Cover me (now)

      В одной руке у Минхо Джисон, во второй — Хёнджин. И это аксиома. Пытаться разрушить это устоявшееся правило — всё равно, что перейти дорогу стихийному бедствию, наделенному разумом.       Это началось не сразу, нет. Сначала были только Минхо и Джисон — удивительная привязанность с первой встречи, понимание, которого тяжело достичь даже людям, знакомым более длительное время. Соулмейты — так про них говорили все вокруг, так объясняли они эти отношения сами. На публику.       Наедине — это были бесконечные разговоры или комфортное молчание, объятия. Постепенно — нежные поцелуи, ненавязчивые, но говорящие о многом.       И в это же время — Хёнджин, который терпеть не мог Джисона. Острый язык у обоих приводил к дракам так часто, что в моменты их встреч рядом должен был находиться кто-то ещё — чтобы оттащить в случае чего.       С другими Хёнджин был достаточно добр и мил — потому что такова была его суть. Но едва в его поле зрения попадал Джисон, как у Хёнджина срывало тормоза.       Постепенно их отношения успокоились, они перестали ругаться друг на друга из-за мелочей — потому что общая боль предательства сближает.       В груди Джисона что-то ёкнуло, когда Хёнджин заливался слезами на сцене, прося фанатов не покидать их, умоляя остаться, уверяя, что он будет работать до изнеможения, лишь бы те были довольны.       Несмотря на плохое моральное состояние, это изменило мнение Джисона о Хёнджине раз и навсегда. И, видимо, не только его.       Потому что Минхо тоже стал куда более чутким по отношению к Хвану. Его шутки всё ещё были немного злыми, но он прекрасно видел лимит, за пределами которого произошла бы ссора.       Минхо и Джисон наслаждались присутствием друг друга, изредка замечая взгляды, которыми их провожал Хёнджин.       Хёнджин, мечтавший о чистой и нежной любви, смотрел на них голодными глазами, как будто видел перед собой то, что тоже хотел бы попробовать, но у него не было и шанса.       Оба замечали это, но ни разу не упоминали в разговорах. Пока однажды шутка Джисона не зашла слишком далеко, обидев Хёнджина. Тот весь как-то задёргался и покинул их маленький киновечер, топая нарочито громко, чтобы затем с грохотом закрыть за собой дверь.       Ошарашенный таким поворотом событий Джисон прижался к Минхо, пряча лицо в складках одежды старшего, терпеливо дожидаясь окончания фильма.       После этого они двое ушли на кухню — Минхо решил приготовить поздний ужин, и в тот момент разговор всё-таки зашёл о том, что их мучило последнее время. — Хёнджин постоянно смотрит на нас, — задумчиво пробурчал Джисон, медленно нарезая лук. Минхо мог бы сделать это куда быстрее, но торопить Хана ему не хотелось. — Да, я тоже заметил. Смотрит так, как будто завидует, — Минхо убавил огонь под сковородой, надеясь, что это спасёт ужин, пока он ждёт нарезанный лук от своего парня. — Я просто… подумал, могу ли я вообще поговорить с ним об этом? — Джисон заметил взгляд Минхо и принялся резать быстрее. — Не сейчас, конечно, потому что мне нужно извиниться перед ним. Но в принципе?       Минхо забрал у него доску с нарезанным кое-как луком (неважно, в готовом виде он всё равно будет почти незаметен) и отвернулся к сковородке. Его голос звучал приглушённо: — Смотря о чём именно ты хочешь с ним поговорить. Тебе неприятны его взгляды? Он может ещё сильнее обидеться. По крайней мере, мне так кажется.       Джисон округлил глаза, глядя на спину Минхо. — Хён… Я даже и не подумал. В смысле, я хотел просто спросить, почему именно он так смотрит, может, это нам стоит перестать быть настолько… заметными?       