В омуте черных глаз

Я беру бокал глифта и подношу его к своим губам, чувствуя как пузырьки множатся, бьются о тонкие стенки бокала. Горячительный напиток обжигает стенки горла, напоминая мне, что я еще жива. Но я не дышу, сердце не бьется, а за спиной трепещут крылья от разливающегося тепла по телу. Я попала на небеса за час до прихода Чумы в Цитадель, меня не встретили у обрыва, я не летала на морском драконе, как рассказывали мне непризнанные. Мне пришлось выживать самостоятельно, скрываться в лесах, на других островах и жить в лачугах. В конце когда я набралась достаточно сил, пришла к Чуме. Мне было все равно примет она меня в свои ряды или убьет прям там, на ковре, где я стирала колени в кровь, пока она искала мне хозяина. Выбор пал на Дино. Он был не плохим парнем, но я никогда не могла привыкнуть к его доброте и чистой душе. Я с самого начала знала, что не стану ангелом. Моя душа была чернее ночи и так было еще при первой жизни. Я жила изгоем, так и умерла им же, убитая в подворотне. Нас всех собрала Чума на очередном бале, который посвятили приходу нового всадника — Войне. Обвожу всех взглядом и вижу, что кто-то веселиться, кто-то просто спокойно стоит и наслаждается, пока еще спокойным вечером, а у кого-то в глазах читается отчаяние и страх. Дино подходит ближе и с нежной улыбкой подает мне ладонь приглашая на танец. Мои ноги двигаются плавно, в такт, скользят по паркету тонкими шпильками. Ангел ведет в танце отлично — так, что забываюсь о том, что я не дома, а посреди большого зала в окружении Бессмертных. Повернувшись лицом к трону, где восседает Чума, я встречаюсь с черными глазами — слишком внимательными, неправдоподобно холодными. Моя кровь вскипает в жилах, и даже четвертый бокал глифта не помогает унять это чувство, на протяжении вечера. Мальбонте смотрим на меня, пожирая взглядом. Вальс заканчивается — и какое счастье. Меня уже начинает подташнивать от этих танцев. Такие мне не по душе. Но сейчас тяжелый взгляд сползает по шее, распускает по моему телу мурашки и жжет кожу между обнаженными лопатками. Хочется подойти и спросить, что же ему нужно от меня. Только сделать этого я не могу. Боюсь Чуму, что жадно впилась в него. И тут не понятно, она пьет из него кровь, или это он жадно высасывает ее энергию. Дино подхватывает с подноса проходящего мимо официанта два бокала глифта. Один подает мне. Да, единственное, что может скрасить это время — алкоголь. Выпив залпом бокал, ставлю на пустой поднос проходящего мимо официанта, прикрывая глаза. Музыка плавно ведет мои мечты. Туда, где, вместо этого платья, подаренного Чумой, любимая пижама, а вместо этого чертового почти бального зала — окно в розово-желтое закатное небо. Закат уже прошел. Его скрыли тяжелые шторы, насыщенно-синие, как… ремешок часов на чужом запястье. Я цепляюсь именно за них, а не за лицо или раскрытую ладонь, повисшую у горла.Подняв по-дурацки испуганный, детский взгляд на стоящего напротив мужчину и замираю. Первый раз Мальбонте смотрит на меня открыто, с такого расстояния. Щеки наливаются теплым смущением. Маль резко выхватывает и сжимает мою ладонь, почти до хруста. Но я не чувствую ничего, кроме как головокружение и ноющую боль в висках, от страха и предвкушения. Метис начинает танец — сплетает наши руки совсем не вальсовым хватом. Я чувствую под подушечками пальцев тыльную сторону его ладони — горячую, покрытую венами. Вторая ладонь — лежит на обнаженной спине. Чуть пониже лопаток. И когда он чуть подергивает пальцами, у меня дрожат крылья. Замечая это Маль расплывается в усмешке. — Интересно, как скоро ты сдашься? — опасно ведет низким голосом Мальбонте, разворачиваясь чуть ли не рывком. Вальс так не танцуют. В нем нужна плавность, а совсем не резкость. — Я не понимаю, о чем ты говоришь, — я отвечает ему немного резко, с дрожью. Голос контролировать сложно, он готов сорваться в любую секунду. — Я же вижу как ты смотришь, как боишься подойти, — едко тянет он, не отводя взгляда. — Боишься меня? — Я не выдерживаю. Щуру глаза. Новый поворот дается мне тяжело, ноги едва передвигаются. — Я не боюсь тебя. Ты мне просто интересен, ты меня притягиваешь к себе— я смотрю ему в глаза и приподнимаю нежно-персиковые уголки расслабленных губ. Все из этого только половина правды. Я его боюсь до онемевших пальцев, до дрожи в коленках. Но и тянет он меня к себе не меньше. Мне просто нужна минута. Минута, и все закончится. Сбежать раньше