сачжа кивает своей крошечной головой в знак приветствия и издает тихое мяуканье, как бы возвещая о своем присутствии, а затем, в удивительно кошачьей манере, животное бесшумно направляется к месту, где сидит Джисон, и его уши слегка подрагивают, когда порыв холодного ветра проносится по пустынной игровой площадке. — Привет, маленький лев, — тихо шепчет Джисон, осторожно помахав рукой, когда Сачжа аккуратно запрыгивает на ступеньки платформы и садится рядом с его сложенными ногами, достаточно близко, чтобы он мог дотянуться до него, не наклоняясь вперед, — Ты наконец-то простил меня? Кот опускает голову, мгновение смотрит на протянутую Джисоном руку, словно раздумывая над выбором, а затем медленно, так же нерешительно, как олень, доверяющий незнакомцу, что тот не выстрелит ему в сердце, наклоняется вперед и утыкается мордочкой в ладонь, издавая тихое любопытное журчание. — Прости за то, что было раньше, — продолжает Джисон, кончиками пальцев расчесывая гладкий мех, украшающий голову животного, его глаза сужаются в тихом блаженстве от заботы и легкого почесывания ногтями головы, — Я не хотел тебя напугать. Клянусь, я больше никогда не буду пытаться привести тебя домой или куда-то еще, куда ты не захочешь идти, хорошо? Сачжа замирает от его слов, его глаза моргают, когда внимание возвращается к лицу Джисона, снова, кажется, оценивая его намерения. Спустя несколько мгновений и весьма своеобразного соревнования взглядов, когда кошачий мозг, кажется, был удовлетворен тем, что ему сообщили, Сачжа снова закрывает глаза и прислоняется к гостеприимному теплу ладони Джисона, и тот не теряет времени даром: его большой палец успокаивающе поглаживает мягкую и круглую щеку. Пока тишина царит в морозном зимнем воздухе, уютная и спокойная атмосфера омывает их, словно бальзам, Сачжа несколько раз тревожно дергает головой, откидывая уши назад в явном беспокойстве, и Джисон не может не озадачиться резкой сменой настроения. — Ты в порядке, Сачжа? Что-то случилось? Вопросы на минуту повисли вокруг них, и Джисон задумался, не решило ли животное просто проигнорировать его, или оно испытывает какие-то трудности, но тут зверек поднимает голову и снова встречает его взгляд, издавая странное низкое урчание, почти похожее на ворчание. Моргнув в замешательстве, человек подносит вторую руку к мордочке Сачжи и вопросительно поднимает бровь, в то время как выражение лица маленького существа становится разочарованным, а кончик носа слегка подергивается при движении. — Прости, приятель, я не понимаю, что ты пытаешься мне сказать, — Джисон извиняется и сводит брови вместе, окидывая обеспокоенным взглядом крошечное личико Сачжи. — Что-то не так? Судя по тому, как трепещут и подрагивают пушистые уши Сачжи, отсутствие коммуникации, вероятно, бесит кота не меньше, чем Джисона, и какое-то время они просто смотрят друг на друга, как несовпадающая пара, изо всех сил пытающаяся решить неразрешимую загадку. В какой-то момент Сачжа довольно громко мяукает, словно усилием воли добиваясь, чтобы его услышали и поняли, и на этот раз, когда звук эхом отдается в огромном пустом пространстве, Джисон не может удержаться от хихиканья, которое поднимается у него в груди, заставляя своего болтливого партнера мяукать в явном неверии. — Да, да, я стараюсь, стараюсь. Не все из нас могут быть такими умными и красноречивыми, понимаешь? Нам, ничтожным людям, нужно немного времени, чтобы все осмыслить, — поддразнивает Джисон, когда кот драматично фыркает, выглядя почти обиженным, и резко отворачивает голову от молодого человека, словно пытаясь одарить его холодным взглядом. — О, я ранил твои чувства, маленький лев? — воркует он, и в его тоне нет ни капли раскаяния. — Пожалуйста, простите этого глупого человека. Сачжа издает решительное "мяу", его нос незаметно подергивается от неприязни, а Джисон прикусывает губу, чтобы сдержать очередной искренний смех, не совсем понимая, что на него нашло. Возможно, все дело в стрессе и напряжении, накопившихся за последние несколько дней, а может, в том, что очаровательное поведение животного окончательно вывело из строя все здравые мысли и нервы в теле Джисона, но какова бы ни была причина, к тому времени, как приступы хихиканья утихли, Сачжа снова уставился на него странным, пытливым взглядом, и Джисон уверен, что его рассудок теперь окончательно потерян. — Ты вернулся только для того, чтобы позлить меня? Неужели мне суждено страдать до конца своих дней? — сокрушается он, в его тоне смешались излишняя драматичность и неподдельная серьезность, а руку он держит над сердцем в театрально оскорбленном жесте. — О, дорогой, всемогущий Сачжа, пожалуйста, позволь мне вернуть твою благосклонность? Когда в ответ маленький зверек лишь недовольно мотает головой, Джисон склоняет голову в знак наигранного поражения, непроизвольно приближая свое лицо к морде Сачжи. И он не замечает, насколько он близок. Пока не чувствует внезапное влажное, слегка шершавое тепло, лижущее его правую щеку, нежное, но странно грубое, которое застает его врасплох и вырывает из горла прерывистый, визгливый вопль. Широко раскрыв глаза, Джисон отводит лицо назад, его выражение, несомненно, уморительно шокировано, а взгляд устремляется на существо, которое все еще спокойно сидит перед ним и смотрит прямо в ответ, хвост беспорядочно извивается в воздухе и изредка подергивается на кончике, являя собой образ самодовольного "хищника", загнавшего свою "добычу" в угол. — Ты… — он запинается, открывая рот от удивления. — Ты лизнул меня! Джисон не считает себя самым осведомленным человеком, когда речь заходит о поведении животных. По сей день он ничего не понимает ни в собачьем доминировании и социальной иерархии, ни в странных и непредсказуемых проявлениях кошачьей привязанности, и уж точно Джисон не претендует на роль эксперта или кошачьего гуру. При этом, несмотря на ужасающую неосведомленность, Джисон совершенно уверен, что для дикого существа облизывать лицо незнакомца, каким бы дружелюбным оно ни было, — это ни в коем случае не обычное поведение. Мяуканье, практически нагловато-довольное, вырывает человека из его бессвязных размышлений, и Сачжа гордо поднимает подбородок, явно ничуть не стыдясь и не испытывая вины, и уж точно не извиняясь ни в малейшей степени. — Не могу поверить, — ласково качает головой Джисон, не веря и даже немного забавляясь, когда его пальцы, застывшие на месте во время неожиданного события, снова тянутся к Сачже, чтобы провести по его двухцветной мордочке, задевая подбородок, — А я уже готов был броситься к твоим ногам и просить о прощении... На мгновение Джисон замирает, наблюдая за тем, как Сачжа отводит подбородок в сторону, подставляя шею и закрывая глаза, призывая его продолжать ласку, и в конце концов уголки губ Джисона приподнимаются, он тихонько вздыхает, дыша ледяным воздухом, и позволяет своим рукам провести по гладкому коричневато-серому меху, спускающемуся к длинному разноцветному хвосту. — Ах, забудь... Я не думаю, что смогу на тебя злиться, даже если попытаюсь. Глаза Сачжи распахиваются от этих слов, зрачки расширены и все еще сияют золотом в лунном свете, являя собой образ грации и очарования, и Джисону сразу вспоминается документальный фильм, который он однажды видел, о диких кошках, живущих в природе, бродящих по саванне или густым джунглям, сильных, проворных хищниках с гладким мехом, острыми когтями и зубами, хитрым умом и уверенностью настоящего правителя. Величественные и смертоносные, но и невероятно красивые черные пантеры, скрывающиеся и охотящиеся в темноте ночи, потрясающие пятнистые ягуары, прыгающие по деревьям и набрасывающиеся на ничего не подозревающую добычу, и могучие, царственные львы, бесшумно преследующие и занимающие место под солнцем, символ храбрости и благородства, царь зверей и повелитель джунглей. Неземной образ естественной, непревзойденной, первозданной силы и красоты. И почему-то Джисону кажется, что вся эта сила и элегантность заключена в крошечном четвероногом пестром существе, сидящем на возвышении рядом с ним, каким бы милым и очаровательным оно ни было. Неважно, насколько далек Сачжа от своих сородичей, думает Джисон, завороженно наблюдая, как маленький зверек спрыгивает с металлической конструкции и неторопливо потягивается, словно все вокруг — его королевская территория, а все и вся — покорные слуги, а затем в последний раз поворачивается к Джисону и издает короткое мяуканье, словно возвещая о своем уходе, — в Сачже нет ничего обычного или банального. В нем нет ничего, кроме самого уникального, необычного существа, с которым Джисону когда-либо доводилось встречаться. Существо, которое, как он надеется, он сможет понять хотя бы немного лучше, если ему представится такая возможность. Его личный, неуловимый, величественный маленький лев. — До новых встреч, Сачжа.3.
