Мне нравится, что вы больны не мной

Не ломай ты птицам крылья, Не прибавишь ни гроша, Ты не видишь как из тела Ускользает их душа. Я любовь свою запрячу, Я тебе не покажу, Как семью ручьями плачу я Никому не расскажу. Мельница — «Не ломай ты птицам крылья» — Я сегодня приду поздно, — говорит Сюань Цзи, намеренно делая серьезное и сосредоточенное лицо, а потом, озорно улыбнувшись, ловит руку Шэн Линъюаня и целует костяшки пальцев. Задерживая дыхание, будто он — юный мальчишка из сказок, впервые увидевший вблизи свою любовь. Шэн Линъюань мягко склоняет голову и старательно делает вид, что не понял этой уловки сразу. Сюань Цзи выходит за дверь и чувствует, как тяжелый камень на груди начинает давить сильнее. Он знает, что, когда вернется домой, Шэн Линъаюнь будет ждать его. Возможно, они вместе приготовят ужин. Точнее, готовить будет Сюань Цзи, а Шэн Линъюань начнет обнимать его, периодически донимать пустыми разговорами, отбирать продукты и всяческими другими способами мешать процессу. Потом они будут сидеть за столом и бросать друг на друга хитрые и теплые взгляды, и Сюань Цзи украдет из тарелки Шэн Линъюаня еду. Или они пойдут на диван и включат какой-нибудь фильм. Шэн Линъаюнь будет смотреть его с неизменно озадаченным выражением лица и задавать кучу уточняющих сюжет вопросов, так, что под конец Сюань Цзи захочется его покусать или согнать с дивана куда-нибудь подальше. Возможно, Шэн Линъюань действительно «сгонится», а потом будет оскорбленно существовать из другого конца комнаты, и Сюань Цзи первый придет к нему обниматься. Или Шэн Линъюань внаглую ляжет головой на колени Сюань Цзи и сообщит, что фильм все равно был скучным, можно было не утруждаться, объясняя, что там происходит. А в выходные Сюань Цзи потащит Шэн Линъаюня в парк, в который они давно хотели сходить. Они будут держаться за руки. Наверное. Либо не будут, смотря, подвернется ли им возможность поссориться, так, чтобы «навсегда», которое продлится как минимум пару часов. А еще по ночам Шэн Линъаюнь будет его обнимать. И целовать мягко в лоб и щеки. И ни разу не скажет: «Я тебя люблю». Это не было проблемой. Они слишком давно друг друга знали, и можно было сказать, что их любовь прошла все необходимые испытания, которые выпадают на жизненном пути всем — от самых обычных пар до героев разных сериалов, которые так не нравились Шэн Линъаюаню из-за своей длительности, шумности, эпичности и спецэффектов. И Сюань Цзи знал, что у него все еще будут теплые вечера, утра, реже — дни, но тут виновата работа. Но это было проблемой. Сюань Цзи действительно хотел услышать несчастное «Я тебя люблю». Просто хотел, и тут не было абсолютно никакого рационального объяснения. Возможно, дело было просто в том, что он слишком, слишком много лет провел один, и слова оказались очень важным способом заявить о себе миру, показать, что он — тут, понять, что его слышат. Возможно, из-за того, что они действительно знали друг друга слишком давно, Сюань Цзи боялся, что их чувства истерлись, рассыпались, и в них нет той силы, какая могла бы быть, какая толкает на эти слова. Я тебя люблю. Возможно, они слишком много ссорились и спорили, чтобы Сюань Цзи не переживал о том, что однажды их ссоры могут окончательно расшатать тот хрупкий замок из мечт и света, с таким трудом ими возведенный. Возможно, дело было просто в том, что Сюань Цзи отчаянно нуждался в подтверждении того, что его любят. Действительно любят. С глубокой привязанностью, теплом, всем этим романтическим ужасом из фильмов. А еще лучше — стихов. Сколько раз его чувства, подобно хрустальным фигуркам, бросали в снег, а они едва не бились, звеня и разлетаясь каплями крови? Сколько лет он уничтожал себя и приносил в жертву любви и миру даже без надежды, что это когда-то может