Ду́хи ада и бесы изжоги

— Не хочу! Не буду! — говорит Воланд грозно и вдобавок мотает головой, чтобы всем точно было понятно: он не собирается опускаться до такой низменной материи, как лечение. — Но, мессир… — Мастер улыбается мягко, как маленькому ребенку, и старается говорить примерно таким же тоном. Удивительно, но это помогает: полчаса назад Воланд шипел на него рассерженным гусем и грозился отправить в Ад, а теперь смотрит уже вполовину не так воинственно. — Да отстанете вы от меня наконец или нет? — Воланд порывается встать с кровати, но тут же падает обратно, держась за больную ногу. — Отстану, — Мастер больше не пытается помочь и даже с небольшим злорадством смотрит на его мучения. Глядишь, ещё чуть-чуть так пострадает — и согласится сходить в больницу. — Как только мы отправимся к врачу — сразу отстану, мессир. Я понимаю, что вы привыкли лечиться дедовскими способами и «через 300 лет пройдет» — для вас нормальная ситуация, но я против подобных экспериментов с вашим здоровьем. Полминуты Воланд смотрит на него снизу вверх зло и насупленно, но из-за того, что он только недавно проснулся, вся эта злость делает его похожей на большую подвальную мышь со встрепанной шерстью, что совсем не пугает. — Ладно! Ладно! — ворчит он и боком откидывается на подушки, прикрывая глаза. — Скажите… не знаю, Фаготу, чтобы выбрал больницу, а я пока оденусь… — Вы уверены, что это хорошая идея? — с опаской спрашивает Мастер, помня, чем в прошлый раз кончилась попытка попросить Фагота доставить его на море. — Конечно, — серьезно говорит Воланд и со зловеще хитрой улыбкой открывает глаза. — Должен же я получить хоть толику удовольствия от всего этого сомнительного мероприятия… *** — Мы — с вами, мессир! — кричит Бегемот из другой комнаты, выскакивая в коридор и на ходу повязывая на шею что-то среднее между шейным платком и застиранным пионерским галстуком. — Совершенно исключено! — парирует Мастер, поправляя шляпу у зеркала. — Особенно в таком виде. — Что не так с моим видом, позвольте спросить?! — возмущенно откликается Бегемот и начинает подпрыгивать, стараясь тоже разглядеть себя в зеркале за большим трюмо. — То есть вам можно принаряжаться, выходя в люди, а мне нельзя?! — Котам не поло… — начинает Мастер и осекается, потому что Фагот вывозит в коридор Воланда на инвалидной коляске… самой воландовской инвалидной коляске на свете — черной с золотом. Тот сидит на ней с таким видом, как будто это трон, никак не меньше. Одет он тоже подобающе: длинный пиджак из дорогой парчи, рубашка и жилет с однотонными изображениями известно какой буквы. Присмотревшись, Мастер замечает эту же букву даже на брюках и — прости господи — носках. «Интересно, а на исподнем она тоже есть? Надо будет проверить… кхм… после», — думает он и тушуется, отводя взгляд в пол. — Свита идет с нами, милейший Мастер. Это приказ, — с противной улыбкой говорит Воланд, имея такое выражение лица, как будто хочет расхохотаться, но пока что сдерживается. — Но, мессир… — Что такое? Смута в наших рядах? — невинно интересуется Воланд, приподнимая бровь. — Умолкаю, — смиренно отвечает Мастер и слегка кланяется, приложив ладонь к сердцу. Улучив момент, он все же наклоняется к Воланду и шепотом спрашивает: — Вы это специально? — Ни в коем случае, — так же шепотом отвечает Воланд, глядя, как Фагот поправляет плащ Азазелло. — Я это намеренно. *** ГБУЗ города Москвы городская поликлиника № 66 ДЗМ живёт своей обычной послеобеденной жизнью: возле регистратуры толкутся пациенты — бабушки, пропитого вида мужички, один тощий подросток и девушка неопределенного возраста с длинными накладными ресницами, — мимо них шмыгают медсестры, и гвалт стоит такой, что ушам больно. Однако он смолкает в одну секунду, когда на пороге появляются