К сожалению, как и ожидалось, одна вещь, которую Джисон усвоил довольно быстро по мере знакомства со своим таинственным другом в парке это то, что маленький зверек упрям до невозможности, горд и так невероятно загадочен, что Джисону иногда кажется, что его мозг взорвется, прежде чем ему удастся разгадать запутанную тайну личности и поведение Сачжи. — Что теперь, дьявольское создание? — жалобно произносит человек, наблюдая за нахальным животным, которое лежит животом на траве, отвернув голову, и делает вид, будто не догадывается, о чем Джисон может спрашивать, хотя озорное подрагивание ушей выдает, что маленький зверек прекрасно все понимает. Джисон смотрит на него еще немного, вытянув руку и раскрыв ладонь в попытке заманить четвероногого товарища к себе, сидящему со скрещенными ногами у основания высокой горки, с которой он уже успел сродниться за последние несколько недель. В руке у Джисона несколько полосок сушеной куриной грудки — лакомство, которое, как заверил его владелец местного зоомагазина, является одним из самых популярных среди большинства пород домашних кошек и котят. — Ну же, ты же знаешь, что хочешь этого, — снова призывает он, слегка покачивая высушенное мясо, чтобы привлечь внимание животного к своему предложению, и, наконец, Сачжа поворачивает голову, и их глаза встречаются. На мгновение Джисон думает, что его снова проигнорируют, но существо лишь пару раз моргает, а кончик его хвоста дергается от интереса и явного удовольствия от его страданий. Требуется еще некоторое время, немного уговоров и очень напряженный, почти вызывающий взгляд, прежде чем Сачжа решает, что с него хватит, и медленно встает, шелест травы под его лапами похож на тихий шепот, когда он приближается, а затем останавливается прямо перед рукой, предлагающей вкусные угощения, Золотистые радужки глаз смотрят на Джисона, практически переливаясь в бледном солнечном свете, полные интеллекта и такие умные, что Джисону приходится сдерживать улыбку на губах, боясь, что если он хоть немного дрогнет, то гордый и привередливый кот передумает и убежит. Поэтому человек, затаив дыхание, зачарованно наблюдает за тем, как Сачжа поднимает подбородок, не сводя с него ярких любопытных глаз, и деликатно нюхает угощение, размышляя, вероятно, о том, стоит ли ему смилостивиться над глупым человеком и его неудачными попытками подкупа. Наконец Сачжа открывает свою крошечную пасть с острыми зубами и осторожно выбирает одну из куриных полосок, аккуратно затягивая сушеное мясо между клыками. Джисон делает глубокий выдох, и его губы растягиваются в улыбке. Сачжа не торопится, тщательно пережевывая первый кусочек, и сглатывает только тогда, когда мясо превращается в кашицу между зубами. А затем, ох как изящно, — его поведение меняется так резко и кардинально, что Джисону почти хочется от души посмеяться над этой нелепостью, — кот начинает подталкивать ладонь Джисона, требуя добавки. — Значит, ты и правда их хотел, — тихо бормочет Джисон, протягивая руку, и предлагает еще один кусочек, который Сачжа быстро откусывает, поглощая новое угощение с той же тщательностью, что и первое. — Ты мог бы просто подойти поближе, а не вести себя как непослушный ребенок... Сачжа, будучи Сачжей, делает вид, что ничего не слышит. По окончании своего пиршества — а это само по себе впечатляющий подвиг, учитывая, насколько животное миниатюрное, — Сачжа удовлетворенно фыркает, поднимает лапу и трет ею крошечную мордочку, словно смахивая остатки пищи, а затем почти ожидающе смотрит на человека. — Да? — Джисон наклоняет голову, губы изгибаются в забавной усмешке. — Тебе нужно что-то еще? На этот раз в ответ раздается громкое, четкое и требовательное мяуканье — звук, хорошо знакомый Джисону за время их знакомства, от которого сердце юноши всегда замирает от умиления. — Что такое, Сачжа? — Джисон понижает голос, он мягкий и ласковый, но в его тоне слышатся нотки смеха. — Простите, ваше высочество, но боюсь, что на сегодня мои запасы курицы закончились. Очевидно, не обрадовавшись такому плохому поступку, Сачжа проводит по руке Джисона носом, и его выразительные глаза-бусинки широко распахиваются, а Джисону так и хочется взять маленькое существо на руки и осыпать его небольшую, пухлую мордочку поцелуями. К счастью, прежде чем его начнут бесконечно ругать за то, что он посмел подвергнуть драгоценного, идеального Сачжа столь жестоким актам неуважения, кот решает взять дело в свои руки. Ну, или лапы. Секунду спустя, и прежде, чем Джисон успевает полностью осознать ситуацию, Сачжа движется вперед, пока его передние лапы не оказываются на скрещенных ногах человека, быстро поднимается по бедрам Джисона и, как будто этого недостаточно, чтобы мозг Джисона полностью разрушился, незамедлительно плюхается к нему на колени. А Джисон... Ну, Джисон уже не знает, как себя вести. Некоторое время он просто смотрит на маленькую зверушку, уютно устроившуюся на его бедрах, и уже почти боится, что его мозг совсем сдался и отключается, когда замечает, как глаза Сачжи то и дело оборачиваются, смотрят на него, а уши слегка подрагивают каждую секунду, пока Джисон не реагирует и не протягивает руку. — Ох... Голос Джисона звучит с придыханием и запинками, а пальцы становятся неуклюжими и онемевшими, когда он медленно протягивает руку, чтобы провести ладонью по пушистому комочку, уютно устроившемуся у него на коленях. Когда он наконец ощущает под рукой теплый, шелковисто-гладкий мех, реальность момента поражает его, как товарный поезд. Еще несколько недель назад Джисон и представить себе не мог, что колючее, замкнутое и скрытное существо, с которым он случайно столкнулся на этом самом месте, позволит ему заглянуть к себе за стену из гордости или потакать его назойливым просьбам, а тем более так бесстыдно просить его прикосновений. Еще несколько недель назад Джисон и предположить не мог, что его дни станут ярче и наполнятся теплом, предвкушением и захватывающей нервной энергией всякий раз, когда ему удастся мельком увидеть неуловимого кота, притаившегося поблизости, и что он станет так сильно заботиться о нем, что он будет постоянно волноваться, надеяться, что Сачжа придет, будет в безопасности и не пострадает, и засыпать, видя сны об озорных золотистых глазах и подергивающемся розовом носике этого милого и пугливого существа. — Так я тебе все-таки нравлюсь, м-м-м, маленький лев? — Джисон шепчет, его сердце странно стучит в груди, ладони внезапно становятся липкими, а улыбка превращается в тихое, ласковое улюлюканье при виде Сачжи, склонившегося под нежной лаской его пальцев — Ты заставил меня ждать так долго и теперь пришел сюда, из ниоткуда, прося погладить тебя? Ах, ты и впрямь жестокий маленький шалунишка, не так ли? Играешь с бедным сердцем этого глупого, несведущего человека... Сачжа ничего не говорит, не протестует и не жалуется на болтовню Джисона. Вместо этого он устраивается поудобнее, его мягкий гладкий мех дарит чудесное тепло и приятную тяжесть, совсем не похожие на холодный воздух вокруг них и холодную землю под бедрами, и Джисон позволяет себе на мгновение предаться ощущению безмятежности. Может быть, ветер дует чуть сильнее, чем обычно, и холодит кожу, может быть, спина немного побаливает, и он шмыгает носом последние несколько минут. Может быть, сидение на одном месте и в одной позе в течение часа можно считать жалким времяпрепровождением для любого человека, и, возможно, Джисону стоит почаще надевать свой уютный вязаный шарф сейчас, когда погода становится прохладнее с каждым днем, но, по скромному мнению, Джисона, все это не имеет значения. Не тогда, когда Сачжа впервые дает ему возможность быть так близко, обнимать и ласкать его так, как он еще никогда ему не позволял. Не тогда, когда это удивительное, загадочное существо, ставшее для него самым любимым в мире, дарит ему нечто столь драгоценное, столь сокровенное и хрупкое. — Ты вьешь из меня веревки своими маленькими прелестными лапками, ты это знаешь? Предсказуемо, Сачжа не произносит ни слова. Но, тем не менее, он вознаграждает Джисона за его заботу. В следующую секунду Джисон чувствует, как что-то уже знакомое, влажное и шершавое, но осторожное и нежное, проводит по костяшкам