измениться? Глупо ждать, что пара лет, пусть и бесконечно счастливых лет, может стереть три тысячи. — Тебе какая кошка дорогу перебежала? — уточняет Сяо Чжэн, и Сюань Цзи одаряет его взглядом, наверняка способным проклинать несколько поколений семьи. Вечером он заходит в магазин и долго бродит между полок. Обычное «вернусь позже» истекло примерно час назад, но Сюань Цзи испытывает мрачное удовлетворение от того, что он придет не вовремя. Интересно, будет ли Шэн Линъюань волноваться? Наверняка не будет, но никто же не может помешать Сюань Цзи помечтать. Он ведь не может просто попросить Шэн Линъюаня это сказать. Это будет абсолютно не то. Что тогда делать? Вопрос, на который нельзя найти ответ. Сюань Цзи обиженно поджимает губы и проходит мимо полок с печеньем, которое нравилось Шэн Линъаюню. Велик и опасен гнев Хранителя пламени Чиюань. — Все хорошо? — спрашивает Шэн Линъюань, когда они сидят за столом и в какой-то особенно неприятной тишине ужинают. — Да, конечно, — мгновенно отзывается Сюань Цзи, — я сегодня чуть не упал на какое-то дерево в парке, случайно наехал на стажера, кажется, он морально уже собрался увольняться, и сломал ножку стула в кабинете Сяо Чжэна. От такого количества информации о неудачах Сюань Цзи Шэн Линъюань теряется, а сам Сюань Цзи думает, что в реальности все выглядело менее драматично. Кроме ножки стула, которая подогнулась, пока он на ней качался. Сяо Чжэн очень громко ругался. Возможно, дело было не в стуле, а в том, что Сюань Цзи снова забыл отправить какие-то отчеты, но кто знает? А потом Сюань Цзи встает, бросает тарелку в раковину и уходит в комнату, стараясь не думать о том, что Шэн Линъюань наверняка на него смотрит. Может быть, Сюань Цзи вообще все понимает не так? И их отношения подразумевают что-то вообще другое? И просто настолько древние, что уже нет никакого смысла проговаривать их вслух? Какие дурацкие мысли только лезут в голову. Этой ночью Сюань Цзи не обнимает Шэн Линъюаня и даже думать не хочет, как можно такое решение прокомментировать. Он долго лежит, смотрит в черноту потолка и слушает чужое дыхание. Такое привычное, дорогое и близкое. В груди что-то тепло щемит, и хочется забыть все мысли за день, только нельзя. — Что-то случилось? — спрашивает Шэн Линъюань утром. Он — чуть сонный, мягкий, и свет тепло касается черт его лица, волос, тает в глазах, и Сюань Цзи ловит себя на мысли, что тот похож на героя со старинных витражей. — Все замечательно, — откликается Сюань Цзи и в подтверждение целует его в уголок губ, а потом одаривает самой широкой своей улыбкой. Только выворачивается из рук Шэн Линъюаня, не дав себя обнять, и почти бежит на кухню, решив, что приготовление завтрака — хороший аргумент в защиту такого поведения. Наверняка Шэн Линъюань не совсем верит таким словам, но не пытается выяснить больше, по какой-то причине приняв версию Сюань Цзи. И в квартире повисает странная атмосфера, похожая на лужи поздней осенью — чуть подернутые льдом, наступи — сломается, но все равно лед, предвестник наступающей зимы. Шэн Линъюаню снятся кошмары, и Сюань Цзи внутренне весь идет трещинами, потому что не может, абсолютно не может спокойно смотреть на то, как Шэн Линъюаню больно, но какая-то очень злая и мстительная сторона противно шепчет, что, может быть, так Шэн Линъюань лучше поймет, как Сюань Цзи важен в его жизни, и точно признается в любви. Разумеется, эта сторона несет полный бред, только Сюань Цзи никогда не был достаточно умным, чтобы не верить этому бреду или хотя бы не пытаться поверить. — Мы идем в парк? — спрашивает Шэн Линъюань утром, когда Сюань Цзи расфокусировано смотрит в зашторенное окно. Выходной. Яркое солцне. Бледный, бледный Шэн Линъюань, сидящий на краю кровати. — Что? — Парк, — неуверенно откликается Шэн Линъюань, и эта