Минхо дёрнул головой и аккуратно опустил лопаточку. — Не думаю, что проблема в том, что мы ему неприятны, Ханни. Возможно, он завидует нам и нашим с тобой отношениям. Или, что маловероятно… он бы хотел присоединиться.       Джисон ошарашенно приподнял брови, глядя на спину Минхо. Тот продолжал готовить, как будто не сказал что-то настолько странное только что. — Хён, ты же не думаешь, что Джинни… — Забудь, я же сказал, что это маловероятно. В любом случае — можешь и спросить. Я тебя не удерживаю.       Остаток времени Минхо готовил в тишине — Джисон молча переваривал их разговор.       Они также молча поели — Минхо приготовил рамён, причём специально для Хана он сделал его менее острую версию, чтобы тот смог нормально поесть. Когда они закончили, Минхо положил остатки рамёна в отдельную тарелку и добавил туда чуть больше острого перца. — Иди, отнеси это Хёнджину. Уверен, он не успел поесть, теперь сидит голодный в комнате и дуется. Как раз помиритесь.       Джисон поднял на него блестящие глаза и кивнул, прижавшись на секунду в знак благодарности. — Хён, ты лучший! Может, мне даже удастся вывести его на разговор…       Джисон схватил тарелку и палочки, сложил на поднос, чтобы не обжечься, и пошёл в комнату Хёнджина. Та была закрыта, но идущий следом Минхо постучал вместо Джисона и приоткрыл ему дверь.       Хан знал, как можно умаслить Хёнджина, поэтому заглянул в комнату и тихо спросил: — Джинни-хён? Можно я зайду? Я принёс тебе рамён. И я хочу извиниться.       Хёнджин, сидящий за столом и что-то рисующий в блокноте, даже не посмотрел на него. Вообще-то, это был неплохой знак — если бы Хван злился, то в голову Джисону уже что-нибудь бы прилетело.       Джисон прошёл по комнате и встал возле стола, с подноса доносился приятный аромат еды. В момент тишины они оба услышали, как желудок Хёнджина издал громкий звук. Хван явно был голоден.       В конце концов, Хёнджин убрал блокнот со стола, позволив Джисону поставить поднос на поверхность. Хан отошёл к кровати и аккуратно присел на неё, прижимая колено к груди и обнимая его.       По-прежнему не глядя на него, Хёнджин нехотя взял палочки и попробовал немного лапши. Застыв, он едва слышно спросил: — Это Минхо-хён готовил? С острым перцем, да? — Да, всё так, — мягким голосом отозвался Джисон. Хёнджин издал странный звук и приступил к еде.       Идеальная возможность извиниться — и Хан решил ею воспользоваться. — Хён, прости меня, пожалуйста. Я не со зла над тобой пошутил. Но мне очень жаль, что моя шутка задела тебя так сильно. Я постараюсь больше так не делать.       Голос Джисона звучал мягко, с лёгкими нотками отчаяния. Он правда чувствовал себя виноватым — и старался дать понять Хёнджину это.       Хван, съевший почти половину лапши, хмыкнул. — Я обиделся на тебя не только из-за этой шутки.       Джисон почувствовал, что ступил на тонкий лёд. Шаг влево, шаг вправо — и он провалится.       Но он не был бы собой, если бы так легко отступил. — Это как-то связано с тем, как ты смотришь на… наши взаимодействия с Минхо-хёном?       Плечи Хёнджина приподнялись и застыли, вся его фигура казалась неправильной и изломанной. Наконец, после нескольких мгновений тишины, он выдохнул: — Может быть.       Джисон вздохнул. Как же он ненавидел разговаривать вот так, полунамёками! Подобное он терпел только от Минхо — и то лишь потому, что научился понимать его без слов. Но Хёнджин всегда так разговаривал, потому что такова была его натура, и Хан иногда ненавидел его за это. В чём проблема сказать прямо, что тебя беспокоит? — Хён предположил… разное. Потому что нам обоим не ясно, почему ты так смотришь на нас. Я могу начать предполагать. Но лучше бы тебе просто сказать, почему ты это делаешь, чтобы не смущать нас обоих.       