Протяни мне руку 2: Духи Леса

      Обливаясь потом, Рома нёсся обратно к своему складу. Казалось, что после допроса этот день уже не может быть более безумным, но потом позвонил Антон, и Рома понял, что всё только начинается. Дела были совсем плохи. Антон говорил бессвязно и невпопад, половину его слов Рома просто не понял. Его надо было увезти. Не важно куда, но дело было катастрофической срочности. Тоха ждал его возле станции “Аэропорт”, до которой со склада Ромы было около часа езды. Ему нужна была машина.       Проклиная всё на свете, Пятифанов бежал к единственной тачке, к которой у него был хоть какой-то доступ. В его груди горела непреклонная уверенность, — что бы ни случилось, он достанет эту машину и заберёт Антона. Спасёт его.       Серебристая "газель" была всё так же припаркована у входа на склад. Сергей сидел на ящиках с апельсинами возле рампы и насвистывал под нос какую-то мелодию. Никого больше рядом не было.       — Ромыч! — увидев Пятифанова, Серёжа поднялся с насеста, разминая затёкшие мышцы. — Ты куда убегал? Домой, просраться после их визита? Я, кстати, так и не понял, зачем эти обмудки приезжали, Рауф тоже вахуе. О чём вы там наедине с этим пидором шушукались?       Рома скривил губы в приязненной улыбке, больше похожей на оскал.       — Ничего серьёзного, — ответил Рома, прикладывая нечеловеческие усилия, чтобы не выдать охвативший его мандраж. — Это было по поводу моего прошлого в посёлке. Ну, я говорил тебе, что там творилась всякая дичь.       Глаза Серого округлились, светлые брови удивлённо поползли вверх.       — Так это по твою душу приезжали?       — Ага. Слушай, Серёг, — Рома безразлично огляделся по сторонам. — У меня тут поручение важное, нужна твоя тачила.       — Чё, бля? — Серый нахмурился, пристально вглядываясь в Рому.       — Это задание от Рауфа, — Рома произнёс его имя, слегка поморщившись. — Нужно отвезти один груз кое-кому. Он сказал, чтобы лично я это сделал. Так что давай ключи.       — Рауф? Тебе? Пиздёж. Наглый пиздёж.       — Он сказал — это срочно. Иди и спроси у него, если хочешь, — рявкнул Рома. Ему нельзя было терять ни минуты лишнего времени. Он представил, как Антон прячется где-то в кустах, и в любой момент его могут схватить мусора. От этой мысли по венам расползалась жгучая ярость, и даже бугры мышц, заходившие у Серёжи под майкой, больше не пугали.       — Да ты охуел, — опешил Серёжа. — Рауф, сука, в своем кабинете нажрался и спит. А ты даже водить не умеешь. Что ты мне заливаешь тут, Ромыч?!       Пятифанов покосился вниз, на маленький холмик, выпирающий у Сергея из кармана. Ключи от машины.       — Зачем тебе тачка? — на губах Сергея проступила снисходительная ухмылка. — Признавайся, друзей покатать захотел?       Он наклонил свою массивную шею вниз, потянувшись за сигаретами. Не осознавая своих действий, Рома подхватил лежащий на земле булыжник, которым они обычно подпирали дверь, и в ту же секунду, вкладывая в руку всю силу, всю ненависть и злобу, накопленную за год работы на складе, ударил Серёже прямо в лицо. Молнией в голове вспыхнуло воспоминание. Душный, прокуренный воздух подсобки, тошнотворная громкая музыка, сочащаяся из щели в двери, рваный диван. Рома был вдребезги пьяным и даже не чувствовал боль. Всё, что он чувствовал и видел, — тяжелое тело Серого, наваливающегося на него сверху. И хитрые, налитые кровью глаза Рауфа, наблюдающего со стороны и ожидающего своей очереди.       На глазах проступили слёзы. Рома бил, ничего перед собой не видя. В ушах стояли звон ломающихся костей, булькающие стоны Серёжи, чавканье кровавой каши под булыжником.       — Ненавижу, — трясясь, шептал Рома, — ненавижу, ненавижу, ненавижу.       Он очнулся, когда могучее тело, упавшее мешком на складской пол, больше не шевелилось. Не издавало звуков. Проморгавшись, Пятифанов растерянно уставился на густые, будто джем, стекающие с рыжих прядей паутинки. Кровавые брызги были повсюду. Белая майка Сергея промокла, прилипая к торсу. Апельсины, на которых он восседал ещё пять минут назад, перепачкались морковно-алой жижей. Стены ненавистного склада окропились кровью, будто здесь безумный мясник перемалывал фарш. На Серого смотреть не хотелось. Половина его лица была раздроблена до кости, единственный уцелевший глаз лопнул и стекал прозрачной жидкостью вниз.       — Блять, — всхлипнул Рома, уставившись на свои перепачканные руки и олимпийку.       Словно в тумане, он залез Серёже в карман и вытащил связку ключей от “Газели”. Повинуясь какой-то бредовой агонии, он рванул наверх, в кабинет Рауфа. Его манил сейф, в котором должно было быть немало денег. Если им с Антоном придётся уехать, то деньги им понадобятся.       В кресле, будто жирный боров, храпел Рауф. Рядом валялась выдутая досуха бутылка из-под армянского коньяка. В кабинете стоял густой запах спирта и выкуренного косяка. Лицо Ромы непроизвольно содрогнулось от отвращения. Если бы его босс сейчас проснулся, Пятифанов не мог гарантировать, что не сделал бы с ним того же самого, что сделал только что со своим бессменным напарником.       Рома знал, что на Серёгиной связке ключей был тот ключик, который открывал маленький сейф за креслом Рауфа. Подбирая ключи один за другим, он покрылся лихорадочным потом, от которого ему стало нестерпимо жарко.       — Хрррр, — хрюкнул спящий Рауф. — Билять, чапалах!       Наконец Рома нашёл нужный ключ. Дверь сейфа со скрипом отворилась, открывая содержимое таинственного чёрного ящика.       