В былые года колдовала земля с небесами

Пламенем из зева Рассевал он свет, В три кольца вкруг девы Обмотав хребет. Туловище змея, Как концом бича, Поводило шеей У ее плеча. Той страны обычай Пленницу-красу Отдавал в добычу Чудищу в лесу. Сомкнутые веки. Выси. Облака. Воды. Броды. Реки. Годы и века. Борис Пастернак — «Сказка» У Хань Юаня выпирающая косточка на запястье. У Хань Юаня острые скулы. У Хань Юаня выступающие, как волны на море, ребра. Пугающе выступающие ребра, будто его тело и его душу вывернули наизнанку, поломали непоправимо, а потом бросили так, как вышло. У Хань Юаня бледная в нездоровую серость кожа. У Хань Юаня темные глаза, в которых иногда теряется солнечный свет. У Хань Юаня выступающие ветвями на дереве ключицы. Руки Хань Юаня дрожат и теряются в рукавах ханьфу. Хань Юань знает, что красивым его назвать сложно. Ли Юнь уверен, что он прекрасен. Ли Юнь целует его ребра, и Хань Юань чувствует щекотку, будто кто-то осторожно перышком гладит его кожу, или солнечные лучи тыкают его в нос. Ли Юнь оглаживает пальцами впавшие щеки, и Хань Юань боится, что сейчас кожа провалится окончательно, оставив за собой только череп. Ли Юнь проводит пальцем по губам, и Хань Юань за него представляет, как это неприятно — касаться искусанной израненной кожи. Ли Юнь целует эти губы, и у Хань Юаня подгибаются ноги, а в голове стоит ужасающий звон. — Янь Чжэнмин пообещал засадить меня переписывать старые испортившиеся книги на следующие лет двадцать, если я продолжу пропадать непонятно куда надолго, — говорит Ли Юнь и озорно наматывает прядь Хань Юаня на палец. — Так не приходи, — сухо отвечает Хань Юань. Общаться с ним — разрешать сухому ветру пустыни хлестать по щекам. Он злится и старается злить Ли Юня, проверяя, кто сдастся первым. Чем быстрее они поймут, что не могут быть вместе, тем проще будет всем. Хотя, какое «вместе»? То, что они периодически спят, пьют отвратительный — очень вкусный, но Хань Юань никогда не признается — сок из ягод, приготовленный Ли Юнем, гуляют у какого-то поля высушенных колючек, не считается за «вместе». В любом случае, Хань Юань не станет первым говорить об этом, а Ли Юню едва ли это нужно. Как он хорошо напомнил, у него все еще есть Янь Чжэнмин, гора Фуяо, еще много лет впереди на все, о чем он может пожелать. Едва ли хоть один адекватный человек, предложи ему выбрать между высушенной лужей с поломанными листьями и огромным прекрасным озером, полным рыб и растений, выберет лужу. — Ну, Янь Чжэнмин назвал это «опять ты на свои свидания мотаешься». Чертов Ли Юнь, мешает драматично предаваться самобичеванию. Впрочем, того, что они действительно не вместе, это не отменяет, а у Янь Чжэнмина язык напоминает метелку. Так что на слова Ли Юня Хань Юань только фыркает, вылазит из-под одеяла, заворачивается в ханьфу, ощущая себя птицей, хохлящей перья, что имиджу не соответствует совершенно — он же великий дракон, какая птица? Это все Ли Юнь виноват, вынуждает постоянно прилетать к нему в гости, мол, ему скучно. А Хань Юань, что, почтовый голубь? Надо будет обязательно учинить из-за этого скандал, как будет время. — Не злись, — Ли Юнь поразительно хорошо научился его чувствовать. Хань Юаня не должно это удивлять, но удивляет. Все еще удивляет, сколько бы лет не прошло. Ли Юнь тянет его за край ханьфу. Не сильно, не вынуждая вернуться, но словно напоминая «я тут». Возможно, не стань он заклинателем, Ли Юню стоило бы опробовать карьеру сказителя. Ходить по городам, рассказывать истории, болтать с людьми и лечить их души. — Я не злюсь, я умеренно закипаю, — уточняет Хань Юань. — Не закипай, — мгновенно поправляется Ли Юнь. Хань Юань прячет улыбку и идет искать чистую чашку. В тот раз Ли Юнь уходит уже вечером, поцеловав Хань Юаня куда-то в уголок губ на прощание. Хань Юань думает, что это недостаточно. И ничего не говорит. Иногда он позволяет себе мечтать: о том, как его обнимут крепко и будут так держать, позволив опереться на себя. О том, как однажды Ли Юнь останется на ночь. И