Всем клинкам и кораблям

Когда устанут гудеть ветра Ты нагуляешься сполна Ты вернёшься домой Возвращайся домой Дарья Виардо — Возвращайся домой Раз. Человеческое сердце (отец Клод размышлял об этом) может вместить лишь определенную меру отчаяния. Когда губка насыщена, пусть море спокойно катит над ней свои волны — она не впитает больше ни капли. Виктор Гюго «Собор Парижской богоматери». Сюань Цзи почти перепрыгивает через какого-то замешкавшегося мужчину, успешно лавирует между кучкой старушек, кажется, решивших не ограничиваться поездками на автобусах и решивших освоить пространство самолетов. В итоге в Шэн Линъюаня он влетает, больно тыкаясь носом в плечо. Тот оборачивается, на секунду его лицо очаровательно вытягивается от удивления, а потом он возвращает себе привычное спокойствие, как задергивает шторы. — Ты успел, — мягко признает Шэн Линъюань. — Ты проспорил мне банку консервированных персиков, — соглашается Сюань Цзи, умалчивая о том, что для того, чтобы выиграть себе персики, ему пришлось уболтать Сяо Чжэна отпустить его раньше, поругаться с таксистом, перепрыгнуть через того нерасторопного мужчину. Главное — эмоциональное удовлетворение от победы над Шэн Линъюанем. Сюань Цзи, три тысячи годиков. На лице Шэн Линъюаня тенью мелькает улыбка. — Посадка через десять минут. — Да, я буду десять минут держать тебя за руку. Чтобы слова не расходились с делом, Сюань Цзи действительно берет руку Шэн Линъюаня и чуть-чуть ее сжимает. Конечно, они много это обсуждали. Они не могут постоянно жить друг с другом, как слипшиеся макаронины — Шэн Линъюань поморщился на этом сравнении, то ли от того, что оно показалось ему вульгарным, то ли от того, что макароны он не любил и говорил, что они вызывают у него ощущения червяков, ползающих по внутренностям, не самое приятное ощущение для того, кто три тысячи лет лежал в могиле. Не могут, потому что бессмертные, и через пару десятков лет взвоют, возненавидят друг друга и устроят апокалипсис во время какой-нибудь из ссор. Поэтому, во имя сохранения планеты, они решили, что нужно иногда разъезжаться. А еще Шэн Линъюань хотел в Париж. Сюань Цзи хотел отпуск и спать. Шэн Линъюань, вероятно, тоже хотел спать, но в Париже. Разговоры о Париже совпали с разговорами о гипотетическом апокалипсисе, и вот, Сюань Цзи держит Шэн Линъюаня за руку в аэропорту. Он выглядит очень красиво, он всегда выглядит очень красиво — как мальчик с витража, как видение, мелькнувшее в тумане, только гораздо ярче, теплее, живее. Его можно коснуться. Можно обнять. Обнимать, правда, Сюань Цзи не будет, потому что боится расплакаться. Шэн Линъюань сжимает его руку в ответ, в ладонь Сюань Цзи врезается холодные ребром кольцо — подарок на память, Шэн Линъюань сказал, будто его провожают насовсем, Сюань Цзи возразил — Шэн Линъюань не ждал его три тысячи лет, на что Шэн Линъюань выразительно посмотрел, так, что во взгляде отчетливо прозвучало напоминание про те сорок лет без Сюань Цзи. Вероятно, мысль про апокалипсис была не настолько нереальной. Строго говоря, они никогда не ссорились друг с другом. Сюань Цзи как-то попытался объяснить это Сяо Чжэну и безнадежно запутался. Дело было просто в том, что Шэн Линъюань всегда боролся только с собой — самим собой и тем, кого он показывал миру, один и тот же мужчина, но была едва уловимая трещина, которая проходила между этими образами. Сюань Цзи тоже не ссорился с Шэн Линъюнем. Он ссорился со всеми своими мечтами, которые он настроил за века в своей голове, а они оказались не такими в реальности. Ссорился с козлино-баранистостью Шэн Линъаюня и с миром, который сделал его таким. Самого Шэн Линъаюня хотелось только обнимать. Целовать. Возможно, иногда давать профилактические подзатыльники. Кольцо не было предложением пожениться. Сюань Цзи пока не понял, как бы Шэн Линъюань на такое отреагировал, потому и не спрашивал. И потому, что зашел в тупик с идеями, как сделать это красиво, Сяо Чжэн явно в этом вопросе был не помощник, а к Гу Юэси идти было страшно — она могла разболтать Шэн Линъаюню — не потому, что они была сплетницей, Сюань Цзи бы за такие идеи голову бы откусили, а потому, что могла себе позволить — как единственная почти подруга Шэн Линъюаня. Итак, Сюань Цзи чувствует на ладони холод кольца и уже отчаянно скучает. Шэн Линъюань уходит на посадку, на прощание улыбнувшись мягко и лукаво — так, как умеет только он. Волосы, собранные в хвост одним из перышек Сюань Цзи — и это приятно теплило что-то в душе — вскидываются росчерком туши. Сюань Цзи плохо помнит, как возвращается домой. Только теперь он сидит и в каком-то отчаянном порыве строчит Шэн Линъюаню сообщения. Вспоминает моменты, когда Камент Нирваны ломался — и прожитые горы обрушивались на него всей своей беспощадностью и отчаянием. Как стоять у проезжей части, закрыв глаза. Шум машины, сердце на секунду замирает, а потом мир продолжает нестись дальше. Обманчивое ощущение конца и боли, которую невозможно пережить. Шэн Линъюань отвечает только после прилета — присылает