Приданое из ветров на перекрестках

Говорила мне бабка лютая, Коромыслом от злости гнутая: — Не дремить тебе в люльке дитятка, Не белить тебе пряжи вытканной, — Царевать тебе — под заборами! Целовать тебе, внучка, — ворона. М.Цветаева Когда Шэнь И впервые ее видит, он чувствует себя как во всех самых дурацких фильмах о любви, которые одно время часто и запойно смотрел Гу Юнь. Она стоит в дверях палаты, злобно пилит этого самого Гу Юня взглядом, а на лоб падают чуть-чуть вьющиеся пряди волос. Шэнь И никогда не видел людей, способных так остро, будто втыкая иглы, смотреть на его друга — тот был слишком наглым, слишком красивым и слишком умеющим даже выводя людей из себя оставаться в их памяти милейшим молодым человеком. В общем, у Шэнь И определенно не было ни единого шанса не влюбиться. Так, собственно, и сказал ему Гу Юнь, когда девушка — тогда у нее еще не было имени — вышла из палаты, предварительно отчитав их обоих за легкомыслие и халатность. — Вы же понимаете, что с вашими болезнями, вам нужно поступать осторожнее, — она говорила ровно, чеканя каждое слово, а Шэнь И, не особо вникая в смысл слов, думал, что у нее идеальный голос. И нос. И глаза определенно идеальные. А Гу Юнь тем временем старательно портил свою репутацию и репутацию Шэнь И заодно, что-то вещая про заговоры инопланетян. — Это катастрофа, — согласился Гу Юнь, после глядя на Шэнь И и очень радостно улыбаясь. — Да, — только и сказал Шэнь И, пытаясь придумать, что может нравиться прекрасным и ледяным врачиням с мягкими кудрями волос, что волнами спадают на плечи. Когда они шли домой, Гу Юнь бессовестно держит Шэнь И за локоть и явно пытается придумать злоехидную подколку, иногда склоняясь близко к его плечу и радостно улыбаясь. — Ты врезался в стеклянную дверь, — Шэнь И решает его опередить и заодно отыграться за ту позорную сцену в больнице. — Ее там не было, — Гу Юнь драматично пожимает плечами. Шэнь И дергает его за рукав, но возражений не придумывает. Он знает, что Гу Юнь не просто бахвалится — ему сложно принять тот факт, что он может не заметить дверь и врезаться в нее так, что понадобится медицинская помощь. И за руку Шэнь И он держится не только из какого-то, кажется, врожденного желания досадить, но и потому, что правда испугался. Конечно, он этого не покажет. Конечно, сделает вид, что все нормально, что все под контролем, и вообще — это обычный вторник, постоянно такое случается. На Гу Юне какое-то очень легко пальто, и, касаясь его ладоней, Шэнь И чувствует холод. Так и хочется спросить: «За что ты себя наказываешь?» или «Что ты надеешься получить за свои страдания?», но потом думает, что слово «страдания» какое-то слишком патетичное. И что Гу Юню это пальто, конечно, невероятно идет. Поэтому ничего не говорит, только перестает вырываться и разрешает-таки взять себя под локоть нормально. — Будешь говорить Чан Гэну? — мягко уточняет Шэнь И и поправляет прядь, упавшую Гу Юню на лицо. Бледное, с такой же холодной кожей, словно Гу Юнь — витраж в храме на склоне горы, средь снегов, белых ветров, где стеклышки блестят от безжалостного острого хищного солнца, что никогда не греет до конца. — Разумеется нет, — мгновенно отвечает Гу Юнь, слишком быстро, и Шэнь И чувствует какую-то невыраженную боль, только и тут он ничего не скажет. Он обещал ничего не спрашивать чаще необходимого, хотя, возможно, сам Гу Юнь про обещание уже и забыл. Только Шэнь И все чаще кажется, что оно нужно ему самому — едва ли он все же готов постоянно разбираться в очередных войнах Гу Юня с самим собой и с миром. — Он придет сегодня на занятие. А тебе сказали сидеть дома и отдыхать, — добивает Шэнь И. — Но мы можем зайти за мармеладками. Гу Юнь выглядит поразительно кисло, но на мармеладки соглашается, хотя долго таскает Шэнь И между всех стеллажей, выбирая «те самые». Как все же хорошо, что за столько лет их общения они оба давно привыкли к склочным характерам друг друга, а то тут уже было бы очень недалеко до ссоры, она буквально искрится в воздухе, но никто не пытается ее начать, да никому это и не нужно. Пока Шэнь И отчаянно гуглит самые хорошие цветочные города, Гу Юнь панически носится по квартире, выбирая из двух своих драных древних футболок более приличную и пытаясь собрать отказывающиеся расчесываться волосы в хвост. Спотыкается за брошенный им же на пол рюкзак. Сдвигает несколько раз стулья. Крутится у зеркала и выглядит до отвратительного красиво. — Даже на свидания со мной ты не прихорашивался так, — обиженно бормочет Шэнь И, проверяя баланс на карте и радуясь, что, кажется, на цветы хватает, правда, уже без упаковки вкусного чая, но чай можно и потом, если цветы понравятся. А деньги на еду и проезд можно занять у Гу Юня. Если они не поссорятся до вечера, и это звучит вполне выполнимо. — Мы знаем друг друга с семи лет, было бы зачем прихорашиваться, — отвечает Гу Юнь, обиженно смотря на порвавшуюся резинку, выкатив губу, словно