С прекрасного мужчины я денег не возьму

Когда Лестат входил в комнату, он отчетливо понимал, что ему нужно предложить взамен. Луи стоял с Арманом рука об руку — безмолвный и неподвижный, до такой степени безжизненный, что его легко можно было бы спутать со статуей; будто бы присущая ему эмоциональная отстраненность просочилась сквозь кости и заморозила все его тело. Помедлив, Лестат заставил себя посмотреть на Армана. От одного его вида у него засосало под ложечкой, и дело было вовсе не в нежелании оказаться на месте Луи — будь у Лестата выбор, он, может, даже и предпочел бы именно это. Просто поменяться с Луи местами. Луи был бы свободен, а Лестат — полностью подчинен чужой воле, и ни одному из них не грозила бы смертельная опасность, потому что Арману неинтересно было бы играть в куклы. От Лестата ему нужны были запал и ненависть. Хороший был бы расклад. — Отпусти его, — Лестат тряхнул головой, яростно сбивая с себя оцепенение. — Я знаю, чего ты хочешь. Я пришел, я здесь, а его отпусти. Взгляд ярких янтарных глаз скользнул по его телу, как по вещи на магазинной витрине, и Лестату сделалось дурно. Арман даже не прятал своего интереса — напротив, он с болезненной гордостью выставлял его напоказ. Лестат почти слышал, как он говорит своим серым тягучим голосом: я предупреждал, что получу тебя, Лестат. Я всегда получаю то, что мне нравится, Лестат. Теперь у меня есть то, за что ты сел бы на хуй хоть самому Дьяволу, Лестат. Теперь я покажу тебе, какая ты шлюха, Лестат. — Возможно, переговоры стоило бы... — Закрой рот! — от страха и злости Лестат почти заорал. — Просто скажи, что мне делать!.. — Ляг на стол. Дыхание сбилось, и Лестат прикрыл глаза, пытаясь взять себя в руки. В голове у него было очень много мыслей, но отчего-то она все равно казалась ему необыкновенно пустой и легкой. Это ведь было так просто, лечь и подумать об Англии. Это на протяжении всей истории делали женщины, это было грязной недельной нормой, после этого продолжалась жизнь. Потерпеть, пока с тобой не покончат, и вернуться к тому, что ты знал до этого. Он так не смог бы. — Хорошо, — сипло ответил Лестат. — Отпусти его. — Я отпущу его, как только ты выполнишь свою часть уговора, — пожал Арман плечами. — Пусть смотрит. Он стоял на прежнем месте, не повышая голоса и не пытаясь его напугать, и от этого Лестату становилось только страшнее. Лестату даже подумалось, что пусть лучше бы Арман хохотал, как сумасшедший, и хватал его за задницу, чем просто смотрел на него своим жутким пронзительным взглядом и спокойно ждал ответа. Это было нужно Лестату, не ему. И он всем своим видом это показывал. В Лестате вспыхнул иррациональный стыд. — Понимаю, это... непросто, — Арман обошел стол, легко сведя с Лестата глаза, и скользнул пальцами по темной лакированной поверхности. — Я тебя не тороплю, соберись с мыслями. Если честно, тебе стоило бы сильнее ценить понимание, с которым я к тебе отношусь... «У меня даже к мебели интереса больше, чем к тому, чтобы тебя трахать. Скажи спасибо, что я вообще согласен чем-то платить за право сунуть в тебя свой член». Не сдержавшись, Лестат прикрыл лицо ладонями. — Это твоя прихоть, — безо всякой интонации надавил ему Арман на больное. — Луи — не предмет первой необходимости. Ты можешь просто выйти отсюда и продолжить жить так, как жил прежде. Я тебя не держу. — Ты хочешь, чтобы я на коленях тебя умолял?!.. Арман вязко усмехнулся. — Я буду! В подтверждение своих слов Лестат быстро опустился на пол, упираясь в него ладонями, и застыл в совершенно чуждой ему позе — раболепной, до одури унизительной. Внутреннего протеста она, тем не менее, у него почему-то почти не вызвала. — Пожалуйста, — выдохнул Лестат. — Пожалуйста, пусть он уйдет. Можешь его не отпускать, но пусть уйдет, пусть не смотрит. Я не хочу, чтобы он видел. Умоляю. — А я