фотографию каких-то однотипно-коричневых домов с крышами, похожими на печенье. Сюань Цзи чувствует, как по щеке течет слеза, одна из тех бесконечных, что он так и не пролил за все время. Шэн Линъюань рассказывает, как целых пять минут уговаривал телефон включиться, открыть камеру, открыть чат, не зависнуть, не включить всплывающую рекламу, которая приведет еще к часу споров с телефоном. Сюань Цзи вспоминает, как мечтал о будущем с Шэн Линъюанем. О том, как думал, что они вместе вырастут и состарятся. О том, как они посадят деревья и буду за ними ухаживать. Или о том, как они изъедят весь мир. Или как они вместе будут разбираться с демонами. Или о том, как у них будет магазин с флейтами и игрушками из дерева. И они будут гулять по вечерам со своей собакой. Обязательно маленькой и шумной. И о том, как понимал, что всему этому не суждено сбыться. О том, как Шэн Линъюань придумал для него иллюзию. О том, как все мечты раз за разом разбивались об их судьбу. Шэн Линъюань сказал, что французский правда звучит правда так же красиво, как и в видео на Ютубе. За месяц до того, как поехать в Париж — красивый город из видео в интернете, Шэн Линъюаню он понравился с первого кадра с соборами, как он сказал, похожими на сложный конструктор из серебра и железа, и музыки из слов, похожими на вязь шепота, — он начал учить язык. Выходило запутанно первую неделю, а потом он проспорил Сюань Цзи, что выучит все до конца месяца. Сюань Цзи тогда не знал, что Шэн Линъюань хотел лично увидеть страну, где люди говорят на этом языке, а, когда узнал, не разговаривал с ним весь вечер. Шэн Линъюань пишет, что идет к соборам, разумеется, сначала он идет к соборам. К Сюань Цзи отправляется больше тридцати фото. Он смотрит на них и вспоминает в каком-то ужасе: он был там. Точно был, много-много лет назад, не так давно, потому что совсем юным ему было бы лень ехать куда-то и не факт, что получилось бы, может быть, лет сто назад. Тогда Сюань Цзи снова стер себе память, но усталость за прожитые годы уже навалилась неотвратимо и больно. Он не хотел ни с кем говорить, не особо хотел кого-то увидеть. Тогда он долго бесцельно бродил по улицам Парижа, дошел до собора. Рядом гуляла какая-то девушка — может быть, лет двадцати пяти, едва ли старше. Красивая, таких не всегда рисуют в книжных иллюстрациях, но что-то было в ней такое, что заставило Сюань Цзи хотя бы прислушаться, к тому, что она говорит, хотя языка он почти не понимал. У нее были кудрявые темные волосы и светлые в горящее серебро глаза. Может быть, она была совсем другой, и просто ночь и Камень Нирваны слишком много стерли. Они тогда прогуляли всю ночь, девушка говорила мало, только задумчиво щурила глаза, а в самом конце, когда небо начало нежно светлеть, поцеловала его в уголок губ — насмешливо и прощаясь. Прошептала: «condamner», а потом ушла. Сюань Цзи тогда не стал выяснять перевод этого слова, а сейчас смеялся с его ироничности. Крошечная тьма, 18:41 У тебя все хорошо? Ты столько молчишь. Самая лучшая птица в вашей жизни, 18:45 Да просто задумался Тогда Сюань Цзи не знал, что чувствовал, сейчас — знает. Огромную, всепоглощающую тоску, что выворачивает внутренности, как выжимает почти сухую тряпку, пытаясь найти надежду. Первый месяц Сюань Цзи кажется, будто кто-то вырезал из него что-то важное. Сложно сказать — что. Сердце, душу, печень. Не то, чтобы Сюань Цзи был уверен, что она у него есть. Было больно. Даже не так. Было тянуще-плохо, боль — она довольно кратковременна, а вот то, что остается после нее — гораздо хуже. Он пишет сообщения Шэн Линъюаню, звонит ему, шлет миллион фотографий и абсолютно серьезно рассказывает о каждой встреченной птице. Это так глупо — знать, что больше не нужно ждать, что уже точно все хорошо, и так ужасающе тосковать. Сюань Цзи тоскует. Приходит на кухню, заваривает две кружки чая, несет их в комнату, а потом понимает, что вторая кружка никому не нужна. Находит смешное видео в интернете и зовет Шэн Линъюаня, а потом понимает, что тот не придет. Протягивает руку на кровати, чтобы дотянуться о Шэн Линъюаня, но не находит никого, абсолютно никого. Даже волосы никто не зовет сушить. Сюань Цзи на энергии гнева и печали перемывает всю квартиру, будто надеясь, что Шэн Линъюань мгновенно призовется на чистоту, все же он пилил его этим почти полгода. Сюань Цзи возражал, мол, он птица и должен вить гнездо, это его естественное право. Шэн Линъюань отвечал, что он не птица, а ленивая попа, хотя и птица тоже, а потом выуживал из очередного угла выпавшие перья. Второй месяц проходит чуточку легче. Шэн Линъюань иногда звонит, чтобы узнать, как пользоваться приложением на телефоне, или что делать, если в комнате перестали светить лампочки. Сюань Цзи иногда звонит ему и болтает со скоростью света обо всем подряд. На него сваливается гора работы, и переносить разлуку становится легче. Потом робот-пылесос снова заезжает в угол. Сюань Цзи вспоминает: похожая сцена, Шэн Линъюань сидит на корточках перед пылесосом и пытается уговорить поехать