маленький ребенок. — Поэтому мы и расстались. Вот этого уже не нужно было говорить. Под этим стоит слишком много, слишком, слишком много, и Шэнь И видит на секунду застывшего Гу Юня, почти начинает корить себя за то, что слишком расслабился. — Неа, мы расстались потому, что ты мне дарил букеты, пережившие встречу с самыми боевыми кошками, — Гу Юнь плюхается на диван рядом с Шэнь И, кладет подбородок ему на плечо, — купи ей вот этот букет, поменьше, но зато выглядит лучше. — Правда? — Шэнь И недоверчиво щурится, а Гу Юнь с готовностью кивает, а потом нагло обворачивается удавом вокруг Шэнь И и отказывается его отпускать. Шэнь И смотрит на его лицо — красивые темные глаза, без очков чуть-чуть расфокусированные, и на самом их дне разливаются очень черные воды вперемешку с пиками макушек елей, йод на лбу и пластырь с диснеевскими принцессами, тонкие бледные губы. Шэнь И слишком хорошо помнит, каким это лицо когда-то было пустым и безжизненным, каким опухшим от бесконечных слез, какими красными были глаза и каким отсутствующим, будто Гу Юнь решил уйти из этого вслед — взгляд. Не должен помнить, прошло уже так много лет, но помнит. Гу Юнь мягко улыбается и тыкает Шэнь И в щеку. — Я, конечно, очень красивый, но ты почти нашел себе девушку, не зависай. Когда приходит Чан Гэн, Гу Юнь позорно прячется в комнате, заворачивается в два пледа и изображает какую-то бурную деятельность за ноутбуком. Это, разумеется, не спасает. Чан Гэн садится на диван рядом, и несколько минут они сидят в полной тишине, потом Чан Гэн касается лба Гу Юня — где та самая шишка от встречи с дверью. И пластырь с диснеевскими принцессами. Гу Юнь смотрит на него, словно завороженный. Возможно, правда завороженный. В Чан Гэне есть что-то колдовское — будто он фейрийский подменыш, волшебный или проклятый мальчик, одновременно принадлежащий миру смертных и миру существ с рогами и крыльями. Шэнь И очень хорошо помнит первую встречу этих двоих. Тогда Чан Гэн пришел к нему на занятия во второй раз, в первый они с Гу Юнем очень удачно разминулись. Шэнь И знал, что в университете Гу Юня есть какой-то очень, «жутко», по словам Гу Юня красивый, и это могла значить как действительно красоту, так и что-то хтоническое во внешности, зная любовь Гу Юня к подобным значительно-весомым и пафосным словам, аспирант, и даже слушал про него нытье Гу Юня кучу часов суммарно, но не подозревал, что новый ученик — тихий, хмурый, надо признать, правда красивый — и модельно, хоть сейчас на обложку журнала, и хтоническо, словно способный обещать смерть в страшных муках взглядом, и есть тот самый объект страданий Гу Юня. Поэтому, когда Гу Юнь застыл в дверях, перестав снимать шарф, будто решил, что еще не поздно удрать, а потом выдал: «Я что, перепутал квартиры и зашел к вам?», — Шэнь И понял, что просто дальше не будет. Хуже стало, когда Гу Юнь все же дошел до кухни и предъявил Чан Гэну за то, что тот стащил его чашку с динозаврами. Последовала идеальная немая сцена, только занавес никто опускать не спешил, и Шэнь И пришлось все брать в свои руки и придумывать, что делать дальше. И рассуждать, сказали ли Гу Юню, что тот своему аспиранту тоже нравится. С тех пор он жил как в подростковом сериале о любви и слушал удвоенное нытье Гу Юня, так, что пора было уже выдавать ему диплом о прослушанном про Чан Гэна курсе. — Я ему не нравлюсь, — спокойно сообщил Гу Юнь в какой-то момент, а Шэнь И уронил голову на стол. Теперь они драматично сидят на диване и молчат. Шэнь И мешает в чашке чай и думает, что, наверное, пора звать Чан Гэна заниматься, но пусть еще немного так посидят. Сам он начинает заниматься тем, что придумывает, как заново заговорить с той девушкой. Гу Юнь рассказал, что ее зовут Чэнь Цинсюй, и Шэнь И решил, что это имя ей идеально подходит. Словно легкий взмах клинка или ветер, колышущий листву. Еще минут через десять оба горе-влюбленных являются на кухню. Гу Юнь — искать кофе, Чан Гэн — заниматься. Гу Юнь залезает на столешницу, сыплет в чашку сахар и с любопытством слушает объяснения Шэнь И. — Вы в этом разбираетесь? — спрашивает Чан Гэн, наверное, почувствовавший себя неуютно под таким пристальным взглядом. — Нет, Шэнь И пытался мне объяснить, но, боюсь, мой мозг не создан для математики, — пожимает плечами Гу Юнь, явно не сильно этим раздосадованный. Он старается выглядеть спокойно и непринужденно, но Шэнь И видит — он очень напряжен и абсолютно не представляет, что лучше говорить, нужно ли говорить вообще. — Ты собирал журавликов из задач, — напоминает Шэнь И. Судя по взгляду, который бросает на него Гу Юнь, расплата будет жестокой и кровавой. — Да! Потому что журавлики из этих листочков выходили очень хорошие, — соглашается Гу Юнь. А потом ставит чашку на край стола, и та падает. У Шэнь И что-то сжимается внутри. Он не хочет знать, в чем причина — в том, что Гу Юнь не стал надевать перед Чан Гэном очки, из-за того, что все еще рассеян из-за не