неуверенность — абсолютно настоящая — втыкается иглой в сердце Сюань Цзи. — Я не хочу, — он тянется, едва не падает с кровати, и переворачивается на другой бок, пытаясь сбежать от лучей, бьющих в глаза. Третье утро с их не случившейся ссоры. Шэн Линъюань, словно привыкший уже к происходящему, встает раньше, тихо существует все раннее утро, а потом также тихо сидит рядом с Сюань Цзи, пока тот собирается на работу. Будто боится потревожить стеклянную тишину, повисшую в квартире. Даже соседи сверху не ругаются, будто почувствовав эту печальную атмосферу. — Ты хочешь чего-нибудь другого? Чтобы ты, бессердечное Величество, сказал три простых слова. Но ты не говоришь. И наверняка не скажешь. Поэтому Сюань Цзи только страдальчески вздыхает. — Я хочу спать. Ответом служит озадаченная тишина. — Я — трехтысячелетнее существо, я могу устать, — сообщает Сюань Цзи, — интересно, а я могу впасть в спячку на пару столетий? — Сюань Цзи вынимает голову из-под одеяла и, чуть прищурившись, смотрит на Шэн Линъюаня, — как думаешь? Выберу себе какой-нибудь милый тихий лес и засну. Про меня сложат легенды, мол, в этом лесу спит очень красивый юноша, возможно, он проклятый принц, и, если его поцеловать, он проснется и женится на тебе, или еще лучше — одарит несметными богатствами? Ты бы прожил без меня лет пятьсот? Это совсем немного, и постепенно привыкаешь! Шэн Линъюань словно чуть осуждающе поджимает губы, но по-прежнему ничего не отвечает. — А ты, кстати, оказался неправильным принцем! Я тебя целовал, пока ты… спал, — беззастенчиво продолжает Сюань Цзи, — а ты не проснулся. Боюсь, ты бракованный. А потом очень радостно улыбается и снова прячется под одеялом. Слышит, как Шэн Линъюань выходит из комнаты и расстроенно думает о том, что тот так ничего не ответил. Разве Сюань Цзи может требовать большего? Как он вообще может ждать чего-то еще, если сейчас у него есть все, о чем он последние тысячи лет мог только мечтать? Разве какие-то глупые слова могут быть так важны, когда перед ним буквально лежат сотни и сотни сотен лет, а в глазах теряется явно гораздо больше ушедших эпох, чем могут представить все авторы стихотворений о любви? Под одеялом оказывается очень хорошо и уютно, а самое главное — темно, и Сюань Цзи снова проваливается в полусон. В тот день они так никуда и не идут. Зато на следующий Сюань Цзи снова решает попытаться приобщить Шэн Линъюаня к поп-культуре. На экране герои очень драматично спорят под дождем, когда Шэн Линъюань начинает ерзать на своем месте и полуоборачивается к Сюань Цзи. — Я бы не смогу прожить без тебя пятьсот лет, — тихо говорит он. И Сюань Цзи даже не сразу понимает, что тот имеет ввиду. А когда понимает, максимально удивленно приподнимает брови. — Ну, это же было гипотетически, — начинает он и взмахивает рукой, готовый продолжить свои логические цепочки выгодности впадать в спячку. Шэн Линъюань ловит его за руку и чуть сжимает запястье. — Перестать устраивать суматоху, — просит он, — я бы действительно не смог. Я не знаю, какое насекомое тебя покусало, но ты последние дни ведешь себя странно. И я не хотел сначала вмешиваться, потому что думал, ты разберешься сам, но, кажется, все чуть сложнее. — Разумеется, сложнее! — не выдерживает Сюань Цзи и даже подпрыгивает на месте от нетерпения, а Шэн Линъюань только недовольно поджимает губы, — ладно, ладно, молчу. — Ты не умеешь, — качает головой Шэн Линъюань, а потом совершенно обезоруживающе продолжает, — я скучаю по тебе очень сильно. Не знаю, куда ты ушел в своих мыслях и умозаключениях, только вернись, пожалуйста. И Сюань Цзи впервые в жизни действительно не знает, что отвечать. Шэн Линъюань все еще сжимает его руку, и это ощущается неожиданно очень интимно, будто он погружается под самую кожу, забирая себе самые