Хёнджин фыркнул и обернулся к нему, стул скрипнул по полу. — А если я не хочу об этом говорить? Ты хорошо устроился, Хан Джисон, добился всего, чего только мог, от нелюдимого хёна, таскаешься с ним везде, едва ли не сосёшься на камеру…       Джисон приоткрыл рот от возмущения, а затем вдруг прищурился. — Погоди. Тебе что, нравится хён? Ты что, ревнуешь его ко мне?       Хёнджин оскорблённо ахнул, краска залила его лицо. — Н-нет! Не смей даже думать об этом! Я… — Ну, знаешь, Джинни, я не отвечаю за хёна, но если ты ему тоже понравишься… Может быть, я был бы не против поделиться с тобой его вниманием.       В лоб Джисону прилетел блокнот. — Хан Джисон! Бесстыдник! Я сейчас выкину тебя из комнаты!       Блокнот упал Джисону на колени в раскрытом виде. Там было… многое. Рисунки — целующихся Минхо и Джисона. Надписи — «Я тоже хочу вас целовать». И ещё много что.       Хёнджин вскрикнул и сорвался со стула, поспешно пытаясь забрать блокнот, но Джисон был быстрее. Он слетел с кровати, сжимая блокнот, и рванул прочь из комнаты.       Оставалось только найти Минхо. Тот, вероятно, мог быть в ванной. Либо уже в своей комнате — готовиться ко сну.       Благо, ванная была по дороге. Джисон заглянул в неё и притормозил — Минхо действительно был там, одевался после душа. Он был без футболки, сверкая редкими капельками воды на загорелой коже.       Джисон влетел в ванную комнату, буквально впечатывая блокнот с рисунками Минхо в лицо.       Залетевший туда же через секунду Хёнджин замер, тяжело дыша. Его лицо было красным, а глаза сверкали от гнева. — Хён, не смотри! — завизжал Хван, но он уже опоздал — Минхо успешно просмотрел то, что Джисон показал ему.       Взгляд темных глаз Минхо скользнул по алому лицу Хёнджина. Затем — по макушке Джисона, который прижался к нему, ища защиты. — Так, всё-таки, маловероятно — не значит, что это неправда, — усмехнулся Минхо.       Хёнджин застыл, сжав челюсти. — Вы… ты… идите вы оба! К чёрту!       И он бы ушёл, если бы Минхо не задержал его, схватив за руку. — Нет, подожди. Иди-ка сюда, Хван Хёнджин.       Он затащил и его в ванную комнату и закрыл дверь. Трое человек — уже тесновато, а Минхо по-прежнему не спешил прикрыть обнажённый торс. — Так, значит, ты не только завидуешь? Ты ещё и хотел бы присоединиться? А, Джинни?       Хёнджин, который был выше них обоих, опустил голову, но даже так не смог скрыть своего взгляда. — Это просто глупые рисунки. Отдай блокнот, хён. — Джинни, подожди, — взмолился Джисон, мягко сжав его плечо. — Если ты нарисовал это в своём блокноте, значит, это важно для тебя. Я же знаю, как тебе тяжело иногда выражать свои мысли вслух. Мы же не ругаемся… — Более того, — Минхо посмотрел в глаза Джисону и тот кивнул. — Более того, мы оба… даже не против. Я так понимаю, что ты тоже хотел бы присоединиться к нашим отношениям с Джисоном. Как равноправный партнёр. Ведь так?       Хёнджин ещё ниже опустил голову, и тогда Минхо мягко сжал его подбородок, властно заставляя приподнять голову. — Хёнджин. Да или нет? — Да, хён. Я хотел бы, — выдохнул Хван, его пухлые губы едва шевельнулись.       Джисон даже не лукавил, когда кивал Минхо в ответ на его немой вопрос. С тех пор, как они собачились с Хёнджином, прошло много времени, и Хан часто дурачился, пытаясь поцеловать его — на камеру или просто так. И в какой-то момент шутки перестали быть просто дурачествами.       И с Минхо было также. Просто они никогда не обсуждали этот вопрос — потому что Хёнджин никогда не отвечал им взаимностью. — То есть, теперь я смогу тебя поцеловать? — спросил Джисон, округлив свои сверкающие глаза. Хёнджин скосил на него глаза и едва заметно кивнул. Он был немного раздражён тем, как раскрылся его секрет.       