в ту сторону зашедшего недавно разговора, из-за утреннего происшествия с дверью-которой-не-было. Не хочет. Пожалуйста, пусть это будет просто невнимательность Гу Юня, и ничего более. — Ты только своим студентам этого не говори. Гу Юнь радостно фыркает и начинает болтать ногами в желто-розовых носках. Чан Гэн на несколько секунд отвлекается от задач, и Шэнь И пытается бросить на него осуждающий взгляд, только, разумеется, понимает, что попытка создания учебного настроения провалена абсолютно. Когда Чан Гэн уходит, Гу Юнь сразу отправляется спать, и Шэнь И понимает, что совсем забыл про то, что ему было плохо, Гу Юнь слишком хорошо умел притворяться жизнерадостным и как минимум готовым пережить еще пару часов или дней, только когда он вот так мгновенно переключался без чужих — с болтливого хаотичного мальчишки на тихого, уставшего человека, лежащего поверх одеяла и обнимающего себя за плечи, можно было понять, что все не особо хорошо. — Во сколько тебя завтра разбудить? — Шэнь И садится рядом, набрасывает на Гу Юня плед, поправляет пряди волос, упавшие ему на лицо. Не хочет вспоминать о злых, жестоких мыслях, которые крутились в его голове. Они просто оба устали. Очень сильно устали. И им нужно отдохнуть. Завтра будет легче. В полутьме комнаты Гу Юнь выглядит одновременно очень мягко и жутко. Натягивает плед на себя сильнее и кажется очень уязвимым, словно тьма забрала себе всю броню, что он носил весь день, и остался только сам Гу Юнь — одинокий и уставший. — Можно пораньше, ты ведь пойдешь к своей врачине, хоть проверю, что ты выглядишь прилично, — ехидно сообщает Гу Юнь, а потом получает от Шэнь И по носу. Для встречи с Чэнь Цинсюй Шэнь И явно выбирает не тот день. С самого утра небо хмурится, по нему плывут громадные, набухшие серым и пуховым тучи, в воздухе строит звонкий запах сырости, забирающийся в самые легкие. С Чэнь Цинсюй они сталкиваются на выходе из больницы, и Шэнь И радуется, что вышел из дома не на пару минут позже. — Здравствуйте, — она мягко улыбается, а Шэнь И мгновенно забывает все, что хотел сказать. Разве можно улыбаться вот так? — Ах, у вас очень красивое имя, — сообщает он, — простите, а как вас зовут? Ну, то есть, я знаю, как вас зовут, мне Гу Юнь сказал, да, вы, наверное, не помните нас, но стоило же познакомиться правильно, да? Чэнь Цинсюй мгновенно прыскает и отворачивается, пряча смех в плече. В ухе зеленым блестит сережка. — Я вас помню, — говорит она еще через пару мгновений, — вы правы, нужно познакомиться. Она называет свое имя, снова мягко улыбается, кажется, пытаясь его немного успокоить, а Шэнь И понимает, что забыл отдать ей букет. Он начинает говорит в ответ свое и одновременно тянет вперед цветы, уже чувствуя, как демон на плече в лице Гу Юня показывает ему картинку с «Держи жабу». Как итог — букет прилетает Чэнь Цинсюй в нос, а сам Шэнь И уже окончательно ставит крест на своих навыках ухаживать за кем-то. — Спасибо, — говорит Чэнь Цинсюй в цветы, и Шэнь И думает о том, что, наверное, нужно извиниться. Но нужные слова не идут в голову, только сердце сильно бухает о ребра, а над городом бухает гром, растрясая все небесные барабаны. Шэнь И смотрит на ее волосы, заколотые в хвостик, несколько прядей непослушно упали на лицо, на маленький шрам у брови, на глаза, в которых будто растворилось вечернее небо, смотрит и говорит себе, что больше он ее не увидит. С этой мыслью смириться почти невыносимо. Впрочем, едва ли Шэнь И имеет права себя жалеть — он сам виноват, а они даже толком и не знакомы, чтобы так переживать. — Я… — начинает Шэнь И, но не знает, как продолжить, словно все слова связываются в пустой громадный ком, — простите. — Ничего, — Чэнь Цинсюй качает головой. Кажется, таким мягким, спокойным тоном разговаривают с маленькими детьми. Шэнь И начинает раздумывать над тем, чтобы тоже врезаться в стену и попасть к ней на лечение, а потом решает, что в стену ломиться все же глупо, в Хогвартс он точно не попадет. — Давайте я напишу вам как-нибудь позже, хорошо? — она улыбается еще раз, и Шэнь И замечает у нее на щеках ямочки. Она так часто улыбается, и, кажется, Шэнь И готов смотреть на ее улыбку целую вечность. — Конечно. Шэнь И знает, что ему не напишут. И это нормально. Обидно, конечно, что Гу Юнь будет потешаться над этой историей еще месяц. И очень больно, что не получится узнать эту девушку из сказок поближе. Узнать, что она любит покупать в кофейне, какие фильмы смотрит, носит ли платья и какие книги у нее стоят на полках. Шэнь И почти физически больно от того, что никогда об этом не будет знать, никогда не станет частью этой жизни. Что ж, в любом случае, у него все еще есть Гу Юнь. И нужно придумать, как рассказать ему эту историю, чтобы не звучало позорно. Интересно, думал ли обо всем этом Гу Юнь, когда стоял в тот сырой осенний день на похоронах? Шэнь И приходит домой, драматично ложится на диван, прямо на колени к Гу Юню, вздыхает и