в другое место. «Это машина», — сказал тогда Сюань Цзи. «Он гудит, когда чем-то недоволен», — растерянно ответил Шэн Линъюань и, мило приподняв брови, попытался выяснить у пылесоса, как того зовут. А потом отметил: «Ты, кстати, тоже гудишь, когда чем-то недоволен». Возможно, Сюань Цзи гудит все то время, пока Шэн Линъюаня нет рядом. Сюань Цзи в ужасе думает, что их методика может не сработать, и он, наоборот, начнет раздражаться на Шэн Линъюаня, когда тот вернется, потому что будет ждать великой любви, а Шэн Линъюань сделает что-то не так. Сюань Цзи копит коллекцию птичек из стекла для Шэн Линъюаня — тому такие очень нравились, и он потихоньку узурпировал под них полки Сюань Цзи. Сам Сюань Цзи внешне бухтел, но внутренне думал, что это ужасно мило. Сюань Цзи покупает под птичек новую полку. Возится целый день, пытаясь пристроить ее на стену. Отправляет фото Шэн Линъюаню, чтобы тот оценил его старания. Шэн Линъюань возвращается на исходе второго месяца, как луна в новолуние. Появляется из толпы в аэропорту — такой же прекрасный, как и в день расставания. Идет быстро, его волосы распущены и спутанно падают на плечи. А смотрит он — и от этого перехватывает дыхание — только на Сюань Цзи. Сюань Цзи первый бежит к нему, обнимает так крепко, словно пытаясь впитать его всего — его запах, прохладность его щек и рук, мягкость его волос. — Я скучал, — шепчет Сюань Цзи ему на ухо. Несколько минут Шэн Линъюань молчит. — Я тоже, — наконец, тихо отвечает он. Они возвращаются домой, держась за руки. Сюань Цзи воодушевленно тараторит со скоростью в два раза даже быстрее своей обычной, а Шэн Линъюань только мягко гладит его по ладони, успокаивая. Сюань Цзи поражается — он и не понимал, что, оказывается, все это витал словно в прострации — как душа без тела, облако над миром, уже не связанное ни с чем, и только сейчас, наконец, вернулся домой. Как птица, не улетевшая на зимовку, и сонно крутящаяся в холоде, не зная, что теперь ей делать. Гу Юэси потом скажет ему: «Да, ты таким потерянным был. Словно не слышал наших голосов». Спроси кто у Сюань Цзи детали этих двух месяцев — едва бы ответил. Ночью он плачет, тихо, даже почти не дыша, и только горячие слезы падают на подушку. Шэн Линъюань слышит, придвигается ближе, обнимает за талию и утыкается лбом в спину. — Мне жаль, что тебе больно, — говорит он на грани дыхания. На языке вертится тысяча злобных: «Ты слишком жесток для того, чтобы кого-то жалеть, и это ты мотался по своему чертовому Парижу два месяца». Но Сюань Цзи не говорит. Он сам согласился на два месяца. — Поедем туда в следующий раз вместе? — Хорошо, — соглашается Шэн Линъюань, а потом добавляет. — Я все это время мечтал показать тебе Собор Парижской Богоматери. Чтобы мы стояли рядом с ним вместе, и я держал тебя за руку. Тугой узел внутри сначала развязывается, а потом завязывается с новой силой. Проклятый, да? Сюань Цзи чувствует какую-то громадную пьянящую радость от того, что Шэн Линъюань вернулся, и это радует и пугает. Радует: Сюань Цзи не начал на него злиться. Пугает: разве вообще люди умеют чувствовать такие громадные эмоции, которые буквально растаптывают в крошку душу? Сюань Цзи представляет, что будет, если они снова расстанутся. Шэн Линъюань уехал однажды, он может уехать снова, и никто, абсолютно никто не сможет этому помешать. Два. Шэн Линъюань залезает ему ледяными руками под футболку со спины. Сюань Цзи шипит, дергает локтем, несильно пихая Шэн Линъюаня под ребра. Его обнимают только крепче. — Ты долго будешь рефлексивно смотреть в окно? — Там ворона качается на проводах. — Тоже так хочешь? — вредно уточняет Шэн Линъюань. Сюань Цзи только фыркает. Пытается спрятать улыбку. Мгновенно проигрывает звенящему, словно медные монетки, счастью внутри. — Хочешь, пойдем гулять? — На свидание? — уточняет Шэн Линъюань. — Конечно. — Там холодно. Сюань Цзи трагично молчит, пытаясь напомнить Шэн Линъюаню, как тот буквально пару минут назад морозил его своими руками. Хуже-то точно не будет. — Там солнышко. В итоге Шэн Линъюань соглашается, но поступает по-императорски изящно: ворует у Сюань Цзи шарф, заворачивается в него и недовольно существует, уже будучи похожим на капусту. Сюань Цзи решает, что это в любом случае бесполезно: еще пара минут, и Шэн Линъюань будет просить обнять и взять за руки, чтобы согреться. Или отберет второй шарф. Они идут по юной зеленой листве. Сюань Цзи думает, что, наверное, был бы самым счастливым человеком, если бы мог просто всегда так ходить вместе с Шэн Линъюанем, чувствовать его руку в своей, иногда целовать в щеку и уголок губ. Обнимать со спины и класть подбородок на плечо, пока Шэн Линъюань стоит у озера и кормит уток. — Тебе не холодно? — спрашивает Сюань Цзи в итоге. Шэн Линъюань мягко качает головой. — У тебя твой мультик скоро начнется, да? — Не мультик, а аниме. Шэн Линъюань чуть-чуть озадаченно хлопает глазами, так, будто уже дважды не просил объяснить разницу. Иногда Сюань Цзи думает, что возраст как-то все же сказывается на памяти. А