Проклятье и цветы

      Сердце бешено стучит, когда Дилюк спускается в Разлом. Пыль, духота и темнота. Что здесь забыл Альберих, который как-то в полупьяном бреду признался, что всей своей сущностью, с самого детства ненавидит подземелья? Его по-настоящему пугали даже тренировочные вылазки – Рагнвиндр отчетливо помнит, как после очередного приступа тревожности в подземелье, из которого пришлось выручать двух незадачливых искателей приключений, Кейя буквально вцепился в него ледяными мокрыми ладонями, стараясь унять колотящееся сердце. Причину такого ужасного страха перед подземельями и пещерами, как бы не допытывались Варка, отец или он сам, юноша не называл, как-то испуганно глядя в сторону.       Кейя пропал два месяца назад. Все возможности были брошены на его поиски – рыцари усердно прочесывали местность во время патрулей, а неравнодушные искатели приключений собирали любую информацию, которая могла помочь, – еще бы, сам капитан кавалерии, покоривший сердца многих девушек и не только, пропал. Ну не кошмар ли? Дилюк не выносил ахов и вздохов в своей таверне, и именно поэтому, поверив на слово Куинну, вернувшемуся из Ли Юэ и сказавшему, что вроде бы где-то там когда-то видел, как Альберих спешно удалялся из гавани.       Мелкая каменная крошка хрустит под подошвой. Поблагодарив шахтеров, подсобивших со спуском, Рагнвиндр крепко сжимает ручку фонаря, в котором ярко сиял светоносный камень, и шагает в неизвестность. Огибая группки Похитителей сокровищ, Дилюк едва не наступает в странную черную жижу, которая буквально источала жуткую ауру. Взмах фонаря в попытке удержать равновесие и не шлепнуться в это нечто разгоняет жидкость, что словно живая бежала от ярких лучей. Кажется, наверху об этом что-то говорили...       Петляя по темным пещерным коридорам, винодел не может не думать о том, что Кейя мог так же задыхаться от паники, но совсем один: без рыцарей, которые могли бы помочь лишь присутствием, без Розарии, которую Дилюк часто замечал в его компании, без, черт возьми, него самого, который мог бы взять за руку, успокоить, прижать к себе и считать до тридцати вместе с Альберихом – потому что он беспокоился единственный из всего Мондштадта знал, как ему помочь. Он тяжело выдыхает, выходя из очередного узкого прохода, поднимая голову и замирая.       Кто бы мог подумать, что когда-нибудь в своей жизни Дилюк увидит перевернутый замок, из глубин которого исходил слабый, словно лунный, свет? Вот и он не знал. А замок есть. Висит вниз шпилями, принимая в свое нутро бредущих и, кажется, бьющихся в агонии хиличурлов. Поежившись от жуткого ощущения неправильности, вызывающего дискомфорт, Рагнвиндр медленно движется по отвесной тропинке наверх. Сердце заходится, как сумашедшее, бьется, кричит от нарастающей тревоги. Что-то подсказывало, что ему не понравится то, что он увидит там, что разорвет его душу в клочья, оставив после себя ноющие от пустоты раны.       Оказалось, что свет исходил из самого центра висящего вниз крышей дворца. А еще оказалось, что к нему нет дороги. Дилюк стоит возле края, с опаской глядя на то, как мелкий камешек, выскочивший из-под его обуви, падает с огромной высоты вниз. Он отходит к стене за собой, прижимаясь к ней лопатками и шумно выдохнув, подняв взгляд на перевернутый телепорт.       – Пиздец. – многозначительно изрекает винодел, глядя на пропасть перед собой. Другого пути не было, поэтому единственное, что пришло в голову Дилюка – перепрыгнуть. Ну или постараться. Сделать можно, но в случае ошибки только один раз.       Рагнвиндр примеряется, пробует разбегаться и после пары тренировок переходит к действию.       Широкий шаг.       Еще один.       Разбег и прыжок. Ощущение полета на секунду заставляет умом вернуться к родным ветрам Мондштадта.       Приземление. Стоп, а где поверхность?       Рагнвиндр чувствует, что стремительно летит вниз, успевая в последний момент ухватиться то ли за корень, то ли за ветвь огромного древесного отростка, держащего обломки на себе. Сердце ухает куда-то вниз вместе с оторвавшимися от рубашки пуговицами и фонарем. Дилюк сглатывает комок, глядя вниз, на ком черной грязи, который расползается в стороны в том месте, где упал светоносный камень. Блять, теперь придется двигаться на ощупь – благо света из центра откуда-то сверху хватает, чтобы осветить темные уголки нижних-верхних этажей.       Чудом поднявшись на пол-потолок перевернутого дворца, мужчина осторожно движется к свету. При очередной остановке на пути слышится шум воды.       "Где-то там ручей?" – винодел недоуменно косится наверх, забираясь по выступам на стене выше. Откуда во дворцах ручей? – "Логичнее предположить, что это фонтан."       И он оказывается прав – в самом верху оказывается большой фонтан, нарушающий все законы притяжения и беззаботно бьющий, плещущий водой на потолке. От воды словно исходил свет, и среди всей грязи, пыли и духоты он казался глотком свежего воздуха, дарившим облегчение. Он шагает ближе, подходя ближе к колоннам и ступенькам, ведущим к самому низу. И, о, лучше бы он этого не делал.       Прямо посередине, среди загадочных цветков, которыми были украшены волосы Путешественницы, была огромная глыба льда, в которой отчетливо различалась фигура капитана. Даже сквозь ледяную призму было видно, что его правая часть тела была чем-то поражена – по коже от глаза, всегда скрытого под повязкой, шли черные пятна, складываясь в щупальца. Тут же срываясь с места, Рагнвиндр подбегает, подскользнувшись и врезаясь в лед, практически тут же пытаясь растопить его и освободить Кейю из ледяного плена.       Не помогает ни пламя, обволакивающее шрамированные крепкие руки, ни размашистые удары клеймором, ни пущенный в отчаянии огненный феникс, оставивший после себя следы от сажи на древнем камне. Дилюк был готов рыдать от бессилия – почему, черт возьми, ничего не выходит? Почему лед, который должен таять от огня, не исчез и не потрескался? Даже вмятин от лезвия меча нет.       – Кейя... Прошу тебя, Кейя... – Рагнвиндр смотрит на такое красивое и бесконечно печальное лицо Альбериха, стараясь достучаться до него сквозь слои толстого льда, однако ответом ему служила тишина. Он стоял, протянув руки к чудесному избавлению от страданий, среди цветов, замерших навечно, как и он сам.       Дилюк опускается на колени, под которыми хрустят тонкие черенки прекрасных цветов лунного цвета – когда-то в детстве Кейя рассказал ему сказку о цветке, растущем только в одном месте и каменеющем, если их вынести за его пределы. Он даже название тогда придумал – интейват. Кто бы знал, что выдумки окажутся правдой, впивающейся в кожу огрызками от нежных лепестков. Он давит всхлип и тычется лбом в ледяную поверхность.       Пусть Кейя проклятый во всех смыслах каэнриец, пускай. Дилюк бы нашел способ, он бы объездил весь Тейват, спустился бы в Бездну и взобрался бы на Селестию – лишь бы найти и уберечь. Но уже поздно. Кейя здесь, оледеневший навечно. А у Дилюка была тупая привычка молчать о своих чувствах, сыгравшая теперь с ним злую шутку.       Ведь он не успел. Не уберег.