шестеро странно одетых людей с такими подозрительно отличающимися от остального контингента лицами, что сразу становится понятно: сейчас будет что-то интересное. — Пропусти-и-и-и-ите, пропусти-и-и-и-ите! — начинает орать тип в клетчатом, толкая перед собой инвалидную коляску с дорого одетым джентльменом. Остальные спутники гуськом идут за ними, последний — тот, что в шляпе и немодном галстуке-бабочке — старательно прячет лицо и алеющие от стыда щеки. — Инвалида везем, что, не видите? А ну-ка дайте пройти! Толпа перед регистратурой удивительно покорно расступается, и клетчатый сразу суется в первое попавшееся окошко. — Здрасьте, гражданочка! А нам бы к доктору… — развязно начинает он, но опытная хмурая регистраторша его сразу перебивает: — К какому доктору? Фамилия пациента? К какому участку прикреплены? Карточка есть? — выпаливает она таким тоном, что стоящий рядом с клетчатым круглолицый мужичок, отдаленно напоминающий кота, вжимает голову в плечи. — А… так… э… вот! — быстро находится клетчатый и сует регистраторше ворох каких-то бумаг. Та на удивление спокойно их принимает и начинает что-то медленно одним пальцем печатать на клавиатуре. — А чёй это вы без очереди?! — вдруг начинает старушка в огромных очках с толстенными линзами. — Йа, вьидитье ли… — начинает Воланд с сильным акцентом, но та его даже не слушает: — …И чего, что он инвалид! Я тоже инвалидка! По зрению! Давайте и меня без очереди пропустим! А чего? Тут уже вся толпа начинает гудеть, очевидно, соглашаясь со старушкой и взглядами осуждая подозрительную компанию, выглядящую среди желтых стен районной поликлиники так странно, как будто их вырезали с какого-то постера и вставили сюда в видеоредакторе. Ситуацию неожиданно спасает регистраторша: — ТИХО! — властно гаркает она и спокойно возвращается к клацанью по клавиатуре. Еще 10 минут все в приемной молчат, только Воланд смотрит на нее с таким благоговейным взглядом, какого Мастер у него никогда не видел. — Так, ближайшая запись через три недели… — Ну позвольте, голубушка, ну разве так можно? У нас срочное дело, наисрочнейшее: иностранный гражданин страдает от боли, спать не может, есть не может… — канючит Фагот. — Так если он иностранный гражданин, че он забыл в нашей поликлинике? — крякает какой-то шкафообразный мужик в черной синтепоновой куртке, которая ему явно мала и коротка. — Я налоги плачу, и не хочу, чтобы они на этого пидора в дорогом костюме шли! Толпа вновь начинает гудеть, но Мастер смотрит только на Воланда и видит, как опасно сужаются у него глаза. — Тихо! — кричит он, но выходит и вполовину не так эффектно, как у регистраторши. — Слушайте, давайте мы через одного пройдем, без записи. Правда, очень нужно, боли сильные… — обращается он женщине в окошке, стараясь сделать самое несчастное лицо, какое только возможно. Очевидно, у него получается. — Идите, — рыкает регистраторша и сует Мастеру в руки бумаги, выданные Фаготом, и карточку, на которой странно чужеродно смотрится запись «Теодор Воланд». — Кабинет 266. — Это второй этаж? — быстро соображает Мастер. — А лифт у вас есть? — Пф! — усмехается женщина с убийственной иронией. — Вас много, дотащите как-нибудь вашего иностранного инвалида. И только попробуйте коляской своей стены задеть! У нас ремонт недавно был! *** — Ой-ей-ей, спина моя спина! — фальшиво завывает Бегемот, держась почему-то за ягодицы и поминутно заваливаясь то на один, то на другой бок. — Да ты даже коляску не нес! — возмущается Гелла, чинно сидящая почти у самого 266-го кабинета. Бабушки в очереди смотрят на нее так, что почти отчетливо слышно непроизнесенное «Проститутка!» — Не нес! — тут же оживляется Бегемот оттого, что кто-то обратил внимание на его страдания. — Но я рядом стоял и смотрел! А смотреть знаешь, как