пальцев, как раз там, где не закрывает кожу рубашка с длинными рукавами, и человеку приходится прикусить язык, чтобы сдержать счастливое, восторженное, совершенно душещипательное воркование, грозящее сорваться с его губ. — А... а я-то думал, что я слишком прямолинеен, — выдыхает он неровный, недоверчивый смех, и на сердце у него становится намного, намного легче. — Однако именно ты уже осыпаешь меня поцелуями без моего разрешения... Ты действительно полон сюрпризов, так ведь? Словно в подтверждение, он снова ощущает шершавую текстуру языка Сачжи на своей руке, и следующий выдох, сорвавшийся с его губ, превращается в восхищенное хихиканье. — Ладно, хорошо. Ты выиграл, — вздыхает он между приступами смеха, а его свободная рука тянется к симпатичному хохолку на макушке Сачжи, — Я весь твой. На какое-то долгое мгновение время словно останавливается, и холодный безлюдный парк наполняется лишь тихими, едва заметными звуками, издаваемыми Сачжей изо рта и носа, когда кот игриво лижет и покусывает его руки, и тихим, ласковым шепотом Джисона. Время тает и сливается воедино, просачивается сквозь пальцы, как мелкий песок, каждая песчинка которого хранит воспоминания о вчерашних приключениях или завтрашних чудесных, блестящих обещаниях грядущего, а разум Джисона, медленно и безмятежно, наполняется туманными мыслями и спокойными улыбками, когда он поглаживает прекрасное животное, сидящее у него на коленях, не обращая внимания на проходящие минуты или сильный ветер, развевающий его одежду. Вдалеке, где-то за стенами спокойствия, в которые они вдвоем заключили себя, словно в благословенный пузырь тепла и близости, раздается приглушенная какофония типичной городской суеты, смесь гула двигателей, автомобильных гудков и возбужденной болтовни прохожих, которые коротают свой вечер, возвращаясь домой к близким и уютно прячась от быстро наступающей темноты. Где-то за пределами их маленького убежища жизнь продолжается. И все же внутри него, в маленьком временном и пространственном кармашке, вырезанном двумя вряд ли похожими, но странно дополняющими друг друга личностями, нет суеты, нет необходимости двигаться или говорить, нет обязанностей, которые нужно выполнять или о которых нужно беспокоиться, нет желания встать и уйти. И Джисон думает, проводя пальцем по нежной коже кошачьей лапы, держа в руках крошечное чудо, что именно тут, здесь и сейчас, он чувствует себя самым довольным за последние годы. И неважно, что холодно, что икры и спина болят от долгого сидения, что мир вокруг стремительно несется вперед, и их маленький пузырь может лопнуть в следующую секунду, а Сачжа уйдет и продолжит жить так, как раньше. И неважно, что Джисону придется вернуться к однообразной рутине и сидеть в одиночестве у окна или лежать в кровати, желая, чтобы хоть капля спонтанности прорвалась сквозь застойное небытие его повседневной жизни и наполнила его новым, захватывающим чувством вдохновения и счастья, которого он начал жаждать с тех пор, как встретил золотоглазого кота. Все остальное не имеет значения. Не тогда, когда Сачжа рядом с ним, в целости и сохранности в его руках и под его пальцами, настоящий и живой, как драгоценный подарок, который он никогда не захочет отпускать. Потому что это, здесь, в настоящий момент, — все, что ему нужно. — Ты ведь будешь возвращаться ко мне, правда?4.
Если Джисон в чем-то и уверен, так это в том, что он, за неимением лучшего выражения, одиночка. Самопровозглашенный интроверт. Любитель тишины, спокойствия и тихих вечеров, проведенных в одиночестве, когда он может отключить телефон и работать до тех пор, пока глаза и пальцы не перестанут его слушаться и он не устанет даже думать, а тем более жаловаться на то, какой ничтожной оказалась его личная и социальная жизнь. Его отношения оказались... ну, не то чтобы ужасными, но, если быть до конца честным, неинтересными. Он не влюблялся уже, кажется, целую вечность, и ощущение чего-то особенного стало для него настолько чуждым, что он не может понять, как именно нужно вести себя, когда на него нахлынет такая сильная волна эмоций, если ему посчастливится испытать ее снова. Нельзя сказать, что Джисон никогда не пытался встречаться, ходить на свидания или проводить время с людьми, с которыми, как ему казалось, у него есть хотя бы пара общих черт, но все заканчивалось одинаково. Ни одна из этих попыток не принесла никаких результатов, кроме смутного чувства разочарования и осознания того, что большинство его ровесников на его вкус были слишком шумными, слишком энергичными и слишком общительными, а большинство вещей, которые ему нравилось делать в группе или с партнером, были просто не в состоянии отвлечь его от того, что по большей части он просто не вписывался. — Дело не в тебе, а во мне, — говорили ему бывшие, глядя куда угодно, только не на его лицо, иногда с виноватым видом, иногда с явным облегчением от возможности сбежать, — Ты отличный парень, мне было с тобой очень весело. Я просто не думаю, что мы совместимы... Джисон никогда не спорил. Потому что, по правде говоря, он прекрасно понимал, что они правы. Они не были совместимы, не в романтическом, интимном смысле, не в том, который заставлял его желудок трепетать, а ладони потеть, не в том, который побуждал его постоянно жаждать ощутить вкус другого человека, взгляд, прикосновение, улыбку или шепот. Не так, как они того заслуживали. Для него это привычное явление — холодный, ледяной, честный факт, и он давно научился не зацикливаться на этом. Конечно, каждый раз, когда ему напоминают о его неспособности создавать или поддерживать какие-либо значимые связи, это немного жжет, как рана, которой так и не дали как следует затянуться, как бы он ни старался не ковыряться в ней и не заострять на ней внимание. Но Джисон не хочет горевать. Он не хочет быть тем человеком, который впадает в уныние, жалуется и желает того, чего не может добиться или чего ему не предначертано иметь. Джисон верит в судьбу, твердо стоит на том, что все, что должно произойти, произойдет, что мир намного больше, чудеснее и очаровательнее, чем может себе представить каждый из его обитателей, и что каждое событие и решение — это часть великого замысла Вселенной, а значит, должно иметь свой особый, изысканный смысл и цель. Вместо того чтобы сетовать на свое одинокое существование и задумываться о неизбежной меланхолической пустоте в своем сердце, когда он видит счастливые пары, держащиеся за руки, или наблюдает за тем, как его коллеги и немногочисленные друзья загораются во время звонков и разговоров со своими партнерами, Джисон предпочитает думать о свободе, которую дает ему одиночество. Это свобода исследовать, свобода путешествовать и искать приключения, делать то, что он хочет, и не беспокоиться о том, что кто-то будет указывать ему, что делать, куда идти и как тратить свое время и деньги. Свобода получать самые маленькие удовольствия от обыденности — от чашечки свежесваренного кофе особенно ленивым утром до уединенного просмотра всех фильмов Хаяо Миядзаки, плача над их поэтической красотой, накинув на сгорбленные плечи толстый плед, положив на колени баночку мороженого и приготовив гору салфеток на журнальном столике. Свобода, когда не нужно ни перед кем стараться, не нужно притворяться счастливым и общительным, веселым и интересным человеком, обладающим обаянием и индивидуальностью, способными поддержать его в любой момент, когда он решится выйти на улицу. И молодое сердце Джисона — немного более израненное и покрытое шрамами, чем он готов признать, но все еще бьющееся надеждой и неугасающим любопытством к открытиям и страсти — искренне верит, что то, чему суждено быть, будет, и что, пока он не замыкается в себе и продолжает жить так, как умеет, Вселенная вознаградит его за самоотверженность. Судьба, возможно, не подарит ему звезды, луну и солнце, как он надеялся когда-то, будучи восторженным ребенком, мечтавшим встретить свою половинку, когда вырастет, влюбиться и быть любимым в ответ тем неописуемым, безусловным способом, о котором рассказывают столько историй и легенд. Судьба, возможно, не подарит ему того, что изображено в фильмах, песнях, дурацких журналах и десятках книг, которые он читал, запоминал и бесконечно перечитывал, не принесет ему головокружительных взлетов и сильных падений, выброса адреналина, жгучего гнева и пламенной любви, которые он видел между двумя или более героями своих любимых произведений, — переживаний настолько сильных, что они могут утопить саму его душу. Но Вселенная