Удивительные вещи

У Максима Каца есть один особенный талант. Вернее сказать, талантов у него очень много, но один затмевает все остальные. Увидев Максима Каца хоть единожды, никто не сможет остаться равнодушным. И дело, отнюдь, не в особых политических амбициях или незабываемом характере. Дело в глазах, холодных и одновременно таящих в себе задорный огонь; дело в густых волосах, которые аккуратными волнами спадают то на лицо, то на плечи. Всё дело в том, как очаровательно он порой опускает ресницы, словно строя образ некой девицы, не до конца доступной, но ужасно желанной. По поводу Каца есть десятки, если не сотни, мнений, и все они совершенно разные, иногда уходящие в совсем абсурдные крайности. Но нет ни одного нейтрального. Потому что ты либо навсегда влюбляешься в эти глаза, либо ненависть поражает тебя изнутри до конца жизни. Так стрелять взглядом надо уметь. Илья Варламов сначала был уверен, что его случай — второй, однако очень быстро понял, как сильно ошибался. В первую их встречу Максим выглядел совсем хрупким, как хрусталь, и казался жутко нелепым с этими своими несуразно длинными конечностями и патлами, отдающими чем-то инфантильным. Да и книга, которую он с собой притащил, не внушала доверия. Таких вот «подношений» Варламову делают штук пятнадцать в один только месяц, и даже половина всего подаренного, обычно, не оказывается хотя бы сносной. Кто такой этот Ян Гейл? Впечатление, проще говоря, Максим оставил не самое лучшее, и в памяти Ильи больше, чем на полчаса, не отпечатался. Подумаешь, сколько таких «фанатиков» ещё предстоит встретить. Но одного его жеста хватило, чтобы на долгое время поселиться в кудрявой голове. Это-же надо! Вернуться за подаренной (!) книгой! Но ведь сделал-же, а в глазах ни грамма стыда или неловкости, неужто он так каждый раз делает? Удивительный человек. И диалог совершенно чудной получился: — Здрасьте, я это самое… За книгой пришел, — затылок чешет и мнется у порога кабинета совсем по-детски. — Кац моя фамилия, если помните такого. Илья не сразу глаза переводит от экрана ноутбука к чужому лицу, но когда всё же делает, удивлённо руками разводит. — Опять ты! Кац... А это настоящая фамилия? — Самая настоящая, — гордо заявляет Максим и, не менее гордо, поднимает голову, выставляя на обозрение, ненароком, свой аккуратный нос с горбинкой. — А Варламов — настоящая? Растерянный ответной колкостью Варламов только ведёт плечами и закрывает крышку ноутбука. — Ну, не буду же я все карты сразу раскрывать, это невыигрышная позиция. — О! Это я знаю. * После той встречи немало времени прошло, прежде чем они пересеклись снова, но оно того стоило. Илья с удовольствием изучил всё о Максиме Каце, что было в открытом доступе, и искренне поразился его мыслям. Умно и нетривиально. Красиво. Интригующе. Оппозиция, сформированная в начале десятых была действительно камерной и немногочисленной, поэтому появление любого нового лица вызывало бурный ажиотаж; в этом случае Илья сам поразился своим увлечением этим юношей, который на лицо действительно сошёл был за десятиклассника. А Максим весь такой из себя правильный, интеллектуальный, обольстительный. Вот посмотришь на него и сразу хочется этот образ на плакат запихнуть: «Светлый лик нашего будущего». Прямо лицо русской интеллигенции, хоть морда и еврейская. Но такого закрытого из себя лепит... Вот кто точно будет толстенной линией разграничивать личные и деловые отношения. Только глянет из под своих длиннющих ресниц — поминай как звали. А Варламова звали по-разному. Много куда звали. И за деньги, и за идею звали, но куда теперь денешься? «Городские проекты», вот он твой «Магнум опус», да, Илюш? Вот за этим ты мечтал штаны в душных кабинетах просиживать? Да только Илья этот голос слышит, и как примёрз. Куда бежать? Нет, больше можете не звать. И, главное, не сказать, что Варламов несчастный какой-то. Это странное чувство удовлетворения преследует его всякий раз, когда он видит