всех к себе в комнату, закрыться и пережить эту ночь. Горячая ладонь жмет. Разворот снова резкий, даже слишком. Я снова чуть не путаюсь в ногах. Возможно, на это и был расчет? Под его ладонью плавится спина. Слышу, как пианино наконец-то начинает затихать. Звук, напоследок, расширяется, почти гремит, а потом опадает. И танец кончается. Мальбонте убирает руку с моей спины, но ладонь не отпускает. Ведет туда, откуда и забрал. — Ты с ума сошла? — подбегает ко Дино и говорит негромко, но с выражением. — Ты знаешь что может сделать с тобой Чума? Я ничего не отвечаю разворачиваясь на сто восемьдесят градусов и выхватываю очередной бокал Глифта. Я вообще совершенно не имею к этому никакого отношения. Мальбонте буквально вытащил меня в центр. Немного подумав я ухожу с зала к себе в комнату. Оставляя Дино с немым ответом. Мне это уже порядком надоело. Завернув за угол я сталкиваюсь с Мальбонте. У него глаза, темные, но сейчас еще и жестокие. Он ухмыляется мне — всего лишь искривлена линия губ. Наклоняю голову и продолжаю всматриваться в его глаза, пытаясь найти ответы. Чего же ты хочешь от меня? Мужчина смотрит на меня сверху вниз, кладет ладонь на плечо и уводит за собой. — Что тебе нужно? — ничего не понимаю и не могу поспеть за его темпом в этих каблуках. У меня нет слов, нет возможности сопротивляться, нет на это никаких сил. Возможно, мне и не очень хочется сопротивляться. Открыв дверь в мою спальню одним толчком пропускает меня вперед. Маль входит вслед за мной. Я ловлю его взгляд своим, он пожирает меня изнутри, заствляет легкие сводить судорогой. — Почему мне кажется, что ты хочешь съесть меня? — подумав я, и услышала незамедлительный ответ. — Голод бывает разным… — Я моргаю ошеломленно, не видя ничего, кроме густой темноты. Эта темнота кутает нас, закрывает от чужих глаз, шепчет, что никому не скажет и не выдаст. — Ты читаешь мои мысли? , — говорю охрипшим голосом — Как? — Когда ты попала сюда, люди уже не могли обрести бессмертие, Чума позаботилась об этом задолго. — говорит он с хрипотцой в голосе. — Все сделано Шепфамалум, ты думала что смогла обрести силу так быстро, самостоятельно? — его глаза становиться полностью черными, я вижу это даже сквозь тьму. Вот почему так тянуло к нему. Вот почему любопытство этого чувства побеждало страх. Мы связаны. Я машинально шагаю в сторону. Босые ноги путаются в чем-то с грохотом. Равновесие скользит в другую сторону. Я падаю вперед руками с единственной мыслью: «Почему?». Но руки, тянущиеся за мной, не дают столкнуться с чем-то еще, кроме них. Меня притягивают обратно. Мальбонте не отпускает, все еще держит — одной рукой за плечо, другой за талию. Пальцы руки, лежащей на плече, сжимаются. Темнота становится удушливо-жаркой, тяжело опускающейся на тело. Я чувствую себя полностью раздетой, когда он наклоняет голову. Руки, ласково-цепкие, сильные, оплетают плечи и чуть пониже груди. Крылья подрагивают от волнения. В глазах прыгают красные пятна. Маль прислоняется лбом к моему затылку, я хватаю губами воздух, пропитанный этой закрывающей все темнотой, снаружи согревается, изнутри обрушивается. Трясущиеся пальцы опускаются на его руки, осторожно сжимают ладони, заползают между ними и телом. Мальбонте резко разворачивает меня и прижимает спиной к стене. Все трещит от вспыхнувшей боли — сильно приложил. Стена жесткая и шершавая. Его губы — жар. Сухие, твердые и едва теплые, они обхватывают маю нижнюю губу, втягивают во влажный горячий рот. Я, запрокидывая выше голову, подставляя лицо под его прикосновения, дышу поверхностно. Ноги подкашиваются сами собой, и я неумолимо сползаю по этой шершавой стене, царапая спину, вниз. Он не дает упасть, останавливает скольжение собой. Перед зажмуренными глазами плавает томно-бордовая пелена, в груди что-то жжет, рвется наружу, а ноги все же отнимаются. Я обхватываю его руками за плечи, вжимается, скребу пальцами по гладкой ткани пиджака. — Ты сказал, что голод бывает разным, какой же он у тебя? —у меня голос тонкий и срывающийся, губы трясутся, а глаза щиплет. — Который никогда не утолить…. — он спокойно берет мой подбородок в свои пальцы, подымая голову выше. Мои глаза напротив его. Я снова чувствую его губы на своих, отвечаю мгновенно и сплетаю руки за его затылком. Руки Маля скользят по телу — теперь мне не нужна поддержка, ноги держат ровно — забираются за ткань выреза на спине. Вместо липнущей к коже ткани я ощущаю его твердую