тяжело?.. — У меня, милок, тоже спина болит… вот уж почитай лет пять как… — вдруг начинает бабушка, сидящая рядом с Бегемотом. Глядит она на него даже как-то сочувственно. Возможно, потому, что из всей компании он — круглолиций, одетый во что-то непритязательно-темное, — выглядит обычнее всего. Портит впечатление только тот самый шейный платок — пионерский галстук, который как попало болтается на его шее. — А не потому ли у вас спина болит, что вы с дачи на себе картошку каждый год таскаете? — прищурившись, спрашивает Бегемот. — А, это? Да нет, ты что. Я вот все думаю… — тут бабушка понижает голос до шепота. —- …бесы во мне сидят, сущности, понимаешь? Вот иногда ночью проснусь, а в груди так печет, так печет… — Это изжога, — с ленцой вставляет Воланд и удостаивается такого взгляда от бабушки, что, не будь он самим сатаной, сгорел бы на месте. — Бесы! — с нажимом повторяет та чуть громче. — Мне отец Сергий сказал. Наказал молиться и каяться, и денег церкви жертвовать побольше, чтобы… — И как, помогло? — не унимается Воланд. — Так, конечно. Я, вон, квартиру заложила — мы ремонт в храме сделали… — Да нет, от изжо… — А пойдемте-ка прогуляемся, ме… милейший друг, — бесцеремонно прерывает их Мастер, быстро хватает коляску за ручки и катит ее вперед по коридору, не разбирая дороги — лишь бы подальше от опасного разговора. — Перед нами еще 10 человек, мессир, а вам надо развеяться, воздухом подышать… — продолжает он, когда рядом не остается никого из очереди. — Какой вы все же зануда, дорогой Мастер, совершенно не умеете веселиться, — отзывается Воланд, но особо не протестует. Кажется, даже ему было не по себе под осуждающими взглядами десятка старушек и пары серьезных женщин в леопарде. Мастер уже хочет ответить что-то шутливое, но тут слышит знакомый голос: — …а станция переливания у вас, говорите, на каком этаже?.. Прямо за поворотом обнаруживается Гелла и с совершенно невинным лицом беседует с очень молодым доктором, еще вчерашним интерном, который стоит рядом с ней прямой как палка и красный до кончиков ушей. — Геллочка, — обманчиво-ласково окликает ее Воланд. Нет сомнений, что он тоже не пропустил последнюю реплику мимо ушей. — Я все слышу. Лишь взглянув на Воланда и Мастера, молодой доктор тут же ретируется, а Гелла подходит ближе, покаянно опустив голову, но явно не раскаиваясь ни на секунду. — Уговор у нас с тобой какой был? Одна жертва в месяц. Одна! — для надежности Воланд даже выставляет вверх палец. — А ты что? — Так, мессир, я ведь никого не собиралась убивать. Просто взять… — говорит Гелла, все еще изображая раскаяние и смирение, но получается у нее из рук вон плохо. — А воровать вообще нехорошо. Грех это, говорят… — с улыбкой парирует Воланд, но тут дверь одного из кабинетов распахивается, и на них вылетает приземистая широкоплечая женщина в цветастом халате. — Жертвы! Мессиры! Вы че расшумелись, извращенцы поганые? А ну-ка брысь отсюдова, мыть мешаете! — женщина угрожающе наставляет на всех троих грязную серую тряпку, кое-как висящую на швабре, и угрожающе звякает алюминиевым ведром с серо-коричневой водой, по поверхности которой плавает сор и волосы. — Извините, уже уходим, — пищит Мастер и поворачивает инвалидное кресло вместе с Воландом в другом направлении. *** — …А она че? — с живейшим интересом, выражающимся в прищуривании одного глаза, спрашивает Азазелло. — А ниче! Дура, блядь! Запретила мне в гараж ходить, прикинь! Я только-только карбюратор почти перебрал, еще чуть-чуть, и завелась бы дедова тачка!.. Эх! — с досадой машет рукой тот самый мужик из приемной, который обзывал Воланда пидором. К Азазелло видимо он более расположен. — Мужик, а ты не пробовал не бухать в гараже? — задает резонный вопрос Азазелло. — Пробовал! Но я на трезвянку