«Спутник»
Знакомо. Он цепляется за это ощущение и, не дожидаясь коллегу, осторожно толкает дверь. Откуда-то знает, что она открывается внутрь. Проходит в просторный зал, легкомысленно бросает створку, едва не пришибив ею нагнавшего его парня. Внутри маленький космос: на иссиня-черном полу начерчены тонкие линии орбит, круглые столики на них — планеты. Вместо звезды в центре зала блестящий серебром пьедестал с прекрасным белым роялем. Кай мечтает сыграть на таком, но одергивает себя, робко жмется ко входу, не понимая, что делать дальше. Кем он вообще работает? Как назло, из хозяйственного помещения показывается какой-то недовольный мужчина, еще больше надавливая на расшатанные нервы. — Простите, мы сейчас закры… А, это вы, — голос работника теплеет на несколько градусов, лицо озаряется. — Вас так быстро выписали? Кай прячет руки в карман толстовки, зримо становится меньше. Ему некомфортно, он не знает, что нужно сказать, как обратиться к незнакомцу. К счастью, коллега берет инициативу на себя. — Да, но пока отходим от сотрясения, так что на работу только через пару недель вернемся, — обезоруживающе улыбается он. — Бездельники, — мужчина беззлобно смеется в ответ, — не спешите, вы здесь здоровыми нужны. Он исчезает так же внезапно, как появился. Кай выдыхает, косится на коллегу. Осознает, что и его имени не знает, но почему-то не боится обратиться. Чувствует странное безотчетное доверие, будто человек с таким — бережным ко всему сущему — взглядом не умеет делать больно. Медлит недолго, прежде чем спросить: — Почему ты не сказал ему? — А зачем? Чтобы тебя обступили с расспросами? Память все равно скоро вернется. Кай не знает, правильно ли умалчивать, но точно не готов к вопросам. Ему странно сейчас — и уютно, будто бывал в этом зале сотни раз, и неловко, словно ему не место здесь. А где тогда его место? — Не хочешь подойти к роялю? — поразительно чутко спрашивает коллега, и Кай перестает бесцельно слоняться по залу, двигаться по орбитам, вновь возвращается взглядом к инструменту. Рояль почти сияет в его глазах. — А можно? — зачем-то уточняет, хотя в вопросе уже был ответ. — Только тебе и можно, — коллега совершенно очаровательно улыбается. Ямочки на щеках, глаза смеются… Каю ведь всегда кажутся привлекательными те, кто разрешает поиграть на рояле? Он сходит с орбиты, запрыгивает на пьедестал к своей звезде. Робко тянет руку к обнаженным клавишам. Проскальзывает пальцем по белому глянцу, давит наугад. Рояль звучит капризно — скучал — и Кай наигрывает на нем будто бы случайную импровизацию, но руки помнят ее так хорошо, что опережают сознание на полсекунды. Клавиши безликие, но такие родные, будто его кисти только для них и были созданы. Не сдержавшись, он опускается на банкетку и играет всерьез, позволяя рукам вести свое дурацкое забывчивое сознание. Тишина космоса заполняется звуками, и в это мгновение, наполненное отдачей клавиш и музыкой, Кай на своем месте. Слова рвутся из него на волю, и он позволяет им струиться, поет знакомую неведомую песню.«Мои долгие скитания подходят к концу, наконец-то подходят к концу.»
Осекается, когда нужные слова не приходят, когда пустота в мыслях начинает давить. Тогда из глубины зала доносится голос. Кай оборачивается через плечо, его ведет не столько слух, сколько телесная память. Он делал так много, очень много раз. Вспоминает, как вечер за вечером видел вереницу лиц, сам всегда был здесь — на пьедестале. Изо дня в день играл, забывался, терялся где-то в себе, но обязательно спохватывался и смотрел куда-то через плечо, вдаль, на пятую линию орбиты. Как сейчас. Его взор направлен на одинокий столик, за которым сидит коллега и продолжает его песню, глядя куда-то вверх, на бездонную синеву потолка, покрытую незажженными звездами.«О, мой спутник. Это судьба, я наконец-то нашел тебя.»