может вознаградить его своими собственными, гораздо более тонкими, простыми и приземленными способами. К примеру, свежим кусочком теплого, хрустящего шоколадного торта, сочащегося сладкой сливочной начинкой и тающего на языке и губах после долгого, напряженного дня в офисе. Или приятным ощущением прохлады во время поздней ночной прогулки, когда свежий ветер ерошит его волосы, а городские пейзажи переливаются серебристым лунным светом и неоновой тьмой. Или ощущением шерсти под пальцами, когда кот, теплый, величественный и гордый, позволяет ему роскошь физического прикосновения. Или тяжестью на его коленях, такой уютной, драгоценной, живой и требовательной, такой уникальной и приятной. Парой глаз цвета жидкого золота и царственным носом, подергивающимся в поисках его запаха, низким рокотом игривого рыка, грубым шершавым языком или трепетом милого мяуканья, приглашающего его поиграть. Жизнь Джисона не похожа на романтическую мечту, историю, достойную фильма, эпическую поэму или повесть о великой любви. И все же, сидя здесь, в тусклом вечернем свете, в самом центре пустого парка, который почему-то стал его любимым местом во всем городе, с заброшенной книгой, тихим и спокойным, как никогда, миром вокруг, и пушистым клубочком уюта, спящим на его коленях, дышащим мягко и ровно, Джисон не может не думать о том, что его судьба складывается еще более ценно и захватывающе. Может быть, Сачжа не останется рядом с ним навсегда, может быть, когда таинственные дела кота будут закончены, он исчезнет так же легко, как и появился, и Джисону придется отпустить его. Может быть, Сачжа больше никогда не удостоит его странным ласковым лизанием или милым прикосновением головы к его ладони и вообще перестанет его навещать, и Джисону придется смириться с тем, что он снова пойдет своей одинокой тропой. Может быть, все, что у него есть сейчас с его дорогим маленьким львом, останется лишь бесценным, горько-сладким воспоминанием, которое он будет с нежностью вспоминать через пару лет, как прекрасный осколок далекой реальности. Но Джисон уверен, что до тех пор, пока не наступит это время, он будет ценить каждое мгновение, проведенное вместе. Лелеять нежные воспоминания о первой встрече и азарт ежедневной суеты, медленно растущую близость и любопытные вопросы, на которые еще предстоит найти ответы. Дорожить янтарным блеском глаз Сачжи и тем, что они заставляют его чувствовать — прилив чего-то необъяснимого и неосязаемого, горько-сладкую тоску, когда закат окрашивает небо в великолепные оттенки синего и фиолетового и он вынужден покинуть их уютный пузырь спокойствия. Лелеять невинное, головокружительное счастье, распускающееся в его сердце, как первый весенний цветок, чистое и нетронутое, и так манящее сохранить его, защитить и спрятать от всего плохого, что может подкинуть ему Вселенная. — Могу я рассказать тебе один секрет? — он спрашивает, не ожидая ответа, его пальцы медленно перебирают гладкие, шелковистые пряди на спине Сачжи, и этот вопрос — не более чем тихий шепот, заполняющий тихое, пустое пространство. Ветерок набирает силу, унося с собой темную тень, накрывающую пожелтевшую траву, обещая холодную и долгую ночь, а уличные фонари уже начали мерцать, и их тусклое свечение явно контрастирует с прекрасными красками заката, заливающего небо. — Не думаю, что когда-либо в своей жизни я был так счастлив. Сачжа подергивает ушами, и Джисон хмыкает: — Да, я знаю, это звучит глупо. Он все еще улыбается, несмотря на румянец на шее, странная смесь смущения и неверия окрашивает его слова и выражение лица, и его взгляд опускается вниз, автоматически приземляясь на дремлющее существо на его коленях, на ровные движения боков и грудной клетки кота, на пушистые уши и нежные лапы, покоящиеся на его бедрах. — Я не знаю, почему ты выбрал именно меня, чтобы скоротать свое время, — голос подводит его, и ему приходится прочистить горло, чтобы прогнать скопившиеся в нем эмоции; недоверчивая усмешка пробивается сквозь сжатые губы. — И я не жду, что ты будешь приходить ко мне вечно, но... — дыхание сбивается, и пальцы Джисона замирают в нерешительности, задерживаясь над шерстью Сачжи, неуверенно и боясь разбудить животное своим движением. — Я не думаю, что когда-нибудь забуду тебя. Конечно, признание не приносит никаких результатов, и Сачжа продолжает крепко спать, дыхание его спокойно, тело прильнуло к его телу, и мир вокруг них не нарушен, даже когда особенно сильный порыв зимнего ветра пронесся мимо них, взъерошив волосы Джисона и одежду, прикрывающую его тело. Через мгновение рука Джисона медленно опускается вниз, и он возобновляет ласку, позволяя своим пальцам погружаться в бесконечную реку невероятно гладкого пестрого меха. Это успокаивает, очаровывает, согревает, и Джисон чувствует, как все внутри него постепенно сжимается и тает, словно последние искры угасающего костра, оставляя после себя лишь следы былой ярости. Здесь, в безмятежности надвигающейся ночи, в призрачной тишине парка и близлежащего живого города, Джисон закрывает глаза и откидывается на спинку скамейки, позволяя своему сознанию уплыть и парить, как невесомое облако, бесцельно среди вечного тумана своих мыслей. Под его прикосновениями кот продолжает дремать, а за пределами их маленького пузыря безмятежности продолжается жизнь.5.
Иногда по ночам, когда напряженный график работы выматывает его, и он не может заснуть, а вся квартира погружена в темноту, Джисон просто лежит без сна и думает. Он думает о событиях вчерашнего дня, о завтрашнем дне, о радостях и печалях, которые он может принести, или о ярких, бесконечных возможностях будущего. Часто Джисон использует эти моменты беспокойства, чтобы обмозговать новые идеи для своих песен, не думая о том, что они никогда не увидят свет, быстро перелистывая свой блокнот или записывая все, что привлекает его внимание и приносит ему хоть какое-то вдохновение. Если беспокойная пульсация внутри него сильнее, чем обычно, и не желает утихать, он сдается и вставляет наушники, заглушая мир меланхоличным саундтреком, надеясь, что он сделает свое дело и усыпит его. Если ничего не получается, и он остается безучастно смотреть в потолок или в окно, его спина и шея болят, а в животе бурлит странное чувство тревоги, он берет телефон и проводит следующие несколько часов, поглощенный новейшим документальным фильмом, который он добавил в свой список для просмотра, его рот широко открыт, а разум приятно погружен в оцепенение и сосредоточен на изучении чего-то нового, вместо того чтобы погрязнуть в море забот и надоедливых навязчивых мыслей. Эти привычки преследуют его с самого университета, потребность в отвлечении достаточно сильна, чтобы хотя бы на время вытеснить из головы Джисона его беспокойство и заботы. Сегодняшняя ночь не стала исключением. Не успел Джисон оглянуться, как уже просмотрел все популярные ролики на YouTube, прочитал полную редакционную статью об этике быстрой моды и узнал о тайнах Бермудского треугольника больше, чем хотел бы признать, но ничто из того, что он пробовал, не смогло заинтересовать его надолго или достаточно успешно, чтобы притупить его чувства. В его комнате царит кромешная тьма, и тишина, в которую он погружается, почти угнетает, странно тяжелая и неумолимая, а стопка разбросанных по постели записей освещается лишь мягким свечением экрана его телефона. Джисону очень, очень хочется, чтобы его внутренние демоны дали ему немного свободы и позволили насладиться столь необходимой ночью беспрерывного сна. Немного расстроенный и гораздо более уставший, чем когда он только лег и поддался зову подушек и одеяла, Джисон дает себе передышку от долгого просмотра видео, со стоном потягиваясь и массируя затылок, тупые ногти впиваются в плоть, пытаясь хоть немного успокоить боль. Его пальцы ледяные, они странно онемели по сравнению с теплом одеяла и кровати, поглощающей его, и он не может сдержать дрожь, которая пробегает по его телу, мурашки расцветают по всей поверхности его голых рук. Вздохнув, он в последний раз включает телефон и смотрит на время. 