сокровенные мысли и всю душу без остатка. Сюань Цзи гладит ладонь Шэн Линъюаня, проводит пальцем по венам, думает о том, что нужно обязательно пошутить про то, что со своей белой кожей в лучших традициях фильмов о вампирах и длинными черными волосами, Шэн Линъюань очень похож на Белоснежку. — И я не думаю, что с веками возможно привыкнуть, что тебя нет. Будь это так, ты бы не пытался стереть себе память, — продолжает Шэн Линъюань, безжалостно втыкая в сердце третий меч [1] вслед за первым — непризнанием в любви — и вторым — признанием в том, что он скучает. — Я просто решил, что со всеми этими проблемами нужно разбираться на свежую голову, а максимально свободной она будет только, если стереть память, — эти слова — как последний, сдающийся без боя пост, — и вообще, нужно мне было все это помнить, это же такая кошмарная морока. Шэн Линъюань печально качает головой, заранее не веря ни единому сказанному слову. — Что случилось, Сяо Цзи? — спрашивает он и смотрит Сюань Цзи прямо в глаза — мягко и обезоруживающе. В его мягко-синей тьме вьются туманные омуты, кажется, они тянут на самое дно, откуда не выплыть-не сбежать. Сюань Цзи никогда и не хотел. — Ничего, отвечает он, — и это правда. Просто все сложно объяснить. — Тогда что мне нужно сделать, чтобы стало проще? Столько слов, столько слов, но ни разу нет тех трех. — Ничего, — Сюань Цзи слышит сталь в своем голосе. Шэн Линъюань касается свободной рукой его лица, убирает со лба чуть отросшие пряди, проводит по носу и щелкает по самому его кончику, едва ощутимо пробегается по губам. — Ты всегда был поразительно упрямым. — Это хорошо? — Смотря когда, — Шэн Линъюань улыбается, и Сюань Цзи кажется, что это — первая искренняя улыбка с момента не начала их ссоры. Сюань Цзи осторожно кладет голову ему на плечо и пытается погасить обиду, тлеющую в его душе уже так долго. Что толку ей гореть? Он никогда не услышит заветных слов. Возможно, так даже к лучшему. Если лет через двести они окончательно рассорятся и разбегутся по разных концам мира, не о чем будет сожалеть. Только словно нить, до звона натянутая между ними, коснись — распоется о любви и тьме, — провисла, потеряла свою силу, и Сюань Цзи тщетно хватает руками воздух в попытках дотянуться до силуэта в тумане. Почему Сюань Цзи тогда просыпается — он не знает. Вроде как считается, если просыпаешься ночью, значит, на тебя кто-то смотрит. Что ж, Шэн Линъюань вполне тянет на подкроватного монстра. Это — глубокий склон тьмы, когда весь мир затихает, чтобы сделать вздох перед новым днем. По потолку прочерчивают линии фары машин, а одеяло сползает на самый край кровати. Шэн Линъаюнь действительно смотрит на него, и его рука лежит совсем близко к руке Сюань Цзи, только не касается — видимо, боялся разбудить. Смешной. Такой безжалостный и бессердечный в обычном общении и становящийся хрупким и трепетным, пока его никто не видит. Это действительно почти невыносимо. — Ты не представляешь, как сильно я тебя люблю, — едва слышно произносит Шэн Линъаюнь, будто доверяет небу свою самую страшную тайну, и Сюань Цзи отдал бы многое, чтобы увидеть выражение его лица в этот момент. Эти слова. Эти. Слова. Сюань Цзи кажется, что на секунду его сердце перестает биться. А потом по щеке сползает неожиданная и предательская слеза. — Ты не представляешь, как ты меня бесишь, — в тон Шэн Линъюаню произносит Сюань Цзи. Выходит, правда, не так драматично, потому что голос от сна оказывается хриплым. Глубокая пауза в лучших традициях немых сцен сериалов. — Ты не спишь, — удивленно выдыхает Шэн Линъюань. — Нет, черт возьми, не сплю, — откликается Сюань Цзи и резко садится, чтобы продолжить свой почти злодейский монолог с более выигрышной позиции. Одеяло окончательно падает на пол. — Я всю неделю ждал от тебя этих