даже винт открутить не смогу, не то, что карбюратор перебрать! Азазелло понимающе кивает. *** — …Так ты, мальчик мой, бери, бери, а то вон какой худенький, — причитает старушка в бордовом платочке на абсолютно седых волосах, пихая Фаготу явно использованный не один раз полиэтиленовый пакет с двумя подсохшими пряниками. — Да что вы, что вы! — отнекивается Фагот, но по его лицу видно: он понимает, что битва уже проиграна. — У нас дома этих печеньев… и такое, и сякое!.. — Не-е-е-ет, — тянет старушка и машет рукой, — вот такого у вас точно нет. Это настоящее… советское! — с победоносным видом заканчивает она. Фагот подвисает, пытаясь сосчитать, сколько печенью лет. Пока он думает, старушка резво сует ему в руки пакет и нежно гладит по щеке. *** — Имя дьявола, 7 букв… — бормочет себе под нос дедушка с крупной выпуклой бородавкой прямо на лбу. — Люцифер, — коротко подсказывает Гелла, сидящая рядом. — Тьфу ты, нечистая сила! — восклицает дедушка и вскидывает руку с ручкой. — Так и запишем: л… ю… ц… Ага, подходит. А вот дальше, дочка, подскажи, раз такая умная: правитель, ставший прототипом «Дракулы» Брэма Стокера. — Цепеш, — со вздохом отвечает Галла и придвигается ближе, заглядывая дедушке через плечо. — О, а вот тут «Франкенштейн». Это что у вас за кроссворд такой, дедушка? — Да к бесовскому празднику, Хеллоуину этому выпустили! Срамота! Дурят народ русский! А вот тут что: демон — знаменосец армии Ада? — Азазелло, — отвечает Гелла, со смехом глядя Азазелло прямо в глаза. *** — Эт-т-то что у нас тут такое? — недовольно произносит доктор — симпатичный уставший мужчина лет 40 с легкой щетиной, — когда свита всей толпой вваливается в кабинет, наконец-то дождавшись своей очереди. — Это вот… больной, — быстро находится с ответом Мастер. — А вот карточка. — Больного вижу, — скептически тянет доктор, скривив угол рта. — Остальные — на выход. Гелла, Фагот, Азазелло и Бегемот беспрекословно топают к двери. Видимо им и самим не очень хочется толкаться в маленьком душном кабинете. — Позвольте… позвольте, я останусь… — Мастер быстро пытается найти оправдание своему присутствию. Оставлять Воланда с этим человеком у него нет абсолютно никакого желания, потому что угадать, что он, Воланд, вытворит — невозможно. — Он… иностранец, плохо говорит по-русски! Я буду переводить. — Ужасно плохо говорю, — подтверждает Воланд без акцента. Поочередно скептически посмотрев то на Мастера, то на Воланда, и, очевидно, сделав какие-то свои выводы, врач недовольно цокает, но все же говорит: — Оставайтесь, оставайтесь… переводчик. Знаем мы таких… «переводчиков», — и заговорщически подмигивает обоим посетителям. — Итак, на что жалуемся? — Нога болит, — отвечает Воланд коротко, явно не собираясь облегчать врачу задачу и рассказывать всю историю травмы целиком. — Давно? — доктор переходит на профессиональный тон и начинает что-то быстро печатать на клавиатуре, даже не глядя на пациента. — Лет… — начинает Воланд, но, получив пинок от Мастера, давится ответом и говорит совсем не то, что намеревался. — …лет пять… — И вы только сейчас пришли в больницу, я правильно понимаю? — доктор приподнимает одну бровь, совсем как сам Воланд порой, и скептически оглядывает дорогую одежду и черно-золотую коляску. Мастеру приходит на ум, что эти двое подозрительно сильно похожи и при иных обстоятельствах могли бы стать друзьями… а может, и не только друзьями… От этой мысли ему становится не по себе и начинает вдруг не хватать воздуха. Это что же получается, вот этот вот небритый… мог бы заинтересовать его… кхм… мессира? Ответ, к сожалению, не радует: мог бы, да еще как. Может быть, и побольше самого Мастера. Вон, как они спелись, а еще даже пары фраз не произнесли! А он… совсем другой, не похож на этих двоих ни капли. И