Дверь стационара со скрипом поддалась, открывая взор на тошнотворно белые стены приëмной. Кавех ни за что в жизни не пришëл бы сюда по собственной воле: ещё с малого возраста он до жути боялся и врачей, и медицинские процедуры, и больницы в целом. Даже сейчас, придя как гость, не как пациент, его сердце бьëтся на полтакта быстрее от накаливающихся нервов. Он бы и продолжал оставаться как можно дальше от этих мест, если бы не его парень, которого положили сюда месяц назад из-за ухудшения состояния. Его имя аль-Хайтам, он борется с онкологией уже пятый год, а это срок больше, чем их отношения. Даже предложение встречаться Кавех сделал, пока его друг сидел под капельницей на приëме химиотерапии. Сколько же после этого последовало отговорок! Все они упирались в страх аль-Хайтама, ведь он лучше всех окружающих чувствовал, как жизнь ускользает от него с каждой новой клеткой разрастающейся опухоли, с каждой новой таблеткой, с каждым обеспокоенным взглядом человека, что он любит. Он согласился, а через пару месяцев наступила ремиссия, что продолжалась целых два года: самых счастливых два года в их жизни. Теперь же аль-Хайтам находится здесь. В этой больнице, в отделении онкологии. Далеко от своих близких. Кавех старается навещать его каждый день, правда старается, но ему мешает лишь его учëба в Академии. Парень никогда бы не подумал, что занятия начнут его так бесить, но злость сама накипает, когда тебя отправляют на практику в другой регион прямо во время сложного периода для твоей семьи. Через три дня ему придется уехать, поэтому сейчас стоит отдать всë своë время парню. Но, стоя перед дверью в палату, он думал лишь о том, что его вторая половинка наверняка опять сидит в наушниках и не услышит его, когда он войдëт. Поэтому нужно зайти как можно эффектнее!
— Хайтам! — он открыл дверь и закричал на всю палату. Пакет с передачей с шуршанием ударился о дверь, предупреждая о вошедшем. — Ты как? Живой?
— Был, — раздался хриплый голос, а затем и кашель. Кавех быстро подбежал к нему, готовый звать медсестру в ту же секунду, но аль-Хайтам взял его за рукав. На его собственной руке красовались парочка татуировок, прямо рядом с синяками на локте. — До тех пор, как ты меня оглушил и вызвал сердечный приступ, а затем я подавился и умер.
Кавех нахмурился, фыркнул, но покорно сел рядом с койкой, грозно смотря на парня. Вероятно, медсестры, были бы они в этот момент рядом, пожурили бы студента за хаос в палате, так что он решил успокоиться и выдохнуть.
— Я, вообще-то, серьëзно. Ты как?
— Нормально, — он затих. Взгляд был прикован к запыхавшемуся Кавеху. Парень будто хотел ещё многое сказать, но так и не решился. Всегда приходится из него всë вытягивать. Блондин заключил их ладони в замок, поглаживая по костяшкам.
— Чувствуешь себя как? Лучше? Что-то беспокоит?
— Не-а. Только врач бесит: постоянно успокаивает, будто мне шесть.
Кавех тяжко вздохнул. Вечно он излишне бравится, хотя на его месте кто угодно хотел бы ласки, внимания, заботы.
— Тебе разве не страшно? — они сжали друг другу руки крепче, а блондин поднëс чужую ладонь к своим губам, невесомо целуя еë.
— Нет. Я уже проходил через это, так что пройду и ещë раз.
Кавех задержал дыхание, слушая его речь, прощупывая слабое биение пульса на ладони, пока вновь не обратил внимание на забитые руки. Перепалки насчëт татуировок у них были всегда, Кавех не был против самой идеи рисунков на руках, даже за, но искренне считал тату аль-Хайтама просто-напросто уродливыми. Они не сочетались вместе, линии были такими кривыми, будто бы иглу держал неуверенный новичок, а само содержание оставляло желать лучшего: на его спине рядом с рисунком птицы, сокола, красовались шахматные фигуры. Настоящий ад для глаз архитектора.