слов, намекал, как мог, а ты говоришь это сейчас, когда я, по всей логике, должен был спать! Это какая-то пугающая вещь, от произнесения которой начнется апокалипсис? Воскреснет Людовик Четырнадцатый? — Какая странная цепочка, — тянет Шэн Линъюань, и Сюань Цзи очень жалеет, что ничем не может в него запустить. Впрочем, почему не может. Он тянется на пол, берет тапок и прицельно швыряет его в голову Шэн Линъюаня. Тот легко уклоняется, и это почему-то ощущается очень досадно. — Почему? — в сердцах восклицает Сюань Цзи и снова опускается вниз, чтобы забрать одеяло. — Потому что я не знал, как ты отреагируешь, — признается Шэн Линъюань, и в этот момент Сюань Цзи грохается на пол, благо, непосредственно на одеяло, поэтому выходит мягко. — Что? — только и удается сказать ему. — Ты абсолютно невыносим! — Я не знал, что ты из-за этого ходил как грозовая туча всю неделю, — признается Шэн Линъюань, и это звучит почти как раскаяние. — Ты ведь и сам никогда этого не говорил. А вот это звучит кошмарно. — Почему я должен был говорить первым? — Сюань Цзи расстроенно взмахивает руками, понимая, что это — не самый сильный аргумент. На несколько секунд повисает тишина, а после Шэн Линъюань, поерзав на месте пару секунд, тоже слезает с кровати и садится рядом с Сюань Цзи. — Я люблю тебя, — говорит снова, на этот раз — смотря Сюань Цзи в лицо, и сейчас его глаз не видно, только Сюань Цзи знает, что сейчас теплая и насмешливая тьма стала только гуще. — Я люблю тебя, — эхом откликается Сюань Цзи, улыбается, и Шэн Линъюань целует его улыбку мягко, едва ощутимо, словно ветер в ночном лесу. — Самая скандальная птица на свете, — сообщает он и трется своим носом о нос Сюань Цзи. — Это ты меня разбаловал, — откликается Сюань Цзи, — давай, можешь посмеяться над тем, что я устроил из всего этого такую проблему. — Я бы не стал, — откликается едва слышно Шэн Линъюань, и Сюань Цзи думает, что в последнее время услышал от него рекордное количество правды. — Я правда не смогу вынести ни единого дня без тебя, — когда-то он вырвал свое сердце, забрав у себя чувства, отрезав себя от мира. Они оба пылали в огне, только для Сюань Цзи рыжие ленты боли, цепляющиеся за руки, ноги, легкие, стягивающие сознание бесконечной пеленой потерянности и ужаса, были снаружи, а у Шэн Линъюаня — внутри. Какие они оба идиоты. — Ты больше не будешь обижаться? — уточняет Шэн Линъюань. — Я подумаю. — И мы пойдем в парк? — Чем тебя этот парк так волнует? — Сюань Цзи берет руки Шэн Линъюаня в свои и чуть сжимает. — Там растут цветы почти под цвет твоих глаз. На тебе будет хорошо смотреться венок, — искренне отвечает Шэн Линъюань, и Сюань Цзи начинает думать, что он поразительно часто в последнее время теряет дар речи, это никуда не годится. — Скажи, что любишь меня, еще раз. — Не наглей! — возмущается Шэн Линъюань. Говорит. И много раз подряд. Когда обнимает утром и утыкается лицом в макушку Сюань Цзи. Когда целует его, отвлекая от заваривания чая. Когда они снова смотрят вместе фильм, и Сюань Цзи пускается в рассуждения о том, что бегать по палубе и ловить руками ветер — бесконечно романтично, а что до холода — это совершенно не проблема, он же Хранитель огня как-никак. И когда опускает на его голову венок. И снова, снова, снова. Сюань Цзи кажется, что внутри поселился огромный выводок бабочек. — Глупая, глупая птица, зачем же ты ешь бабочек, — припечатывает Шэн Линъюань, когда ему об этом говорят, а Сюань Цзи думает только о том, что влюбился в самого невероятного и невыносимого, что, впрочем, логично, человека на свете. [1] «безжалостно втыкая в сердце третий меч» — тройка мечей в таро выглядит как сердце, проткнутое тремя мечами, и означает как раз «разбитое сердце» — боль, сожаление, тяжесть от потери важного человека, конфликта с ним.