Максима или позволяет себе поговорить с ним. И это в какой-то момент стало перерастать в настоящую необходимость. Кац прямо комплекс витаминов: после применения и настроение улучшается, и мотивация работать появляется, и кожа становится мягче. Может Илье просто не хватает людей, чья позиция такая же стойкая, а главное осмысленная, как у него самого. Спорить и вести дискуссии с Максимом было интересно и нелегко, а то, как он увлечён политикой и урбанистикой, достойно уважения. И Варламов это уважение всякий раз проявлял. Так и появились «Городские проекты», честно говоря. Илья встретил человека, с которым наконец можно нормально поговорить и затронуть любые темы. И натурально влюбился. А единственная возможность удержать такого амбициозного и неподконтрольного человека возле себя — предложить совместный проект. И, желательно, поставить его во главу угла. Такой вот тандем. И в дружбу это всё перерастало очень просто, какие-бы там линии не чертил Кац. Ну, а влюбился Варламов, конечно, исключительно платонически. Только кто-бы поверил. * Вечером в офисе немного душно и темно. Буквально на днях, две из трех лампочек перегорели, и их нужно срочно заменить, но сейчас у Ильи и Максима слишком много дел. Кац усердно чертил какие-то грандиозные планы, царапая ватман цветными карандашами, а Илья, не без любопытства, наблюдал за этим актом творческого порыва. Максим действительно выглядит сейчас жутко увлечённым и отдающимся своему делу сполна. Варламов расплывается в улыбке. Но одного неосторожного движения такого увлечённого Максима хватило, чтобы коробка с канцелярией рухнула на бок, и все карандаши покатились по столу в разные стороны. Максим глаза закатывает и начинает их обратно собирать. Варламов теперь сверлит его взглядом с ещё большим энтузиазмом. — Ну? И чего ты так смотришь? — Не выдерживает Максим. — Ничего, — так картинно у Каца получается своими тонкими пальцами подбирать канцелярию, что и отвлекать его не хочется, но от правды не убежишь. — Красивый ты. — Да ну уж, прямо-таки красивый? — Максим так голову отворачивает, что чёлка невероятно очаровательно на половину лица спадает, выглядит Кац совсем теперь недоступно. Он продолжает цветные карандаши с предельной осторожностью поднимать и складывать в жестяную коробочку. Есть такие ролики в интернете, от которых глаза не оторвать; бывает, на долгие часы залипнешь, если сильно постараться. Так вот, эти Максимовские тощие руки с тонкими запястьями можно смело использовать, как такой видеоматериал. За других не в ответе, но сам Илья бы надолго застрял, пялясь глупо в монитор. Но очень хочется за эти руки взяться, хочется гладить пальцы, сжимать ладони. Очень хочется поднести к губам и целовать-целовать-целовать. Илья себя чувствует, как в музее: «Глазами смотреть, а руками, вы сами знаете». А ведь Илья ещё к Максимовским рукам не прикасался ни разу. Интересно, они холодные или горячие? Мягкие или шершавые, как наждачная бумага? Вот и как с такими мыслями бороться? — Кац, дай руку, — требовательным тоном просит Илья, но с места не двигается, ждёт отказа. — Зачем? — Максим брови хмурит, но даже так, больше похож на злого кота, чем на взрослого мужчину. И ведь действительно, зачем? Чтобы голос в голове хотя-бы на секунду заткнуть? Сказать себе: «Доволен теперь?» — Надо, — исчерпывающе. Отпираться, к удивлению, Максим не стал. Подошёл молча к Варламову, сидящему недалеко, и протянул руку. Прям как абстрактная дочь богатого помещика на царском балу. Поцелуя что-ли ждёт? Но Илья замечает, как Кац смущённо глаза отводит, чувствуя чужое касание. От поцелуя, наверное, совсем улетит. Илья трогает осторожно. Кладёт чужую кисть в свою большую ладошку и едва ощутимо сжимает. На контрасте они смотрятся совсем забавно: у Варламова рука крупная, веснушками и родинками усыпана, а кожа на тыльной стороне чуть-ли не оранжевая; у Максима, наоборот, кожа совсем-совсем бледная, Кац почти призрак, и родинок никаких