— Раз ты такой бесстрашный, то и без страха сотрëшь весь этот ужас со своих рук, да? — он провёл ладонью по предплечью своего парня, рассматривая зеленоватые перья, невпопад разбросанные от запястья до локтя.
— Скорее осмелею настолько, что набью тебе рано или поздно что-то подобное, — на лице появилась беззлобная улыбка, но выглядела она устрашающе. Кавех закатил глаза, устраиваясь на плече аль-Хайтама.
— Архонты… Только попробуй, — он поднял голову наверх, чтобы смотреть ему в лицо. — Я тебя прикончу на месте. Буду быстрее, чем любая болезнь.
Его поцеловали в лоб, будто бы его слова — неразборчивые мяуканья котëнка, что никто не воспринимает всерьëз.
— Мне кажется, что тебе подошла бы татуировка, — аль-Хайтам зарылся ладонью в соломенно-жëлтые локоны, мягко массируя кожу головы. — Наверняка ты уже думал над эскизом. Что бы ты хотел набить?
— Я бы хотел набить тебя желанием сдавать отработки в Академии с такой же страстью, с которой ты вливаешь себе краску под кожу, — он быстро перевëл тему, не желая иметь даже малейший риск повестись на убеждения своей второй половинки. — Мы с тобой просрочили проект почти на месяц! У тебя же есть всё для того, чтобы писать его со мной, и материалы я ношу. А ты мне совсем не помогаешь! И я и слышать не хочу отговорки про рак, всë у тебя сейчас хорошо, можешь прекрасно набирать текст в документ, это не так сложно!
— Ах, что-то бок заболел… Придëтся полежать и восстанавливаться следующий месяц минимум. Умственная нагрузка летальна, так преподавателю и скажи. А если я помру, то кто тебя будет от алкоголя спасать? — Хайтам лишь успел подумать о том, как же его парень любит ворчать, когда его ущипнули за бок.
— Выдумщик. Как только я приеду с Фонтейна, проект уже должен быть готов, слышишь?
— Как долго ты будешь там?
— Две недели. Извини, что приходится уезжать, я не смогу это уже отменить. Сайно и Тигнари будут приходить.
— Не стоит. Я понимаю.
Они одновременно замолчали. Всё, даже шуточные перепалки, отошли на задний план, когда они оба встретились со скорейшим расставанием. Хотелось насладиться друг другом, максимально долго и близко. Тишину нарушало лишь хриплое дыхание аль-Хайтама, раздающееся где-то совсем рядом с ухом, но даже оно, болезненное, угасающее временами, успокаивало. Лишь одна фраза, произнесённая Кавехом с придыханием, сбила эту умиротворяющую тишину:
— Я тебя люблю.
***
Фонтейн радовал своими яркими и стройными фасадами, что создавали весь город вокруг таким прекрасным, каким он является сейчас. Студенты Кхашревара имели в этом регионе лишь одну задачу: в срок приходить на семинары, где они рисовали здания. На первом занятии чертили Оперный театр «Эпиклез», на втором — дворец Мермония, а на следующем будет «Отель Дебор», как хороший пример архитектуры здания сферы обслуживания. Такие поездки организовывались редко, но каждую студенты ценили, ведь нечасто выпадает возможность разобрать архитектуру других регионов, что крайне важно для них, на живых примерах. К тому же, в свободное время и Кавех, и согруппники были вольны делать всë, что угодно. Первым делом парень навестил маму, что жила тут уже долгое время, затем долгое время гулял по городу с аль-Хайтамом по видео-связи. Он будто бы побледнел за все время их разлуки, даже немного истощал, но Кавех, в надежде на лучшее, списал всë на проблемы связи и плохой камеры. После одной такой прогулки, во время пути домой, в поле зрения попался один занимательный салон: снаружи висели картины, приятно удивившие архитектора. Они были настолько