зачем вообще… — Вы правильно понимаете, — отвечает Воланд каким-то подозрительно елейным тоном, глядя врачу прямо в глаза. От этого сердце Мастера будто ухает вниз, и он резко отрывисто кашляет, от чего все взгляды в комнате устремляются на него. — Вам нехорошо? — говорит доктор буднично, но Мастеру его вопрос кажется издевательским. — Да, да, прекрасно, — отвечает он, как ему самому кажется, спокойно, но что-то в его голосе заставляет Воланда поднять глаза и внимательно на него посмотреть. — Ладно, давайте посмотрим, что там у вас, — говорит врач, поднимаясь и подходя к небольшому умывальнику у двери. — Раздевайтесь. А вы, — он кивает в сторону Мастера, — помогите своему… пациенту. — Что, надо прям совсем раздеваться? — ошалело спрашивает Мастер, даже забыв на время о ревности. — Вам — вообще не надо. А с вашего… товарища снимите, пожалуйста, штаны, — шутит доктор, и Воланд ф ы р к а е т. У Мастера начинает шуметь в ушах. С брюками они расправляются на удивление быстро — возможно, сказывается частая практика. Глядя на то, как ловко Мастер избавляет Воланда от одежды, врач хмыкает, но никак это не комментирует. — Так, так, что тут у нас, — бормочет он, и чуть ли не носом утыкается в колено Воланда, ощупывая его руками в латексных перчатках. Пока врач проводит осмотр и задает Воланду короткие вопросы вроде «Здесь больно?», «Какого рода боль?», Мастер старается дышать носом и привести мысли в порядок. Ну что за глупости, право слово? Это просто обычный врач, который ответственно делает свою работу. Ну, чувство юмора у них схоже… ну, повадки, но это же не значит… — Разведите ноги, — произносит врач, держа Воланда за оба колена и пытаясь что-то увидеть в их положении. Мастер давится воздухом и заходится еще большим кашлем, чем раньше. — Вы точно в порядке? — интересуется врач, не отводя взгляд от коленей. — Да, — хрипит Мастер и отворачивается к стене, чтобы прокашлятся. Даже без зеркала он знает, что кончики ушей у него горят. — Ладно. Теперь мне нужно, чтобы вы сделали рентген… не вдвоем, снимка одного колена мне будет достаточно, — добавляет врач, и Воланд х м ы к а е т, показывая, что оценил шутку. — Раз уж вы так торопитесь, что даже пролезли без талончика, я вам сейчас выпишу направление. Поднимитесь на третий этаж и отдайте его рентгенологу Людмиле Степановне, — продолжает он, что-то размашисто выписывая на форменном бланке, — она вас пустит без очереди, все равно скоро конец рабочего дня. — Спасибо, — хрипло отвечает Мастер, стараясь быть вежливым. А Воланд ничего не отвечает. Он пристально смотрит на врача, не отводя взгляда. *** — Эт-т-то что? — спрашивает Людмила Степановна, повторяя, сама того не зная, фразу, уже звучавшую полчаса назад. Она трясет свежим рентгеновским снимком так, как будто на нем изображено что-то совершенно неприличное. Воланд и Мастер одновременно поднимают головы, отрываясь от уже ставшего привычным занятия — надевания на мессира штанов. — А что там? — недоуменно спрашивает Мастер, отмечая про себя, что мессир подозрительно противно молчит, будто точно знает, что не так со снимком. — Что там?! Что там?! — начинает бушевать Людмила Степановна. — А ты сам погляди! На, смотри! — И сует Мастеру в руки рентгеновскую пленку. Тот глядит на снимок, сначала не понимая, в чем собственно дело, а потом до него доходит. Вместо костей на пленке отображаются какие-то засветы, которые складываются в страшные и смеющиеся рожицы, рассыпанные в произвольном порядке, но составляющие, если приглядеться, вполне ясный силуэт ноги. Не совсем человеческой, увенчанной — господи, боже мой! — копытом, но ноги. — Это что? — переспрашивает Мастер, обращаясь на этот раз к Воланду. — Ду́хи, — серьезно отвечает тот. — Какие ду́хи? — тупо повторяет