хочу, чтобы он видел, — терпеливо сказал Арман, глядя на него сверху вниз, но будто бы без особого удовольствия. — Это мое условие. Лестата начинало крыть истерикой; пальцы похолодели, голова кипела, глаза мало-помалу наливались кровью и тяжестью. Арман хотел не просто трахнуть его, нет — он хотел сломать его, хотел устроить из этого блядское сатанинское шоу, чтобы Лестат не смог смотреть потом ни на Луи, ни на Армана, ни даже на самого себя в зеркале. Наверное, что-то такое мечта Армана из себя и представляла. Тот, кто ему отказал — растоптанный и униженный, рыдающий до и после случившегося у него в ногах. — Ты псих, — зашипел Лестат, пытаясь сморгнуть слезы. — Ты дьявол... — Иди, если хочешь. Никто тебя не осудит. Оставив застывшего на полу Лестата, Арман приблизился к Луи и с какой-то пошлой хозяйской лаской притронулся пальцами к его подбородку. Смотреть на это было физически больно; больнее было бы только убедиться, что Луи до сих пор не свел с Лестата взгляда. Хотелось крикнуть: закрой глаза, не смотри, не надо. Я не хочу, он не оставляет мне выбора. — Если ты боишься его расстроить, — спокойно сказал Арман, — то не переживай. Уверен, ему давно нет до тебя никакого дела. Можно было бы попробовать его спросить, конечно, я даже ослабил бы ненадолго контроль... Лестат вцепился себе в уши, поднялся и, решительно сделав несколько шагов, застыл перед столом, как перед эшафотом. Арман продолжал что-то говорить своим серым бесцветным голосом, что-то про подкрепление намерений действиями, но Лестат его не слушал. Он медленно лег на стол, медленно уткнулся лицом в ладони и медленно выдохнул. Его одолевала странная мышечная слабость, но напряжение не уходило ни на секунду. Шаги послышались почти сразу — Арман не стал строить из себя оскорбленную невинность и просто подошел к нему со спины, видимо, оценивая или осматривая. Сколько лет он этого ждал, сто, двести? Может, он захотел этого, когда впервые его увидел?.. Нужно было быть Арманом, чтобы больше века гоняться за тем, кто для тебя обычное мясо для ебли. — Да я скорее сдох бы, чем лег под тебя по доброй воле, — выплюнул Лестат, не сдержавшись. — Ты же просто сраное ничтожество... Его пальцы дрожали, будто он был каким-то припадочным. Пуговицы удалось нащупать далеко не сразу, и Лестат невольно замешкался, нехотя пытаясь расстегнуть самую верхнюю. — Можешь не снимать верх, только приспусти брюки. Лестат закрыл глаза, позволяя кровавым слезам сорваться с ресниц, и подумал об Англии. Стол под ним становился влажным, щека начинала липнуть к дереву. — Мне нужно, чтобы ты оставался в сознании, — Арман очертил ладонями его бедра. — Не сопротивляйся. Просто делай все, что я тебе скажу. Кричи, если хочется. Он застал годы правления принца-регента и викторианскую эпоху; последняя ему нравилась, последняя была не самым плохим периодом в истории Англии. Лестату нравился культ смерти, он часами мог подбирать себе зеркала в золотом обрамлении и самые красивые морские раковины, у него было хобби — воссоздавать натюрморты с черепами, ему нравилось само это слово — ванитас. Он был вампиром, и смерть теперь воспринималась иначе, красные сургучные печати — слово материально, доспехи, оружие, папские тиары, интернациональный маньеризм, суета сует, быстротечность времени... Он расстегнул одеревеневшими пальцами брюки и медленно их приспустил. Взгляд Луи был настолько тяжелым, что Лестат чувствовал его кожей. Это было так весело. Он чувствовал себя таким красивым в дорогих одеждах, он так долго не мог поверить, что носит что-то стоящее, каждая новая тряпка пробуждала в нем воспоминания о бархатном красном плаще и сапогах из волчьих шкур. Он помнил вечер в доме сестер Фокс, помнил, как уходил навеселе и сомлевшим; все было тогда настолько по-другому, мир был больше, трава — зеленее, ночь бросала на