простыми, незамысловатыми, что казалось даже смешным то, что рисунки застряли в голове у парня недолгое время, ведь с простотой они совмещали свой уникальный стиль, в котором каждая линия была выразительной, эмоциональной. Невесомые штрихи покрывали полотно рваными движениями, создавая различные текстуры, играя с светом на скудном на цвета эскизе. Сказать, что у Кавеха загорелись глаза интересом и задором, это ничего не сказать. Как жаль, что название салоны было написано на языке Фонтейна, что разобрать и перевести смог бы только его Хайтам…
Ведомый первым впечатлением, парень отправился внутрь. В нос ударился запах медицинского спирта, что вызывал у архитектора сугубо негативные эмоции, заставляя вздрогнуть. Вместе с этим слышались нотки столь знакомого запаха чернил и краски. Кавеху казалось, что он зашëл в свою мастерскую, но этому противоречил общий вид комнаты: она была крайне аккуратной и опрятной. Нет, не подумайте, парень всеми силами держал у себя порядок, убираясь после каждой работы, но здесь обстановка была будто бы вылизанной, ни одной лишней вещички, ни одного лишнего пятнышка. Был лишь стол с компьютером, пару сидений и тех же картин на стенах, что были на витрине. В глубине комнаты, конечно, была закрытая дверь, и архитектор подумал, что именно там скрывается творческий беспорядок, стол со стулом — всего лишь приëмная. Сразу же из той заветной двери выбежал парнишка в одежде, похожей на хирургический костюм, но слегка запачканный. Кавех глупо проморгался, пытаясь привести ум в сознание, прежде чем человек перед ним заговорил на тейватском.
— Здравствуйте! Вы по записи или впервые пришли на тату?
Тату. Это слово отпечаталось в сознании в форме тех самых страшных и неказистых, по мнению самого Кавеза, шахматных фигур и птиц, криво нарисованных на плечах и предплечьях аль-Хайтама. Лицо неосознанно скривилось, плечи опустились, выражая весь внутренний конфликт парня. Работник явно был сконфужен такой реакции, от чего архитектору пришлось быстро взбодриться прогоняя грустное выражение лица. Кавех помахал головой, разворачиваясь к выходу
— Нет-нет, извините, я дверью…
И вдруг ему приходит в голову гениальная идея. Он подумал: какая будет самая приятная неожиданность, что может получить его парень по возвращению домой? Правильно, его любимые татуировки на его любимом человеке! И что, что это навсегда. И что, что Кавех совершенно не фанат рисунков на теле! Зато его парень обрадуется и это будет память на долгие времена. Да и художник явно с талантом и опытом, не то что Сайно, постоянно набивающий рисунки аль-Хайтаму. Решение было столь спонтанным, что он начал думать, что пожалеет, в тот же момент, когда открыл рот, чтобы сказать:
— Хотя знаете… Я бы хотел сделать у вас тату.
Прозвученное столь неуверенно предложение вызвало у мастера лишь улыбку. Он присел за стол, рукой предлагая клиенту присесть.
— Конечно. Что и где вы бы хотели набить?
— На руке… Что-то из вашей коллекции.
Кавех ощущал себя слоном в посудной лавке: абсолютно не вписывался в здешнюю обстановку, не понимал ни что он делает, ни к чему это приведёт. Ему подали журнал с эскизами, который он сразу принялся листать. Все рисунки были столь красивыми, что хотелось стукнуть аль-Хайтама по голове за то, что он набивает себе только самое уродливое, игнорируя такие шедевры! А может быть, проблема в неумелых руках Сайно, что точно был хорош в учëбе, но никак не в творчестве. С каждой страницей неприязнь к татуировкам будто испарялась, оставляя лишь восхищение.