Минхо отпустил подбородок Хвана, но только для того, чтобы погладить его по щеке. — Чудесно. Тогда я объявляю, что теперь у нас отношения втроём, а теперь сваливайте из ванной и дайте мне одеться, иначе я устрою вам апробацию прямо здесь.       Джисон хихикнул и, захватив Хёнджина, выбежал из ванной, отдавая блокнот Хвану.       Они вернулись в комнату, Хёнджин положил блокнот на место и смущённо приступил к еде. — Прости, что всё вот так произошло… — виноватым тоном протянул Джисон. — Но иначе ты бы так и ходил, не рассказывая. Я ведь прав? — Прав, — выдохнул Хёнджин, оторвавшись от острого бульона — остывшего, но по-прежнему вкусного. — Но я всё равно зол, что ты так обращаешься с моими секретами. — Ну, прости, — заскулил Джисон. — Что мне сделать, чтобы ты простил меня? Хочешь, я тебя поцелую?       Хёнджин повернулся, глядя на него прищуренными глазами, а потом надменно кивнул. Джисон тут же подошёл к нему и, наклонившись, прижался губами к его губам, целуя.       Губы у Хёнджина оказались такими же, какими выглядели — мягкими, упругими. Не сдержав порыва, Джисон лизнул их кончиком языка, продолжая целовать. Хван охотно приоткрыл губы, впуская язык Хана внутрь, и это продолжалось ещё некоторое время, прежде чем Джисон отодвинулся с несчастным скулежом. — Остро! Твой рот весь в этом остром перце!       На глаза его навернулись слёзы от неожиданной боли, заставив Хёнджина мстительно захихикать. — Будешь знать!       Заглянувший в комнату Минхо с ещё немного влажными волосами усмехнулся, глядя на смеющегося Хёнджина и ноющего Джисона. Такие милые.       Им даже не пришлось ничего объяснять остальным мемберам — тем хватило всего лишь одного момента, когда к сидящему на диване Минхо сели с одной стороны Джисон, а с другой — Хёнджин, переплетаясь руками и ногами.       Чанбин мимоходом пошутил, что теперь у злобного дракона целых две принцессы, на что Минхо предупредительно зашипел, прижимая к себе обоих парней за талию.       Но Чанбин был прав. Если Джисон требовал к себе нежного отношения, постоянно выпрашивая то поцелуй, то объятие, то с появлением Хёнджина в этих отношениях таких моментов стало куда больше.       Однако были и плюсы — когда Минхо был занят и не мог уделить своим парням внимание, они игрались друг с другом, часто лежали где-то вдвоём, то нежно целуясь, то наоборот стараясь избежать прикосновений губ в игровой форме.       Минхо, когда засекал их за подобными взаимодействиями, называл их котятками, на что и Джисон, и Хёнджин застенчиво фыркали.       Они были его дорогими, милыми, драгоценными — как он только их не называл, причём не только на камеру в качестве шутки.       В какой-то момент он стал часто пропадать из-за личного расписания — интервью на радио, ведение музыкальной передачи. И каждый раз Джисон и Хёнджин собирались вместе и звонили ему, мяукая на камеру, как сильно они соскучились и ждут его.       Но самое страшное было впереди.       Когда разгорелся скандал, в который был вовлечён Хёнджин, Джисон первым же делом заявился к нему в комнату, отбирая телефон (чтобы Джинни не читал глупые посты хейтеров) и обнимая так крепко, как только мог.       Когда Минхо вернулся в общежитие и присоединился к молчаливым объятиям, Хёнджин сломался. Он и без того был на грани слёз, но в тот момент, когда двое дорогих людей обнимали его, он заплакал, всхлипывая так громко, что это было больше похоже на истерику. — Я правда… ничего не делал… Я не виноват… Почему…       Джисон прижался лбом к горячему лбу Хёнджина, глядя ему в глаза. — Тише, тише. Тебя никто не обвиняет. Мы пройдем через это вместе. Никто не посмеет тебя выгнать.       