Все.

Ночь опускалась очень медленно, словно мороженое таяло на солнце, стекая по ладони ребенка. Антон почти не дышал, телефон упал на пол - случайно выскользнул из вспотевших ладоней. Под Тошиным окном в четыре часа утра, по идеии, никто не должен был стоять. Никто не должен был кидать ему камни в стекло, никто не должен был улыбаться, как придурок, и уж точно этот кто - то не должен был сжимать в руках ущербный букет цветов с ближайшей городской клумбы. И всегда, на любое невозможное событие найдется исключение, найдется тот самый кто - то, ломающий сознание, здравый смысл и чужое сердце. И этим кем - то всегда был Саша. Саша Собакин, полнейший идиот, наркоман, конченый шутник - так ещё и педик впридачу. И если бы только мама Антона узнала, что к ним домой все это время ходила такая сомнительная персона, она, наверное, заперла бы Антона дома, отобрала телефон и компьютер, запретила знакомиться и с кем то дружить. Если бы она только знала, что её сын никогда не приведет в дом красивую девушку, с которой позже обручится... Если бы она только знала, чем занимается её сын последнее время и ради кого убивает свои последние нервные клетки. Антон распахнул окно и высунулся на половину, в одной футболке, растрепанный, сонный, помятый как черт из табакерки. Ему было плевать. Плевать на свой вид, плевать на все, что было вокруг - он даже не обратил внимание на дикий холод расцветающей улицы - посреди которой стоял этот угашеный хер. - Саша! Антон кричал - хотя, скорее, орал - так громко, как только мог. Он даже не заботился о том, что родительское окно - соседнее, и оно всегда открыто по ночам, и родители, возможно, вот вот проснуться... - Саша, ты придурок! Заорал он ещё громче, бросаясь к двери своей скудной спальни. Пулей вылетев в коридор, Антон, падая и хватаясь за стены, побежал в прихожую. Ему казалось, что это все - не более чем сон. Мгновение - и Антон проснется на изрисованной лавке - поднимется на ватных ногах и продолжит искать Собакина по подъездам и моргам. Это не может быть реальностью, нет. Антон уже отчаялся, он чувствовал, что Саша уже не вернется, не улыбнется своей дебильной улыбкой, не достучится до Антона, не нарвет какой - то травы (благо, не наркотической) и не вы творит очередную глупость... И Антон, рыдая, ударял себя по лицу, вновь и вновь, сбегая по лестнице вниз и хватаясь за перила, что бы не упасть от быстрого бега. Тяжелая подъездная дверь распахнулась. Антон, в чем мать родила, выбежал из подъезда в пижаме и тапочках, переступил порог и застыл, не зная, что говорить. Это он. Это он, Саша, живой, здоровый по мере своей возможности, улыбающийся, настоящий... Тоша понял, что плачет. Слезы обжигали ещё теплые щеки, ветер залезал под футболку и крал Тошины всхлипы, унося их далеко - далеко, где больше никто их не сможет услышать. - Тоша... Но Антон не слушал. Он не желал его слушать. Он просто хотел убедиться в том, что это не сон, который на утро разобьёт его побитое сердце. Саша сделал всего лишь шаг - а Антон тут же бросился на него - обнял, прижал к себе, схватился за знакомую кофту и зарыдал - так громко, что даже Гречка в квартире проснулась и вылезла из под дивана, сонно моргая и озираясь по сторонам. - Саша... Господи, я тебя ненавижу, слышишь? Ненавижу, ненавижу, ненавижу, ненавижу! Антон лепетал, плакал, прижимался к Саше и дрожал как кошачьи усы - он напоминал ребенка, который увидел маму после первого дня в детском саду - и никак не мог её отпустить. Саша в свою очередь обнимал Антона и молчал. Казалось, он был готов выслушать и принять в себя все, что накопилось у Тоши за последнее время - и, быть может, даже получить по лицу, если у Антона хватит сил хотя бы поднять руку и сжать её в кулак - что уж там говорить об ударе... - А еще ты козел.. И мразь! И предатель! И щучий пенис! И... И... Тоша твердил все это на протяжении минут пяти, а Саша все так же молчал, словно бездушная кукла. Точно