До одного конкретного рисунка. То была лоза, расположенная на всё плечо и предплечье. Она обвивала, обхватывала руку, но даже от еë оков появлялось лишь ощущение лёгкости. Листья растения были словно невесомыми, светлыми. Весь рисунок органично вписывался в тело, не представляя собой что-то инородное, будто бы это изначально была часть руки. Кавеху оставалось лишь придумать, как связать татуировку с аль-Хайтамом, ведь, всë-таки, она будет сделана для него. В голову не пришло ничего умнее, чем написать мастеру на листочке его имя на сумерском и попросить набить его. Как хорошо, что мастер не знал сумерского, иначе бы наверняка начал бы отговаривать. Даже Кавех слышал истории о том, как пары влюблëнных в полном окрылении друг от друга в первое время отношений уже бегут закреплять свои имена друг у друга на коже, а затем жалеют об этом, рассказывая мастера на удалении тату о том, какой же мразью была их вторая половинка. Такое происходит повсеместно, но у Кавеха не тот случай. Каждый день отдаётся в сознании лишь одной мыслью, что вот-вот аль-Хайтам уйдëт от него, уйдëт навсегда. В такие моменты сердце архитектора кричало о том, что нужно сохранить в этом мире как можно больше вещей, напоминающих о нëм. Поэтому парень облегчëнно выдохнул, когда мастер улыбнулся и, после оплаты, предложил пройти в кабинет. Всю дорогу до него Кавех обдумывал своë решение, но передумать у него не получилось. В голове рисовалась счастливая улыбка аль-Хайтама, когда он это увидит, может, посмеётся с него, и только этот факт решил всë за него.
***
Сидя в комнате отеля, Кавех решил отвлечься от черчения на свою новую татуировку. Он живëт с ней уже целый день, а всë никак не может привыкнуть. Она излишне часто попадается в поле зрения, вызывая чувство неправильности. Защитная плëнка на свежей тату также доставляла дискомфорт: было слишком непривычно постоянно трогать еë, вместо мягкой и нежной кожи. Но, несмотря на все неудобства, всë-таки она была безумно красивой. Архитектор не мог налюбоваться, рассматривал и фотографировал еë со всех сторон. Он не мог дождаться, чтобы аль-Хайтам наконец-то всë увидел. Для лозы мастер использовал нежно-зелëный цвет, сливающийся с кожей, имя парня было ярко выделено, сбиваясь в глаза любому смотрящему. Каждая буква была закрашена градиентом, от неонового до тëмно-чëрного. Кавех гордился, что решил немного поучаствовать в дискуссии по поводу цветов, получилось лучше, чем он ожидал.
Внезапно, заиграла мелодия звонка, из-за чего пришлось отвлечься от лицезрения тату. По появившемся на экране телефона имени "Душнила", архитектор понял, что ему позвонил именно аль-Хайтам. Он хотел взять трубку, но вдруг понял: если он покажется на видео, то сразу будет видно его руку. Это испортит весь сюрприз, поэтому Кавех принялся действовать: он схватил первую попавшую под руку вещь, а это оказался плед, и спрятал весь набитый рукав под ним, после чего принял звонок. Аль-Хайтам, к сожалению, выглядел не очень: бледный и болезненный.
— Привет! — получилось более нервозно, чем планировалось. Кавех держался за плед, чтобы тот ни в коем случае не упал.
— Привет. Ты какой-то нервный. Что опять произошло? — его лицо было непоколебимо, лишь дыхание чуть-чуть участилось.
— Что? Не-е! Просто недавно домой пришëл, вот и... Запыхался, — враньë явно не его конëк.
— А чего в пледе сидишь? Разве в Фонтейне так холодно?
Кавех улыбнулся, начиная беситься с привычной дотошности аль-Хайтама.
— Да, конечно... А одежды тëплой не взял.
— Ну конечно не взял, сейчас же лето. Ты же не глупец, чтобы излишне кутаться
Кавех нахмурился, жалея, что он не рядом, чтобы ущипнуть его за такие "подколы".
— Ах ты... Язва! Знаешь, иногда мне кажется, что то, что я с тобой встречаюсь — тот ещё героизм.
Аль-Хайтам хмыкнул, укладываясь на койке поудобнее.
— Ко мне вчера приходили Сайно и Тигнари. Жаловались, что ты им не отвечаешь.