о том, как они будут вместе гулять по Южным землям, Хань Юаня возьмут за руку, а он будет показывать места, которые ему нравятся — и не хочется думать, что, скорее всего, Ли Юнь, как и любой нормальный человек, решит, что они уродские. О том, как ему расчешут волосы. О том, как однажды Ли Юнь скажет ему: «Я люблю тебя». Или можно без «люблю», Хань Юань знает: это очень сильные слова, можно просто «Ты такой чудесный». Только вот Хань Юань не чудесный. О том, как подхватят на руки и, наверное, куда-нибудь отнесут. Обычно на этом его фантазии заканчиваются. Они редкие. Очень редкие. Так, пару раз в год, больше нельзя, иначе станет больно. И нет деталей, их Хань Юань просто не может придумать. Он знает — так бывает, но не знает, как именно и почему. Поэтому даже в мыслях Хань Юань не может представить, как Ли Юнь будет улыбаться, как будет светить солнце, как будет ощущаться его, Хань Юаня, рука, в руке Ли Юня. Иногда Хань Юаня так бесит невозможность понять, как бы это ощущалось, что он в облике птицы отправляется на гору Фуяо и начинает несильно клевать Ли Юня в макушку и дергать его за пряди волос. Пусть Хань Юань страдает не один. — Ты сегодня задумчивый, — говорит однажды Ли Юнь и убирает от лица Хань Юаня упавшие пряди волос. Хань Юань дергается. Он не хочет, чтобы Ли Юнь сегодня смотрел на его лицо. Сегодня он особенно плохо выглядит. — Ничего, — трясет головой Хань Юань, чтобы волосы снова упали на лицо. Ли Юнь упрямо их убирает. Берет лицо Хань Юаня в ладони. — И выглядишь уставшим. — Ничего, — повторяет Хань Юань, пытаясь за этим словом спрятаться. Ли Юнь только тянет его к себе и обнимает. — Ты же ведь знаешь, что можешь рассказать мне? «Не могу», — на выдохе думает Хань Юань, позволяя себя обнимать, запоминая каждую секунду ощущений. Потом он сможет использовать их в своих мечтах. — Ты мне доверяешь? «Я себе не доверяю как я могу доверять кому-то еще?» — Хань Юань чувствует, как в глубине души, так далеко, куда он уже годами не заглядывал, поднимаются слезы, заставляющие заболеть горло и легкие. — Я потрачу столько времени, сколько будет нужно, чтобы ты начал, — обещает Ли Юнь. Возможно, если бы у Хань Юаня было сердце, оно бы треснуло. Не разбилось, Ли Юнь не настолько ценный, но точно бы треснуло. — Ты нарисовал меня похожим на обезьяну, как я могу доверять тебе? — возмущенно бурчит Хань Юань ему в плечо. — Это было давно и неправда. — У меня остался рисунок, — смеется Хань Юань, а потом замолкает, поняв, что только что признался: он сохранил этот рисунок. Ли Юнь ничего не говорит, кажется, почувствовав что-то особенное в настроении Хань Юаня. — Я привезу тебе на следующей неделе яблок. Янь Чжэнмин устал третировать учеников тренировками и отправил их растить деревья, со сливовыми как-то совсем не сложилось, а яблочные хорошие. — Ты над ними поколдовал. — Возможно, — Ли Юнь чуть отстраняется и хитро ему подмигивает. — Янь Чжэнмин съест тебя вместо яблок. — Я стратегически спрячусь за Чэн Цяня, — Хань Юань только качает головой. У Хань Юаня в ушах — серьги, что звенят так, будто провожают души в последний путь. У Хань Юаня длинные ресницы, так, что Ли Юань на несколько секунд на них залипает. У Хань Юаня волосы после сна чуть кудрявятся. Он лежит прямо на земле, хохочет горько и гадко, и в его глазах пьяно тает золото солнца, а пряди путаются с травами будто сам он — уже не человек, только лесной дух, влюбивший в себя случайного путника. У Хань Юаня острые лопатки. У Хань Юаня длинные тонкие пальцы. У Хань Юаня темные круги под глазами. Он сам весь — тонкий, ломкий, как веточка, облетевшая на ветру, стоящая на самом краю утеса. Сколько Ли Юнь помнит, он всегда был таким — неприступным в своем одиночестве, уязвимым, хрупким, похожий на легкий сквозняк, скользнувший в комнату, чтобы через пару секунд понестись дальше, лишь бы не успеть ни к кому привязаться. Ли Юнь берет его лицо в свои ладони, осторожно отводит пряди волос со лба, целует. — Тебе не стыдно так целовать человека, который