нет, даже самых крошечных крупинок. Илье нравится очень проводить медленно пальцами вдоль чужой ладони. А от мельчайшего трения словно вырабатывается электричество и искры летят в разные стороны. И Максим выглядит так, будто хочет снова отвести взгляд, но не выходит; смотрит он заворожено и пристально, а губа верхняя у него мелко трясётся, как-будто он сейчас рот откроет и не закроет никогда больше. Красивый, ужасно красивый. И руки у него совсем особенные. И, всё-таки, горячие, а у Ильи наоборот — холодные. Через секунд тридцать этих странных полу-прелюдий Максим отмирает, вырывает руку из чужой хватки, как ошпаренный, и снова хмурится комедийно. У него голос охрип что-ли и звучит ещё выше, чем обычно: — Ну, чего хотел-то? Илья, очень собой довольный, отворачивается на кресле обратно к компьютеру с плохо спрятанной улыбкой. — Уже ничего. * Фигура у Максима была странная. Изначально он казался несуразным и нескладными, но в целом вполне обычным парнем. Тем более, ситуацию меняли мешковатые шмотки, натянутые на Каца, как на вешалку. Илья, с другой стороны, соврет, если скажет, что стиль одежды парня не казался ему, как минимум, забавным и милым. Но очень скоро любопытство начало пожирать Варламова буквально изнутри, всякий раз его преследовало навязчивое и грызущее желание узнать, что же там, под одеждой Максима. И без всякого пошлого подтекста. Почти. Но тут задача стояла куда более сложная, чем просто потрогать чужую кожу. Тут нужен был план. И не абы какой, а рабочий! Потому что попыток после провала, наверняка, не будет. План, впрочем, оказался не особо грандиозным. Но что поделать? Стратегическими навыками Илья не обладал, так что довольствуемся тем, что есть. В общем, идея такая: дождаться, когда Максим будет перемещаться через узкий коридор — ведущий из кухни в главное помещение офиса «Городских проектов» — поставить ему, как бы невзначай, аккуратную подножку и тут же поймать, подхватив за талию. И ведь полный бред, согласитесь? Но сработало! Сработало даже эффективнее, чем Варламов себе представлял. Максим оказался в его руках даже без помощи: сам запнулся о собственные шнурки, забыв их завязать. И полетел, как наведённый, прямиком в холодные руки коллеги. Но принял Илья его горячо, хотя и сам был удивлен таким развитием событий и неловкостью Каца. Талия Максима оказалась тончайшей, как у модели. Хотя он весь ощущался в руках как игрушечный. Илья боялся очень его не удержать и уронить на пол с глухим стуком, а Кац бы и разбился на мелкие осколки, пришлось бы, наверное, собирать и склеивать кусочки обратно в урбаниста. Но не уронил Илья. В первые секунды старательно пощупал, как бы случайно, а затем на прямые ноги Максима поднял, чуть-ли не к стене прислонив, чтобы не падал больше. — И шнурки завяжи. * Максим запустил ладонь в пушистые волосы и осторожно убрал от лица ближайшие пряди, чтобы обзор не закрывали. Это была лавочка. Аккуратная, светлая и совершенно идеальная. Даже слишком идеальная, для такого-то места. В этом и заключалась задача Каца с Варламовым. Плясать нужно было именно от этой лавки, а всё окружающее поменять, подстроить, если угодно, под неё. Даже парковку. Ну и дела. — Что скажешь? — подал голос Варламов, из-за чужой спины. — Есть идеи? — Есть идея больше не заниматься такой нелепицей. А лавочка ничего такая. Илья сверкнул неширокой улыбкой и, сделав несколько шагов, приземлился на эту самую лавку. Может проверил, не сломается ли она под хоть каким-то ощутимым весом. Должен же быть где-то подвох. Но конструкция героически выстояла. Вот уж точно чудеса урбанизма. — Зря ты так, — солнце светило сегодня чересчур ярко и слепило глаза с особым рвением, так что Илья очень скоро начал болезненно жмуриться. — Может это твое техническое задание, и мне теперь придётся тебя уволить. — Не уволишь уже, ты без меня теперь ничего не сможешь. — А-а-а, даже так? Быстро вы в себя поверили, Максим Евгеньевич. Кац плохо умеет скрывать