И правда. Из-за учëбы, путешествия и тату у Кавеха не оставалось времени практически ни на что. Он иногда забывал позаботиться о себе, например поесть или причесаться, что уж говорить о лучших друзьях. Стыдно было за то, что из-за этого он мало уделял времени аль-Хайтаму, но тут он хотя бы старался исправиться.
— Да, да, знаю. Просто понимаешь, слишком много учëбы. Кстати, я сейчас работаю над проектом, давай покажу!
Он взял телефон в руки, наводя камеру на бумагу перед собой, исчерченную карандашом. Рисунок представлял собой чертëж дома, сильно отличного от привычного, сумерского: само здание стояло монолитом, имело тяжëлое основание и расписные оконные рамы. Стиль подходил больше к барокко, но при этом имел модернистские черты, приспосабливая здание к современному обществу Фонтейна. Аль-Хайтам не смог увидеть рисунок во всей красе: изображение, как только Кавех начал двигать камеру, покрылось пикселями, из-за чего нельзя было разобрать совершенно ничего. Но парень не подал виду, лишь довольно хмыкнул.
— Отправь мне потом фотографией.
— Конечно! Так вот, это жилое здание, так что тут крайне много окон, ведь дом многоквартирный. Боже, ты даже не представляешь, у меня, наверное, рука отвалилась, пока я это все писал! — он издал мученический стон, откидываясь назад. — Но ничего, ещё неделя, и я полечу к тебе.
Аль-Хайтам улёгся поудобнее, смотря на закутанного Кавеха. Заметив этот взгляд, архитектор смутился, словно юный мальчишка.
— Опять я всё о себе. Как твоё самочувствие?
— Нормально, — он немного промолчал, глубоко задумавшись.
— Хайтам? — Кавех взволновался, приближаясь к телефону. — Ты что-то скрываешь. Я знаю, что значит этот взгляд.
— Кавех, — его имя, произнесённое через динамик, будто больше встревожило. — Скажи, будь ты на моём месте, тебе было бы страшно?
Вопрос ставил в тупик. Эмоционально, как только он и умеет, парень высказал первое, что пришло в голову:
— Конечно я бы боялся! Хайтам, что за вопросы. Тебе стало хуже? Что-то болит?
Парень растерянно оглядел экран — как жаль, что он их сейчас разделяет — в поисках хоть чего-то тревожащего. Но аль-Хайтам лишь слабо улыбнулся, вселяя тепло и надежду в наивную душу Кавеха.
— Ничего. Просто хотел сказать, что я тебя люблю.
Позже Кавех пожалеет миллионы раз, что не обратил внимание на каждую мелкую деталь этого разговора, от которого, если присмотреться, так и веяло тревогой. Но сейчас он опустил плечи, расслабившись впервые за этот разговор. Парень решил перевести тему, начав рассказывать о своей недавней встрече с матерью...
***
День отъезда. Он уже давно собрал все вещи, ещё с вечера. Остальные в группе останутся в Фонтейне ещë ненадолго, но Кавех сразу планировал, что уедет он раньше остальных, чтобы не оставлять аль-Хайтама одного слишком надолго. Несколько дней назад он ходил снимать защитную плëнку: теперь татуировка для него не выглядит инородной, он уже привык и осталось только восхищение. Кавех несколько раз проигрывал в голове все сценарии, как его парень мог бы отреагировать на такой сюрприз. Он мог сразу начать рассматривать рисунок на коже, увидеть своë имя, посмеяться, назвать идиотом, после этого лишь поцеловать и предложить лечь рядом. Мог вообще не отреагировать, притворившись, что ничего не заметил, и лишь после того, как Кавех упрекнëт его в этом, сказать немногословное «Красиво» и переключить тему... Да, это более реалистично. Эти мысли настигли его в ожидании поезда, который прибыл ровно к нужному времени. Архитектор вместе с толпой зашла в вагон, быстро нашëл своë сидение и тут же занял его. Как хорошо, что сегодня весь поезд был практически пустой! Позади спереди него было по два-три ряда без людей. Поездка обещала быть приятной. Он достал ноутбук, положил его на колени и углубился в работу, пока поезд трогался к места. Так прошла добрая половина поездки.