ли не сон? Или же самый худший кошмар в Тошиной жизни... - И я тебя не прощу, ты меня понял?! Истерика наконец то пошла на спад, и Антон почувствовал уличный холод, почувствовал, как дрожат руки и не почувствовал собственных ног, которые занемели, пока держали трясущееся тело на себе в ужасный холод и ветер. Тоша нехотя отлепился от Саши, что бы взглянуть в его наркоманские, бесстыжие глаза. - Ты... Ты... Тоша вновь задрожал, ноги подкосились, глаза наполнились очередными слезами, которые ещё не успели покинуть его тело спустя стольких бессоных дней и ночей, которые он потратил на расследование. Сколько он его искал? Через что прошёл? И, самое главное, ради чего? Ради того, что бы этот придурок сейчас стоял тут и молчал как рыба? А стоило ли оно того... Ну конечно же да, в каком то понимании этого слова. - Ты такой придурок, Собакин... Все еще беззвучный Саша потянулся к чужим опухшим глазам ладонью, желая смахнуть горячие слезы с возлюбленных глаз. Антон отстранился от прикосновений, и Саша отпрянул, замирая так же, как и время для этих двоих. Они стояли молча, два влюбленных придурка, и оба не знали, что сейчас говорить. Сколько минуло часов? А может, прошла всего лишь минута? Или вообще целые сутки... Антон уже перестал понимать. Но одно было понятно им обоим без лишних фраз и диалогов - Саше завтра не жить. - Я тебя ненавижу. Снова повторил Антон, собирая в ладонях всю злость и сжимая их в кулаки. Следуящая стадия таблицы встречи своего друга-наркомана после кражи наркотиков, побега от реальности и нелепого признания в смятой записке: гнев. - Пропал без вести... Наркоман. Сраный педик. Урод! Ты ни о ком больше не думаешь! Никого кроме себя не видишь! Все знали. Даже те, о ком не знал я. Ты шёл к кому угодно... Ты был где угодно. Но нигде не было меня... А ты продолжал молчать, как последняя мразь! - Тоша... - Замолчи! Антон не знал, кричит он сейчас или шепчет. Все смешалось, и он понял, что теряет последние силы. - Пидорас... Я тебя ненавижу, слышишь? Ненавижу! Оставалось несколько жалких минут до того, как Тоша упал бы на асфальт без сознания. Антон отдал руководство сердцу, высказал все, нарыдался и сейчас, наконец успокоившись, пришел к последней стадии таблицы встречи друга-наркомана после его тупого побега от проблем и любви - к нежности. Тоша вцепился в Сашины щеки, целуя его так трепетно и долго, как только вообще мог в это морозное утро. Если это сон, то пускай Антон прямо сейчас умрет на какой нибудь лавке и останется во сне навсегда, с тем, кого не хотел видеть и кого не хотел отпускать больше никогда в своей жизни... Собакин не шевелился. Тоша думал, что он сейчас рассыпется, исчезнет, улетит вслед за Тошиными всхлипами, и окажется, что Антон целует мусорный бак вместо Сашиных проколотых губ. Хотя... Разницы почти никакой. Антон не знал сколько прошло времени до того, как он отстранился, взглянул в Сашины ахуевающие глаза - и упал без сознания куда - то на землю - хотя на деле оказался в чужих любимых руках. Утро гуляло по тихим улицам и стучало в гигантские медные трубы. Тоша лежал на Сашиной груди и прижимался к нему словно котенок, постоянно бормоча себе что - то под нос. Собакин улавливал только слова: "Ненавижу", " Придурок", "Искал", " Сутки " И, самое заветное, Тошино: "Люблю". От последнего Спла всегда улыбался, бережно прижимая дрожащее тело к своей испачканной кофте. Конечно, ближе к обеду, когда Антон все таки откроет глаза и оценит ситуацию в трезвом ключе, Саша умрет под бесконечным потоком ругательств и слов. Но это потом. А пока Тоша медленно засыпал на груди наркомана, укутанный во все, что Собакин нашел в пределах Тошиной спальни. - Я тебя так ненавижу, Саша... Но так сильно люблю - сил моих нет.. Прошептал Антон, и, наконец то, уснул - впервые за долгое время не наедине с тревогой и страхом - хотя Саша недалеко ушёл от подобных кличек... Все после обеда... Все утром.... Все... ... Все.