потом — что Шэн Линъюань очень милый. Впрочем, возможно, это его перманентная мысль. — Хорошо, аниме. — Еще полчаса где-то. Хочешь, покатаю тебя на качелях. — Хочу, — тихо бубнит Шэн Линъюань, а Сюань Цзи радостно смеется. Тянет его за руку к площадке. Возможно, тут дело тоже было в возрасте: Шэн Линъюань обожал качели и мог сидеть на них часами, просто рассматривая все вокруг, не говоря ни слова. Еще он обожал, когда его раскачивали, проще говоря, в нем просыпались отголоски стремления к феодализму и эксплуатации труда других людей. Вот и сейчас — он тихо сидит, разрешает себя качать, иногда смотрит на Сюань Цзи. — Что-то хочешь сказать? — не выдерживает он в итоге. — Ты очень красивый, — мгновенно отвечает Шэн Линъюань, абсолютно обезоруживая этой нежной искренностью. — Ты всегда очень красивый, но сейчас свет так падает. Знаешь, ты похож на птицу из того фильма… — он очаровательно закусывает губу, задумавшись, — про философский камень? Как будто сияешь. Сюань Цзи чувствует, как начинает краснеть. Бесстыдное, бесстыдное Его Величество. А потом чувствует, как внутри разливается что-то теплое и радостное, огромное, как мир, абсолютное, как жизнь, полное надежды. Счастье. Любовь. Вера в то, что у них все обязательно будет хорошо. У него есть Шэн Линъюань. У Шэн Линъюаня есть он. Три. Но иногда неожиданно горе накатывало волнами, так что я начинал задыхаться, а когда откатывало назад, я обнаруживал, что гляжу на просоленные обломки крушения, залитые таким ярким, таким рвущим душу и пустым светом, что с трудом верилось, будто мир когда-то не был мертв. Донна Тартт «Щегол» Следующий раз уехать путешествовать предлагает Сюань Цзи. Точнее, не совсем так. Ему нужно по делам в США, а Шэн Линъюань, проведя некоторые изыскания в интернете, приходит к выводу, что ноги его в этой стране не будет. Сюань Цзи ощущает тянущую боль внутри. Сюань Цзи берет эту боль и запихивает ее так глубоко, как только может. Сюань Цзи злобно пыхтит на это решение целых два часа, пока не понимает, что билеты, уже купленные Сяо Чжэном, велят ему уехать через три дня, и что продуктивнее потратить это время на то, чтобы заобнимать Шэн Линъюаня, а дуться можно будет начать потом. Шэн Линъюань только улыбается мягко и немного печально, и это тоже выводит из себя. Неужели он совсем не будет скучать? Он обрадуется, что наконец-то можно не делить ни с кем ванную и можно будет отвоевать своими бесконечными баночками с шампунями-бальзамами-кондиционерами все полки, пока Сюань Цзи не видит? Что никто не будет петь по утрам, пока готовит завтрак? А кто будет готовить ему завтрак? Сюань Цзи устало тыкается лицом в подушку, на которой страдает. Именно так: страдает. Вне контекста. Драматично страдает, если быть более точным, так, чтобы Шэн Линъюань почувствовал волны этой полной негодования и грусти драмы и пришел жалеть. И, возможно, целовать. К чести Шэн Линъюаня, он правда приходит. Садится рядом, гладит Сюань Цзи по голове, ероша волосы. — Всего месяц. — Целый месяц, — замечает Сюань Цзи. Из-за подушки выходит глухо. — Я буду звонить тебе по вечерам. — Ты так и не научился общаться нормально с ноутбуком. — Мне нравится думать, что это ноутбук не научился нормально со мной общаться. Сюань Цзи фыркает. Тихо, так, чтобы Шэн Линъюань не понял, что Сюань Цзи почти остыл. — Пошло уже три года с тех пор, как мы в последний раз разъезжались, — говорит Шэн Линъюань. Только где три года, а где три тысячи лет? Сюань Цзи качает головой. — Это не хватило. Он не уверен, хватит ли вообще каких-угодно лет. Сюань Цзи целует Шэн Линъаюня в щеку на прощание. Старается не забыть тот холод, который ощутил. Сюань Цзи теряется в толпе аэропорта. Сюань Цзи слушает аудиокнигу в самолете. «Когда тоскуешь по дому, — сказал он, — просто взгляни на небо. Потому что, куда бы ты ни поехала, луна везде — одна и та же». Шэн Линъюань. Его луна. Ледяная, опасная, вечно прижатая болью и заставляющая сердце биться быстрее счастьем. Сюань Цзи пишет сообщение Шэн Линъюаню, когда приходит в номер. Сюань Цзи не получает ответ от Шэн Линъюаня сразу, а потом засыпает, пока его ждет. В голове есть только две мысли: Шэн Линъюань что, не ждал сообщения все это время? И вторая — а если Шэн Линъюаня никогда не существовало? В целом, обе мысли абсолютно абсурдные. Он знает, что Шэн Линъюань ждет, тот сам попросил писать чаще. И он знает, что Шэн Линъюань существует — рубашки, нагло стыренные за эти годы, еще хранят его запах, на запястье Сюань Цзи — плетеный браслет, подарок Шэн Линъюаня, а в галерее на телефоне множество фото, доказывающих, что Шэн Линъюань — настоящий, живой. И любит Сюань Цзи. Но все это не помогает. Сюань Цзи засыпает, полный ужаса от осознания, что все, что у него было — только иллюзия, очередное горькое колдовство, которое просто въелось слишком глубоко в его душу. Ему снится кошмар. В целом, это тоже не то, чтобы особенная новость. Сюань Цзи периодически снятся кошмары, не так часто, конечно, как Шэн Линъюаню, но снятся, и он учится с ними