ладонь. Стон вырывается прямо ему в рот. Трещит молния этого идиотского платья и, кажется, рвется, опадая на пол безвольной тряпкой. Мне сейчас все равно. Низ живота скручивает в судороге. По коже вместе с его руками ползут мурашки. Снова. Мальбонте гладит мою спину, обнаженную, нежную, ведет пальцами по линии позвоночника. Темнота обступает, проникает в голову. Я вслепую шарю ладонями по его груди, расстегивая попадающиеся под пальцы квадратные пуговицы строгой белой рубашки. Пальцы влажные и соскальзывают. За это время Маль успевает избавиться от пиджака и даже мне помочь. Когда под моими пальцами наконец-то кожа, я впиваюсь в его обнаженные плечи и льну навстречу. Край белья тянут вниз. Любимые кружевные трусики падают на пол. Бедра стискивают так, что боль красными пятнами застилает собой темноту. Я чувствую спиной шершавую стену, чувствую его торс влажной промежностью и не хочу останавливаться. Я скребу пальцами его спину, оставляя на ней кровавые ссадины, которые в миг заживают, прижимаюсь сильнее и кусаю губы, превращая кожу на них в ошметки. Меня вбивают в стену сильнее, а одна рука исчезает. Я слышу звук расстегиваемой молнии. И от этого нетерпения сводит скулы. Низ живота тянет, крутит, выбивает такие искры по телу, что сил никаких нет. Распухшие от поцелуев губы дрожат. Мне хочется взвыть, разодрать ему спину на лоскутья, только бы уже вошел. Вторжение грубое, без прелюдий, почти болезненное. Я запрокидываю назад голову, бьюсь затылком об стену, беззвучно ловлю распахнувшимися губами воздух короткими рваными глотками. Звучит так, будто я задыхаюсь. Он двигается резко, не давая опомниться. Хочется кричать, но вместо этого из горла вырываются хрипы — слишком сложно дышать и мало воздуха для полноценного стона. Меня заполняют полностью, нагло и слишком горячо. Я поддаюсь навстречу его бедрам, отчаянно всхлипывая, от толчков подскакивающая по этой стене вверх. Чувствую как спина сдирается в кровь из-за стены. Я ловлю воздух губами, ощущаю, что его член ускоряет движение внутри меня. Из горла наконец-то вырывается вскрик. — Чш-ш, — его губы припадают к плечу и оставляют влажные следы до самой ключицы, и еще один грубый и резкий толчок. — Тш-ш-ш. Ты же не хочешь что бы нас слышали? Я почти теряю сознание. Я слышу, как что-то влажно хлюпает там, где соединяются наши тела. Этот звук отключает мне всю систему оценивания ситуации и восприятия времени. Я тону в ощущениях. Меня растягивают изнутри, чуть ли не рвут. Тела стыкуются плотно, влепляются одно в другое. Мне хочется так долго-долго, но искры перед глазами обжигают, плывут ниже, отдаются импульсами в грудной клетке. Меня скручивает судорогой, ломает до белого света перед ослепшими глазами. Вспышка за вспышкой. Я видимо кричу, потому что снова слышу как шепчут что-то успокоительное, теплое. Снова целуют, но снова вбиваются резко, стесывают кожу о стену. Я обмякаю, запрокидывая голову, чувствуя, как меня в последний раз берут до конца. Он упирается лбом в мой, дышит раскатисто, задевает губами мои губы. Я дышу с присвистом, цепляется за его плечи, не давая себе упасть. Внутри растекается влажное липкое тепло. Маль не дает мне опомниться снова. Выходит. Поддерживает за талию и дает коснуться ногами пола. Я с содроганием чувствую, как кровь стекает по спине, впитываясь в перья. А по внутренней стороне бедра медленно стекает жидкость. Чувствую как ноги перестают слушаться и я оседаю на пол. Меня рывком вздергивают на ноги, так же — на руки. Я, обхватываю его за шею трясущимися руками. Свет в ванной режет глаза. Вода с шипеньем бьется о дно блестящей квадратной ванны. Мальбонте опускает меня внутрь, делает воду прохладнее, но не выходит. Медленно опускается на пол, около ванны. Я слышу его тяжелый вздох, вижу, как он закидывает на бортик руку, впивается ей в край так, что костяшки белеют. Вода ластится к ногам, закрывает почти до середины икр. — Я уйду утром. — совсем не так, как раньше, говорит Мальбонте. Я слежу за его костяшками, готовыми прорвать кожу. — Знаю, — шепчу совсем тихо, не слишком уверенная в том, что говорю. Под слоем одеяла, в коме из подушек, залитая рыжевато-желтым рассветным солнечным светом я медленно разлепляю глаза. Его нет. А от подушки на которой он провел ночь пахнет холодным и соленым морем. Я не хочу думать о том, что будет через полчаса, через час, сутки, двое, неделю… Просто продолжу жить дальше, посмотрим что из этого получится.