Ты будешь отомщен

Да, изначально Персей хотел быть спичкой, хотел развести такой огонь, который мог бы сжечь все грехи прошлого, который мог бы очистить Полис от всего, что мешало гражданам быть свободными. Но его огонь никогда не должен был обернуться против своих же. Сначала Бард, далее — Муза. Кто-то из друзей и приятелей детства. Через месяц — Брут. Судьба порой играет злые шутки, пишет сценарий жизни умелой сатирой, к которой ни одному мастеру пера в жизни приблизиться не дано. Не столь давно, примерно недель 5 назад, Персей и Брут столкнулись на одной из уличных драк, пытаясь усмирить друг друга, пытаясь донести: успокой своих людей, ты, ведь истина здесь за мной. Однако Брут был сторонником дипломатии, прекрасно владевшим риторикой, и каким-то образом ему удалось уговорить Персея на переговоры. Оказалось, что они были не такими уж разными. Тогда оба жаждали одного — мира. Но по мере того, как стычки на улицах города продолжались, всё более ощутимой была разница в желаниях самих людей. В какой-то момент всё дошло до окончательного абсурда: борьбы за власть, за право возглавить своих людей. Ведь у каждого был свой способ заставить противника покориться. Тесей ждал слишком долго. Никто не знал, почему он не предпринял никаких действий сразу, а можно ли было что-то исправить сейчас — огромный вопрос. В конце концов, сомнения стали закрадываться даже в сознание самых верных горожан. Вот так и рушатся империи: они превращаются в пыль, становясь лишь каким-то знакомым словом для будущих поколений. Брут видел только одно решение проблемы: изгои должны вернуться в свой лагерь и дальше жить своей свободой в своём мире, не пытаясь навязать его другим. В конце концов, когда с каждым рассветом тела погибших в драках стали множиться с растущим коэффициентом, его мнение разделил и Персей. Но что они могли сделать? Они не смогут убедить всех, уже никто не сможет. Осознание всей безысходности ситуации тяжким грузом легло на плечи молодых людей. Но ведь они не атланты. Какие действия им предпринять? Несколько недель, на рассвете, они встречались и обсуждали возможные планы. В любое другое время суток показываться на улице вместе было небезопасно: сочтут предателем и убьют свои же. Но ни один из построенных планов не сулил им успех. Всегда были чёртовы нюансы, будь они прокляты трижды. Огонь продолжал разгораться. Побитые витрины сменились ограбления, ограбления — нападениями и изнасилованиями, далее поджогами и намеренными убийствами. Прежде смерти были лишь случайным исходом драки. Но всё меняется. Однако дар надежды — мощное чувство, заставляющее жить, верно? И у него есть ещё одна поразительная особенность: когда этот дар разбивается, осколки его глубоко под кожу проникают, почти что растворяясь. Но навсегда не исчезнут. Никогда. И шрамы оставят, и сами будут напоминать о себе, вызывая жгущее неприятное чувство где-то внутри. И лишь смерти под силу избавить нас от них. Огонь продолжал разгораться. Поджоги становились всё более частыми. Это был способ уничтожения системы уже на материальном уровне. Это был способ уничтожения всего. Одним днём, когда Персей и Брут снова встретились по разные стороны баррикад, каждый со своими людьми, в одной из высоток Полиса раздался взрыв. Очередной пожар. Горело административное здание. Да вот только настолько чёрным и густым был дым, что никто не увидел одного: отлетевшего от стены, падающего вниз обломка бетонной колонны. Помните, что зла не только любовь, но и жизнь? Обломок падает быстро, и приземляется он не на асфальт или газон. Удар приходится на тело юного исследователя, аккурат в голову. Вот он на землю безвольно падает, руки в кулаки сжимая. Все в стороны расходятся от шока. О пожаре уже и думать никто не смеет, к нему одному все взгляды прикованы. А он подняться пытается, на руки опереться да вверх посмотреть, оглядеться, но не может. Из головы кровь обильным ручьем струится, на землю стекает и в почву впитывается. Персей первый приходит в себя. Уж ему не впервой — в изгойском лагере всякое бывало, он часто видел открытые раны и старших, и своим друзьям помогал бинты накладывать да открытые переломы залечивать. Персей знал, как действовать в экстренных ситуациях. Но только вот мозг, сволочь последняя, всегда отключается в те моменты, когда что-то происходит с тем, кто тебе важен. Ведь они почти что стали друзьями. Еще бы немного, и эта грань с "почти что" стерлась бы вовсе. Но уже не суждено. Персей первым подбегает к нему, на спину помогает перевернуться и в сторону от этого проклятого здания оттаскивает, вдруг еще что вниз упадет. На землю осторожно тело Брута опускает, да руку на пульс ему кладет — зашкаливает. Пытается осмотреть место удара, да вот только у Брута волосы длинные для парня, ничего не видно толком. Слишком быстро льется кровь. Слишком алыми становятся руки Персея после того, как тот его головы касается. — Не смей умирать, Брут, ты не посмеешь, — начинает шептать Бродяга, теряя самообладание. Что он сейчас может сделать? Здесь только срочное медицинское вмешательство поможет, а он только травами да лангетками лечить способен. Больница города и так переполнена, скорую не вызвать. Теперь явиться в госпиталь можно было только лично. Выезды скорых были отменены после нескольких инцидентов, когда их вызывали лишь с одной целью — убить приехавших врачей. Это был еще один способ разрушения системы по частям на материальном уровне. А до больницы они не доберутся. Надо было смотреть правде в глаза сразу. Не строй надежд фальшивых, да меньше горьких слез прольешь. — Не смей, Брут, только не ты, — продолжал шептать Персей, поправляя челку исследователя, упавшую на глаза. Приятели Персея, с которыми он явился в Полис всего лишь месяц назад, перестали быть его приятелями. Кто-то был готов пойти на слишком радикальные меры даже для него. Кто-то уже был мертв. И Персей не был готов прощаться с еще одним человеком, который понимал его. Не всегда, но понимал. И если с виду Персей был тем, которому глубоко плевать на всех, кроме него самого, внутри он был невероятно сопереживающим человеком. В его планы по освобождению Полиса никогда не входили убийства, он не был монстром. Он и на взрыв генератора не сразу решился, но нужно было производить впечатление уверенного в себе человека. Иначе люди не пойдут за тобой. Да только вот сейчас всё его тело ледяным страхом прошибает, а в горле горький ком встает. И лишь самые мрачные мысли в голове крутятся, когда он на Брута смотрит. Быть может, справится? Быть может, выживет? Не строй надежд фальшивых, да меньше горьких слез прольешь. Вдруг тело исследователя резкой судорогой прошибает, он кашлять начинает, да с кровью вместе. Руки в момент ледяными становятся — он Персея за руку хватает, да сжимает крепко, словно в последний раз. — Уходи из города, возвращайся в лагерь. Себя спаси, — задыхающимся голосом произносит Брут со взглядом горящим. Горящим столь же ярко, сколько полыхает огонь во всём Полисе, уничтожая всё и всех. И вот он еще что-то произнести собирается, шумный вдох делает, да только хватка на руке Персея ослабевает. Взгляд, в последний раз искрой яркой вспыхнувший, блекнуть начинает. И у Персея внутри всё разрывается на части и застывает одновременно. Он что-то неразборчивое кричать начинает: "Живи! Не ты! Мы положим конец! Мы сможем!". Челку с глаз опять убирает, пытаясь зрительный контакт поймать. За плечи осторожно потряхивает, пытаясь в сознание привести. Но Брут уже не слышит.