свою улыбку, и это качество Илье безусловно нравится. Но на сердце как-то очень неприятно щемит, когда Варламов за чужой улыбкой наблюдает. Странное чувство, и прежде совсем незнакомое. — Ты, может, в среду отдохнёшь? Итак безвылазно работаешь, скоро прирастёшь к креслу уже, — Илья ладонь в пышные кудри запускает и взгляд отводит в сторону. — Девушка-то твоя не против? Кац не торопится отвечать, и дело явно не в задевшем тонкие струны души вопросе. Ему, кажется, просто всё-равно на окружающий мир. Глаза у Максима закрыты, а голову он откинул на спинку лавки и принимает покорно лучи летнего солнца. И это выглядит безумно правильно. — У меня нет девушки, — немного погодя отвечает Максим с закрытыми глазами и продолжает уже с улыбкой. — А что, на свидание меня хочешь позвать? Илье хочется начать неловко кашлять, но он замирает, как олень перед машиной. Только моргает изредка в попытке переварить услышанное. Неужели настолько очевидно? — А что, ты пошел-бы? Варламов, ты себя закапываешь. — М-м-м... Не уверен, — Максим вдруг подскакивает с лавки и тянет руку для прощания. — Но от выходного не откажусь. * У Ильи чуткий и по настоящему тяжёлый сон. В его случае «поспать» значит не быстро погрузиться в сон и легко проснуться утром. Это значит потратить несколько долгих часов, чтобы подобрать идеальную позу, избавиться от всех лишних мыслей в голове и наконец отрубиться. Целое испытание, и никакие таблетки не помогают. Поэтому он очень дорожит временем, которое у него есть на отдых, ведь если он, не дай бог, проснётся слишком рано или уснёт слишком поздно — весь день пойдет насмарку. Не получается у Варламова работать и хотеть спать одновременно. Именно поэтому любой человек, который пытается нарушить его сон, автоматически становится врагом номер один и вычёркивается из людей как минимум на сутки. Ибо нечего мешать светлому уму набираться сил для новых свершений. Когда телефон на тумбочке начинает сначала протяжно гудеть, а затем падает с тумбы на постель, аккурат к лицу Варламова, мужчине кажется, что это всё его сон. Открывать глаза не хочется категорически и неважно, что там такое невероятное произошло. Хоть Москва горит. Илья на это посмотрит утром. И всё же, спать с вибрирующим под ухом телефоном не очень получается. Глаза Илья распахивает с желанием убивать. В первую очередь — позвонившего, а дальше уже разберётся. На экране буквы не сразу складываются в короткое «Кац». Взгляд у Ильи мутный, а в рот словно песка насыпали, так говорить страшно, но вызов он всё таки принимает. — Алло, — слышится тут же из динамика, голос у Максима взволнованный, но не дрожащий, значит никто не умер. — Да... Максим, чего тебе надо? — Илья убирает прилипшие ко лбу кудри и садится на край кровати. — Ты время видел? Варламов и сам не видел. Он быстро убирает телефон от уха, смотрит на цифры вверху экрана и возвращает гаджет обратно. 6:36. Теперь видел. — Ты ещё спишь? Знаешь, ранний подъём это важный аспект хорошего дня… — Ближе к делу. Несколько долгих секунд Илья снова слышит только тишину и ему начинает казаться, что Кац сбросил трубку, или у него вообще телефон вырубился. Но лучше бы это было так. — Пошли гулять? Может, Варламов изначально был прав и это просто дурной сон? Как иначе себе объяснить услышанное? — Ты шутишь? — недоверчиво переспрашивает Илья. — Нам по пятнадцать лет, что-ли? Какой гулять, Кац, ещё даже солнце не встало. — Ложь! И ведь самый логичный выход из этой ситуации — отказ. Варламов, да и сам Максим, уже не в том возрасте, чтобы заниматься подобным дурачеством. Он успешный человек, в конце концов! — Ну допустим пошли, — Илья тяжело выдыхает прямо в динамик. — Ты дома? — Я под твоим окном.