готовиться начинать жаловаться на жизнь. Он так переживал из-за этого, пока шел, но сейчас думает только о том, что Гу Юню можно рассказать все. И он, конечно, придумает об этом миллион шуток, но это не главное. Главное — что от Гу Юня пахнет фруктовым шампунем и бумагой, у него очки съехали на самый кончик носа, а на очень мягкой кофте рисунок с мультяшным медведем. Гу Юнь слышит тишину и видит выражение глубокого страдания на его лице, а потому сразу лезет узнавать подробности. — Я опозорился, — сообщает Шэнь И. — Не удивлен, — Гу Юнь осторожно убирает волосы с его лица и заглядывает в глаза. — Сильно? — Ну, я почти ударил ее в нос цветами. Гу Юнь очень громко фыркает. — Обычно это девушки бьют так парней. — Думаю, если бы она побила меня букетом, я был бы самым счастливым человеком на свете. — Тяжелый случай, — выносит вердикт Гу Юнь. — Будешь шоколадные шарики на ужин? Пока Шэнь И сидит на кухне и смотрит, как Гу Юнь крутится в поисках тарелок, Чэнь Цинсюй ему правда пишет. И Шэнь И становится очень стыдно за свой драматизм. С другой стороны, он слишком давно так сильно не влюблялся, может себе позволить. Гу Юнь замечает перемену в его настроении. — Все хорошо? — уточняет он и щелкает чайником. Поправляет очки. Удивительно, но даже с полосатых носках, растянутых штанах и кофте с медвежонком он умудряется выглядеть поразительно красивым. — Она написала, — Шэнь И правда пытается не улыбаться очень широко, но выходит откровенно плохо. Гу Юнь улыбается ему в ответ. — Все хорошо, значит. Следующие несколько дней проходят в тяжелой умственной работе. Шэнь И придумывает Чэнь Цинсюй красивые сообщения, правда, в итоге все равно ощущает себя драконом, залезшим в гнездо птицы и пытающимся там аккуратно обустроиться. Проше говоря — жутко неуклюжим, глупым и явно недостойным Чэнь Цинсюй. Гу Юнь, который эти переживания чувствует кожей, очень возмущенно закатывает глаза. — А теперь переставай загоняться. Ты чудесный, и она это видит, — а потом целует в лоб, словно не знает, как мгновенно Шэнь И из-за этого теряет все разумные мысли. Он всегда был слишком чувствителен к тактильным контактам. Зато у Гу Юня, кажется, личная жизнь налаживается. Чан Гэн, вымотавшись за день и явно клюя носом уже на занятии, засыпает в итоге у них на диване, а Гу Юнь носится вокруг него как в тех смешных видео — люди вокруг котят, когда хотят их заобнимать, но не могут, потому что котята спят. Укрывает одеялом, выключает свет, который может мешать, правда, в итоге из-за этого собирает все углы, но, кажется, решает это принять за жертвы во имя любви. Чан Гэн просыпается через пару часов, и Гу Юнь, подключив все свои, по его словам, «навыки обольщения», уговаривает его остаться на ночь. Шэнь И уверен, что навыков обольщения у Гу Юня особых нет, просто Чан Гэна и уговаривать сильно не надо было. Тот, конечно, сильно извиняется и неловко комкает руками одеяло, но уходить, кажется, не хочет. Да и сам Шэнь И бы его не отпустил — слишком Чан Гэн выглядит уставшим в последние дни, слишком потерянным и одиноким. И видно, что успокаивается, когда видит Гу Юня рядом. В итоге они долго сидят на кухне и о чем-то разговаривают, а Шэнь И старательно вспоминает все фильмы, которые знает, чтобы произвести впечатление на Чэнь Цинсюй. Правда, сходятся они на любви к «Титанику», и Чэнь Цинсюй долго и драматично в огромных сообщениях ругает финал, завершая все: «А вообще, он, конечно, логичный». Шэнь И смотрит на ее аватарку — там фото, кажется, старое — у Чэнь Цинсюй волосы чуть длиннее, чем сейчас, и концы нежно-розовые, крупные сережки в ушах, красивое платье, в котором она похожа на принцессу, и думает, что ради нее готов, кажется, на все. Главное Гу Юню это не говорить, он еще несколько лет издеваться будет. Гу Юнь зовет Чан Гэна на свидание. Ну, Шэнь И так думает, пока не узнает, что это все инициировал Чан Гэн. Гу Юнь очень паникует, носится по квартире в два раза быстрее, сносит стоп тетрадей своих же учеников, вываливает на пол весь шкаф, и Шэнь И, успевший решить, что так перестанет слушать нытье про Чан Гэна круглыми сутками, понимает, что рано радовался. Сейчас начнется показ мод, а в итоге Гу Юнь выберет первый из списка вариант. Ну и, конечно, нытье остается. Гу Юнь приходит со свидания и сообщает, что уснул в кинозале. Шэнь И долго смеется, и за это в него прилетает подушкой. — А как твоя врачиня? — Гу Юнь, видимо, решивший отвлечься на сплетни о жизни других, залезает на кровать к Шэнь И. — До конца недели занята, но потом я хочу сводить ее к реке, там по вечерам очень красиво. Эй, ты чего такой довольный? — Гу Юнь и правда широко улыбается. — Ты очень счастлив, когда говоришь про нее, это хорошо, — пожимает плечами он. Шэнь И теряет дар речи на несколько секунд — Гу Юнь слишком любит говорить разные откровенности вот так внезапно, от того они проникают так глубоко в душу. Наверное, Гу Юнь об этом знает, только, конечно, делает