тебе никто? — единственное, в чем Хань Юань за столько лет преуспел — в том, чтобы делать себе больно в те моменты, когда еще можно надеяться на хорошее. — Почему никто? — Ли Юнь хмурится. Хань Юань позволяет себе задержаться на его лице — в конце концов, если у Ли Юня еще есть гордость, после этого разговора они точно больше не смогут быть рядом. — Ты… А потом Ли Юнь запинается, и Хань Юань криво и торжествующе улыбается. — Никто, — подсказывает он. Смотрит на Ли Юня — сегодня он такой красивый, с такими прекрасными темными глазами, в которых едва тает закат, с синей лентой в волосах, с очаровательно закушенной губой, с чуть спавшим с плеч ханьфу, обнажавшем ключицы и тонкий старый шрам рядом с ними. Ли Юнь — надежный, теплый, нелепый. Мог бы быть его, но Хань Юань все еще никто. Непутевый младший брат, который, возможно, уже больше никогда не увидит свой клан. — Уходи, — говорит Хань Юань. На Ли Юня в этот момент больно смотреть. Он — словно Хань Юань окунул его ледяную лужу. В целом, да. Он сам — холодная противная лужа. Не в оскорбление младшей сестре будет сказано. — Хань Юань… — Уходи, — повышает голос Хань Юань и очень надеется, что Ли Юнь не слышит в его голосе слез. — Пожалуйста. — Нет. — Я думал, все было хорошо… — Ли Юнь взмахивает руками в попытках найти слова под ситуацию, для которой никто не найдет нужных. — Хорошо ждать тебя раз в месяц или реже, позволять себя целовать, провожать тебя в этот же день, запоминать каждое хорошее слово, мне сказанное? Надеяться, что однажды это будет нечто большее? — Хань Юань усмехается. — Но ты ведь изгнан! — И дай мне уже расплатиться за свои поступки в тишине, — Ли Юнь открывает рот, чтобы сказать что-то еще, но Хань Юань заканчивает. — Проваливай. Когда Ли Юнь уходит, Хань Юань рыдает еще почти целый день, распугивая от своего дома всю живность, которую, кстати уже несколько сотен лет пытался изгнать заклинаниями, а те их не брали. И следующий год проходит в тишине, как Хань Юань и хотел. Хань Юнь разбирается с парой сотен демонов, таскается по окраинам, пытается вырастить какие-то кусты, те не выдерживают тяжелую энергию этого места, но упорно держатся почти месяц, потом собирает какие-то ядовитые корни, вспоминает, что Ли Юнь уже больше не придет их забрать, выбрасывает. Бьется о стену головой от незнания, на что потратить свои еще несколько десятков лет в изгнании. Не думает о Ли Юне. Миссия провалена почти через пять минут. Хань Юань думает, что такие его прилеты были хорошими — его и целовали, и обнимали, и это всяко лучше, чем ничего. Потом думает, что он все же не на помойке себя нашел — его там нашел Хань Мучунь — поэтому такое отношение он терпеть не собирается. Потом вспоминает, как мило Ли Юнь чихал и как болтал с трехглазыми лягушками, иногда забредавшими к Хань Юаню. Потом зло пинает ствол дерева, пока не начинает болеть нога. А потом его накрывает ужасающей тоской и тянущей болью в груди от чувства, названия которому Хань Юань не знает, но, кажется, что-то похожее сквозило в том, как его Чэн Цянь и Янь Чжэнмин держались за руки. Лужа рассказала ему, что, с момента возвращения, Ли Юнь в уединении. Хань Юань от удивления свалился с ветки, на которой сидела птичка. Лужа только драматично закатила глаза, кажется, даже она что-то поняла про их отношения лучше, чем они сами. Ли Юнь появляется у Хань Юаня дома очень эффектно — сваливается со своего непутевого меча ему на крышу. Хань Юань ругается почти десять минут, а потом его затыкают поцелуем. — Ты такой очаровательный, когда возмущаешься. — Ты пропал на год и сломал мою крышу. — Ты сам меня прогнал. — Кто же знал, что ты воспримешь все так буквально, — Ли Юнь звонко и лукаво смотрит в его глаза, улыбается нежно, а потом целует снова. Ли Юнь целует и знает, что тогда Хань Юань прогонял его абсолютно серьезно — он никогда не забудет его взгляд в тот момент — как небо за секунду до того, как начнется гроза. Только ведь они оба идиоты — так сказал Янь Чжэнмин, а, как известно, раз