бороться, но чаще — просто принимать и жить с ними. Принимать, что иногда его собственный мозг немного издевается над ним. Но в этот раз он снова окунается в громадный ужас. И это сложно. Сюань Цзи снится, что Шэн Линъюаня нет. Просто нет. Он выходит в гостиную и понимает, что в квартире только он. Один. Роется в шкафах и находит только свои вещи. Идет на кухню и не видит на нужном месте чашку Шэн Линъюаня с пандой. Ощущение, будто все на месте, все, как и должно быть, но что-то потерялось. Настройки мира немного сбились. Сюань Цзи просыпается и шарит рукой по кровати в поисках Шэн Линъюаня. Сюань Цзи никого не находит. Сюань Цзи почти час лежит, смотря в потолок. Звонит Шэн Линъюаню. — Доброе утро, — голос не слушается с первого раза, и приходится повторить еще раз. — Доброе, — соглашается Шэн Линъюань. — Ты не ответил на мое сообщение вчера. — Я отвлекся. Гу Юэси приходила, — в словах звенит невысказанное «Прости». — И что рассказывает? — Сюань Цзи цепляется за любой повод для разговора. — Что Янь Цюшань загубил пятый кактус в штаб-квартире. Сюань Цзи смеется и крутится, создавая из одеял гнездышко. — Все хорошо? — все же Шэн Линъюань слишком хорошо его чувствует. Счастье и проклятие. — Кошмар, — начинает Сюань Цзи. — Скучаю по тебе, — заканчивает. — Я тоже, — мягко отвечает Шэн Линъюань. Он кошмар и скучает по Сюань Цзи. На самом деле, Сюань Цзи знает, что никакой трагедии в их разлуке нет. Пройдет совсем немного времени, и они увидятся снова. У них впереди целая вечность, что может значить пара месяцев? У него работа и новая страна, в которой он никогда не был. У него есть весь мир. Который сейчас просыпается и оглушительно шумит в пять утра. Побоялись бы бога сов. Но только, наверное, он хотел бы показать этот мир Шэн Линъюаню. Сюань Цзи снимается для него видео, делает фото, а потом часами болтает в звонке. Для этого всегда приходится вернуться домой, закрыть себя от шума, даже окно, особенно окно, задернуть шторы, никакого света с улиц, тоже своего рода ритуал. Шэн Линъюань, будь он неладен, выглядит в камере идеально, и иногда Сюань Цзи забывает слова, ужасно на него залипнув. Шэн Линъюань это замечает, смеется, а потом прекрасным, мягким жестом поправляет волосы. — Как там у тебя дела? — Тебе придется починить фен, — говорит Шэн Линъюань. — Что с ним случилось? Шэн Линъюань очаровательно пожимает плечами. — Он меня победил. Это и так понятно. Шэн Линъюаня постоянно буллит техника, и годы практики общения с ней абсолютно не помогают. — У нас в подъезде поселилась кошечка, красивая очень, черная с белыми ушками, — начинает Шэн Линъюань. — Может быть, ты все же согласишься? Она очень мило мурлычет, когда ее гладят. Ее можно положить тебе на грудь, и ты перестанешь недовольно существовать. — Все кошки мило мурлычут, когда их гладят, — сварливо замечает Сюань Цзи, но по глазам Шэн Линъюаня понимает — это особая кошка, чем-то важная для него, а на дне его глаз плещется мягкая тихая нежность. Самое прекрасное чувство, которое только можно в Шэн Линъюане увидеть — это светлое тепло, мелькающее сквозь толщи печали и закрытости. — Сяо Цзи. — Я подумаю. Шэн Линъюань расплывается в торжествующей счастливой улыбке, на уголках которой ощущается уязвимость. Он не говорит: «Спасибо», — но для Сюань Цзи сама такая улыбка — уже огромная благодарность. Мысль об улыбающемся Шэн Линъюане приводит его в неописуемый восторг. — А у тебя что? — Поссорился со своей соседкой. Удивительно боевая женщина, из спортивного интереса грызущая людям мозги. — Ты первый начал с ней ссориться, — не спрашивает, а утверждает Шэн Линъюань. — Она очень драматично на меня смотрела. «Просто, возможно, в глубине души ты петух», — сказал ему как-то Шэн Линъюань, — «или кричащий попугай из тех смешных картинок». «Из мемов», — поправил тогда Сюань Цзи и сразу пожалел, потому что пришлось объяснять значение этого слова. Сейчас Шэн Линъюань ничего не говорит, но эти слова отчетливо ощущаются в его взгляде и красноречивом молчании. — Вообще, кажется, она поссорилась со своей девушкой, поэтому решила выпустить злость на меня. Но да, наверное, я начал первым. Но она украла мои отельные тапочки. Шэн Линъюань качает головой. Он чувствует, что Сюань Цзи несет какой-то бред, и Сюань Цзи сам тоже это чувствует, но ему слишком, непозволительно сильно нравится смотреть на лукавую улыбку Шэн Линъюаня, поэтому ради нее можно и попозориться. — Надеюсь, тапочки вернулись на место. Через неделю Сюань Цзи рассказывает, что подружился с соседкой. Ее звали Теодора и она была преподавательницей в университете. Сюань Цзи замечает, что она очень юная для преподавательницы: оказывается, ей всего 25, у нее есть квартира с видом на какой-то музей современного искусства — Сюань Цзи в тот момент отвлекся на то, чтобы поссориться с Сяо Чжэном и прослушал, — девушка, еще одна девушка, с которой они временно в ссоре по каким-то сложным причинам, бывший, который стабильно пишет ей раз в месяц, чтобы узнать, хочет ли она вернуть их отношения (она не хочет), красивое красное платье в крупный белый горошек, высокие черные ботинки на шнуровке и сережки в форме солнц. — Мы поспорили: смотреть «Мерлина» в 23 году — классика или кринж. Она сказала, что, конечно, кринж, я сказал, что это классика, ты же знаешь, я даже цитировать его могу, — обиженно бубнить Сюань Цзи. — А ты что думаешь? — Классика, — соглашается Шэн Линъюань, но не успевает Сюань Цзи порадоваться, как он продолжает. — А что такое кринж? Сюань Цзи устало вздыхает. — Я показал ей твое фото. Он сказала, что ты жутко красивый. Именно так — жутко красивый. А еще у нее акцент, когда она говорит на английском. — В управление привезли какое-то странное животное с тремя хвостами и розовыми полосками на спине, — отвечает Шэн Линъюань, кажется, абсолютно не переживая из-за такой смены темы. — Я забрал его себе, потому что больше его брать никто не хотел, а оставлять на ночь в лаборатории боялись. Они с Мятой подружились. — Ты назвал нашу кошку Мятой! — смеется Сюань Цзи. — Уже нашу? — ехидно уточняет Шэн Линъюань, а потом абсолютно обезоруживающе, так, как умеет только он, говорит. — У тебя очень красивый смех. — И еще кое-что, совсем на поражение в сердце. — Скучаю по нему. И по тебе. Сюань Цзи молчит, смущенный внезапным откровением. Вот она, настоящая сила Его Величества и Владыки Людей — Сюань Цзи под три тысячи дет, но от его слов он краснеет как совсем юный мальчишка. — Конечно, наша кошка! Теперь это наша дочь. И то существо с хвостами, выходит, тоже? — Сомневаюсь, что ты оценишь. — Почему? — Оно плюется огнем. Не сильно, но плюется. Сюань Цзи драматично молчит. — Если оно спалит мою коллекцию украденных подстаканников, я тебя съем. — Буду ждать, — соглашается Шэн Линъюань, и в его голосе звучит лукавая радость. Невыносимый. Ужасный. Сюань Цзи так его любит. Они еще полчаса болтают о какой-то ерунде. Когда Сюань Цзи возвращается домой, он обнимает Шэн Линъюаня полчаса. И еще пару дней крутится рядом, ловит за руку и кладет голову на плечо. Шэн Линъюань сравнивает его с прилипчивым котом. Сюань Цзи вспоминает: у него уже был дома кот. Несколько сотен лет назад. Тогда он глупо влюбился в какого-то мальчишку-художника, у него были темные большие глаза и руки в мелких царапинах. Сюань Цзи любил ерошить его волосы, любил касаться этих царапин на руках, любил, когда его обнимали. У мальчишки жила вредная старая кошка, которая, в свою очередь, любила царапины оставлять. Сюань Цзи умело ее избегал, мальчишке везло меньше. Впрочем, кошке Сюань Цзи явно не нравился, кажется, она хотела извести его. Он не помнил, как звали ту звали. И как звали того мальчишку — тоже не помнил. Сюань Цзи думает о новой кошке, спящей на голове Шэн Линъюаня, и глупо улыбается против воли. Четыре. Шэн Линъюань внимательно читает книгу, Сюань Цзи — внимательно устраивает небольшую диверсию с волосами. Тихо лежит и плетет из них косички. Самое главное — чтобы Шэн Линъюань не заметил. Точнее, не решил, что косичек слишком много, и процесс пора прервать. — Ты знаешь, что мы старше Македонского? — спрашивает в итоге Шэн Линъюань. — Реально? — Сюань Цзи от такой новости дергается и чуть не падает с коленей Шэн Линъюаня. — На несколько сотен лет. — Вот это ты ископаемое. — Ты тоже, — замечает Шэн Линъюань, мягко тыкая его в нос корешком книги. — Я еще в полном расцвете сил! — возражает Сюань Цзи. — А ты знаешь, куда дели его гробницу? Ты же жил в это время, — Шэн Линъюань усмехается, а в его глазах пляшут чертинки. — Неа, зачем мне? — Тебе не хотелось его потрогать? — Я похож на того, что увлекается тем, что тыкает мертвецов в щеки? А потом до них обоих доходит, и они замолкают. Сюань Цзи зачем-то думает про Македонского — про Македонского в исполнении Колина Фарелла, причина краша где-то в пределах двадцати кандидатов в списке крашей — в стеклянном гробе. И зачем-то думает про Шэн Линъюаня в таком же. Кажется, он читал похожую сказку — про принца, спящего в хрустальном гробе посреди леса. Или про девушку среди гор. Наверное, Шэн Линъюань бы очень красиво смотрел в гробу — дорогом и одновременно простом. Солнце бы затапливало его золотом, а ветер качал бы деревья или цепи вокруг. Природа бы скрипела болью, и Сюань Цзи мог бы часами сидеть рядом, смотреть на идеально правильные черты лица, но вечно гордо вздернутый подбородок, на длинные ресницы, на черные волосы, свободно падающие на плечи. Сюань Цзи так и делал, пока Шэн Линъюань спал днями и неделями. И ненавидел его. Возможно, себя тоже. Или злился. Прокручивал в голове ту иллюзию и злился по новому кругу. Интересно, а если все, что у него есть сейчас — тоже иллюзия? Если это правда было так, понял ли бы он когда-нибудь это? — Эй, — тихо зовет его Шэн Линъюань и цепляется своим указательным пальцем за его. — Ты о чем-то задумался. — Ваше Величество, вы сволочь, — с чувством возвещает Сюань Цзи и принимается с удвоенным рвением плести косички. Орфей обернулся, когда уводил Персефону из подземного царства. Персефона умерла, зная, что ее