И воровать сырные косички

Секо говорит, что обычно это нужно просто почувствовать — и сердце само все скажет. Хотя, конечно, Секо он доверять не может, потому что откуда она-то знает, ее саму никто никогда в этом плане интересовал. — Ты просто перечитала фэнтези про попаданок, — так и говорит ей Годжо. — А ты даже его не читал, — замечает она. — И вообще, дело не в этом, а в том, что ты реально почувствуешь. Ощущения будут, как будто ты пробежал дистанцию, пытаясь удрать от Утахиме. Что ж, так становится более понятно. И нет, бегает Годжо быстро, быстрее, чем Утахиме, поэтому это никогда не затягивается надолго, но метафора в целом ясна. И говорит о том, что ему не нравится Гето. В самом деле — никаких «сердце скажет», «сердец забьется быстрее», «ты почувствуешь что-то особенное» и в этом духе. Никаких — решительно и непреклонно. Поэтому Годжо заканчивает свой социальный опрос с радостным успокоенным вздохом — влюбиться ему не грозит. Все начинается с того, что Годжо ворует для Гето сырные косички из холодильника, подписанные как принадлежащие Утахиме. Конечно, та долго на него ругается, кидает туфлю, а Годжо, зазевавшись и отвлекшись на какие-то свои мысли ее пропускает — та больно прилетает по лбу, — и в итоге выдает следующее: «Если он тебе нравится, так признайся, а не ухаживай, как семилетка за самой красивой девочкой в классе». И Годжо, конечно, отмахивается от ее слов — разве не чушь? Но в итоге долго об этом думает. Утахиме бы удивилась, но он правда умеет думать. И слушает ощущения. С Гето ему хорошо. Спокойно. Кажется, что можно попробовать доверить ему что угодно, и он не подведет. Годжо засыпает у него на плече, когда они ночью едут с миссии, перелезает через него на диване, когда нужно стащить кукурузные палочки из тарелки Секо, а потом так и остается полулежать на нем, потому что палочек оказывается много, и в ладони они не влезают, ворует у него футболки со смешными рисунками, заплетает ему маленькие косички, которые он не замечает, а потом расплетает их, и Гето еще неделю ходит с мелкими волнами у висков, но это все другое. Никакого быстро бьющегося сердца. Годжо вообще не уверен, что оно у него есть — инструкцию в шестиглазым детям никто не давал. Но оно точно не бьется, он бы заметил. Поэтому теория Секо оказывается провальной. У Утахиме он спрашивать не станет, потому что она дразнить его дольше будет, да и потом, она уже высказала свое мнение — вредно и неприятно, как и обычно. Поэтому Годжо снова ворует ее сырные косички в качестве моральной компенсации за страдания и идет делиться ими с Гето. Все меняется после их очередного контрабандного похода в бар. Годжо в тот день не пьет, хотя обычно не упускает возможности сделать вид, что он пьянее настоящего и позволить Гето нести его почти что на руках, потому что через четыре часа ему вылетать на задание, и только слушает разговоры остальных. Секо что-то рассказывает Утахиме, та злобно пинает его под столом, Гето сидит рядом с ним и, раздражающе громко стуча ложечкой, мешает в своем стакане что-то. Мэй-Мэй только пришла с задания и отмывает в туалете руки от крови, хотя она пока и не уточнила, чьей. — Ты последнее время грустный, — говорит Гето, когда Утахиме утаскивает Секо танцевать. — Что-то случилось? Годжо отвлекается на несколько мыслей: все его шесть глаз внимательно смотрят на то, как Секо обнимает Утахиме, и почему-то думается теперь, что она не совсем раздавала советы от балды. Вот ведь бывает. Так, да. Гето что-то спрашивал. — Какая чушь, что со мной случиться может? — хмыкает Годжо и откидывается на спинку диванчика. Тот гадко скрипит, и Годжо морщится. — И правда, — как-то иронично отзывается Гето, а потом отпивает свое что-то. Годжо возится, заваливаясь ему за спину, и начинает заплетать косы. — Тебе снова вчера разнос устроили за то, что мы барьер не поставили? — Не устроили бы, если бы кто-то не сбежал из колледжа, — беззлобно откликается Гето. — А прекращай мучать мои волосы. — Тебе идут кудряшки! — возмущается Годжо, а потом, на секунду замешкавшись, обнимает его за талию и утыкается носом в спину, вдыхая знакомый запах трав и не очень родной, но тоже знакомый, запах гари. Гето накрывает его руки своими. — Секо последние дни так заговорщически на тебя смотрит. — Она думает, я нашел себе девушку, — почти честно отвечает Годжо. С Гет так легко говорить все — и глупое, и не очень, хотя преимущественно все же