3:39 утра, — яркие белые буквы практически издевательски возвышаются над морем приложений и виджетов, и на краткий миг Джисон задумывается о том, чтобы заварить себе кружку теплого ромашкового чая и, возможно, добавить немного меда в надежде напоить себя эликсиром сна. Однако не успел он принять решение и собраться с силами, чтобы вылезти из своего кокона и выйти на холод комнаты и кухни, как по тихой квартире проносится особенно резкий звук. Гром трещит, как хлыст в безмятежной ночи, небо раскатисто гудит в ответ на натиск капель дождя и редкие вспышки молний, которые начали сыпаться сверху, словно каскад метеоров, падающих на землю в течение нескольких секунд, поразительно мощных и беспощадных, — разрушительное зрелище, которое можно увидеть сквозь щели в шторах. На мгновение Джисон замирает, не в силах отвести взгляд от открывающегося перед ним захватывающего вида и ошеломленный непониманием, пока на него не обрушивается вспышка осознания и ужаса: сердце бешено колотится, а кровь застывает в жилах. Сачжа где-то там. Все еще бродит по улицам, где-то среди бури, несомненно, такой же мокрый и несчастный, как и весь город. Под дождем, который лил уже неизвестно сколько времени, Джисон даже не заметил, пока его не ошарашил удар стихии. Сачжа на улице, холодный и одинокий, у него нет ни безопасного места, куда можно было бы убежать, ни убежища, под которым можно было бы переждать дождь, чтобы он прекратился или хотя бы ослаб. Это осознание еще не успело до конца дойти до Джисона, но он уже без раздумий вскакивает с кровати, руководствуясь инстинктом и адреналином, от которого его желудок скручивается в тысячу узлов. Он не удосуживается как следует одеться, и двери его квартиры открываются и захлопываются с такой силой, что дверные коробки начинают дребезжать, а соседи, вероятно, знают, что он бегает по дому, как сумасшедший, посреди ночи, в одних пушистых пижамных штанах и безразмерной толстовке, босые ноги скользят по полированной поверхности деревянного пола прихожей. Схватить куртку и зонтик с вешалки и быстро завязать шнурки своих непромокаемых черных кожаных ботинок — дело нехитрое, но жгучая смесь беспокойства и спешки окрашивает все его действия, и вскоре Джисон уже мчится вниз по лестнице, осторожно лавируя среди мусорных баков и контейнеров, расставленных в узком переулке рядом со зданием. Парк выглядит больше, чем обычно, осознает он, охваченный покровом огромного безлунного неба и пеленой мерцающего серебристого дождя, который почему-то, несмотря на силу каждой капли, похож на тысячи и миллионы падающих кристаллов. Они освещают ему обзор, и от этого глаза болят, зрение становится размытым и нечетким, и чем дольше он стоит под открытым небом, тем сложнее ему воспринимать окружающую обстановку. Не теряя ни секунды, Джисон торопливо шагает вперед, его сердце гулко бьется в груди, а его рука крепко сжимает металлическую ручку зонтика, раскрытого над ним. Сачжа не может быть слишком далеко. Кот слишком умен и осторожен, чтобы зайти глубже в район, где постоянно проезжают шумные машины и незнакомые люди, да и от парка он не мог уйти слишком далеко, если судить по тому, что каждый раз, когда Джисон видит животное в этом районе, он постоянно придерживается одних и тех же трех или четырех кварталов. Кот не может быть далеко, ведь Джисон ни за что не уйдет сегодня из парка с пустыми руками. Если понадобится, он перевернет всю улицу вверх дном, не оставит ни одного нетронутого уголка, и будет рыскать по всем переулкам до самого края земли. На этот раз судьба не сможет вырвать из его рук нечто столь дорогое и ценное, не тогда, когда у него есть шанс защитить это. Джисон отказывается быть пассивным игроком в этой игре. Он натягивает капюшон куртки и делает глубокий вдох, подстегиваемый мантрой, кружащейся в голове, и решимостью, бурлящей в крови. Буря вокруг него — какофония воющего ветра и хлещущего дождя, природа в ее самом неукротимом, первобытном состоянии. Его ботинки осторожно ступают по неровной, грязной поверхности парка, и он пробирается по скользкому гравию и грязи к густому скоплению деревьев и кустарника, покрывающему самые дальние участки поляны. Каждый шаг он делает с осторожностью, его грудь напряжена, а дыхание застревает где-то в горле, но он не позволяет себе паниковать и быть поглощенным своими эмоциями, переживаниями и страхами. Вместо этого он сосредоточился на том, чтобы рассмотреть каждый сантиметр травы и мусора, борясь с дрожью, пробегающей по позвоночнику, и трясущимися руками, каждая крупица логики, все еще живущей внутри него, заставляет его успокоиться и оставаться рассудительным и собранным. — Сачжа! — он зовет, молясь, чтобы его голос не заглушили ветер и буря, чтобы он не утонул в шелесте ветвей и реве ливня. — Сачжа! Где ты? Природа не отвечает, и Джисон сглатывает комок тревоги, скопившийся в горле, и кусает внутреннюю сторону щеки так сильно, что она начинает болеть. Все хорошо, все будет хорошо, он должен верить в это, у него нет другого выбора, с ними все будет в порядке, Сачжа в полном порядке и все еще живой где-то здесь, и Джисон найдет его, спасет, принесет в свою квартиру, завернет в полотенца, возьмет на руки и... В паре метров слева от него что-то шевельнулось и издало жалобное, страдальческое мяуканье, и внимание Джисона тут же переключилось на источник шума. Сквозь плотную завесу дождя, листья и ветки, частично закрывающие обзор, Джисон видит дрожащий, насквозь промокший комочек темного меха, и его сердце замирает в груди. — Сачжа, — вздыхает он, и ноги сами несут его в сторону существа и его укрытия под одной из скамеек, не останавливаясь, пока он не оказывается достаточно близко, чтобы опуститься на колени рядом с дрожащим клубком, не заботясь о том, что грязь и мокрая земля могут испортить его пижаму. Стоя на коленях, под проливным дождем, чувствуя, как нос и щеки начинают деревенеть от холода, Джисон протягивает руку, на мгновение замирает, боясь спугнуть животное и подвергнуть опасности его и себя, а затем самым нежным прикосновением проводит пальцами по макушке, испытывая облегчение, когда животное не шарахается и не отпрыгивает, а в его огромных глазах, с расширенными зрачками, трепещут понимание и доверие. — Ох, бедняжка... — Джисон воркует, подтягивая зонтик поближе, чтобы создать барьер вокруг их тел, укрывая их от бури и создавая иллюзию тепла и безопасности. Без слов, с нежностью, рожденной странным сочетанием надежды и решимости, Джисон обхватывает свободной рукой задние лапы кота и осторожно берет удивительно послушное, не сопротивляющееся животное в свои руки, поднимаясь на ноги немного неуверенно, но достаточно твердо, чтобы избежать возможного падения. Оставшаяся часть пути домой — это шквал длинных, торопливых шагов и мириады мыслей и эмоций, бурлящих в его мозгу. Это смесь теплых, вызванных облегчением слез, скопившихся в уголках глаз, гордости за успешное воссоединение с котом и за то, что он отведет его в безопасное и сухое место, и скрытого чувства страха и беспокойства, грызущей тревоги на задворках сознания, побуждающей его спешить, бежать быстрее, все, что угодно, лишь бы уменьшить риск того, что бедное существо пострадает от серьезных последствий того воздействия, которое ему пришлось пережить. Джисон быстро нащупывает одной рукой ключи, молча благодаря себя за то, что не забыл положить их в карман, прежде чем выбежать из дома, и буквально на бегу распахивает дверь, оставляя мокрый зонт и снимая обувь у входа, а затем спешит внутрь. Жара одновременно желанная и невыносимая, влажная кожа и одежда впитывают ее как губка, а контраст температур заставляет зубы стучать, а все тело содрогаться. Сачжа прижимается к нему, несомненно, еще более уязвимый и чувствительный к внезапной перемене обстановки, и Джисон ускоряет шаг, следуя по знакомому пути к ванной комнате, не теряя ни секунды. Сбросив с себя мокрую куртку, он легко перекидывает ее через край ванны и тут же переключает свое внимание на то, чтобы усадить Сачжу на закрытую крышку унитаза и взять большое пушистое полотенце. Кот не предпринимает никаких попыток вырваться из его хватки и убежать, и Джисон отчаянно цепляется за этот факт, надеясь, что такое поведение было вызвано доверием Сачжи к нему, а не слабостью и истощением, вызванными бурей. — Ладно... — Джисон бормочет себе под нос, сглатывая комок в горле, и медленно, но, верно, продолжает двигаться, методично промакивая полотенцем промокшую шерсть, сначала макушку кота, затем ниже, к верхней части туловища, по животу и лапам, повторяя движения, пока ткань не становится слишком влажной, чтобы ее можно было использовать. — Еще несколько минут, обещаю, — продолжает он, обращаясь как к себе, так и к коту, который с тех пор, как попал к Джисону на руки, остается послушным и неподвижным, молча наблюдая за его работой теми же мудрыми, любопытными глазами, которые он так хорошо знал. — Ты молодец, Сачжа, ты такой храбрый. Как только похвала