За пределами комнаты раненым волком ходил по коридору взбешённый Чан, выслушивающий несправедливые слова руководства агентства. Они всегда решали подобные вопросы просто — выгоняли проблемных людей из группы.       Вот только это явно не было выходом для них. Не только потому, что они уже потеряли одного участника и едва не распались, но и потому, что Чан знал — прояви он слабость, доверься он агентству, и тогда следом за Хёнджином последуют и Минхо с Джисоном.       Предавать их доверие не хотелось — Чан знал, как важен Хёнджин для них всех.       Поэтому, не глядя на остальных мемберов, забившихся в разные углы, он рычал в трубку, угрожая применить все свои знакомства, если вдруг руководство решит отстранить Хёнджина и выгнать.       И это сработало — потому что Чан был на хорошем счету, потому что группа постепенно начала приносить деньги, потому что скандал можно было уладить. Требовалось лишь время.       Хёнджина отправили на отдых, он не принимал участия в выступлениях группы долгое время. Поначалу он никак не мог прекратить приходить на репетиции — занимался отдельно, скрываясь ото всех, либо просто смотрел, что делают другие мемберы.       И бесконечно страдал.       Именно Джисон с Минхо убедили его поехать в родительский дом и отдыхать там, пока всё не утихнет. Уверяя, что они его по-прежнему любят и ценят, просто не хотят видеть, как тот прячется ото всех в компании и общежитии.       Это было тяжело — жить несколько месяцев на расстоянии, когда раньше достаточно было просто заглянуть в соседнюю комнату. Тексты Джисона становились всё более драматичными, Минхо тренировался до боли во всём теле, только чтобы не думать, не скучать, не начать рыдать от разлуки.       Но постепенно всё наладилось. И, когда пришло предложение кому-нибудь из группы сделать танцевальный кавер, Минхо отдал эту возможность Хёнджину — потому что он был хорошим парнем и отличным хёном.       И Хёнджин… всё это время он тоже не сидел, сложа руки. Он стал намного лучше, чем был до скандала, его тело слушалось куда лучше, а стиль танца стал более плавным и точным.       Но главной победой для них было собраться втроём и уделить внимание друг другу, проявить нежность, накопившуюся за время разлуки.       Хёнджин никогда не расскажет, почему в текстах его песен так много жадности по отношению к любовному интересу, так много тоски и томности.       Джисон никогда не расскажет, почему в его песнях так много одиночества и боли, доводящих слушателей до слёз.       Минхо никогда не объяснит, почему не может слишком далеко отойти от Джисона и Хёнджина, почему вечно тянется к ним, пристаёт и подшучивает.       Но их мемберам и не нужно спрашивать — потому что они видели всё это своими глазами, с первых рядов. Потому что им самим было страшно и больно переживать очередной удар и разлуку.       Но дальше всё было куда проще и легче, хотя и не без потрясений.       На людях Хёнджин мог сколько угодно изображать короля сцены, принца и всё прочее, но наедине он превращался в избалованную принцессу, иногда даже обгоняя в этом Джисона, который в принципе всегда был таким.       Но для Минхо это было дороже золота — видеть, как двое его любимых парней становятся нежными и мягкими рядом с ним, как они требуют внимания, как они играются друг с другом, пока хён занят.       Как Хёнджин относится к Джисону как к хрупкому фарфору, потому что тот младше и требует особого отношения.       Как в Джисоне иногда просыпается лёгкая доминантность, и он прижимает Хёнджина к себе, будто тот не выше и не сильнее него.       У Минхо в одной руке всегда Джисон, а во второй — Хёнджин. И ради них двоих он готов подраться с кем угодно, лишь бы его дорогие были счастливы и здоровы.