вид, что все выходит случайно. — А что там с кинозалом? — Шэнь И старается не улыбаться глупо в ответ. Кажется, выходит не очень. Гу Юнь мгновенно мрачнеет, и это совсем не хорошо. — Я не думаю, что что-то выйдет. — Почему? — Потому что у меня на следующей недели пары с восьми утра до восьми вечера, — и за этими словами стоит слишком многое. Бессонные ночи Гу Юня. Его очередные проблемы со здоровьем из-за этого. «Ты постоянно занят, это невыносимо», — сказанное однажды ей, из-за чего Гу Юнь плакал еще несколько часов. Точнее, конечно, не плакал, просто сидел и смотрел в пустоту так долго, что Шэнь И показалось, что его душа правда ушла ненадолго из тела. Плакал Гу Юнь только однажды — когда собирал в сумки ее вещи, и эти слезы тоже стоят за его словами по пары. Шэнь И вздыхает. И не понимает, что сказать. Просто не понимает — они с Гу Юнем слишком давно друг друга знают, чтобы чувствовать — простые слова утешения тут давно не нужны. Шэнь И тянет Гу Юня на себя, позволяя лечь головой на плечо, гладит по спине. — Очень надеюсь, что у твоей Чэнь Цинсюй очень много красивых цветов дома, — тихо и сипло говорит Гу Юнь через пару минут. — Или кошек, на них я тоже согласен. — Зачем тебе цветы и кошки? — Чтобы разговаривать с ними, когда вы поженитесь, а я останусь здесь жить в полном одиночестве. — Разумеется, ты и будешь жить как наш кот с нами, — поправляет Шэнь И, и Гу Юнь смеется, а после — устраивается рядом удобнее. Кажется, выгнать его на другую кровать сегодня уже не выйдет. Чэнь Цинсюй сама берет его за руку на свидании и мягко целует в щеку. Шэнь И чувствует запах ее парфюма и думает, что это поразительно нечестный ход с ее стороны. — Куда мы идем? — спрашивает она и улыбается — так, будто прекрасно понимает, что Шэнь И сейчас даже думать сложно, все в каких-то глупых мечтах, которые только и посыпать сахарной ватой. — Смотреть на закат! — Давай, — Чэнь Цинсюй берет его под руку, и это уже окончательный удар, после которого сердце Шэнь И можно собирать по кусочкам. Они долго сидят у реки. Ветер мягко касается волос Чэнь Цинсюй, в ее глазах отражается розовое небо, она обнимает руками колени и удобнее заворачивается в платок, который принесла с собой. Мягкая, колдовская, тихая. Словно заря, что нежно касается прохладными руками мира, целует в раны, оставленные ночью. — Ты очень красивая, — тихо-тихо говорит Шэнь И. Она оборачивается на него. — Ты тоже, — то, как она улыбается — мягко, спокойно, будто знает все тайны мира, заставляет сердце Шэнь И радостно замереть на долю секунды. — Спасибо? — Можешь просто меня поцеловать, — хитро отвечает Чэнь Цинсюй, а потом смеется, видя чужое ошарашенное лицо. Целует в итоге его Чэнь Цинсюй — когда они уже гуляют вдоль реки, наблюдая, как та одевается в медную кольчугу под самой-самой топью заката и ветром. Чэнь Цинсюй поднимается на цыпочки, держась за рукава его кофты, прижимается своими губами к его и почти мгновенно отстраняется, оставив после себя звон сережек и запах сирени. — Ты меня только что меня приворожила? — Оставила подарок на прощание, — она берет Шэнь И за руку. — Обычно я не целуюсь на первых свиданиях. — А сейчас тогда почему? — Шэнь И ощущает себя очень глупым котенком, который так легко ведется на чужую любовь, но понимает, что абсолютно ничего не может с этим поделать. — Ну ты же сам только что сказал: я тебя приворожила. Нужно было закрепить результат. Всю дорогу домой Шэнь И мечтательно улыбается. Весь следующий месяц Шэнь И чувствует себя абсолютно запретно счастливым. Нельзя так много радоваться, но внутри все буквально светится, и это поразительно странное ощущение. Шэнь И не сравнивает, ведь сравнивать глупо, но вспоминает первые недели отношений с Гу Юнем — тогда все было иначе, не хуже, но иначе, будто мягче и спокойнее, и Гу Юня точно не хотелось постоянно хватать на руки и кружить от переизбытка чувств. Чэнь Цинсюй хотелось. Гу Юнь ехидно за ним наблюдал, но, кажется, правда радовался. И говорил, что она, наверное, действительно приворожила Шэнь И. Или нашла богинь судьбы и связала их жизни. И Шэнь И ничего возразить не может, ведь, вполне вероятно, эта девушка могла. У Гу Юня все, напротив, не очень. В университете на него скидывают какую-то кипу лишней работы, с Чан Гэном тот в итоге ссорится и теперь драматично и старательно избегает встреч с ним. И даже с Шэнь И говорит редко, возможно, боясь, что и с ним поругается. Шэнь И решительно не знал, что тут делать. С одной стороны — они тысячу лет друг друга знают, и маленькая ссора хуже не сделает, но с другой — у Шэнь И совершенно не было времени в его проблемах разбираться. Даже если очень хотелось помогать и быть рядом, слишком сложно настроиться на сострадание, когда внутри все трепещет от счастья и желания часами рассказывать про Чэнь Цинсюй. Иногда Шэнь И чувствовал себя из-за этого последним гадом. Иногда — с каким-то очень противным мрачным удовлетворением