любят. Шэн Линъюань оставил ему иллюзию, прощаясь навсегда, Сюань Цзи выбрался из нее с мыслью, что умудрился влюбиться в самого невероятного гада. Еще неделю он тащит Шэн Линъюаня в торговый центр, а потом — самоотверженно дерется с автоматом с игрушками. Побеждает и с торжествующим хмыканьем вручает Шэн Линъюаню цыпленка. «Чтобы точно не скучал», — говорит он. Шэн Линъюань, несколькими годами ранее пришедший в восторг от концепции таких автоматов (он завороженно следил за крюком, сам как кошечка — за солнечным лучом, а это, по меркам Шэн Линъюаня, показатель высшей степени заинтересованности), сейчас только фыркает и целует Сюань Цзи в нос в качестве благодарности — гордо, чертовы императорские замашки, и уязвимо, чертова императорская жизнь. Ветер звенит невырыданным ужасом, качая давно проржавевшие цепи для гроба, пики гор вонзаются в слабое белое солнце. Пять. Я «не позволял своей любви высказаться вслух»; однако если взгляды могут говорить, и круглый дурак догадался бы, что я по уши влюблен. Эмили Бронте «Грозовой перевал» Еще раз они оба решают — нужно на время разъехаться. Это — почти через десять лет после. Сюань Цзи кажется, что все идеально, что идеальнее вообще быть не может, но, с другой стороны, внутри что-то странно кипит. Думается почему-то, что жутко хочется полежать поперек кровати, точно зная, что никто не зайдет в комнату не сейчас, ни через пару часов. Почему-то бесят волосы Шэн Линъюаня и его бесконечные расчески на каждом углу. Точнее, вот как — бесят люди, хочется взять отпуск от мира и подышать воздухом в поле. Потрогать траву. Покричать на нее. Побить палкой. Вот так. Шэн Линъюань, разумеется, не бесит, но хочется просто подышать в этом поле одному. И побить в одиночестве траву палкой. Сюань Цзи говорит об этом Шэн Линъюаню и выясняет, что тот сам думал о чем-то таком. А еще — о том, что выпадающих перьев Сюань Цзи скоро можно делать метелку. За это в Шэн Линъюаня, разумеется, кидают подушкой. — Хочешь, поедем по отдельности путешествовать? — Сюань Цзи залезает на подлокотник кресла, где сидит Шэн Линъюань. Не то, чтобы они не ездили куда-то вместе. Конечно ездили, и это было самое незабываемое время. Строго говоря, любое время с Шэн Линъюанем было незабываемым, тот — слишком вредный, коварный и красивый. Но это — особенное. Сюань Цзи обожал куда-то ездить с ним. Обожал ловить за руку. Слушать его рассуждения об искусстве, людях, которых они видели, сводку фактов из интернета, которые Шэн Линъюань успел прочитать. Обожал делать его фото. И обнимать его на фото, которые просил сделать для них мимо проходящих людей. Но Сейчас Сюань Цзи чувствовал — просто поехать куда-то вместе не поможет. Нужно поехать куда-то по отдельности. — Греция, — отвечает Шэн Линъюань. — Хочешь добавить к тамошним ископаемым себя? — ехидно уточняет Сюань Цзи. Его пихают локтем под ребра. Выбор — или получить под ребра и остаться сидеть, закинув ноги на колени Шэн Линъюаня, или свалиться в попытке уклониться. Разумеется, Сюань Цзи остается. — А ты куда? — Англия. Уэльс. Мне кажется, там должно быть красиво. А еще Сюань Цзи нужна тишина. Кажется, Шэн Линъюань это понимает и ничего больше не говорит. Только возится, утыкаясь макушкой в бок Сюань Цзи. — Когда поедем? — Через пару недель? Я как раз закончу с отчетами. Шэн Линъюань кивает. — Хорошо. Кто заберет Мяту и Ксу? Ксу — существо с тремя хвостами, имя давал Сюань Цзи путем случайного тыка на страницу. Шэн Линъюань до сих пор удивлялся, что получилось что-то приличное. — Гу Юэси? — Она нас съест, — фыркает Шэн Линъюань. — Поэтому отдавать пойдешь ты, у тебя больше шансов остаться в живых, — патетично сообщает Сюань Цзи. Потом они говорят обо всем этом еще раз: ночью. — Мне снятся кошмары, когда тебя долго нет, — говорит Сюань Цзи, чувствуя, как слова буквально вытекают из его души непролитыми слезами. — Мне начинает казаться, будто я тебя придумал. Шэн Линъюань утыкается лбом ему в плечо. — Мне тоже. Будто ты мне приснился. Ты так часто мне снился раньше, — во всем этом есть что-то ужасно уязвимое: в ночи, которая будто обнажает всю их боль, в откровенности Шэн Линъюаня, в том, как он тыкается лбом в плечо Сюань Цзи, прося успокоение и успокаивая. — Я столько раз просыпался из-за этого. И этот ужас не уходит. — Может быть, он никогда не уйдет. — Звучит как-то совсем не позитивно, — качает головой Сюань Цзи, гладя Шэн Линъюаня по волосам. — Говорят, иногда люди начинают думать, что им столько лет, сколько им было, когда с ними произошла травма. — Поэтому ты сейчас не выглядишь как склочный вредный дядька с сединой? — ехидно уточняет Сюань Цзи. — И давно тебе шестнадцать, Эдвард? Его заслуженно бьют по лбу. — Перестань ерничать. — Не могу, это моя базовая настройка. На этих словах Шэн Линъюань непонимающе хлопает глазами. — Ладно, не важно. Так что там с травмой? — Мы расстались, и проблема не в том, что мы расстались, а в том, как это произошло. И теперь мы всегда будем бояться, что нас друг у друга отнимут. — И что с этим