Мастер. — Адские. Они, знаете ли, помогают этой бренной оболочке продержаться дольше отведенного ей срока, и… — Ах вы наркоманы паршивые! — кричит Людмила Степановна и выхватывает у Мастера из рук снимок. — Вот узнаю, как вы это сделали, полицию вызову! А ну-ка вон отсюда пошли, вон! Воланд не сдерживается и начинает неприлично громко смеяться, наблюдая одновременно за Мастером и рассерженной Людмилой Степановной. *** — Вы с самого начала знали, что так будет, — раздраженно кидает Мастер, останавливая коляску на пустой лестничной площадке. Здесь отличное эхо, но ему все равно, услышит их кто-нибудь или нет. — Конечно, — серьезно отвечает Воланд и встает с коляски, разминая затекшую спину. Видно, что на левую ногу ему опираться все еще неприятно, но боль, мучившая его с утра, уже явно прошла. — Но вы были так настойчивы, что я не удержался… — От чего вы там еще не удержались? — Мастер раздраженно дергает створку окна и открывает его, а затем достает портсигар. Он так нервничает, что ему уже все равно, что в больницах обычно не курят. — От хамства безобидным бабушкам?! От флирта с симпатичным доктором?! — выпаливает он и тут же прикусывает себе язык. Не стоило этого говорить, совершенно не стоило… — О-о-о, так вот что это такое… ревность… — тянет Воланд с совершенно непонятной интонацией и зачем-то втягивает носом воздух, как будто может учуять ее. Возможно, и правда может… — А что, — выплевывает Мастер вместе с сигаретным дымом, — вы так хорошо спелись, чуть ли ни с полуслова друг друга начали понимать, над шутками хихикать, как младшеклассница… — он понимает, что говорит лишнего, но слова льются из него потоком, и с каждым из них тяжелый узел в груди начинает слабеть. — Может, мне вообще надо было оставить вас наедине… — Может… — произносит Воланд медленно. — Да что вы?! — вскидывается Мастер, глядя ему в глаза болезненно и зло. — Напомню, что вы сами запретили мне покидать свиту. Но — вы только скажите — я уйду, и не буду больше мозолить вам глаза. Вместо ответа Воланд делает шаг и обнимает Мастера, едва не обжигаясь о сигарету в его руке. — Простите, — шепчет он куда-то в висок в совершенно несвойственной ему манере, и его раскаяние выглядит совершенно искренним, — кажется, мои шутки зашли слишком далеко. Этот… врач, как вы его называете, вовсе не врач… — А кто? — так же шепотом отвечает Мастер, но не обнимает Воланда в ответ. — Это… мой старый друг, — Воланд отстраняется, вынимает из пальцев Мастера сигарету и затягивается сам. — Друг? — Подчиненный, — уточняет Воланд и, отдав сигарету обратно, продолжает, глядя Мастеру в глаза: — Марбас… или Барбасон, как вам будет угодно. Великий губернатор Ада, и прочая, и прочая. — И вы специально привели меня к нему? — Мастер не смягчается ни на йоту и прячет взгляд. — Честно? — Воланд лезет к Мастеру в карман брюк, достает оттуда портсигар, а из него — две сигареты. — Я даже и не знал, что он решил развлекаться таким образом… — Что-то на вашей подведомственной территории форменный бардак, — отвечает Мастер и прикуривает протянутую Воландом сигарету. От объяснений ему не становится легче, напротив, он зависает между двумя состояниями «Господи, какой я идиот» и «Ага, старые знакомые, значит, точно что-то было!» — Мои подчиненные вольны веселиться как им заблагорассудится, если только они не причиняют сильного вреда роду человеческому. А Марбас же наоборот — помогает… — Почем вы знаете? Может, он косит пациентов направо и налево, — бурчит Мастер, но уже куда более добродушно. Его состояние качается в третью сторону — «Ничего особенного не произошло, я сам все напридумывал, а теперь пора перестать себя накручивать». — Да нет. Мы успели переговорить за время осмотра… — Переговорить? — и черная змея ревности вновь поднимает голову