Потом прозвучал звонок телефона.
Он быстро достал его, посмотрев, кто звонит. Это был Тигнари. Кавех улыбнулся и взял трубку.
— Кавех... Привет. Ты сейчас не занят? — неожиданно резко начал друг.
— Нет, я домой еду. Буду, скорее всего, уже завтра утром. Как там аль-Хайтам?
В ответ раздалась лишь оглушительная тишина.
— Тигнари? Не молчи, ты меня пугаешь, — на противоположном конце трубки тяжело, протяжно вздохнули. Самые худшие предположения начали появляться в голове. После продолжительного молчания Тигнари продолжил:
— Он умер сегодня утром.
И все предположения подтвердились. Слова застряли в горле, а в голове зазвенело. Несмотря на это, осознание будто бы ещё не до конца настигло Кавеха: он ведь много раз думал, как отреагирует на эту новость, и во всех его фантазиях он рыдал, как не рыдал никогда раньше. Но всё, что он мог ощутить сейчас, так это то, как сердце раз за разом пропускает удары, будто желая увести архитектора в могилу, прямо за любимым, как оно будто упало куда то в желудок, начав переваривать само себя, а пульс участился в разы, давая возможность Кавеху чувствовать его собственной кожей. Он хотел бы также эмоционально и ярко отреагировать на это событие, но страх сковал его связки. Как будто если бы он хоть что-то сказал, то подтвердил бы, что это реальность. Да, чем дольше он не говорит об этом, тем дольше его Хайтам останется живым. Так ведь?
— Кавех, — поток сознания прервал голос Сайно, — если тебе нужна помощь...
— Что с ним произошло? — неожиданно даже для самого себя заговорил парень. Вновь прозвучал вздох. Видимо, для них слова давались точно также сложно.
— Ты уверен, что хочешь это знать?
— Конечно я уверен! — его голос дрогнул. — Я должен знать, что случилось с моим парнем.
— У него, — Тигнари пришлось взять паузу, — отказала печень. Он был уже несколько дней в очереди на пересадку, но... Мне жаль.
— Ладно. Ладно... Спасибо, что сообщили. Встретимся в Сумеру.
Он весьма резко сбросил трубку. Некультурно? Весьма, но ему крайне важно было сейчас побыть одному. Чувствовалось так, будто у него внутри стало пусто. Вместе с аль-Хайтамом из него выдрали всю душу, оставляя неограниченную бездну. Он закрыл ноутбук и опëрся на него локтями, спрятав лицо в ладонях. Хайтам знал, что его настигнет. «Он был уже несколько дней в очереди на пересадку» — значит, что всё предыдущие разговоры он знал о своих прогнозах, но ничего не сказал.
Почему? Почему он промолчал? Ему же нужна была поддержка, почему он не поделился? Эти вопросы теперь бессмысленны. В голове метались бесконечные сожаления, ведь он так много ещë не успел ему сказать, но теперь несказанные слова повисли в воздухе, и их получатель больше никогда их не услышит. Кавех помассировал переносье, опустив руки, а затем и взгляд. Вдруг, в поле зрения попала тату. Прекрасный эскиз, посвящëнный лишь одному парню. Он повернул предплечье, наткнувшись взглядом на буквы.
«Аль-Хайтам»
Одно лишь имя на его руке порвало последние струны самообладания в сердце: по щекам потекли слëзы, а из груди послышались всхлипы. Сначала он пытался сдерживаться, лишь плечи выдавали его с поличным, но вскоре влага заполнила горло, заставляя задыхаться. Слеза упала на нежную, раскрашенную кожу, быстро стекая с неровной поверхности.
Он мог показать ему татуировку в любой день. В любой звонок. Он мог позвонить ему вчера вечером, пока собирался, мог показать во время любой их прогулки, завтрака, обеда, ужина, да хоть когда. Но теперь слишком поздно. Аль-Хайтам никогда не увидит
еë, как и Кавех больше не увидит
его.