глупое, и от ощущения доверия, мощного, как тросы на кораблях, внутри все радостно сжимается. Пауза — мягкая, смешливая. — А ты нашел? — Позавчера за мной гонялся демон с длинными светлыми волосами, — Годжо задумывается, — ну, точнее, это были водоросли на голове. Считается? — Разумеется, — соглашается Гето. Годжо садится ровно и мешает в своей стакане лимонад — в него насыпали лед, а Годжо болеет уже вторую неделю с переменным насморком и кашлем: он считал, что это порча Утахиме, Секо — что он переутомился, — поэтому Гето запретил пить, пока лимонад хоть немного не станет теплее. — Нет, но ты же понимаешь, что он не нагреется и за три часа? — начинает скандал Годжо. Гето миролюбиво кивает. — Возьмем с собой. — Это издевательство надо мной. Теперь Гето уже улыбается. — Ты просто бесишься, что сегодня не сможешь повисеть на мне, когда мы будет возвращаться в общежитие. Ой. Так он все это время знал? Тараканы в голове Годжо шумно сталкиваются, пытаясь решить, что делать дальше: то ли уйти в бессовестный флирт, то ли сделать вид, что он не понимает, в чем дело. Флиртовать с Гето очень просто — можно нести всякую чушь, радостно улыбаясь, а потом вставлять в нее кусочки чего-то более искреннего, и потом все равно никто не поймет, что оно там было, ведь все знают — Годжо мастер нести чушь. У него золотая медаль, черный пояс и диплом, подписанный комиком из этого же паба. Правда есть — висит у него над кроватью. Флиртовать с Гето просто — Годжо знает, что это никогда не приведет к чему-то серьезному, такие уж они люди, у них вместо сердца — меч с проклятой энергией и парочка техник, о которых они легко расскажут, чтобы сбить с толку противника. Флиртовать с Гето просто — тот лучше всех остальных знает, что Годжо — как кувшинки на пруду, красиво, мимолетно, совершенно несерьезно. Он никогда не признается никому в чувствах, он никогда не скажет, что способен их испытывать. Он будет болтать, он будет лучшим шаманом, он будет скандалить из-за долго греющегося лимонада, но никогда не скажет, что кого-то любит. Только шесть глаз внимательно хлопают и шуршат пушистыми ресницами, как шелестят перья у напуганных птиц. Сделать вид, что он не понимает, чуточку сложнее — Гето знает, что он умный, что уже просчитал все варианты развития событий, что в курсе, кто люди за соседними столиками и можно ли от них ждать угрозы, Гето знает, что у Годжо все всегда под контролем — и иначе никогда не будет. Он не поверит, что Годжо не понял намека. Поэтому остается флирт — глупый, вызывающий, отчаянный. — А просто так ты не согласен меня на руках нести? — и улыбается, широко, весело, так, что Утахиме бы точно поняла, он сейчас что-нибудь сломает. Гето хмыкает. — Она ведь тоже сказала тебе, чтобы ты перестал ухаживать за мной так позорно? Годжо давится лимонадом, который только начал пить. — Она тебе тоже говорила? — Нет, ты болтаешь во сне, — с убийственной серьезностью отвечает Гето, а внутри у Годжо завязывается гадкий узел. — Не может быть. Гето вздыхает, а потом тыкает его в лоб. — Ничего она мне не говорила, но я же тоже не дурак, — он хмыкает. — А вот гениальный Годжо Сатору, кажется, в этот раз где-то просчитался. Годжо сухо ему улыбается. А потом вылезает из-за стола и сбегает. Точнее, сначала он не планирует сбегать — он просто отходит на безопасное расстояние от столика Гето, а потом понимает, что отошел в сторону двери. Кто же виноват, что Гето прав и он действительно ничего не продумал в этот раз? Ледяной вечерний воздух мгновенно ударяет его поддых, и Годжо осознает, как в баре было душно. Он вдыхает полной грудью, пытаясь перевести дыхание, ерошит волосы, несколько раз зло сжимает кулаки. Он не планировал, что это вот так выйдет из-под контроля. Он вообще не планировал вести такие разговоры. Он надеялся решить это максимально безболезненно — чтобы никто не узнал. Подколы Утахиме можно было игнорировать, Секо никогда не стала бы озвучивать вслух, даже если бы поняла, Мэй-Мэй он слишком не интересовал, чтобы она задумалась, способен ли он испытывать чувства. Гето не должен был понять. Годжо бесило много вещей, но прямо сейчас вперед вырывались две: то, что он все-таки оказался способен испытывать чувства, и то, что Гето это заметил. Первое было невероятно неудобно в целом — потому что Годжо не был рожден для такого, он был почти еще одним магическим артефактом, опасным колдовством, гарантией стабильности, ребенком, которого