в душе Мастера, хоть он изо всех сил и старается не обращать на нее внимания. Думать о том, что в его присутствии двое беззвучно говорили… о чем-то, не очень приятно. — Да, мысленно. Я попросил его не портить шутку и сделать вид, что осмотр настоящий — только и всего. Поверьте… — Воланд берет лицо Мастера в ладони и говорит ему прямо в губы. — Все эти демоны порядком осточертели за мою жизнь. А вы… — А я? — слабо спрашивает Мастер, едва не роняя сигарету из ослабевших пальцев. — А вы — нет, — говорит Воланд с чувством и шепчет Мастеру прямо в губы: — Я выбрал вас, я хотел вас, и буду выбирать еще много-много раз, может быть — бессчетное количество, потому что… — Нет, да ты посмотри на них, они еще и курить тут удумали! — слышится крик с лестничного пролета этажом ниже. Там стоит та же кряжистая женщина в цветастом халате, что гоняла их шваброй пару часов назад. — И стоят тут, милуются, а, между прочим, воняет на весь этаж! Я иду, чую… Воланд щелкает пальцами, и голос у женщины пропадает так резко, что она хватается за горло, испугавшись внезапной немоты. Не дожидаясь, пока она придет в себя, он качается вперед и целует Мастера, вкладывая в одно это движение всю силу чувств. *** — Мессир! — кричит Гелла и машет им рукой. Вся свита стоит слева от больничного крыльца и выглядит очень подозрительно. — А губернатор Барбас передает вам привет! — орет Бегемот, подпрыгивая от нетерпения. — А еще… — Что, вы подожгли кого-то из пациентов? — спрашивает Воланд, подходя ближе. Для верности он опирается на согнутую руку Мастера, но ковыляет вполне себе уверенно. О своем роскошном кресле после поцелуя на лестничной площадке он чуть не забыл, а на резонный вопрос ответил: мол, пусть будет подарок кому-нибудь из смертных. — Да нет! — машет рукой Бегемот. — Превратили докторов в мух? — Как можно, мессир, как можно! — тонко голосит Фагот. — Украли МРТ? — А это что? — сразу навостряет уши Бегемот. — Мы, если надо… — Не надо! — Воланд грозит свите пальцем, для верности — каждому по отдельности. — Да главврача они съели, — с ленцой отвечает Азазелло, глядя куда-то в даль. — И прежде, чем вы станете осуждать нас, мессир, я скажу, что он был паскуда и вор, каких поискать! — тараторит Бегемот, стараясь рассказать все побыстрее, чтобы его не перебили. — Деньги бюджетные себе в карман клал, а врачам что? Во! — и показывает всем ловко сложенную фигу. — Теперь нового поставят, который так же воровать будет, — вставляет Мастер, слишком уж хорошо знакомый с системой, кажется, не изменившейся с того момента, как он был жив. — Не-е-е-е, — подключается Фагот. — Мы обо всем договорились, все дельце-то обстряпали, его сиятельство Барбас обо всем позаботится, все в лучшем виде сделает!.. — А вы договаривались до того, как ели, или после? — уточняет Воланд с хитрым прищуром. — Так во время! — Фагот всплескивает руками. — Гелла его за ногу кусь, а он как давай визжать, как давай визжать, ну что твоя свинья, и кровушка во все стороны, ох, ну просто загляденье!.. А потом я его ам, а потом Бегемот… — А давайте-ка мы пойдем домой от греха подальше, — начинает волноваться Мастер, беспокойно оглядываясь и прислушиваясь, не зазвучат ли вдалеке полицейские мигалки. — Не очень разумно стоять в пяти метрах от места, где было совершено уголовное преступление с отягчающими обстоятельствами… — Да какие отягчающие! Вот, помню, в 1500 году… — заводит Бегемот, но его перебивают. — Слышали, что сказал Мастер? — произносит Воланд как-то странно весомо, глядя на Мастера серьезно и задумчиво. — Домой — значит, домой… — Да… домой… — эхом повторяет тот и ловит в глазах любовника что-то такое, от чего начинает сладко тянуть низ живота. Кажется, никакие симпатичные небритые доктора его и правда не интересуют… Наверное…