в столетние даже Янь Чжэнмин говорит что-то путевое, — поэтому им обоим стоило побыть в одиночестве. Для укрощения не в меру капризных юношей, в которых Ли Юнь когда-то позорно и отчаянно влюбился. — Через восемьдесят лет закончится твое изгнание. Еще целых восемьдесят лет. Хань Юань не верит, что прошло так много. И что так много осталось. — Не знаю, возможно, я умру от разбитого сердца раньше, — равнодушно отвечает он. А, возможно, это место выпьет его душу. Хань Юань знает — за этот год круги под глазами стали глубже, скулы снова заострились, а на выпирающие ребра даже смотреть тяжело и страшно — будто они сейчас порвут тонкую, болезненно-серую кожу. Хочется спрятаться, закутаться во что-нибудь, и больше не показываться Ли Юню. — Я не смогу жить здесь все время, — шепчет Ли Юнь. — Хотя, когда я предложил это Янь Чжэнмину, он пообещал сослать меня на Южные окраины, потом ойкнул и понял, что мне же только лучше. Он притягивает Хань Юаня ближе к себе. Он пытается вырваться и два слышно шепчет: «Не трогай меня». — Как? Вот так? — Ли Юнь обнимает его за талию. — Ты нравишься мне. — Я уродливый. — Ты нравишься мне в любой свой фазе, даже в самой драматичной и отрицающей то, что ты чудо, — уточняет Ли Юнь. У Хань Юаня внутри тугие ветви репейника стягивают всю душу. То самое «Ты чудесный». То самое. — Ты научился за год говорить комплименты, я восхищен. — Это Лужа, представляешь? Она нашла себе какую-то демоницу, бегает с ней на свидания, пропадает на целые дни, чем ужасно бесит Янь Чжэнмина, но знал бы ты, какие ей красивые стихи эта демоница пишет! — Ты только не уводись, — просит Хань Юань, а Ли Юнь радостно смеется. — Ты признал, что мы вместе, — он подмигивает Хань Юаню, у которого весь мир окончательно пугающе переворачивается и начинает кружиться. Он несколько минут молчит, чем ужасно пугает Ли Юня. Тот ловит его лицо в руки и начинает быстро-быстро тараторить и спрашивать, все ли хорошо. — Ты не говорил, что мы вместе, — хрипит Хань Юань, облизывая пересохшие губы, и чуть морщится, когда ранки на искусанной коже начинают саднить. — Не говорил? — удивленно тянет Ли Юнь, а Хань Юань только устало качает головой. — Я говорил, что ты мне нравишься. — Это другое, — беспомощно отвечает Хань Юань, и одна слеза, как напоминание обо всем одиночестве, что ему пришлось пережить, все же катится по щеке. — Тогда ты согласен быть вместе, чтобы я ходил общаться с твоей противной хозяйкой озера, чтобы мы спали вместе, чтобы я пил твой кошмарный чай, который ты не умеешь заваривать, и чтобы мы вместе растили семью лягушек? — Ли Юнь ловит руки Хань Юаня в свои и целует костяшки. Кажется, Ли Юнь ждет ответ, но Хань Юань понимает, что забыл все слова. Знали бы темные заклинатели, что великого демона можно легко вывести из строя, предложив ему вместе растить лягушек. Хань Юань только кивает и устало утыкается головой в плечо Ли Юня. Над ними зацветает хищными железными серпами восход красно-рыжего солнца Южных окраин. Оно отражается в темных озерных глазах Хань Юаня, и в них загорается золотом что-то опасное и драконье. — Знаешь, когда я рассказал Янь Чжэнмину, что мы поссорились и ты меня прогнал, он пообещал, что съест меня, — говорит однажды Ли Юнь. — Я точно не допущу это, — Хань Юань перебирает пряди Ли Юня, лежащего у него на коленях, и ловит себя на том, что мечтательно улыбается. Когда Ли Юнь начинает счастливо улыбаться. Он продолжает. — Съесть тебя, если ты меня выбесишь, могу только я. А почему, кстати, он так сказал? — Потому что, по его словам, я тупица и упустил свое счастье. Хань Юань удивленно поджимает губы. — Он хорошо тебя знает. — Тогда были сложные сто лет, — просто отвечает Ли Юнь, и Хань Юань думает, что нужно расспросить об этом подробнее, но не сейчас. Не сейчас. Лучи солнца, похожие на острые стрелы, касаются носа Ли Юня, и тот морщится. — Осталась пара лет, — вдруг тихо говорит он. — И я отведу тебя домой. Хань Юань кивает и чувствует, как его руки сжимают скрепленным обещанием.