Дежавю. Все это не впервые. И Кай вновь находит нить, решается петь дальше, ведь они одни во вселенной. Обернувшись еще раз, сталкивается взглядом с коллегой, его блестящими глазами и непривычно опечаленным лицом. В огромном зале они наедине, и это ощущается странно интимно, будто между ними десять не метров, а сантиметров. Кай отводит взгляд первым и вдруг сбивается с ритма. Останавливается, задерживает пальцы на клавишах, но… Просто опускает руки вниз. Этот миг единения все равно не мог длиться вечно. — Я часто играю ее? — спрашивает он, скользя пальцами и взглядом по клавиатуре. В ответ тихий смех и хриплый голос: — Каждый чертов раз. Кай зачем-то смеется вместе с ним, и откуда-то из глубин всплывает не воспоминание даже, а осколок вывода. Знание, что этот парень всегда такой, что садится подальше, но слушает внимательнее всех и быстро стирает слезу, думая, что никто не заметит. Такой плакса. Помогает, принимает, чувствует его музыку. «Кто же ты такой?» Он больше не оборачивается, спрыгивает с пьедестала и устремляется к монитору официантов в глубине, чтобы проверить реальность, поверить в нее. Обрывки воспоминаний ведут его к неприметному шкафчику под монитором, в котором обнаруживается целый ворох бейджей. Он судорожно расталкивает их, ища свой, но натыкаясь на чужие. Вместе с именами в голове мелькают смутно знакомые образы и наконец:«Хюнин Кай, пианист»
Кай выдыхает с облегчением — дежавю не свело его с ума. Он действительно зарабатывает своей игрой, да еще и на таком шикарном инструменте! Осталось узнать, как ему удалось оказаться в моменте, о котором раньше получалось только мечтать. Кай сжимает драгоценный бейдж в руке, но все равно невзначай перебирает оставшиеся, будто бы и не интересуясь, пока не натыкается на:«Чхве Субин, менеджер»
И образ в мыслях всплывает такой отличный от того, что был с ним в одной палате, сидел за дальним столиком. Оказывается, он обычно зачесывает волосы назад и носит изящные костюмы. «Субин» — имя на языке теплом прокатывается, дежавю твердит, что Кай произносил его уже сотню раз. Парочку даже получается вспомнить. — Субин? — на пробу спрашивает он. — Что такое? — тотчас откликается коллега и поднимается с места. И Кай понимает, что чего-то не хватает: на языке «Субин», в мыслях остается «хен». Они остаются пообедать на кухне ресторана. Ютятся в уголке за металлической тумбой, заменяющей им стол. Поваров еще нет, так что парни обедают наспех приготовленным рапокки, рядом зазывно тлеет паром жареная курочка. Кай жадно ест, пока фрагменты воспоминаний смешиваются в сознании, подрагивают, прорезают окружающую реальность контрастом. Обычно они едят уже в костюмах, вокруг грохот и звон, пар, звучный голос шеф-повара. Сейчас — тишина, прерываемая только хлюпаньем лапши в соусе. Не страшно посадить пятно на манжету, челка не липнет ко лбу от влажности, Субин, смеясь, не поправляет ее. Вместо этого он деловито отыскивает подходящий кусочек курицы и… протягивает ему? Кай чувствует себя странно, не совсем понимая, как между ними принято, но послушно открывает рот. Курочка и правда вкусная, но Субин так близко, что не смотреть невозможно, это отвлекает — острота бледнеет на языке. Исподтишка разглядывая, Кай замечает у него под челкой, чуть выше виска, отклеивающийся пластырь. Рефлекторно тянется поправить, словно по привычке. Субин все так же уминает токпокки, но в последнее мгновение бездумно льнет к его пальцам, выпрашивая прикосновение. Кай замирает, и тот, уловив перемену, поднимает на него вопросительный взгляд, а потом вдруг розовеет, видимо, осознав свой поступок. Отводит глаза, прячет лицо в паре от горячего рапокки. Кай невольно улыбается, позабыв о смущении: Субин кажется таким уязвимым сейчас, мягким, очаровательно прелестным. От его черт сложно оторвать взгляд, и он уверен — Чхве тоже мог стать звездой, но почему-то предпочел остаться спутником. Кажется, с коллегой ему даже слишком повезло. Когда они выходят из ресторана, солнце еще и не думает заходить. Оба неловко мнутся, не понимая, остаться или расстаться, пока Субин не решается: — Мы частенько забегаем в караоке после работы. Может, там у тебя тоже получится ощутить дежавю? Кай соглашается, не скрывая радости — после игры и еды в знакомой обстановке ему ощутимо