— Чего? — Только спускайся быстрее, я тут уже полчаса торчу. И когда Илья спускается, там действительно Кац собственной персоной стоит. А на улице так свежо и солнечно, что Варламов даже перестаёт злиться, а его недовольное лицо выглядит намного менее хмуро. — Доброе утро, — улыбается Максим и прячет руки за спину, сомкнув в замок. — Лучше замолчи, — фыркает беззлобно Илья. — Я так рано вставал в последний раз, когда ещё в универе учился. Они идут вдоль чистопрудного бульвара, по большей части молча, только изредка обмениваясь парой фраз. Тем не менее, в этой тишине Варламов чувствует себя совершенно органично, Максим даже молча может рассказать больше многих. В этот раз Илья даже не жалуется на солнце, оно действительно светит ещё не так противно, хотя уже достаточно ярко. Утренняя Москва и выглядит и звучит хорошо: шелест листьев в абсолютной тишине успокаивает и позволяет раствориться в совершенно неповторимой атмосфере ещё не проснувшегося города. Хотя Илья совсем не устал, примерно через час безостановочной ходьбы он тянет Максима на одну из лавочек у самого пруда. Кац очень пронзительно взгляд свой устремляет куда-то вдаль по блестящей воде и негромко говорит: — Знаешь, почему мне нравится в такую рань гулять? — Вопрос риторический, но даже при большом желании, Илья не смог бы ответить. — Пока никого на улицах нет, можно трезво оценить город и его внешний вид. Люди всё делают лучше, даже самую помойку. Варламов в удивлении раскрывает рот. Мнение Максима кардинально разнилось с позицией самого Ильи, который твёрдо настаивал на том, что человечество своим присутствием только портит и уничтожает всё вокруг. Однако, слова Каца, особенно с его уст, звучали очень светло и миролюбиво. Илье в жизни этого очень не хватало. Максим снова замолчал и продолжил глядеть своими огромными глазами далеко вперёд, позволив Варламову хорошо его разглядеть. Пока ещё трепетное солнце осторожно ласкало своими лучами длинные волосы Каца, а умеренно-прохладный ветер проходил неспешно сквозь тёмные пряди и трепал чужую голубую рубашку. Уголки губ Максима были неброско подняты вверх, а брови расслабленно опущены. Выглядел он сейчас как персонаж романтической комедии, или даже как центральная фигура с картины некого авангардного художника. Максим был очень красив и природа, кажется, признавала это. Как только Кац поворачивается лицом к товарищу, Илья неосознанно подаётся вперёд. Губы Максима оказываются не такими горячими, как руки, но такими же мягкими и гладкими. А ещё очень податливыми. Варламов совсем не напирает и только касается почти невесомо чужого рта; Максим не отвечает и вообще, кажется никак не реагирует, даже полуоткрытые губы не смыкает, но и не отталкивает. Позволяет нарушать своё личное пространство совершенно бесстыдно. Поцелуй получается таким же светлым и прохладным, как погода вокруг. Отстранившись, Илья ожидает какой угодно реакции, и готовится вовсе к самой худшей. Но Максим улыбается своей неочевидной улыбкой и небрежно роняет голову на Варламовское плечо. Волнистые пряди его волос спадают теперь вниз и щекочут чужую шею. Ветер сдувает из головы все лишние мысли. И всё-таки как хорошо, что Москва совсем ещё пуста в это раннее утро. * — Ты веришь в счастливые билеты? — Негромко спрашивает Илья, не в силах перестать смотреть на задумчивое лицо Максима, устремившего взор в окно трамвая. Кац отзывается на вопрос переводя взгляд в сторону Варламова. Он хмурит брови, видно задумавшись. — Ну, вообще, не особо, — пожимает плечами. — В среднем каждый восемнадцатый билет счастливый, как-то слишком много для такого ажиотажа, не находишь? Усмехаясь, Илья стреляет глазами и тут же их закатывает. — Кац, а обязательно всё на свете считать и статистику составлять? — Математический склад ума! — Гордо отвечает сидящему напротив Илье Максим. — Благодаря нему я здесь. — В трамвае? — С тобой. Кац снисходительно качает головой и прыгает со своего места к Илье, чтобы осторожно найти его ладонь и сжать в своей руке, крепко переплетая пальцы. — Ты мой счастливый билет, — он оставляет поцелуй на щеке Варламова и закрывает глаза. Все люди вокруг замолкают и даже трамвай начинает ехать тише. Никто их больше не побеспокоит.