слетает с его уст, Сачжа наклоняет голову в сторону и тихонько ударяется носом о запястье Джисона, и это самый восхитительный жест, на который только может надеяться человек, а его глаза горят и щиплют от новой волны слез, которые он вынужден смаргивать, отчаянно пытаясь сохранить подобие самообладания перед Сачжей. Сделав несколько успокаивающих вдохов, он тянется к нижней полке шкафа и достает второе сухое полотенце, меняет его на промокшее и начинает процесс заново. В какой-то момент он сдается и снимает с себя толстовку и штаны, небрежно бросая их в ванну рядом с уже брошенной курткой, и достает комплект теплой и чистой одежды, продолжая следить за животным, которое теперь свернулось калачиком на крышке унитаза, вылизывая и чистя свой взъерошенный мех и выглядя куда более оживленным, чем раньше. — Эй, приятель... — Джисон осторожно протягивает руку и чешет за нежными ушками, не желая мешать коту и пугать его. — Что, если мы устроим тебя в моей уютной постели, пока я приму душ? Я буду очень быстр, обещаю. Логическая сторона его мозга советует дать коту немного пространства и, возможно, устроить для него небольшое гнездышко на диване, вместо того чтобы подвергать его чрезмерному воздействию всех этих новых раздражителей и внезапному всплеску эмоционального и физического тепла, и, если верить многочисленным образовательным статьям, которые он проштудировал во время своего последнего изучения психологии и здоровья кошек, эта идея кажется ему вполне разумной. И все же мысль о том, чтобы оставить Сачжу одного, даже на короткое время, заставляет желудок Джисона скручиваться и сжиматься в узлы. Мысль о том, что Сачжа проснется один в чужой квартире, без знакомого запаха или успокаивающего присутствия рядом, приводит его в ужас, и он, как самый большой лицемер на свете, игнорирует голос логики. Поэтому, стараясь не слишком задумываться о своем, возможно, неразумном решении, Джисон несет животное в спальню, забегает на кухню, чтобы взять миску и наполнить ее водой, оставляет ее у изножья кровати, а затем берет один из своих любимых пледов и формирует из него своеобразный кокон на матрасе, чтобы нежданный гость мог в него забраться. — Оставайся здесь и отдохни, хорошо? — бормочет он, почесывая пальцем под подбородком кота и наслаждаясь шершавым, похожим на наждачную бумагу языком, которым существо ласково проводит по его костяшкам, изображая кошачий поцелуй, ставший уже визитной карточкой Сачжи. — Я вернусь раньше, чем ты успеешь соскучиться. Душ был несколько поспешным, но, тем не менее, тщательным, и он выходит из кабинки, чувствуя себя чистым и свежим, наконец-то избавившись от густого запаха дождя, прилипшего к телу, и освободив свой разум от тяжелой, обременяющей грязи плохих мыслей и наихудших сценариев. Облачившись в удобные штаны и старую футболку, Джисон тратит несколько минут на то, чтобы высушить и как следует расчесать волосы: пряди слегка вьются на кончиках из-за влажности, но в остальном они мягкие и гладкие, а короткая передышка позволяет ему провести пальцами по лицу, охлаждая разгоряченную кожу щек и усталые глаза. Даже не верится, что прошел всего час, учитывая все, что произошло. Кажется, что прошла целая вечность с тех пор, как первые раскаты грома раскололи небо и нарушили спокойствие ночи, а воспоминания дня померкли и сменились отчаянным броском в бурю. Когда Джисон выходит из ванной, босыми ногами ступая по теплому паркету, а взглядом выискивая своего кошачьего друга, он обнаруживает, что сухой, но все еще немного взъерошенный пушистик крепко спит, его лапы слегка подергиваются, а шелковистый хвост с белым кончиком уютно лежит на груди. На мгновение он замирает на месте, не в силах оторвать взгляд от картины мира и спокойствия, которую являет собой животное, дремлющее среди плюшевых игрушек и уютно устроившееся в одеяле, словно ему там самое место. Как будто именно здесь он всегда должен был быть. Иногда, если он позволит своим мыслям пуститься в размышления, Джисон задумывается о том, закончилось бы все так, как закончилось, если бы он остался в офисе и работал сверхурочно в тот пятничный вечер, увидел бы он когда-нибудь Сачжу, если бы в тот вечер не заметил это милое создание, бродящее по пустынному парку. Однако его размышления никогда не бывают долгими, бесконечный цикл " а что если" и "если бы" постоянно напоминает ему, что причина, по которой их с Сачжей пути пересеклись, не имеет значения, больше не имеет. Важно лишь то, что они нашли друг друга, и их жизни каким-то образом необъяснимо и бесповоротно соединились, словно невидимая, неосязаемая, но нерушимая нить, навсегда связала их души воедино. Эта идея звучит нелепо, слишком причудливо, с несметным количеством штампов и клише, особенно если учесть, что Сачжа — всего лишь бездомный кот, к которому Джисон проявил необычный интерес. Но рядом нет никого, кто мог бы услышать глупые слова его внутренних размышлений, и нет никого, кто мог бы помешать ему улыбнуться самому себе, ласково и невозможно нежно, устремив взгляд на существо, которое сейчас оккупирует его матрас. Сглотнув подступившие к горлу эмоции, Джисон осторожно, легкими шажками, стараясь не потревожить сон существа, подходит к кровати и заползает на простыни, стараясь держаться на расстоянии, но все же достаточно близко, чтобы ощутить едва уловимое тепло, испускаемое комочком в форме Сачжи. В тот момент, когда его голова касается подушки, тело Джисона бессильно обмякает на кровати: усталость, которую он так отчаянно искал до начавшегося хаоса шторма, наконец настигает его. Он вымотан, измучен, мышцы болят, а веки слишком тяжелы, чтобы оставаться открытыми. Мир вокруг него становится все тусклее и тише, словно груз всего произошедшего и того, что на него обрушилось, лишает его сил и энергии, все глубже затягивая в гостеприимные объятия сна, которые становятся все крепче. Однако в дремотной дымке между сознанием и мирным сном, прежде чем дыхание выровняется, а тело отдастся во власть покоя, разливающегося по венам и оседающего в костях, Джисон смутно ощущает движение по матрасу рядом с головой, чувствует слабую тяжесть крошечного тела, которое подползает по простыням и прижимается ближе, пока не оказывается вплотную к нему. Теплый, нежный жар растекается по его лицу, а по щеке, по краю подбородка пробегает влажное, щекочущее ощущение. Несмотря на то, что Джисон борется с гостеприимными объятиями сна, ему удается наклонить голову и повернуться лицом к источнику этих ласк. Слабая, но искренняя улыбка искривляет его губы, когда он лениво моргает усталыми глазами и наслаждается видом прекрасного существа, застывшего в нескольких сантиметрах от его лица. — Хэй, — шепчет он, не сдерживая улыбки, когда Сачжа издает тихое, мягкое щебетание и ласково ударяется лбом о его подбородок, его маленький носик прижимается к его шее, щекотно и невыносимо приятно, а рука Джисона движется, кажется, сама по себе, осторожно протягивая пальцы, чтобы зарыться ими в густые пучки меха на спине Сачжи. — Я так рад, что с тобой все в порядке, Сачжа, — вздыхает он и тихонько хихикает, когда кот в ответ нежно лижет нижнюю часть его подбородок, словно пытаясь успокоить и облегчить его заботы, — Спасибо, что доверился мне. С каждой безмолвной секундой веки Джисона тяжелеют, и бороться с убаюкивающим сном становится все труднее. К счастью, Сачжа, похоже, чувствует, что внутри него идет борьба, потому что — как раз в тот момент, когда на него накатывает последняя волна дремоты — тот шевелится, придвигаясь еще ближе к Джисону и сворачивая свое легкое, крошечное тело прямо в изгибе его шеи и плеча, его маленькая голова идеально ложится в углубление ключицы, а его дыхание ровное и теплое на обнаженной коже Джисона. — Спокойной ночи, Сачжа, — шепчет Джисон, из последних сил дотягиваясь до одеяла и надежно укрывая им обоих, защищая их от внешней прохлады и погружая в свой собственный маленький мир, безопасный, спокойный и удивительно уютный. За окнами дождь все льет и льет, заливая город своими бесконечными потоками, а резкие разряды молний разрывают мрачные, свинцового цвета тучи пополам. В спальне, среди теней и ночной тишины, последнее, что фиксирует его угасающее сознание, — это тихий, низкий гул, вибрирующий на шее, и нежные лапы, перебирающие ткань его рубашки. И последней, окончательной мыслью Джисона перед тем, как его тело сдается, глаза закрываются, а дыхание выравнивается, становится внезапное осознание того, что Сачжа мурлычет. Впервые за время их странной, многообещающей, односторонне-словесной дружбы Сачжа мурлычет, громко, довольно и счастливо. Подсознательно уголки его губ поднимаются вверх, и во сне Джисон улыбается.+1