город остроконечные тени, в которых Лестату мерещился дьявол, и по дороге домой он танцевал в них, танцевал и смеялся под черным небом, он... Он был счастлив, наверное? Он почти всю свою жизнь был счастлив, несмотря ни на что. — Ты так не умеешь, — зачем-то сказал Лестат вслух. — Ты умеешь только страдать, ты жалок... — Теперь, — сбивчивое дыхание Армана обожгло его ухо, и он вздрогнул от гремучей смеси страха и отвращения, — попроси меня. Это нужно тебе, а не мне, помнишь? От стыда вжавшись в залитый кровью стол, Лестат заученно зашептал: — Пожалуйста, отпусти его, я сделаю все, что... — Нет, не так. Лестат чувствовал, что начинал забываться. Мысли о прошлом разбегались от него, как тараканы; он помнил слова, даже пытался складывать их во что-то, но не понимал смысла. На периферии зрения у него заплясали маслистые пятна. — Сделай это, — прошептал он без выражения. — Неубедительно, — пальцы Армана скользнули у него между ягодиц, и он крепко зажмурился, пытаясь не дергаться. — Изъясняйся точнее. Мир мало-помалу начинал расплываться в темную, вспыхивающую кое-где режущей глаза белизной кашу. Он вжимал лицо в стол с такой силой, что оно болело; его трясло и морозило, он готов был скулить, как собака. Ему хватило одной мысли о том, как выглядели гладившие его обнаженную кожу пальцы, чтобы почувствовать подступающий к горлу ком. Смуглые тонкие пальцы. Его стошнило в рот, но он сглотнул. — Трахни меня, пожалуйста... — Ты, наверное, хочешь этого, раз об этом просишь? — подсказал Арман. Неспособный больше ничего из себя выдавить, Лестат сгорбился и разрыдался в голос. Что-то грохнуло. Чужие руки вдруг отодрало от него неведомой силой, и он, истерично вздохнув, выпрямился; он даже не понял, что случилось, но сразу подтянул и стал торопливо застегивать брюки. Это был инстинкт, это было самое главное — наконец прикрыться, убрать себя из поля зрения этого ненормального, все остальное не имело вообще никакого значения. По щекам ручьями текли слезы, дышать было решительно нечем. Лестат снова уперся в стол ладонями и тут же в каком-то психотическом припадке отдернул их обратно; все его движения были теперь такими судорожными, что он едва не потерял из-за них равновесие. Все закончилось. Остался только ужас. — СУКА! Издалека до Лестата донеслись звон и треск, пол под его ногами пошел короткой вибрацией. Его одолела слабость. Он с тупой опаской притронулся самыми кончиками пальцев к краю стола и, придерживаясь за него, уставился на свои ботинки. Ему подумалось: почему я надел сегодня именно эти ботинки, а не любые другие? У меня разве мало ботинок? Продержавшуюся всего пару мгновений тишину разорвал истошный крик Армана. «Он его сейчас убьет», — наконец понял Лестат. Это было такое безумно красивое имя — Луи. С родными Лестату французскими корнями, с неожиданно боевым для характера конкретно его Луи значением... Его приятно было произносить, оно ощущалось на языке, как кровь или сладость. У него был свой вкус. — Луи, — позвал Лестат, не ожидая ответа. Треск стоял такой, будто Луи ломал головой Армана ящики. Заставив себя отлипнуть от стола, Лестат выбрел нетвердой походкой в коридор и, как в сказке, поплелся за своей бессмертной любовью по следу. Кое-где на стенах блестели влажные багровые пятна, пол был засыпан бетонной крошкой, куски массивной мебели валялись в десятках метров друг от друга. — Луи... Когда Лестат добрался до нужного помещения, он увидел там вполне предсказуемую картину: Луи сидел на избитом в мясо Армане, раздирая ему ногтями горло, и шипел, как заведенный. Взгляд у него был абсолютно невменяемый. — Слезь с него, — хрипло попросил Лестат. Луи схватил Армана за волосы, до хруста оттянул вверх его голову и со страшной силой ударил его затылком о пол. В воздух взметнулись брызги крови, Арман захрипел, Лестату стало немного