думал, что, возможно, пусть все так и будет. Разве он не заслужил собственное счастье, особенно, учитывая, сколько лет он помогал Гу Юню справляться со всеми проблемами? Самое страшное — вероятно, тут и не было правильно выхода. Но, кажется, Гу Юнь это все тоже неплохо понимал, а потом почти не лез сам, только приходит по вечерам слушать рассказы Шэнь И про Чэнь Цинсюй. У нее были холодные руки и тонкие-тонкие запястья, на которых звенели браслеты. У нее была бледная кожа и красивые острые стрелки у глаз. Иногда она сыпала блестки на щеки и распускала волосы. Иногда она приходила в массивных серьгах и длинных платьях. Иногда она надевала джинсы, закалывала волосы и тащила Шэнь И учиться драться на мечах. У Гу Юня тоже были холодные руки и тонкие запястья. Бледная кожа, только вместо стрелок — синяки, которые с каждым днем становились все больше, и которые Гу Юню стало лень замазывать. Он часто ходил в растянутой футболке, хотя все еще драматично наряжался в университет и закалывал длинные волосы в хвост. А раньше плел косы, чтобы потом весь вечер маячить мягкими волнами, струящимися по плечам. И вплетал в волосы ленты, цветы, даже маленькие колокольчики иногда, чтобы звенеть ими при ходьбе, в красивых белых рубашках, с тонко подведенными золотом глазами, словно он — божество, сошедшее с постамента в храме. Или призрак жениха, маячивший в зеркалах, если зажечь свечи. Смотря, кем им самому хотелось казаться. Гу Юнь часто засыпал за столом и, кажется, плакал, только Шэнь И боялся его об этом спрашивать. — Как думаешь, может, нам завести кактус? — спрашивает однажды Гу Юнь. — Зачем? — Шэнь И даже отвлекается от проверки работ, за которые с таким трудом уговаривал себя сесть и не писать сообщения Чэнь Цинсюй каждую секунду. — Ну как, его иголки будут оттягивать на себя всю мрачную энергию, что скапливается у нас в квартире, — Гу Юнь взмахивает руками с видом: «как можно не понимать такие очевидные вещи». — Не хочешь поговорить с Чан Гэном и оттянуть всю свою мрачную энергию к нему на свидание? Гу Юнь обиженно кривится. — Нет, нет, никаких Чан Гэнов, я планирую умереть в одиночестве, окруженный кактусами. А потом вдруг затихает и уходит в другую комнату. Шэнь И несколько секунд смотрит в дверной проем, но Гу Юнь так и не приходит обратно, а сам Шэнь И все еще не знает, что ему нужно сказать, чтобы успокоить. Все еще. Кажется, Гу Юнь впервые влюбился так, настолько сильно, настолько, что в воздухе буквально звенела влюбленность пополам с болью, но почему-то решил, что тут точно ничего хорошего не выйдет. Да, Шэнь И все же не имеет права об этом судить. Он вдруг думает, что Гу Юнь боится, что с Чан Гэном тоже что-то случится, словно это какое-то проклятие, насланное древней ведьмой в порыве ненависти и гнева, склепленное небесами ударом молнии, словно сам Гу Юнь — носитель этого проклятия, словно то тащится за ним длинной мантией из костей. Только разве так бывает? Бывает лишь громадная тоска, что и за сто лет не вычерпать. Только как же ничего хорошего не выйдет, когда его хорошее буквально сидит на кухне, пьет чай из все же сворованной кружки с динозаврами и рассказывает, как кормил сегодня уличных кошек? Шэнь И устало вздыхает и начинает проверять только что дописанную работу. Гу Юнь возникает на кухне еще минут через десять — сонный, растрепанный, с одной тапкой-единорогом на ноге, видит Чан Гэна, ойкает, но прятаться обратно уже поздно. — Чайник как раз недавно вскипел, — коварно сообщает Шэнь И, — и я сегодня купил твой любимый шоколад. Гу Юнь одаривает его злобным взглядом, но проходит на кухню, а дальше — спотыкается ножку стула и чуть драматично не летит на пол, но Чан Гэн его ловит, и Шэнь И поднимает внутренний рейтинг драматичности ситуации примерно на пару баллов выше. — Осторожнее, — мягко просит Чан Гэн. — Будете печально смотреть друг на друга через пятнадцать минут, когда я закончу вести занятие, — приходится взять все в свои руки. Гу Юнь обиженно фыркает, но затихает на выделенное время, только едва слышно шуршит оберткой шоколада. А потом Шэнь И сбегает с кухни и даже дверь им закрывает на всякий случай, в целом довольный своей карьерой свахи. Чан Гэн уходит через час, и перед этим они с Гу Юнем долго стоят у двери и держатся за руки. Гу Юнь чуть-чуть раскачивает их сцепленные ладони и явно старается не улыбаться, но выходит не очень хорошо. А потом — очень осторожно целует в щеку. Так осторожно, словно боится, что Чан Гэн фарфорово рассыплется от прикосновений. Конечно, не рассыплется. Зато Гу Юнь, если еще пару дней не будет нормаль спать и есть, вполне может. — Ну что там? — спрашивает Шэнь И, едва за Чан Гэном закрывается дверь, и даже усаживается поудобнее, чтобы слушать. Гу Юнь пожимает плечами и отправляется искать вторую тапку. — Мы поговорили, — тихо начинает он, — не знаю, пока все нормально. — А более расширенная версия будет? Я же не зря терпел драматизирующего тебя