Там лежали пакеты, много пакетов с бурым и серым порошком, банка разноцветных таблеток, запечатаные конверты, похожие на тот, что Рома когда-то принёс в свой первый день на этом складе. Но Пятифанова это не интересовало. Самым важным для него была замотанная резинкой стопка пятитысячных купюр. Не пересчитывая деньги, Рома засунул их в карман спортивных штанов и кинулся прочь к двери.       Тело Серёжи лежало в той же позе, под ним растекалась багровая лужа. Тяжелый запах крови заполнил ноздри. Переступив тело бывшего напарника, Рома выдвинулся во двор. Запрыгнув в машину, он пару раз крутанул стартёр, как всегда делал Сергей. Под рёв мотора он кинул прощальный взгляд на рампу.       Выворачивая руль, Рома покинул склад. Пальцы дрожали, а в глазах всё ещё стояли слёзы. Возможно, Серёжа был не самым плохим человеком на свете, и, возможно, он не заслуживал такой участи. Но ему не повезло. “Прости меня, мама, — прошептал Рома. — Спасти Антона — вот, чего мне бы хотелось сделать перед смертью. В конце концов, он однажды не дал мне умереть, спас меня там, в посёлке, зимой, когда меня пырнул этот урод… И смотри, где теперь я оказался”.       Выехав на шумную магистраль, Рома осознал, что без понятия, как ехать до нужной станции. Вечерело, поток машин сгущался, образуя пробку.       — Блять, быстрее, мразь, — цедил он себе под нос, когда перед ним в очередной раз замигали красные фары. Казалось, что прошла уже целая вечность, а он даже не приблизился к Антону. Окровавленная олимпийка валялась на соседнем кресле, в маленьком зеркале сверху Рома видел свое отражение: взлохмаченный ублюдок с запёкшимися кровяными корками на лице. Сжимая руль, Рома заметил, что его ладони были стёрты в мясо, на костяшках зияли раны. Единственным ориентиром в огромном незнакомом мегаполисе была бумажная карта, которую Серёга всегда хранил у себя в бардачке. Мысленно наметив свой маршрут, Рома старался не думать о том, что, возможно, он едет совсем не туда.       На очередной многоуровневой развилке он заметил указатель на “Аэропорт”. Пытаясь вспомнить немногие правила дорожного движения, которые он знал, Рома соображал, какую полосу ему нужно выбрать, чтобы не сбиться с пути. Его не беспокоили ни сигналившие ему водители мимо проезжавших машин, ни количество пересечённых сплошных. Мутный туман кружил ему голову, оставляя в голове только мысли об Антоне.       Любой патрульный ГАИшник сразу бы всё понял, лишь взглянув на лихорадочное лицо парня на водительском кресле. Но на счастье Ромы ни одной милицейской машины ему не встретилось.       Когда солнце почти село за горизонт, Рома высадился во дворах близ нужной станции. По телефону Антон сказал, что будет ждать его где-то в кустах, за гаражами возле детской площадки. Но никакой детской площадки Рома не видел. Липкая паника начинала наваливаться на его шею тяжелым хомутом. “Блядская Москва, чёрт её дери, сука, нихуя не понятно, — бубнил Рома, стараясь успокоить себя. — Где я, блядь?!”       Стараясь не вызывать подозрений, он быстрым шагом огибал жилой массив и вскоре вышел к какой-то площадке. На ней было немноголюдно. Пара детей веселились в песочнице, на скамейке сидели бабки, Рома не смотрел на них, но буквально спиной ощущал на себе их едкие взгляды.       — Тоха, — позвал он сквозь зубы. — Где ты, блять, Тоха?       Обогнув панельную пятиэтажку, Рома заметил заброшенные гаражи. На улице сгущался вечер, холодало. Где-то вдалеке гремела милицейская сирена. Рома в три прыжка оказался возле гаражей и заглянул внутрь.       — Тоха!       В грязи, среди битых бутылок, в смердящем ссаниной углу сидел бледный парень.       — Ты правда приехал? — хрипло произнёс он.       — Приехал! — гаркнул Рома, ощущая смутное желание разреветься. Он протянул ему мозолистую руку, и Антон вцепился в неё, будто в спасательный круг.       Пятифанов потащил Антона к “Газели”, оставляя все расспросы на потом. Уши резала ментовская сирена. “За нами едут”, — в этом Пятифанов даже не сомневался.       Только когда дверь машины захлопнулась за ними, а мотор заурчал, готовый в путь, Рома смог выдохнуть.              — Что с тобой стряслось?! — спросил Пятифанов. Антон был в одних трусах и майке. В заляпанных чей-то кровью трусах и майке.              — А с тобой? — Антон вытаращил свои седые глаза, разглядывая перепачканную олимпийку и разбросанные по салону купюры.       — Я подумал, нам нужны будут деньги.       — Ты опять кого-то ограбил?..       Рома промолчал, переваривая в голове недавние воспоминания. Сейчас мандраж отпустил его, к горлу подступила тошнота. Говорить о том, что он сотворил со своим коллегой, а по совместительству бывшим недопарнем, не хотелось.              — Лучше расскажи, что ты наделал? — Рома бросил быстрый взгляд на Петрова, стараясь не отвлекаться от дороги. Они мчались куда-то по направлению в Химки. Петров опустил взгляд и сдавленно всхлипнул.       — Они убили её.       — Кого?       — Блять, да там… Там вообще лютая история, — Антон ошалело выпучил глаза. Таким сумасшедшим Рома его еще никогда не видел. — Я не знаю, поверишь ты мне или нет, не знаю. Но я их видел: зайца, волка. У них рожи, как у тех масок. Я не знаю, может, я сошёл с ума? Может, я её убил? Или они её убили? Её просто разорвали на куски, оторвали ей ноги, голову оторвали. Ты же тоже их видел в посёлке? — Антон вцепился ему в плечи. — Блять! Ты их видел?       Рома неприятно поёжился, по спине прошёлся холодок. Антон будто и впрямь сошёл с ума.       — Видел, да. Но они… — он прокашлялся, не веря, что снова говорит о них, — они никогда не были зайцами или волками. Они выглядели, как… Ну, как… Блять, не знаю, как объяснить. Как люди, которые превратились в ёбанные деревья. У них длинные руки, аж до самого пола, с жуткими когтями. И они чёрные… Со злыми желтыми глазами.       