легче. В конце концов, даже если в памяти так и останутся провалы, он все еще работает в классном месте, и у него есть замечательный коллега, успешно заменивший ему всех близких на это долгое сегодня. Настроение улучшается. — А что я обычно выбираю? — больше в шутку спрашивает он, пока они обустраиваются в маленьком зале за закрытой дверью. Субин отвечает мгновенно, даже не задумавшись: — В такие дни — Price Tag. Еще Sk8ter Boi частенько. В первый миг Каю неловко, во второй — очень тепло. Субин знает о нем удивительно много для простого коллеги. Кажется, до забвения он всерьез считал его другом? Было ли это взаимно? Кай очень хочет помнить о нем хоть что-то глубоко личное, верить, что не бездумно растрепал ему все о себе, что у них были разговоры душа к душе, такие, что остаются под кожей. Но ему доступно только настоящее, так что он воспринимает изо всех сил, впитывает чужой образ, как губка — от музыкального вкуса до мелких привычек. Субин же расслабленно садится рядом, не догадываясь, как пристально его изучают, наговаривает в поиск «ONF — Moscow Moscow». Предлагает ему микрофон, но Кай не хочет петь сейчас, хочет обратиться в слух, узнать о нем больше. Коллега пожимает плечами и поет первые строки, его язык заплетается, когда добирается до слов на русском. И…«В тот момент, когда мы встретились взглядами Скажи, почему это показалось таким знакомым? Возможно, очень давно на нас наложили заклинание, которое отняло нашу память.»
…Кай пропадает где-то между строк. Потому что его фальцет из другой вселенной, потому что ему так нужна эта песня прямо сейчас. Она заканчивается слишком быстро, но Субин продолжает другой, в какой-то момент и его втягивает, тогда они поют вместе, усиливая голоса друг друга, гармонизируя, поддерживая. Весь его знакомый мир сжимается вокруг одного Чхве Субина. Тот поет очень усердно, и Каю, кажется, хочется… поцеловать его за старания? Эта мысль промелькивает в сознании ветреным мотыльком, но перед глазами предстает как наяву. Моментальный кадр, на котором Кай придвигается ближе, настойчиво отводит руку с микрофоном — мешается — и целует Субина. Робко, впервые, едва коснувшись, так, что все чувства немеют от трепета. В голове мечется спасительная чушь, готовая сорваться на язык: «Ох, я не имел в виду ничего такого, просто рот у тебя красивый, губы пересохли, и вообще я всегда с друзьями так здороваюсь». Этот выдуманный миг такой живой, настоящий, яркий, что кажется реальным. Воспоминанием почти. Кай вскакивает и набрасывает капюшон на дурную голову, коря разыгравшееся воображение. Субин удивленно смотрит на него, пока на фоне мелькают строки очередной песни, тихо звучит музыка. — Субин-хен, — вырывается само собой, — думаю, нам пора. Тот кивает, будто бы сожалея — или это снова проделки разгоряченного сознания? Коллега вызывается проводить его, напоминает адрес, они тревожно делят на двоих заднее сидение такси, и почему-то оно ощущается тесным, словно все пространство вокруг заполнено Субином. Каю уютно с ним, как в теплых объятиях, но он хочет ощутить их по-настоящему, так что на прощание тянется обнять, будто бы в благодарность за помощь с воспоминаниями. Получает свое, сминает чужую толстовку, чтобы уловить хотя бы толику жара тела. Быстро отстраняется, сохраняя границы. Субин не удерживает его. — Увидимся на работе! — Кай сбегает, прячет руки в карманы. — Ага, — Субин с улыбкой машет ему вслед. Дежавю мягко ведет к лифту, к этажу, к квартире, но едва Кай переступает порог, воспоминания захлестывают его потоком. Сложно удержаться на ногах, он приваливается к стене. Его дом, его жизнь, белизна в воспоминаниях, все наполнено Субином. Воспоминания проматываются как кинолента. Первая любовь. Первый поцелуй. Первый секс. Все был он. Всегда только он. Кай счастлив и немного взбешен. Нетерпелив и отчаян. Вихрем проносится по квартире, сбивая углы, рывком снимает трубку запыленного стационарного телефона, набирает номер, который знает наизусть. Гудки. Треск. Он не ждет приветствия, нападает сразу: — Почему ты не сказал? В трубке тихий смех, моросящий дождь и улыбка. — Хотел, чтобы ты влюбился в меня снова. Выдох. Вдох. Вздох. Кай чувствует, как уголки рта ползут вверх, опускает голову в пол, смеясь, чувствуя себя побежденным. — Возвращайся домой.