так долго, — Шэнь И тыкает Гу Юня под ребра и тот фыркает, испугавшись щекотки. Гу Юнь залезает к нему на диван и поджимает ноги к подбородку. — Все сложно, — он горько улыбается и смотрит куда-то в темный угол комнаты. А потом, не выдержав, начинает: — Понимаешь, от меня ведь куча проблем. Ты не можешь не понимать, уверен, я в какой-то момент надоедал тебе так, что ты хотел съехать, и лучше я за это время не стал. И у Чан Гэна проблемы, я не скажу, какие, не могу, прости, но это сложно, очень сложно, — и замолкает, утыкается на секунду лицом в колени, — только я, кажется, люблю его, — гладит большим пальцем колени, — это глупо, и что это вообще за слово такое? Люблю? Просто я же видел, какой ты счастливый, когда говоришь и думаешь про Чэнь Цинсюй. Так я же тоже хочу говорить про него постоянно и улыбаться, потому что я думаю про него, а у меня внутри все радостно сжимается, понимаешь? Я и не знал, что все еще могу такое чувствовать. И плакать хочется. Не от грусти, а от радости, что он у меня есть. Хотя, возможно, от грусти тоже. Гу Юнь качает головой. Он выглядит очень печальным, а еще — маленьким-маленьким, как много лет назад, когда они вдвоем ушли гулять в лес и потерялись, и Гу Юнь бегал меж деревьев. И никого не звал, знал, что его отругают, что накажут, а значит, никого звать нельзя, но только так хотелось поделиться своими страхом и болью, так, что они буквально сияли в его темных глазах. И сейчас боль и робкая надежда сияют в них — сейчас уже полуслепых, смотрящих уже не совсем в этот мир, возможно, призраки за другой гранью сейчас тоже слушают Гу Юня и тоже переживают за него. Возможно, они по ночам обнимают его за плечи. — Вы обязательно справитесь, — тихо обещает Шэнь И и мягко гладит Гу Юня по волосам. Еще через пару дней он находит их спящими на диване. Ну, точнее, спит Чан Гэн, а Гу Юнь обнимает его и очень злобно жестами показывает Шэнь И — будешь шуметь — прибью. — Ты никогда не рассказывал мне нормально про Гу Юня, — Чэнь Цинсюй болтает трубочкой в стакане и чуть склоняет головой. — Кто он? Этот вопрос ставит Шэнь И в настоящий тупик. Кто Гу Юнь для него? Друг? Не злой бывший? Домовой, иногда в ночи ходящий к холодильнику? — Он чудесный, — начинает Шэнь И, — и иногда невероятно раздражающий. Работает в университете и пытается преподавать военную историю Китая. И просто историю. Вроде получается, по крайней мере, его оттуда не прогнали. Чэнь Цинсюй фыркает. — Но явно не только это. — Он мой самый близкий человек, — Шэнь И спохватывается, — ну и ты, конечно, близкий. Но мы знакомы с самого детства. Это было лучшее, что со мной происходило за много лет, — он несколько минут молчит, — а еще мы пытались встречаться. — Я уже поняла, — смеется Чэнь Цинсюй. — Прости? — Ты так говоришь про него — с восхищением и восторгом, будто до сих пор немного влюблен. — Возможно, — рассеянно соглашается Шэнь И, — не переживай, стоит ему начать нести всякую чушь, и это пропадает. Чэнь Цинсюй во всей серьезностью кивает. Шэнь И очень сильно хочет поцеловать ее прямо сейчас. На правом ее ухе висит большая сережка с луной, качающая при каждом движении головы. Серебро хищно и мягко блестит в свете лампочек. — Я бы предложила нам пойти на двойное свидание, но, боюсь, в таком случае оно будет ваше с Гу Юнем, — добавляет она, явно, чтобы поддразнить Шэнь И. Он ловит ее руку, только занесенную, чтобы поправить волосы, и целует костяшки. — Надо вас с ним познакомить. Знакомство, вопреки всеми многочисленным опасениям Шэнь И, проходит очень хорошо. Меньше получаса — и Гу Юнь с Чэнь Цинсюй начинают обсуждать каких-то общих знакомых из ученой среды, умные журналы и статьи, переходят на обсуждение ромкомов и мемов с котами, вина и магазинов с одеждой. — Ты можешь не смотреть на нас глазами-сердечками, — разрешает Чэнь Цинсюй, выбирая себе чашку из их коллекции самых дурацких, какие они находили в магазинах. — Не смотрю, — возмущается Шэнь И. — Разумеется смотришь, — подтверждает Гу Юнь. Чэнь Цинсюй останавливает свой выбор на чашке с какими-то кошмарными шрифтами кислотного цвета и ручкой в форме змеи. — Наверное, тяжело с ним жить, да? — спрашивает она. — Да, — кивает Гу Юнь, — самое сложное начинается, когда у него начинается новый виток любви к вязанию. Иногда мне кажется, что живу с пауком. — Ты до сих пор не подарил мне дурацкую вязаную шапку с помпоном, — обиженно тянет Чэнь Цинсюй, и Шэнь И начинает считать, что это катастрофа. — А у меня целая коллекция полосатых шарфов. Есть даже парные, — хитро хвастается Гу Юнь. Шэнь И страдальчески закатывает глаза. Через секунду его неожиданно целуют в обе щеки, и он, отчаянно краснея, начинает понимать, что все это изначально было очень коварный план. — Вы сговорились. — Кто знает, — Чэнь Цинсюй радостно сверкает глазами. Гу Юнь часто возвращается из университета с Чан Гэном, и через какое-то время Шэнь И понимает, что, наверное, они ждут друг