делать? — Ничего, наверное. Просто доказать друг другу, что этого больше не произойдет. — Книжки по психологии идут тебе на пользу, — кивает Сюань Цзи. Шэн Линъюань вздыхает и почти наверняка морщится. — Я не смогу пережить свои кошмары. Но могу знать, что ты всегда рядом, и это не изменится, только если мы не захотим уйти насовсем и не обсудим это вместе. — Не захотим. — Надеюсь, — в его голосе слышится мягкая улыбка. — Просто даю тебе шанс не общаться со склочным вредным дядькой с сединой. — Ты ужасный. — Я тебе нравлюсь. — Да. Перед расставанием на перроне, Шэн Линъюань целует его костяшки и улыбается мягко и лукаво. У него волосы заплетены в косу, так, что пара прядей выбилась и упала на лицо, запястья кажутся особенно тонкими в огромной вязаной кофте, а в глазах блестят вечерние огни. — Две недели. Шэн Линъюань делает шаг назад, закрывает глаза и быстро, тихо, на одном дыхании почти произносит: — Знаешь, я столько раз думал о том, сможем ли мы быть вместе, сможем ли быть счастливы. Все те годы, когда ты был духом, все те годы, когда тебя уже не было. Я все искал, пытался придумать, пытался понять, в какой момент мы еще могли все спасти. Я думал, как мы останемся в клане шаманов. Или я успею тебя спасти. Или придумаю, как тебя вернуть. Я думал, как ты стоишь рядом со мной. И как ты обнимаешь меня, когда было особенно плохо. Как я сжимаю твою руку, когда мне казалось, что я лечу в пропасть. Как ты пытаешься меня поймать, когда правда летел. — Я и пытался, — зло и горько отвечает Сюань Цзи. Шэн Линъюань хмурит свои прекрасные тонкие брови. — И это про тебя говорят, что у тебя нет сердца. — Я отдал его тебе. — Дурацкое Величество, мне не нужно твое сердце, — возмущенно всплескивает руками Сюань Цзи. — Мне нужен ты, живой и переставший драматизировать. Шэн Линъюань ломко улыбается. У него всю прошлую ночь болела голова, Сюань Цзи даже предлагал отложить отъезд, но тот все еще оставался упрямым ослом. Сейчас он — бледный, чуть сонный, печальный. Стоит посреди толпы и смотрит так, как умеет только он — нежно и проникновенно, будто всю душу сдирает и плетет из нее венки. Сюань Цзи шагает к нему и обнимает, позволяя снова уткнуться лбом себе в плечо. — Давай, у меня поезд через двадцать минут. Мы разъедемся, пришлем для другу кучу фотографий, а потом встретимся снова. Я расскажу тебе все, что увидел. — Я тоже. — Вот и договорились. Скоро Сюань Цзи уходит, подмигнув Шэн Линъюаню на прощание. Крошечная тьма, 14:23 Смотри, это колонна, мы почти ровесники. Самая лучшая птица в вашей жизни, 14:25 ты сохранился лучше Крошечная тьма, 14:26 Ну-ну. Сюань Цзи смеется и утыкается лицом в подушку. Самая лучшая птица в вашей жизни, 18:21 *фото* Самая лучшая птица в вашей жизни, 18:21 это неразобранный чемодан он рад тебя видеть. Крошечная тьма, 18:45 Ты уже ложишься спать? Сюань Цзи звонит ему и тратит еще два часа чтобы нажаловаться на кучу людей, которых он успел встретить. Он смеется, размахивает руками, только потом вспоминая, что Шэн Линъюань его не видит, карикатурно пересказывает события. Ищет в своей душе боль и тоску — но находит только нежное скучание. Да, он отчаянно скучает по Шэн Линъюаню и очень хочет его увидеть, но это уже — не рваная рана, которую невозможно залечить, и не удушающая, громадная боль, что выворачивает все внутри. Это ощущается странно. Сюань Цзи жил с этой болью три тысячи лет. Под забвением он ощущал ее как смутное ощущение потери — словно тебе кажется, что ты что-то забыл, ушел дома и не закрыл дверь, так, что все твое внутреннее нараспашку, но ты не можешь понять, что именно. Когда забвение спадало — весь ужас потери обрушивался на него волной из прорванной плотины, и часто Сюань Цзи просто часами лежал и смотрел в никуда, не в силах даже подняться под тяжестью своих чувств. И потом в ужасе создавал новую печать. Эта боль тонкой пленкой окутала всю его душу, срослась с ней, и сейчас казалось чем-то неправильным не ощущать ее. Принять, что, да, Шэн Линъюаня сейчас нет рядом. Но нет, это не значит, что он его потерял его навсегда. Это просто значит, что скоро они встретятся снова. Понять это оказалось тоже тяжело. Сюань Цзи смотрит в ночное небо за окно, где брызгами молока сияют звезды. Смотрит в темные провалы между ними. На то, как по потолку ползут тонкие лучи света от фар машин. Слушает пугающий звон в голове. Пролистывает фотографии Шэн Линъюаня на телефоне. Самая лучшая птица в вашей жизни, 22:12 люблю тебя Крошечная тьма, 22:14 Я тебя тоже люблю. Сюань Цзи вздыхает. Надо обязательно стребовать с Шэн Линъюаня эти слова, когда они встретятся. «Ваше Величество, знаете ли Вы, как я скучал все эти годы?» Любил так, что любовь превратилась в боль, что никогда его не оставляла. Любит так, что смог пережить эту боль. Через несколько месяцев Сюань Цзи бежит к Шэн Линъюаню, ощущая шероховатости тротуара даже в кедах, а потом виснет у него на шее, чувствуя горячую юную радость, которая велика как громадная всезнающая серебряная луна, потихоньку появляющаяся на небе.