В салоне машины будто стало тише, звуки улицы исчезли. Рома тяжело сглотнул.       — Не знаю, — прошептал Антон, — я видел именно Зайца. И Волка. Они уже давно меня преследуют. Кажется, будто я схожу с ума. Господи, я схожу с ума! — Антон взвыл и закрыл лицо руками. — А мне никто не верит! Я и сам себе не верю! Они сожрали её при мне, на моих глазах. Они издевались надо мной, им было смешно. Сука! Никто не поверит мне. Все подумают, что это сделал я. А что скажет моя семья? — Антон заплакал. Из светло-серых глаз катились крупные слёзы. — Мне нельзя возвращаться домой. Нам нужно вернуться в посёлок.       — Чего? — от вида ревущего Антона сердце Ромы неприятно тянуло. — Тоха… Не ссы, никто не поверит, что ты смог бы так поступить. Тем более, твоя семья. Ты же хороший парень.       Антон икнул, во все глаза уставившись на Рому.       — Думаешь? — с надеждой спросил он. — А что, если… Что, если это я её убил, Рома?       — Кого убил-то? — брови Пятифанова треугольником сдвинулись к переносице.       — Люси, — тихо ответил Антон. — Мы с ней после больницы поехали к ней. Мы выпили немного вина, кажется, а потом я уснул. Мы вместе уснули и видели один сон, хотя, может быть, это был только мой сон. А потом я проснулся, а её уже не было, точнее была, но лучше бы не было. Лучше бы совсем не так.       — Это твоя… девушка?       Рома знал, что не хотел задавать этот вопрос. Ему вообще не хотелось слышать ничего про новых знакомых Антона. Он вспомнил ту девушку с хвостиками, заставившую его выбежать из больницы. В груди кольнуло чем-то острым от осознания того, что Антон с ней спал.       — Нет, — Антон сжался в маленький комок. — Она любила другого. А я её любил. А может, и не любил. Рома, Рома, никаких чудовищ же не существует, это ведь всё я!       — Существуют! — злобно выкрикнул Рома. — Ещё как! Что у нас, что у вас в Москве вашей, пидорской. Ещё как существуют. Я их видел, ты видел, тот ебанутый мент, Громов, тоже видел. Катюха, наверное, тоже видела. И дружок твой, Глебасик, видел. С какого хуя все решили, что если Гагарин в космос летал, то истории про стрыг — это хуйня?       В голове Ромы закипала ненависть, он ещё крепче вцепился в руль.       Тело Антона обмякло, он тяжело вздохнул и заплакал. Рома пытался не обращать внимания, но чувствовал, что должен сказать что-то ещё. Ситуация, в которую они попали, казалась ему настолько неправдоподобной, что он не мог убедить даже себя в собственной правоте.       — Слушай, — продолжил Рома, — если кто тут и есть сумасшедший, то это я. А ты — нет. И я тебе говорил всегда, всегда, что эта хуйня — это не просто хуйня, это всё не бабкины сказки. Даже если ты сошёл с ума, то сам подумай, как ты мог убить девчонку? В плане, эээ… Она бы сопротивлялась, царапалась бы, кусалась. А на тебе, вроде бы, следов никаких нету. Это так менты говорят, что жертва всегда оставляет какую-нибудь хуйнюшку на теле насильника, и это, типа, улика. Вот ты посмотри на себя…       Антон перестал плакать и принялся тщательно осматривать свои руки. Одним махом он скинул с себя майку, разглядывая своё стройное тело. Рома бессознательно косил глаза, не пытаясь найти никаких улик. Ему было просто интересно, как Антон изменился за полтора года.       На вид он стал немного шире, кубики пресса проглядывались так же чётко, как раньше. Заглядевшись на Антона, Рома проехал съезд с шоссе.       — Блять, — выругался он на самого себя. — У нас бензин кончается.       — Никаких следов не вижу, — Антон пропустил реплику Ромы мимо ушей. — А ты глянь, не видишь?       — Не вижу! Нету там ничего. Только одежда у тебя вся в крови…       — В крови! — дёрганно кивнул Антон. — Надо снять всё, может, там что-то есть…       Прежде чем Рома успел открыть рот, чтобы ответить, Антон скинул с себя трусы. Его член оказался маленьким, вжавшимся в пах от испуга кроликом. Он всё так же брил себя там, что неприятно насторожило Пятифанова.       “Для кого он там бреется, блять?”       — Знаешь, мне хотелось бы, чтобы это было правдой, — пробормотал Петров, натягивая трусы и майку обратно. — Что это всё — не я, а они. И что я их не придумал. Никогда бы не подумал, что буду хотеть этого. Но если это всё правда, — он судорожно сглотнул, — то я даже не знаю, что мне делать…       — Муравью хуй приделать, — Рома попытался разрядить излишне напряжённую обстановку. — Валить надо и пошустрее.       Антон свернулся в кресле калачиком, как маленький котёнок. Струи вечернего воздуха просачивались в окно, обдувая его хрустальное тело. Кровь на его майке и трусах успела засохнуть и теперь напоминала обычную грязь. Больше всего на свете Роме хотелось отмыть его и накормить, а потом уложить в тёплую постель… С трудом оторвав свой взгляд, он начал прокручивать в голове события этого дня.       — Когда мы с Серым… Ну, этот чел, которого ты видел со мной в больнице, мой коллега, вернулись на склад, там нас ждал какой-то дутый мент, до пизды важный, приехал аж на ебейшем мерине, с охраной. Сразу моя жопа почуяла, что это не к добру. Так и оказалось, он, сука, начал резину тянуть, хуйню какую-то рассказывал, а потом как выдал! Блять! Он всё знает, про меня, тебя, Бяшу, Мохнаткина. Знает, что мы сделали, блять! Сказал, что это ему нужно для книги, ага. И свалил куда-то, зачем? Но я сразу понял, что нужно рвать когти, пока жопу не порвали.       — Его не Дмитрием случайно звали? — спросил Антон.       — Да, как-то так.       Антон невесело рассмеялся, снимая с лица очки.              — Это её отец. Девушки, которую они сожрали. Я был у неё в гостях перед тем, как Глеб оказался в больничке. Этот мент тогда и виду не подал, что знает меня. А я его почти сразу узнал. Помнишь, в тот день, когда ты улетал, в аэропорту в Печоре? Он был там. Представился журналистом. Но мне сразу показалось это странным.              — Не помню, — память отзывалась болью, когда Рома пытался в ней рыться. — Пиздец, странно. Ничего не понимаю. Как ты с его дочерью тогда познакомился?       — Нас Полина познакомила, — Антон снова истерично рассмеялся. — А я знал! Знал, что это не к добру. Но, сука, думал, что это — паранойя. А она всё знала тоже. С самого начала. У неё дома картина висела про нас с тобой. В тот вечер, когда мы… Мы там были в масках этих… Волка и Зайца.       — Да, этот мент тоже что-то такое мне рассказывал… Бред какой-то.       Антон согласно закивал.       — Он мне еще дал какой-то журнал почитать, пиздец, а там — Дыркин. Статью написал, сука, — Рома заскрипел зубами. — Про какое-то говно, уже не помню. К успеху пришёл, в общем.       — Дыркин?! — на лице Антона застыло недоумение.       — Да. Да там не важно, какая-то чушь про посёлок, мол он там в пятом поколении уже живёт, или что-то такое. Тоже мне повод для гордости, мы тоже там, блять, уже сто лет живём. Только нас в газетах не печатают. Короче, когда этот мент уехал, я втопил домой. А потом твой звонок, и, в общем… Мне пришлось нарыть нам тачку.       Роме отчаянно хотелось курить, но он не мог отцепиться от руля. Его липкие от пота ладони намертво вросли в баранку.       — Я нарыл нам тачку, — подытожил Рома. — И немного денег. Мне тоже нужно съёбываться как и тебе, так что… Всё по плану, ёбта. Значит так, — скомандовал Рома по-хозяйски. — Нам нужно уехать отсюда максимально далеко, остановимся в каком-нибудь отеле, а потом сменим тачку. Уедем в другой город, а может, и в другую страну, сделаем чужие паспорта…       — Отеле? — Антон выгнул бесцветную бровь. — Ты меня видел? А себя?       — Блять, ну тогда не знаю. Бенза осталось, хуй знает, что этот датчик показывает?       Рома стукнул рукой по приборной панели, но стрелка, указывающая на минимальный уровень бензина, не дёрнулась вверх.       Вдоль магистрали зажигались огни, на город спустилась ночь.       — Нам нужно вернуться в посёлок, — требовательно заявил Антон.       — Я туда ни ногой, — рявкнул Пятифанов. — Ты что, ебанулся? Нас же ждать там будут!       — Звери сказали! Не знаю зачем, но… Если я туда не вернусь, они сожрут всю мою семью.       — До Сыни ехать чёртову вечность, — вздохнул Рома. — Я даже не знаю, где мы вообще. И куда я нахуй еду, — Он высунул голову в окно, как будто это помогло бы ему определить их месторасположение. — Ебеня какие-то.       — Тогда, может быть, вернуться? — тихо предложил Антон. — Я один мог бы вернуться, я хотел бы рассказать всё отцу Люси, может быть, он поймёт.       — Поймёт? — Рома начал злиться ещё сильнее. — Он же мент, или не мент, а вообще кагэбэшник. Где ты видел добрых кагэбэшников? Он тебя либо сам застрелит, либо на пожизненное отправит в тайгу к террористам.       В салоне повисла мрачная тишина. В голове Рома лихорадочно перебирал варианты отступления, но все они были один тупее другого. Сбежать от важного копа, наверняка имевшего серьёзных друзей, казалось невозможным. А Антона преследовали ещё и мистические звери. Им, должно быть, было вообще пофигу на любую конспирацию.       — Можем прожить счастливо хотя бы чуть-чуть, — сам себе прошептал Рома. — Мы столькое упустили.       — Чего? — Антон вспрянул от накатившей на него дремоты.       — Ничего, жди здесь, я что-нибудь придумаю, — Рома припарковал “Газель” на глухой улице с малоэтажными старыми домами.

      ***

      Глядя на исчезающую в темноте спину Пятифанова, Антон поёжился. Спасаясь от холода, он накинул на ноги его олимпийку, пропахшую ванильным дымом. Это был запах Ромы. На секунду Антон прикрыл глаза, вдохнув его полной грудью. Этот запах напомнил ему обо всём плохом и хорошем, о том, что было до этого безумного вечера. “Почему я сошёл с ума именно сегодня? — жалость к самому себе сдавила его горло удушающей хваткой. — Почему я вообще сошёл с ума?”       Единственным человеком, не утратившим веру в Антона, оставался Рома. Он так горячо пытался убедить его в том, что Заяц и Волк — не плод его фантазий, а персонажи из какой-то древней легенды, что Антон почти поверил.       Выглянув в окно, он увидел грязную, скудно освещённую одиноким фонарём улицу с мирными пятиэтажками, жители которых наверняка и не в курсе, что совсем рядом с ними находится сумасшедший. “А что, если он ушёл, чтобы позвонить ментам?” — шальная мысль мелькнула так быстро, что Антон не успел за неё зацепиться. С улицы донёсся лай бродячих собак.       Антон зарылся глубже в кресло, сдавленно всхлипнув. Перед глазами стояла жуткая картина, которая являлась к нему каждый раз, стоило ему прикрыть веки. Оторванная нога, заляпанный кровью багетный потолок, стеклянные застывшие глаза. Звериные чавкающие морды. Он ещё раз взглянул на свои ладони, пытаясь заметить на них какой-нибудь след: порез, укус, может быть, царапину, но ничего не увидел. Его руки были заляпаны её кровью.       Люси могла жить ещё долгой и счастливой жизнью, могла быть стать великой художницей или пианисткой, могла бы стать кем угодно, только не их обедом. И не жертвой сумасшедшего маньяка. Это было несправедливо. Антон как наяву слышал мелодию, что исполняла Люси на рояле в тот день, когда он познакомился с её отцом. Звук увлекал его, звал куда-то в глубины подсознания. “Трансперсональный опыт…”       “Она не могла залезть мне в голову, — подумал Антон. — Это ведь невозможно!”       — А злые духи, приходящие по ночам, — это возможно? — ехидно прошептал невидимый собеседник.       — Нет, — вслух ответил Антон. — Но если это была правда, то и про сон тоже!       — Все хотят залезть тебе в голову, Антон. А что, если у тебя там есть что-то такое… Что-то вроде защитной реакции, сигнализации, злой собаки, которая реагирует на вторжение.       — Блять!       Антон схватил себя за уши, пытаясь перестать думать об этом. До боли зажмурив глаза, он обхватил себя за плечи, перенаправляя поток своих мыслей в другое русло.       “Пирожки, блины, картины, блять, думай о чём-то другом!”       Антон подскочил на месте от завибрировшего в кармане мобильника. “Как я мог про это забыть?!” На экране высветился номер матери. С тяжелым сердцем Антон разломал серебристую раскладушку напополам и вышвырнул в кусты через приоткрытое окно. Предварительно изъятую сим-карту он раскрошил на несколько частей.       Мысли о том, что он не успел попрощаться с матерью и сестрой, сдавили его желудок плотоядной змеей. Антон нетерпеливо выглянул в окно. “Ну где ты ходишь?” Он остро чувствовал, что не может оставаться один. Чёрные мысли поглощали его разум, как чёрная дыра, погружали в беспросветный омут депрессии. Увидев в блёклом свете фар знакомую фигуру, он шумно выдохнул.       Пятифанов распахнул дверь “Газели” и заглянул внутрь. В его глазах мелькнул безумный огонёк.       — Пойдём. Я нашёл нам, где перекантоваться.       Антон выскочил из салона, неловко обхватив себя руками.       — А почему ты без одежды? — вдруг спросил Рома, когда они двинулись мимо пятиэтажек вглубь частного сектора. Маленький район напоминал деревню. Вместо ровной дороги — хлюпкая грязь под ногами после недавнего дождя. Чем дальше они шли, тем более недружелюбным становилось окружение. Искусственных источников освещения не осталось вовсе, из-за деревянных заборов выглядывали рычащие морды дворовых собак. Шлёпая босыми ногами по холодной грязище, Антон неожиданно ощутил всю накопившуюся за день усталость.       — Не помню, — соврал Петров. Но это было не совсем ложью. Он действительно не мог вспомнить ни единого события после того, как зашёл к Люси в гости. Но мог предположить.       Рома привёл его к маленькому покосившемуся домику, окружённому дырявым забором из будто бы найденных на помойке досок. В окошке прямо напротив них горел жёлтый свет.       — Я нашёл какого-то деда, он согласился пустить нас переночевать, — хрипло сказал Рома. — Только мне кажется, что он ебанутый какой-то.       Смутное чувство тревоги усилилось, когда Антон подошёл к порогу дома.       — Ты уверен, что это — хорошая идея?       — А хуле нет? Я ему заплачу за еду, за кровать. Я жрать хочу — пиздец. И спать хочу, от нервов как будто постарел лет на десять.       Ветхая деревянная дверь отворилась с неприятным скрипом, и они оказались в пыльном предбаннике. Хозяином дома оказался невысокий старичок с пушистой белоснежной бородой, одетый в старую фланелевую рубаху и затёртые хэбэшные штаны с вытянутыми коленками.       — Ну, ребята, — дедушка улыбнулся, демонстрируя беззубый рот, — от кого бежите?       — От бандитов, — дерзко ответил Рома. — Разборки у нас были в Москве, но ты, отец, не пугайся. Мы тебя не тронем, я тебе заплачу, как обещал. У тебя пожрать-то есть?       — Есть поесть! Ага, пойдёмте! — старик отвёл их на кухню.       Заваленный грязный посудой стол и грязная раковина не вызывали у Антона никакого аппетита, но Роме, кажется, было всё равно.       — И есть ли у вас одежда какая-нибудь? — добавил Пятифанов.       — Есть, есть, — дедушка по-козлиному закивал. — Всё есть! Одежда есть, еда есть, жизнь у нас вообще — не беда.       Ещё раз осмотрев хозяина дома, Антон попытался убедить себя в том, что всё абсолютно нормально. Этот дом ничем не отличался от миллиона таких же грязных и унылых халуп по всей стране. “Наверняка он концы с концами сводит на пенсии, — Петров взглянул на свои посиневшие от холода грязные ступни. — Есть ли у него тут горячая вода?”       Рома сразу же, по-хозяйски, уселся за стол, отодвинув грязную посуду в сторону. Он сделал это так естественно, будто для него было совсем обычном делом ужинать в таких условиях. Откинув в сторону бесполезные размышления, Антон присел рядом с ним.       — Сейчас, сейчас, — дедушка поднял с плиты ещё тёплую кастрюлю, от которой пахло чем-то мясным. — Вот у меня тут супчиик! Только тарелки бы найти, ох, а все тарелки грязные у меня.       — А жена у вас есть? — решил поддержать беседу Антон.       — Померла, — дедушка повернулся к Антону и внимательно осмотрел парня своими светло-голубыми глазами. — У меня все умерли. Жена умерла, сын тоже умер, дочка уехала к мужу, тоже умерла, не пишет мне письма, все меня бросили.       — Жизнь — такая дрянь, — Рома достал из кармана сигарету. — Не возражаешь, отец, если покурю здесь?       Дед отрицательно затряс головой, разливая бульон по новым тарелкам. Посчитав это за знак согласия, Рома закурил.       Жижей из кастрюли оказался обычный куриный суп, правда, овощей в нём было заметно больше, чем курицы. Густые пятна жира и неаккуратно нарезанные овощи вызывали у Антона смесь жалости и отвращения. Приступать к приёму пищи ему не хотелось. Однако сидевший рядом Ромка накинулся на еду, как обычно, с неудержимым волчьим аппетитом. Повинуясь возникшему коллективно-бессознательному чувству, Антон взялся за ложку и начал есть суп.       — Вкусный суп, правда? — дедушка присел напротив, сверля Антона своими голубыми глазами. — Ням-ням!       