не по себе. От, собственно, Армана к этому моменту уже вообще мало что оставалось. — Луи, перестань, — когда Луи в очередной раз замахнулся, Лестат подхватил его под мышки и попытался оттащить, как ребенка. — Прекрати, ты его убьешь!.. — Да, — прошипел Луи. — Убью. Лестат резко сместился, вжимаясь в его бедро пахом, и с трудом скинул его с обезображенного тела. Вместо того, чтобы продолжить вырываться, Луи в какой-то момент просто застыл, глядя на Лестата... с недоверием, с непониманием? До Лестата запоздало дошло, что Луи его вроде как когда-то зарезал. — Где мой бестолковый гуманист? — прошептал Лестат и прикоснулся кончиками пальцев к щеке Луи, с нежностью размазывая по темной коже кровь. — Что ты с ним сделал?.. Луи тяжело дышал и не сводил с него взгляда. — Может, — наконец заговорил он, — подумаешь лучше о том, что он чуть с тобой не сделал?! На Лестата почему-то накатило непреодолимое желание разрыдаться в сопли; он резко закрыл лицо ладонями, не то стыдясь, не то просто не принимая этого порыва, и тут же оказался у Луи в объятиях. Губы Луи прижались к его виску, ладони — заскользили по его спине и бокам, будто проверяя его целостность. — Прости, прости... Умоляю, прости, я не хотел тебя пугать... Не плачь, прошу... — Я не плачу, — жалко, но яростно запротестовал Лестат сквозь слезы. — Оно само... — Ты в порядке?.. Лестат посмотрел на Луи, как на идиота, и разрыдался окончательно. — Нет... Да... Не знаю, — Лестат зачем-то попытался стереть с лица кровь, хоть и понимал, что толку из этого не выйдет. — Мне было так страшно, он отвратительный... — Он ничего не успел сделать? На мгновение у Лестата возникло гнусное желание молча отвести взгляд и удариться в истерику, но он, помедлив, все же отрицательно помотал головой. Бывшие напряженными до предела плечи Луи немного расслабились. — Нет... Нет, только облапал. Отделался легким испугом. Не сговариваясь, они оба посмотрели на Армана — тот неподвижно лежал на полу, истекая кровью, и не дышал. От красивого смуглого лица осталось отдаленно напоминающее череп красно-белое месиво, касавшиеся Лестата тонкие пальцы были переломаны, в пустых глазницах томно поблескивала на фоне багрянца вытекшая сетчатка. — Ужас, mon cher, — вздохнул Лестат. — Как твой создатель, я тобой горжусь. — Пожалуйста, прости... — О господи, — вздохнул Лестат еще раз, рвано и торопливо, и выставил вперед подрагивающую ладонь. — Кошмар, Луи, не смей. Все, за что ты можешь передо мной извиниться, этому пиздецу не годится даже в подметки. Лучше молчи. — Нет, — Луи на пробу коснулся пальцев Лестата собственными и спустя пару секунд уже переплел их, мягко сжимая. Пусть ситуация вроде как и не располагала ни к какой романтике, Лестат невольно засмотрелся: темная кожа Луи резко контрастировала с его почти белоснежной, и контраст этот был настолько родным и правильным, что хотелось плакать. «‎Головки, как на плаху, мы положили рядом, — вспомнилось Лестату. — Она бела, как сахар, я — кофе с шоколадом ». Он сжал пальцы Луи в ответ. — Прости, что мне понадобились десятилетия, чтобы осознать, какой ты храбрый и любящий, — прошептал Луи. — Когда-нибудь я попрошу у тебя прощения за все, что натворил, но... остановимся пока на этом. Мне так жаль, боже, прости меня... Они одновременно потянулись друг к другу. Луи прижал Лестата к своей груди и зарылся носом в его спутанные и взъерошенные светлые волосы, Лестат — позорно растекся от пережитого стресса и обрушившейся на него нежности в лужу. — Да какое там, — улыбнулся Лестат, чувствуя себя до безобразия счастливым. — Героем национальным меня еще назови, совсем с ума, что ли, сошел?.. Он держал тебя тут, как скотину на привязи, ты этого не заслуживал... Луи не ответил — только взял пальцами свободной руки Лестата за подбородок и мягко прижался к его губам собственными.