Великий и ничтожный

«Да здравствует Матиас Хельвар!» «Да здравствует гордость Фьерды!» Отряд братьев-дрюскелей поёт, скандирует его имя, и овации отражаются от девственно-белых сводов Ледового Двора так, что сотрясают тишину в ночь священного праздника. И почему-то это звучит как издёвка. Одно из счастливейших воспоминаний Матиаса — он, совсем юный, встречавший багровые закаты на снежном утёсе и слушающий увещевания Ярла Брума, такого отважного и великого в его глазах. Что-то о долге перед родной страной, о чести и прочем, что тогда он впитывает губкой, а сейчас забывает. Матиас, так или иначе, его заветов не нарушает, только позволяет пасть при этом другим. Чужими руками — хуже, кажется, чем своими собственными. — Предатель! Предатель! И помрёшь ты таким же, когда наши прикончат тебе подобных! Когда Нина — бедная Нина, уже отравленная паремом и едва ли соображающая — на него кричит, оскорбляет, грозит смертью, он не огрызается, хотя остальные вовсю смеются и подначивают ответить. Недели — или даже сутки — спустя она всё равно уже не заговорит с ним. Не потому, что не захочет: она, того гляди, скоро сломается, превратится в Джеспера, спотыкающегося от страшной тряски и вымаливающего у высмеивающих его дрюскелей новую дозу. Матиас к тому моменту больше не ступит к карцеру. В отличие от остальных в отряде: те, улюлюкая, будут стучать палкой по решёткам и вопрошать глумливо, угодно ли ей удвоить дозу, а сил воспротивиться и выдавить что-то помимо мольбы у неё не будет. «Слава Матиасу! Слава сыну великого Джеля!» Матиас думает, что если великий Джель и может зваться их отцом, то тот разгневан деяниями своего земного сына и предпочтёт отвернуться от него. Другие его не поймут. В глазах других — огненный факел незыблемой гордости. Не им ведь страшно увидеть во сне железную дверь карцера. Не им снится Нина Зеник, ласково гладившая его отросшие волосы, чтобы наяву, бьясь в судорогах, пытаться сложить из несуразных вымаливаний оды о том, как она его ненавидит. Не их демжин окидывает куполом своего тяжкого взора — «а ведь я доверял тебе, Хельвар» — перед тем, как его и оставшихся из их крохотной команды без всякой жалости нанизывают на пики во время казни. «Ответь мне, Джель: почему ты не дал знать, что священный долг перед тобой же разбудит во мне вину?» В безмолвии ледяных стен Двора в ушах звенят хвалебные возгласы дрюскелей. В гвалте и лейтмотиве тысячи разных фальцетов — среди них он всё-таки разбирает мучительные возгласы Нины, которая уже не поведает, как сильно желает ему подохнуть — Матиасу кажется, что железная дверь карцера всё же становится немного ближе.