Брут уже не дышит.

Огонь Персея никогда не должен был обернуться против своих же, но сатира жизни — штука хитрая. Наступает порой момент, когда ты понимаешь: своих не осталось. Можно долго рассуждать о том, кто и что стоит мести, но Персей философом не был. По жизни он был ведом разве что нутром своим, говорил и делал то, что чувствовал. Когда вечером он относил тело Брута к окраине города, у которой всех и хоронили, он произнес лишь одну фразу: ты будешь отомщен. В тот день лишь одну вещь в своей жизни Персей знал наверняка: он или отомстит, или сам умрет. Терять ему было нечего. Огонь продолжал разгораться. "Уходи из города, возвращайся в лагерь. Себя спаси" — эхом проносились последние слова исследователя в голове Персея, но этого он сделать не мог. Он не знал, кому он будет мстить: изгоям, что с ним не согласны, горожанам, Тесею лично или всему мирозданию? Ведь явно на то была чья-то воля, каких-то жестоких богов, что страданиями наслаждаются. Но надо было действовать, все надежды на разрешение конфликта были давно похоронены. Бард некогда рассказывал, что такие события называются... гражданскими войнами? Оставалось принять реальность, запихнуть всё живое, чувствительное, человеческое вовнутрь поглубже, сердце каменным сделать и заставить себя стать другим. Жизнь изгоя многому научила Персея: быть ловким, быть хитрым, быть незаметным на охоте, а потому у него не было никаких проблем с тем, чтобы теперь воровать и у своих, и у чужих детонаторы, ножи, огнестрел, появление которого для него так и осталось загадкой. А винил ли он в произошедшем себя? Однозначно. Но уже ничего нельзя было исправить. Вот еще несколько бомб устанавливает он сам, вот на другой стороне улицы кто-то другой приводит к возникновению пожара, вот вечером, когда он проходит мимо одного из дворов, он слышит женские крики и мольбы остановиться, прекратить. Этот мир ни ему, ни кому-либо другому уже не спасти. Можно лишь новый построить, но этим должен заняться кто-то другой, не он. У него ничего здесь не осталось, не за что и не за кого было цепляться. И не для кого было жить. Персей ведь тоже живой, помните? Идея мести была ключевой еще долгое время. Две недели не было ни дня без очередной диверсии от Персея. Идей было море, и огонь продолжал разгораться. Ярким пламенем уничтожал всё и вся на своем пути, подготавливая площадку для будущего. Построить, уничтожить, построить снова. И снова уничтожить. Это алгоритм жизни, не замечали? Правила везде одни. Персей теряет счет времени, дням, неделям. Когда ты не знаешь, зачем ты живешь, все дни — как один. Конечно, со временем щемящее чувство тоски и боли отступает, но шрамы и осколки под кожей не исчезнут никогда, покуда ты жив. Персей умирает через несколько месяцев, когда вечером в подворотне на него неожиданно нападает бывший браслетник. Секунда — удар — толчок к стене — ножом по горлу. Отточенными движениями, словно и не впервой. Персей медленно сползает вниз вдоль стены, даже не пытаясь подняться. Он готов, да, он давно готов. Есть ли жизнь там, за гранью этого мира, он не знает. Но если что-то и есть, больше всего в этот момент он желает взглянуть в глаза этим гневным, злым, жестоким богам да спросить их: за что?