друга. — Вытащить Гу Юня по понедельникам из дома — задача абсолютно невыполнимая, но ты смог, — сообщает Шэнь И, когда они втроем смотрят «Фантастических тварей», сидя на ковре. Гу Юнь обиженно пинает его, но Шэнь И, готовый к чему-то подобному, уворачивается, правда, чуть не рассыпав все печенье. — Великие жертвы ради любви, — сообщает Гу Юнь и бросает на Чан Гэна хитрый радостный взгляд, выходит, кстати, правда внушительно, потому что он сейчас в очках, и взгляд из-за этого выходит острым, гирлянда, мягко освещающая комнату, роняет блики на стекла, и из-за этого кажется, что в его глазах полыхает древний огонь. — Кроме того, — продолжает Гу Юнь, отловив из мисочки какую-то особенное, абсолютно похожее на все остальные, печенье, — не могу же я мучить ребенка, так он спит на моем плече, а мог бы ехать один. Мне его жалко. Чан Гэн обиженно фыркает. — Я не ребенок, мне почти двадцать четыре. — Прости, я не понимаю кошачий, — легко отвечает Гу Юнь и довольно целует Чан Гэна в нос, пока тот смешно зависает, обрабатывая информацию. Шэнь И думает, что слишком давно не видел Гу Юня таким: счастливым или почти счастливым, болтливым, абсолютно хаотичным и дурачащимся. И, если честно, почти подумал, что он все же не выдержал всего на него свалившегося и сложился, сломался подобно бумажной фигурке, навсегда поставил на себе и своей надежде получить свет крест. Но, оказалось, что нет. Оказалось, что Шэнь И слишком много за него переживал. А Гу Юнь сильнее, чем, наверное, сам про себя думал. Еще через какое-то время выясняется, что Чан Гэн и Чэнь Цинсюй знакомы, и Гу Юнь мгновенно генерирует миллион шуток о том, что они с Шэнь И, как две подружки, позорно влюбились в двух других подружек, все в лучших традициях ромкомов. — Почему ты не сказала, что знаешь его? — драматично всплескивает руками Шэнь И. — Не хотела портить Гу Юню возможность поиздеваться над тобой, — злорадно отвечает Чэнь Цинсюй и целует его в уголок губ, так, что все гневные фразы мгновенно улетучиваются из сознания Шэнь И — абсолютно беспроигрышный вариант. Однажды Шэнь И находит Гу Юня и Чан Гэна сидящими на кухне в окружении бинтов и зеленки. Гу Юнь упрямо поджимает губы и взглядом просит Шэнь И уйти. В тот вечер они так об этом и не говорят, как не говорят и на следующий, но Шэнь И помнит неестественно прямую спину Чан Гэна, то, как Гу Юнь встревоженно закусил губу. То, как потом, когда они пришли в гостиную, Чэн Гэн аккуратно снял с Гу Юня очки и поцеловал его в переносицу. — Все хорошо? — только и спрашивает Шэнь И. Гу Юнь колеблется пару секунд. — Я надеюсь, что все будет хорошо. Можно он останется на подольше? — Конечно. Чан Гэн остается у них ночевать в тот день. И в следующий тоже. Шэнь И видит, как тот цепляется за Гу Юня во сне. Чэнь Цинсюй зовет его на свидание в театр. Она приходит в длинном красивом платье и с аккуратно убранными волосами. — Давно хотела показать тебе это платье, — рассказывает она. — Ты же могла надеть его на обычное свидание? — Как говорят все посты про личностный рост, в женщине должна быть загадка, — фыркает Чэнь Цинсюй и очень гулко стучит каблуками по мостовой. *** — Ты с кем-то еще встречался? — спрашивает однажды Чан Гэн. Они сидят на подоконнике в университете и ждут окончания пары, чтобы Чан Гэн забрал у преподавателя какие-то бумажки. Чан Гэн не особо думает над этим вопросом — ему в целом все равно, просто интересно. А Гу Юнь мгновенно поникает и несколько минут смотрит в пустоту. Чан Гэна иногда пугает этот взгляд — словно Гу Юнь смотрит своими полуслепыми глазами в другой мир и совещается с мертвыми, что стоит сделать. Возможно, они даже иногда отвечают ему. Интересно, что они могли бы сказать? — У меня была девушка, — начинает Гу Юнь, — я ее очень любил, и все в университете считали нас очень красивой парой. — А потом? — А потом она погибла, — Гу Юнь поправляет пуговицы на рубашке и на Чан Гэна не смотрит. Говорит тихо и ровно, словно давно репетировал, — мы должны были пожениться, и за месяц до свадьбы… Он затихает. А Чан Гэн абсолютно не представляет, что нужно говорить в таким ситуациях. Он пододвигается ближе и берет Гу Юня за руку, гладит костяшки и запястье. — Мне жаль. — Это давно прошло, — качает головй Гу Юнь, а через пару секунд поднимает взгляд, — сейчас это уже прошлое, только прошлое. Утыкается лбом в плечо Чан Гэна. — Ты не говорил, что твой преподаватель очень любит болтать после конца занятия. — Я очень надеялся, что в этот раз он закончит вовремя, — Чан Гэн целует его в макушку, — очень надеюсь, что они дождутся нас для ужина. — Ох, поверь, дождутся. Шэнь И очень боится, что его кулинарные таланты дадут сбой, поэтому проверять еду будет сначала на мне. Ему совершенно меня не жалко. Чан Гэн смеется, и Гу Юнь думает, что ради этого смеха готов пройти через все реки и пересечь все океаны. Хотя, наверное, Чан Гэн бы сказал, что ему достаточно подарить насовсем кружку с динозаврами.