Кусочек моркови застрял у Антона в горле, отчего он едва не задохнулся. Еда вывалилась из его рта обратно в тарелку. Он хотел схватить ложку и попытаться использовать её для самозащиты, но его остановил Рома.       — Ты чего? — спросил он, удивлённо поднимая брови.       Антон не мог объяснить ему. Даже если бы рядом не было этого чудного старикашки, он не смог бы. Зарождающееся чувство голода было задушено на корню. Антон встал из-за стола и неловко отряхнулся, избегая смотреть в сторону хозяина.       — Антоха, — Рома повысил голос. — Ты куда? Ты не будешь есть?       — Я не могу, — промямлил Антон. — Не могу это есть.       — А! — дедушка шлёпнул себя рукой по лбу. — Невкусный суп! А я знал, не умеешь — не берись. Я варить супы не мастер, я макароны пожарить хотел, бутерброды, а супы жена моя варила, да только умерла она.       — Нормальный суп, — Рома устало качнул головой. — Только жирноватый сильно. А где у тебя одежда?        — Пойдём, пойдём, пойдём, — дедушка весело вскочил со стула и пригласил парней последовать за ним в комнату.        Гостиная выглядела заметно лучше, чем кухня. По крайней мере, здесь не было грязной посуды. Диван, на котором, скорее всего, спал хозяин дома, был заеден клопами до белёсых проплешин. Антон сразу же решил, что ни за что не ляжет на него.       Пробежавшись глазами по заваленным хламом шкафам, он заметил картину с шестируким львом, поедающим людей. По голове Антона будто полоснули лезвием, он точно помнил, что уже видел где-то эту картину, но не мог вспомнить, где.        Ещё больше вопросов вызывало то, что рядом с этой картиной расположилась бесстыдно неприкрытая свастика из шести элементов. Присмотревшись к содержимому шкафов повнимательнее, Антон понял, что внутри них не просто старый никому не нужный хлам. Внутри был целый мир.        Причудливые вещи, вроде фигурок из чёрного дерева и бесформенных оригами, очень органично сочетались с пустыми бутылками из-под водки и нераспечатанными советскими сервизами.        “Тьфу, блядь, — мысленно сплюнул Антон. — Я что, совсем уже того?”       — Вот, ребята, — дедушка вытащил из шкафа вельветовые брюки и фиолетовую льняную рубаху. — Костюмчик! Мой сынок в нём ходил, а потом его в Чечню забрали и голову ему там отрезали.        — Странный прикид, — Рома недовольно прицокнул языком. — Слишком заметный. А другой рубашки нет?        — Есть! — дед достал пару изъеденных молью фланелевых рубашек в клетку. — Только вот беда, пожрали их.        — Ладно, — зелёные глаза Ромы наконец остановились на Антоне. — Примеришь?        Антону захотелось кричать во всю глотку. Он не понимал, как Рома может не замечать происходящей вокруг катавасии. “Сейчас бы схватить его за руку и побежать отсюда”, — Антон подошёл к Роме поближе, стараясь не смотреть на застывшего в метре от него дедушку.        — На вот, — Рома воспринял его шаги как готовность к примерке. — Ещё нужна обувь. А то вишь, ноги, наверн, поранил.        — Обувь, обувь! — из ниоткуда в руках деда появились начищенные до блеска туфли с чёрными длинными носками. Слишком чистые туфли для этого дома. — Это первый муж моей доченьки носил, на свадьбу один раз всего надел. А потом умер. Топором его зарубили.        Повинуясь ситуации, Антон скинул с себя окровавленную майку и натянул себя рубаху, а затем и штаны. Осмотрев себя в зеркале, он подумал, что выглядит, как пациент сумасшедшего дома.        “А может, я уже в этом доме? Может, все вокруг просто санитары!”       — Надо бы помыться, — Рома продолжал хозяйничать. — Горячая вода есть?        — Лучше! Баня есть, — дед снова показал Антону свой беззубый рот. — Сейчас растоплю, а вы обождите минут пять-десять-пятнадцать!        Пружинистой козлиной походкой дедушка выскочил из комнаты на улицу. Антон присел на диван, чувствуя, что запас прочности его ног подходит к концу. Рома пристроился рядом с ним. Спокойный, внимательный, уверенный. Будто бы он точно знал, что им нужно делать.        — Странный он какой-то, да? — Рома усмехнулся и покрутил пальцем у виска. — Спать будем вполглаза.        — Мне кажется, он знает, что я сделал, — Антон схватил Рому за руку, остро нуждаясь в хоть каком-то тепле. Его спина ходила ходуном от внезапно накатившей слабости.        — Он нихера не знает, — фыркнул Рома. — Блаженный он какой-то, истории у него ебанутые, совсем, как у дяди Васи… у которого Бяха буханку брал, помнишь?        — Посмотри, — слабеющей рукой Антон указал на картину в шкафу. — Видишь? Это какая-то индийская хрень, а рядом с ней свастика. А ещё вон — фигурки. Он не алкаш! Алкаш бы всё пропил, а этот…       — Фашист! — злобно оборвал Антона Рома. — Думаешь, на бабки его кинуть нужно? Я тоже так думаю. Этот пидорас, может, у немцев полицаем был!        Антон почувствовал, что Рома будто бы разговаривает с кем-то другим. Этот “другой” сидел на его месте, захватив его тело, сжав Ромину руку. Он притворялся, что всё хорошо, и Рома отвечал ему тем же.        С немым ужасом Антон представил себя запертым в своем же собственном теле. Он ясно видел, что больше не сможет управлять ни голосом, ни телом, не сможет подать никакого знака, чтобы Рома его услышал. Прижавшись к груди Пятифанова, Антон заплакал.        — Ты чего? — тихо ответил Рома, обнимая его свободной рукой. — Всё в порядке будет.        “Ничего не будет в порядке, — беззвучно кричал Антон. — Ничего уже не в порядке и не будет, никогда, никогда”.        — Слушай, — шершавая ладонь Ромы приятно массировала его голову, — ты можешь меня за дурака считать или за совсем дебила, но я думаю, что не просто так люди всегда нашего леса боялись. Поколениями боялись, бля, не дураки же люди? Бабка моя чёрта видела однажды, рассказывала мне, как он выглядит. Он высокий такой и худой, на человека вроде похож, но не похож, а скорее на собаку, колени назад выгнуты. Но морда, как у упыря, и когти сантиметров двадцать. Он рычит, фыркает и, если побежит за тобой, то даже на машине не уедешь. Так я точно такого же видел, зуб даю, видел. Бабка моя видела, я видел, ты видел. Может, и ещё кто-то тоже, тот пидорас, Громов, тоже что-то видел…       — Он же ебанутый был, — от плавных движений Ромы Антон понемногу успокаивался.        — Кто это сказал? Он нам ебанутым казался, потому что мы не верили. Ты не верил, а я вот, — Рома замялся, — я вот поверил. Тогда, в катакомбах, я поверил ведь. Я думал о том, что выбора у нас нет. Что тебе убить меня нужно, и готов уже был, понимаешь. Я чувствовал в нём какую-то… хуйню, и я чёртей тех видел… И слышал!        — Пистолет у него был, вот ты и обосрался. А всё остальное — просто фантазия, у страха глаза велики. Он был просто ебанутый, и я тоже такой стал, — Антон тихо шмыгнул носом. — В психушку мне надо. На принудительное лечение.        — Блять! Никого в этих дурках не лечат. Там только таблетками пичкают, от которых в дебила превращаешься. Ты столько лет живёшь, а ещё не понял? Тюрьма не исправляет — она калечит. Дурка не лечит, — она калечит. А жизнь не учит, она просто молча ебёт.        —  В задницу? — вдруг спросил Антон.        Рома смутился и заметно покраснел.        — А как по-другому? Конечно, в задницу. И без вазелина.        Дверь комнаты шумно распахнулась, отчего Антон непроизвольно дёрнулся вверх и случайно ударил Рому головой в подбородок. Вернувшийся дедушка был ещё веселее, чем раньше. До безумия весёлый.        — Баньку растопил-растопил, — сообщил он, нетерпеливо потирая руки. — Давайте быстрее, пока самый жар!               Вслед за дедушкой парни проделали короткий путь от дома до бани в одних трусах. Оказавшись в тепле, Антон сразу же расслабился.       — Во напарило-то, — сказал Рома, усмехнувшись. — Надеюсь, этот старый пидорас за нами не пойдёт?       Антон согласно кивнул и присел на деревянную лавку.       — Трусы надо снять, — сказал Рома, опустив глаза в пол. — Кто ж в бане в трусах моется?       “Действительно, — подумал Антон. — В бане совершенно нормально сидеть без трусов”.       Да и скинуть его испачканные в заскорузлой крови трусы было бы настоящим наслаждением. Но Рома его опередил.       Его небольшой и толстый член был всё так же покрыт чёрными жесткими волосками. Оголившись, Антон зачерпнул ладонями воду из большой дубовой катки и ополоснул разгорячённое лицо.       — Кто ж так моется? — наморщился Рома. — Давай я тебя побрызгаю. Блять, а мыло-то тут есть?       — Вон, — сказал Антон, заметив валявшееся под скамейкой мыло. — На полу валяется.       Рома нагнулся за мылом, выставив вперёд свои упругие, поджарые ягодицы.       — Сейчас мы тебя натрём. Натрём, блять, натрём.       Антон вернулся на скамейку, приготовившись к тому, что его сейчас будут мыть. Если бы этой водой можно было смыть весь прошедший день…       — Хороша вода, — взбодрился Рома. — Заебись вода, да, Антоха?       Голое тело Пятифанова заволокло густыми облаками пара. Антон видел только его ухмыляющиеся зелёные глаза.       — Вода, как вода, — вяло ответил Антон. — И всё-таки этот дед всё знает.       — А давай, я его отпизжу? Засунем ему в жопу паяльник, и он во всём расколется?       Рома ходил туда-сюда по душному помещению бани.       — Блять, я как ту свастику увидел, мне аж ебло ему зачистить захотелось. Такой старый, а фашист. Наверное, из тех старых фашистов, с которыми ещё деды воевали. Надо ему точно ебло начистить.       — Да перестань ты мельтешить, — Антону не хотелось слушать тот бред, который нёс Пятифанов. Тепло бани грело его уставшие суставы, и он чувствовал, что только в тишине может обрести хоть какой-то покой. Словно поняв желания своего друга, Рома молча схватился за мыло и принялся энергично, но осторожно, натирать Антона. Грубые пальцы Пятифанова действовали необычайно тактично, особенно, когда дело касалось интимных зон. Он превратил кусок мыла в один огромный сгусток белой пены, покрывшей всё тело Антона. Он натёр его подмышки, грудь, ноги, шею, голову, но как будто бы не решался приступить к тому, что было между ног. Но так показалось только на первый взгляд.       Закончив натирать пятки, Рома сразу же начал намыливать член Антона. По его лицу, красному от жара бани, было тяжело понять, смущается он или нет. Антон не хотел, чтобы он смущался. Он смотрел, как Рома трудится над его телом, представляя, что это не его тело, а просто какое-то тело. От сильных движений его рук кровь прилила к члену, и Антону захотелось, чтобы Рома взял его в руки.       — Ух, бля, — только и сказал Рома, рассматривая вставший член.       Антон откинулся назад, предоставляя своему другу сделать выбор самостоятельно. На самом деле, вне зависимости от того, что выбрал бы Рома, он бы в нём не разочаровался. Он не хотел принуждать Рому к каким-то действиям против его воли.       — Фух, — сказал Рома, вставая с колен. — Ну, теперь и мне нужно намылиться.       — Хочешь, я…       — Не, не, — Рома суетливо махнул рукой, — я сам намылюсь. А ты устал, посиди, отдохни.       Сквозь белую дымку Антон молча наблюдал за тем, как Рома натирает своё тело. Он похудел. Килограмм на десять, наверное. Хотя, казалось бы, куда уже меньше? Его стройность превратилась в болезненную худобу. На запястьях, коленях, ключицах Антон видел следы будто бы от пыток. Будто бы Рому всё это время прибивали гвоздями к кресту.       “Наверное, он очень страдал, — решил Антон. — Тогда почему не позвонил мне?..”       — А я хотел тебе позвонить, — Рома будто подслушал его мысли. — Только я телефон выкинул.       — Выкинул? — удивился Антон. — Зачем?       — Сам не знаю, просто выкинул, и всё. В речку. Я тогда пьяный был.       — Это было после того, как твоя мать легла на операцию?       — Ага, — кивнул Рома. — Я тогда устроился работать к людям. Я с самого начала подумал, что эти люди, в общем… хуи на блюде. Уроды, в общем. Понимаешь?       — Ты говорил, что работаешь на каком-то складе.       — На складе, ага, блять. Фруктов и овощей. Они меня в это втянули, Антоха. А я не хотел втягиваться. Но я, видимо, по-другому и не умею жить.       — Во что втянули-то?       — Во всю эту хуйню, — злобно прикрикнул Рома. — Сначала пакеты какие-то возил. Ящики. Сразу надо было понять, что дело — тёмное. Потому что, бля, там главный — нерусский. Так и знал, что им доверять нельзя. А потом, блять, они ж меня ещё и отпидорасили.       — Чего? — Антон слабо понимал, о чём идет речь.       — Во всех смыслах опидорасили, — злобно прошипел Рома. — Я в говно превратился. Всегда был говном, но, может, хоть десять процентов оставалось. А сейчас я вообще — из говна.       — Ты делал какую-то грязную работу? Ты поэтому не звонил?       — Да. Я думал, что втянул тебя уже в говно один раз. Так во второй не буду. Ты же художник. Красивый. Ты же пиздатый, Антон! Я, понимаешь, боялся второй раз тебя во всё это втянуть.       — Понимаю, — Антон кивнул. — Так значит, ты не звонил мне, потому что боялся за меня? А я тебе не звонил, потому что думал, что ты хуй на меня положил.       — Да нихрена! — заорал Рома. — Не ложил я! Я всё думал об этом. И хотел всё связаться-то. С одной-то стороны, а с другой…       Рома всё ещё не хотел присесть рядом с Антоном на скамейку. От банного жара у Антона начала кружиться голова.       — Слушай, а что с Касаткиным-то стало?       — Хуй знает. Я думал, ты знаешь.       — Мы с Бяшей нашли, что замок был вырван, понимаешь? С внешней стороны. Как будто кто-то пришёл и забрал его. Кто-то большой, страшный, и не знавший, где лежит ключ.       — Может, дружки его? — предположил Рома. — Бандосы эти выследили как-то.       — А что, если это — я? Сейчас я — Антон, а потом — хуй знает, кто. Что, если у меня раздвоение личности? Я про одного мужика читал из Америки. Так у него этих личностей было штук сорок, и все они у него в голове жили. Он сам между ними переключаться не мог. Там были злые личности, а были и хорошие. И вот одна такая злая личность убила человека.       — А нахуй ты замок тогда вырвал? — серьёзно спросил Рома. — Ты же знал, где ключ лежит.       — Я-то знал. А моя вторая личность — нет. Может, и её убил не я, а моя вторая личность? Зверь-убийца…       — Но раньше ж у тебя такого не было?       — Не было. Оно с годами развивается. Как шизофрения. А потом этот “другой” вытеснит меня, и меня не останется, Рома. Я полностью исчезну.       — Блять, опять ты какой-то бред несёшь. Точнее, не бред, — осёкся Рома, — но сначала ты говоришь, что духи в лесу — не реальны, а потом затираешь какую-то другую хрень про раздвоение личности, и что у тебя в голове живёт какая-то хуйня, которая тебя потом съест.       — Это медицина, — пояснил Антон. — Психология. А не просто какие-то бабкины сказки.       — Надо переехать в другую страну. В Америку, например. Там этих психологов, психиатров — хоть жопой жуй. Они тебя посмотрят, скажут.       — В другую страну? — Антону захотелось расхохотаться. — Я убил дочь какого-то кагэбэшника. Я думаю, моя рожа есть у каждого мента. Меня из страны точно не выпустят.       — Слушай, — Рома подошёл к нему поближе и положил руку на плечо. — Я слышал такую тему, в Украине прорыли тоннель в Европу. Подземный. Километров шесть или десять. Через этот тоннель даже тачки гоняют. И мы через него уедем. Почему нет?       — Что ты, блять, несёшь?       — Я ищу решения, — взволнованно крикнул Рома. — А ты предлагаешь ехать в ебучий посёлок, в котором нас уже, наверное, ждут. Тихонов, блять, Пидоренко. Сидят, блять, и ждут. Мы приедем, и им даже делать ничего не надо будет. И зачем нам в этот посёлок? Зачем?!       — Затем, что если мы туда не приедем, они убьют мою семью.       — Кто они, блять, ты же в них не веришь! — закричал Рома.       — Моя вторая личность. Например, он сбежит от тебя и вернётся обратно в Москву. Он же знает, где живут мои родители. Придёт и зарежет их всех. Разорвет на куски.       Антону хотелось добавить “и Олю тоже”, но он не смог этого произнести. От одной мысли, что психопат, живущий в его голове, разорвёт его сестру так же, как разорвал Люси, его затрясло.       — Да успокойся ты, — Рома схватил ведро с водой и вылил его на Антона. — На нахуй! Помойся.       Теплая вода и горячий пар оказывали неплохой расслабляющий эффект. Ощупав свое тело, Антон наконец-то почувствовал, что оно не грязное. Оставалось только надеть чистую одежду и начать жить новой прекрасной жизнью.       Как только он встал со скамейки, кровь прилила к его вискам, и он потерял равновесие.       — Ах! — успел тихонько вскрикнуть Петров перед тем, как упасть.       Рома подхватил его на руки и потащил к выходу. Отдышавшись на улице, Антон закрыл глаза и понял, что ужасно хочет спать.       — Мы точно заночуем здесь? Может, лучше в машине?       — В машине хуй поспишь нормально, — Рома накинул на ноги тапочки и подал точно такие же Антону. — Спать будем по очереди. Сначала ты, потом я. А если этот пидорас старый к нам сунется, я отвечаю, я его прирежу.       Антон устало кивнул. Спорить ему совсем не хотелось. Опершись на плечо верного друга, он вернулся в дом.