Когда Джисон медленно, неуклонно, почти неохотно покидает туманные, успокаивающие объятия сна, спустя несколько часов позднего субботнего утра, первое, что он замечает, — это почти полная, всеобъемлющая тишина, окружающая его. Ливень, обрушившийся на город предыдущей ночью, тот самый, что оставил здания мокрыми, а улицы — покрытыми глубокими лужами и заставил большинство горожан оставаться дома, теперь превратился в слабый моросящий дождь, жалкую имитацию того сильного натиска, которым он был всего несколько часов назад. Сквозь все еще закрытые шторы на окнах в комнату заглядывает несколько блуждающих солнечных лучей, теплых и желанных после холода и мрака прошедшей, пронизанной бурей ночи, и этих приятных, едва уловимых лучей света достаточно, чтобы вырвать Джисона из остатков сна. Ему требуется мгновение, чтобы открыть глаза, смахнуть с них пелену сна и сориентироваться в окружающей обстановке. Еще через мгновение он осознает, что по-прежнему лежит на спине, растянувшись среди подушек, укутанный в любимое зимнее одеяло и окруженный остатками уютного, тщательно сделанного им кокона. Однако по мере того, как его тело естественным образом потягивается, а скованность в суставах наконец ослабевает, внимание Джисона привлекает другая, куда более интригующая деталь и полностью поглощает его внимание. Как только конечности начинают оживать, просыпаются чувства и синапсы, а мысли еще не успевают до конца распутаться и вырваться из паутины усталости, которую ночные события сплели вокруг его сознания, Джисон начинает остро, отчетливо и совершенно точно ощущать на себе постороннюю тяжесть, практически навалившуюся на его грудь. Тяжесть, которая, учитывая тот факт, что единственным живым существом, живущим в данный момент под его крышей, кроме него самого, является его кошачий — и очень крошечный — гость, кажется гораздо более тяжелой и гораздо менее пушистой, чем должна быть. Медленно, очень медленно, словно боясь, что любое слишком резкое движение может сообщить тому, кто или что скрывается между складками одеял, что хозяин дома уже проснулся, Джисон заставляет свои конечности двигаться, не обращая внимания на легкую дрожь рук и бешеный стук сердца, когда его пальцы хватают мягкую, пушистую ткань, которая скрывает личность постельного партнера от него, и оттягивает слои, скрывающие тайну. Если Джисон доживет до того момента, когда сможет рассказать о событиях, разворачивающихся перед его растерянными глазами, он поклянется своей жизнью и душой, что в тот момент, когда его взгляд упал на копну растрепанных пепельных волос, казалось бы, бескрайние просторы молочно-белой кожи и — в течение кратчайших секунд — мелькнувшее нечто, слишком похожее на длинный, подергивающийся и пушистый пестрый хвост, он не закричал. Придушенный вопль, подавленный и пронизанный паникой, не вырывается из его горла и не разрушает мирную атмосферу, царящую в спальне. Совсем нет. Джисон скажет, что справился с шоком с изяществом и самообладанием, что его первая реакция на то, что голопопый незнакомец спит на нем и прижимается к его груди, была сдержанной и спокойной, что его мозг был поистине образцом логики и рациональности, работал на полную мощность и пришел к логическому выводу, преодолев первоначальное ошеломление, и он не отступит от своих показаний, попади он в ад или рай. Джисон скажет все вышеизложенное, даже если это будет наглая ложь, от и до. Потому что, как только он уловил расслабленное — и, по правде говоря, восхитительное — лицо, дремлющее на нем, и легкое, хрипловатое похрапывание, вырывающееся из пухлых губ и изящного носа незнакомца, его мозг словно замкнуло, и леденящий кровь страх запульсировал в жилах, выталкивая изо рта душераздирающий крик и запуская реакцию " бей и беги". Он понятия не имеет, как случилось то, что случилось дальше. Не в момент безумных беспорядочных движений его тела, подстегиваемого и направляемого инстинктивным ужасом и отчаянной потребностью бежать, и уж тем более не в тот момент, когда мир вокруг него превращается в беспорядочный клубок переплетенных конечностей, пронзительных криков и большого, сильного веса, внезапно пригвоздившего его мечущееся тело к матрасу и остановившего его хаотические движения. На какое-то мгновение Джисон искренне полагает, что, должно быть, снова потерял сознание, ударился головой о стену или раму кровати в своей безумной и откровенно бесплодной попытке спастись от неизвестного человекообразного существа, вторгшегося в его дом и в его постель, и погрузился в бредовый лихорадочный сон. На долю секунды все вокруг становится тихим и расплывчатым, и Джисон ждет, что его тело проснется, обливаясь холодным потом и с трудом восстанавливая дыхание, чтобы прийти в себя после того кошмара, который придумал его перегруженный мозг. Однако этот момент так и не наступает. Вместо этого, четкая и до мелочей реальная, пара ярких глаз, цвета жидкого меда, осторожно моргает и смотрит на него сверху. Странно знакомые мягкие омуты янтарных радужек, обрамленные длинными изогнутыми ресницами, и взъерошенные локоны волос. Мягкие серебристые волосы и четко очерченные изогнутые брови. Элегантное, угловатое лицо и изящный прямой нос. Острая, выдающаяся линия челюсти и скул, а также пухлые, мягкие губы, которые сейчас недовольно сжаты. Подтянутая, мускулистая грудь и талия, пара мощных рук, удерживающих тело Джисона в клетке и впивающихся в матрас по бокам от его головы, не давая незнакомцу упасть на замершего Джисона. А прямо за спиной неизвестного мужчины торчит и раскачивается красивый пушистый хвост, изогнутый в симпатичный изящный завиток и покрытый сверкающим серо-белым мехом. — Почему ты кричишь? Голос, более высокий, чем Джисон мог себе представить, но, тем не менее, четкий и властный, разрывает тягостную, удушливую тишину, окутывающую комнату, заставляя его затаить дыхание и расширить глаза. — Ч-что? — его собственный голос, звучащий, несомненно, более хрипло и дрожаще, чем ему хотелось бы, наконец вырывается изо рта, и спокойный вопрос не может скрыть тревогу и замешательство, переполняющие его. Если бы ситуация не была такой совершенно безумной, он бы поаплодировал себе за удивительное красноречие, учитывая обстоятельства. Незнакомец над ним на секунду замолкает, и выражение его красивых черт становится любопытно-оценивающим, а большие, необычные глаза сосредоточенно щурятся, внимательно осматривая Джисона. — Я спросил, почему ты кричишь, — повторяет он, но его речь звучит медленнее, а тон немного мягче, как будто он разговаривает с испуганным и глупым ребенком. Он продолжает, прежде чем Джисон успевает что-либо предпринять или ответить на этот не совсем вопрос. — Из-за тебя я чуть не упал с кровати. Едва заметный намек на надутость, окрасивший слова существа, почти заставляет Джисона разразиться недоверчивым смехом, если бы не реальность их положения или напряженный, пронизывающий взгляд янтарных глаз незнакомца, практически сверлящих дыру прямо в его черепе и заглядывающих прямо в мозг, которые буквально украли звук из его горла. — Т-ты... что... — Джисон пытается раз, затем второй, когда мужчина, возвышающийся над его телом, поднимает одну бровь и, кажется, наклоняет голову ближе, молча призывая его продолжать попытки. Сглотнув и направив в нужное русло праведный, естественный гнев, кипящий сейчас под кожей, Джисон наконец-то смог преодолеть страх и почти парализующий шок и заикаясь произнести первые слова обвинения. — Ты г-голый! Мельчайший излом серебристо-серых бровей мужчины становится еще заметнее, как и легкая растерянность в его голосе, когда он пожимает плечами и с легкостью отвечает: — Ну, да. Я всегда сплю голым. — Чт... что... — Джисон обрывает себя, ошеломленный отсутствием беспокойства в ответе существа, пренебрежительным тоном его слов и очевидным игнорированием того, что Джисон пытается донести до него. Язык кажется неприятно сухим и тяжелым во рту, и все же он собирает последнюю частицу своего храбрости и отваживается на самый дикий, самый вопиющий вопрос, застрявший в его горле. — Что... Какого черта ты делаешь в моей постели? И что ты, блядь, вообще такое?! Где мой чертов кот?! Один из вопросов, по-видимому, оказывается верным. Мужчина над ним моргает, медленно и отрешенно, его глаза странного цвета сужаются настолько, что превращаются почти в маленькие