никто никогда не воспринимал как простого ребенка, и правильно делал. А он умудрился влюбиться — и еще этой дурной, смешной, юной подростковой любовью, которая обычно всем всегда жизнь и портит. И тем самым доказал, что где-то все те, кто называл его бессердечной талантливой гадиной, просчитались. Второе было невероятно неудобно просто потому, что, ну, им же еще на миссии вместе ходить. Общаться. Быть рядом. Жить в одной чертовой комнате. И при любом раскладе это звучало кошмарно. Он уезжает на миссию раньше, почти за три часа на первом поезде, так и не поговорив с Гето. А возвращается поздно ночью через неделю в надежде, что тот уже давно спит. Проходит внутрь комнаты, успешно минует стул, куда они сваливали всю одежду, но спотыкается за свои же раскиданные ботинки и летит носом в стол. Вот так, монстры, плохие новости для вас. Годжо Сатору все-таки убила его же безалаберность. Либо обиженный Гето, специально разложивший вещи так, чтобы он не мог об них не споткнуться. Ну, как жестянки, которые кладут под дверью, чтобы напугать воров. Разумеется, Гето просыпается, разумеется, включает лампу, разумеется, видит Годжо с текущей из носа кровью, в рваной кофте и подпаленными волосами. — Что, монстр оказался прочнее ожидаемого? — смеется Гето. — Готовил себе яичницу на завтрак, — мрачно откликается Годжо. Гето вздыхает, слезает с кровати и протягивает ему платок. — Ты чего тогда сбежал? Годжо быстро прокручивает в голове мысли. Начать разговор сейчас — в итоге это приведет либо к драматичной ссоре, либо к поцелуям в духе типичного ромкома, какие очень любила Утахиме, ссориться он не хотел, потому что устал, а целоваться не хотел, потому что… Ну как почему? Потому что не хотел. Поэтому он делает вид, что слишком занят тем, что срочно убирает обувь, ту самую, какую он не мог убрать уже месяц. Конечно же Гето на такую уловку не реагирует. — Не сможешь игнорировать меня всю жизнь. — Ну, до утра точно смогу, — беспомощно откликается Годжо. Из-за спины, со стороны кровати Гето, не доносится ни звука, и, когда Годжо подозрительно оборачивается, тот начинает хохотать. — Ты знаешь, ты как котенок, который не хочет лезть в воду, — сообщает тот ему. — Я? — Годжо чуть кровью из носа не давится, когда это слышит. — Один в один. Годжо вздыхает. Хорошо. Возможно, у него есть немного сил, чтобы сказать это: слова ждут нутро, словно его проткнули проклятым оружием, и кровь с неприятным чавкающим звуком падает на землю, а металл со скрежетом трется о реберные кости. Ну, в конце концов, хуже-то точно уже не будет? И бежать ему теперь некуда. — Ты мне нравишься, — сообщает он, а внутри что-то тревожно вспыхивает. — Сильно и давно, забавно, да? И глупо, — он смеется, но даже для него выглядит фальшиво. — Но… — Но? — Гето слезает с кровати и садится напротив него. — Не сильно ударился? — и ласково гладит его по носу. И как вот тут можно серьезно разговаривать? — Но я не думаю, что у нас что-то получится, — Годжо разводит руками. — Я не слишком хорош во всем этом, ну, ты, наверное, заметил. — Годжо Сатору признал, что в чем-то не гениален? — Гето не улыбается, но Годжо видит смех на дне его черных, как кровь проклятий, глаз, он блестит там отсветами включенной лампы и ехидно ему подмигивает. — Все для тебя, — Годжо хмыкает, пытаясь сделать вид, что ему все равно. А потом вдруг осознание того, что признался только он, тревожно сдавливает горло. — А ты… — Что я? — Ну это… — Годжо беспомощно смотрит на Гето, а тот, явно так и не понявший, чего от него ждут, точно так же смотрит на него в ответ. — Почему все это спросил? Тебе просто интересно? — Ну ты и идиот, — выдыхает Гето, а потом целует его — у этого поцелуя вкус зубной пасты, жвачки со вкусом бананов и чуть-чуть — пока не выветрившийся от съеденного проклятия. Первая мысль — надо в будущем заставить его чистить зубы от проклятий тщательнее, вторая — ого, он правда меня поцеловал, третья — черт, каком будущем? Он чуть приоткрывает губы, но на поцелуй не отвечает. Гето хмыкает и уходит спать обратно, а он идет умываться и выполаскивать вкус проклятия. Больше они об этом не говорят. Только еще неделю Годжо дергается, когда Гето его касается, а Гето задерживает на нем взгляд чуть дольше. Кажется, они приходят к молчаливому соглашению отложить это все до лучших времен. Одна маленькая проблема — им семнадцать, и они пока не знают, что у шаманов не бывает лучших времен.