щелки, когда его внимание сосредотачивается на Джисоне, и внезапное понимание, кажется, осеняет его. — Твой кот..., — бормочет он, мышцы перекатываются под кожей рук, опирающихся на матрас у головы Джисона, и крошечные лучики света, проникающие сквозь закрытые шторы, мягко танцуют по его шелковистым волосам и подпрыгивают на длинных, густых пушистых волосках, украшающих его дергающийся хвост. — Сачжа прямо здесь, глупыш. Поначалу Джисон искренне задумывается, не ведет ли незнакомец себя так нелепо, просто чтобы позлить его. В конце концов, сейчас возможно все, и если есть вероятность, что каким-то образом, с помощью заклинания или черной магии, он оказался проклят или что-то в этом роде, то это вполне может стать его новой садистской реальностью. Однако, прежде чем его вероломный, пессимистичный мозг успевает впасть в очередную истерику, мужчина откидывается назад, усаживаясь на нижнюю часть бедер Джисона, и испускает — откровенно говоря, самый милый — самый раздраженный вздох, сопровождая его слабым закатыванием медово-карих глаз. — Смотри. В результате перемещения веса и смены положения Джисон обнаруживает, что лицо и тело незнакомца, до сих пор в основном находившиеся в тени, стали еще более четкими и открытыми. Тусклые лучи солнечного света, заливающие комнату, словно подсвечивают и целуют линию носа незнакомца и изгибы его груди, открывая взору Джисона все новые и новые части его тела, что кажется таким невероятно интимным. Что за хуйня? За одну долю секунды хвост, который до этого момента лениво покачивался за спиной собеседника, изящно закручивается по его левому боку, лаская молочную кожу бедра мужчины, и оказывается в поле зрения Джисона, прямо между их телами. — Мне нужно объяснять тебе подробно, Джисон-а? Тон голоса собеседника, то, как он произносит его имя — то, чего ни в коем случае не должен знать незнакомец, сидящий сверху, — заставляет Джисона оторвать взгляд от пушистого придатка. Бархатистый, мягкий, безошибочно игривый голос мужчины тут же возвращает его взгляд к изгибу губ и дразнящему наклону подбородка. — Потрогай его, убедись сам. Если бы эти слова прозвучали при других обстоятельствах, Джисон, возможно, почувствовал бы необходимость защитить свою честь, отрицать подтекст и бороться с приливом жара, мгновенно затопившим его щеки. Но так как нет ни одной вещи, которая помогла бы сделать этот опыт еще более странным, еще более причудливым, Джисон просто хмыкает и уступает, неохотно протягивая руку к теплому плюшевому хвосту, покоящемуся на его животе. Джисон почти ожидает, что невероятная ситуация станет еще более умопомрачительной и нелогичной. Может быть, незнакомец растворится в тумане, может быть, мир вокруг него разрушится и исчезнет, а может быть, он окажется в ловушке, где будет заперт в бесконечной петле кошмаров. Но кончики пальцев нащупывают гладкий пушистый мех, погружаются в мягкое тепло, и его мгновенно охватывает всепоглощающее, наэлектризованное чувство дежа-вю. Волна ярких воспоминаний проносится в его голове, вторгаясь в мысли. Прикосновение к шерстке своего нового кошачьего компаньона, когда Сачжа впервые позволил приблизиться к нему. Волнение и удивление, когда настороженный, недоверчивый маленький лев позволил Джисону подойти ближе, чтобы с каждым разом гладить его все больше и больше. Растущая привязанность, медленно расцветающая в его груди, потребность защитить и прижать к себе. Чистая, всепоглощающая гордость в его сердце, когда спустя всего несколько недель маленький зверек по собственной воле свернулся калачиком у него на коленях и прижался к нему. Это как открыть глаза после глубокого сна и осознать, что цвета и формы вокруг него все время были одинаковыми, только он не обращал на них должного внимания. Ощущение и осознание приходят вместе с уверенностью, истиной, которая проникает в сердце, оседает в венах и трепещет в душе. — Черт возьми, — выдыхает Джисон с трудом, едва слышно шепча от недоверия. Его партнер по постели наблюдает за ним понимающим взглядом теплых глаз и едва заметным намеком на самодовольную улыбку на губах. Его прекрасные глаза моргают, вяло, удовлетворенно и нежно, словно лев, пробуждающийся от долгого сна. — Привет, маленький человек. Дрожь пробегает по позвоночнику Джисона, от корней волос до поджатых пальцев ног. Медленно, осторожно его рука движется, скользя вверх и в сторону от хвоста незнакомца, поднимаясь и минуя его живот и грудь. И вот уже рука касается щеки его собеседника, ладонь обхватывает острый угол челюсти, а кончики пальцев погружаются в мягкие пряди на затылке. Большой палец Джисона проводит по высокой скуле, и серебристоволосый мужчина наклоняется к его ладони, издавая тихое довольное мычание. — Сачжа, — бормочет Джисон, и в горле у него щекочет от желания продолжить. — Почему ты никогда не говорил мне? Несмотря на то, что Сачжа до сих пор держался весьма отстранено и беззаботно, на скромный вопрос Джисона он заметно сдувается, низко опускает голову и отводит взгляд в сторону, выглядя почти пристыженным. — Я знаю, — говорит существо искренне раскаивающимся тоном и выглядит почти смущенным, — Я... я хотел тебе рассказать, в конце концов. Но, прежде чем сделать это, я должен был убедиться, что могу доверять тебе, что ты не сойдешь с ума. Существование моего вида... так долго держалось в секрете, а люди, как оказалось, не слишком хорошо реагируют, когда сталкиваются с вещами, которые выходят за рамки их привычной "нормы". Он делает небольшую паузу, его красивые, выразительные глаза возвращаются к лицу Джисона, его длинные и элегантные ресницы трепещут на яблочках щек, пока он проверяет реакцию собеседника. Когда он замечает, что Джисон смотрит на него, но в его глазах нет явного осуждения, хмурое выражение его лица становится намного мягче и нежнее, а в глубине его золотистого взгляда просыпается сдержанная, но одновременно неистовая эмоция. — Честно говоря... ты первый человек, которому я позволил увидеть эту сторону себя. От искренности и уязвимости, с которыми были произнесены эти слова, у Джисона перехватывает дыхание, словно удар под дых, как физический, так и эмоциональный. Он делает дрожащий выдох, сглатывая настойчивый комок в горле и мириады вопросов и сомнений, которые так и норовят вырваться наружу. В конце концов только один побеждает остальные, проскальзывая мимо его губ искренним, нежным шепотом: — Как твое настоящее имя? Это занимает мгновение, которое затягивается, Сачжа опускает подбородок и просто смотрит на Джисона, словно не в силах понять его реакцию, и в его глазах появляется нотка ошеломленного неверия. В конце концов, яркие, расплавленные лужи жидкого янтаря, смотрят прямо ему в душу, словно проделывают дыру прямо в измученном существе Джисона. Пока они, наконец, не жмурятся и уголки глаз не приподнимаются вверх, а губы не обнажают ряды жемчужно-белых зубов и острых клыков, медленно превращаясь в ослепительную улыбку, озаряющую лицо и глаза, как чистый солнечный свет. — Минхо... Ли Минхо. И впервые с тех пор, как все произошло в это утро, Джисон обнаруживает, что сияет в ответ, беззаботный и свободный. Впервые, вся его душа светится, раскрывается, а счастье переливается, как разлитая акварель, и он чувствует, как нити судьбы плетутся, обрамляя пространство в тонкий золотистый оттенок и деликатно разрывая его мир на части, кусочек за кусочком, только чтобы снова соединить его заново, в еще более грандиозную конструкцию, гораздо более прекрасную, чем прежде. Может быть, он слишком торопится, может быть, он слишком глубоко вникает во все, видит слишком много там, где, возможно, ничего нет. Возможно, впервые в жизни он решает не волноваться, не колебаться и просто сделать прыжок веры. — Что ж... приятно познакомиться, Минхо. Задыхающийся от восторга смех звенит в воздухе, такой до боли родной, несмотря на то что принадлежит человеку, который до сегодняшнего дня был ему совершенно незнаком. Через секунду на верхнюю часть тела Джисона опускается новая тяжесть, приятно теплая, успокаивающая и надежная, прижимающая их грудные клетки друг к другу, хвост Минхо огибает и закручивается вокруг изгиба его бедра, а кончик его носа прикасается к коже шеи Джисона, где голова Минхо так естественно вписывается в ее изгиб. Объятия неожиданно приземляют, успокаивают, словно бальзам на запутавшееся, дико бьющееся сердце. Это похоже на то, словно он, наконец-то, отыскал дорогу домой и обнаружил, что она была рядом и ждала его все это время. — Приятно познакомиться, Джисон.