Пятно туши на свитке

Медленно тающий воск редкими каплями стекает по зажжённым свечам, собираясь небольшими островками в подсвечниках; жар пламени десятков свечей успел несколько прогреть воздух, не создавая удушливой спёртости, но навевая уютную сонливость; лёгкая дымка палочек благовоний, зажжённых в треножнике на письменном столе, едва заметно клубилась перед взором. В Храме тысячи фонарей стояла успокаивающая все душевные волнения тишина: изредка потрескивали огоньки свечей, капал воск, шёпот Города, готовящегося отойти ко сну, практически не проникал за плотно затворённые двери Храма. Шуршала бумага под пальцами, порой расправлявшими её по столу, прижимавшими чернильным камнем, порой машинально подгибавшими её левый край, пока правая рука кистью с тем же тихим шорохом выводила на ней иероглифы, иногда лишь делая короткие паузы как бы в раздумьях или набирая тушь на кончик кисти. Тени плясали по стенам и полу Храма вместе с мечущимися язычками пламени, от плит, разрисованных травами и цветами, раздавалось звонкое постукивание деревянных сандалий — неторопливые шаги приближались к письменному столу. — Гэгэ, пойдём в спальню, — устало протянул Хуа Чен. Его высокая тень нависла над Се Лянем и свитком, над которым тот работал. — Мне нужно ещё немного времени, чтобы закончить, — не менее устало ответил он, поднимая взгляд на мужа. — Если ты устал, можешь идти лечь первым, я скоро поднимусь. Хуа Чен отрицательно покачал головой. Он действительно чувствовал себя уставшим, но ложиться без Его Высочества отказывался наотрез, даже когда бывал и в худшем состоянии. Он обошёл стол и устроился на одной из подушек за принцем, обняв его со спины и положив подбородок ему на плечо, Се Лянь же вернулся к работе. Как от Небесного Императора, от него требовали вести кое-какие организационные дела лично. Например, в этот раз небожители увидели в смене власти в Небесных чертогах шанс упразднить или хотя бы отредактировать часть законов, которые давно не устраивали многих — с чем, собственно, и выступили коллективным обращением во время последнего собрания. Это стало причиной, по которой Се Лянь уже чуть больше месяца возился со всевозможной документацией и мотался из Призрачного Города в Столицу Бессмертных и обратно раз в несколько дней. Хуа Чен на том же совете выступил с ответным предложением этому самому коллективу дружно катиться куда подальше, но уже оно было отклонено. Они оба теперь уставали. Се Лянь, желая поскорее разобраться со всеми проблемами, но разобраться качественно, чтобы не переделывать через пару сотен лет, вставал рано и засиживался у стола допоздна. Когда-то он беспокоился о том, что за восемь сотен лет в мире людей не имел много возможностей практиковаться в каллиграфии — теперь втайне мечтал в глаза не видеть кисть и тушь ближайшие лет десять. Хуа Чен, оставшись без внимания, погрузился в дела собственного Города, вспомнив о давно отложенных планах расширения территории. Впервые за десять с лишним лет совместной жизни они бывали к ночи до того измотанными, что просто принимали вместе ванну и ложились спать в объятьях друг друга. Се Ляня это не слишком волновало, а вот Хуа Чена крайне не устраивало, только откровенно зудеть над ухом мужа он не решался — успел уже понять, что этот метод не сработает. Почти так же было и в этот вечер: они приняли ванну, и принц, почувствовав лёгкий прилив бодрости от горячего омовения, решил снова вернуться в Храм и закончить свиток, начатый ещё вчера. Интересно заметить: ещё с самого первого их с Хуа Ченом совместного визита в Храм Се Ляня покорила здешняя атмосфера. В Доме Блаженства были комнаты, которые вполне сошли бы за рабочий кабинет, не говоря уже о библиотеке и кабинете самого Хуа Чена. Только принц даже до этих дней, когда хотел попрактиковаться в каллиграфии или разбирался в документах, взятых во Дворце Линвень, предпочитал сидеть именно в Храме тысячи фонарей. Для удобства они нарисовали на одной из скрытых дверей Храма заклинание перемещения, соединив её с дверью в коридор Дома, и ходили теперь туда-сюда без препятствий. Сейчас широкий письменный стол был завален кипами черновиков, двумя раскрытыми друг на друге свитками, на полу же подле стола лежало несколько объёмных книг, в каждой — по несколько закладок. Се Лянь, оставив тапочки у ступенек, ведущих к столу, сидел в одном шёлковом халате, надетом им после ванны. Хуа Чен, тоже приготовившийся было ко сну, теперь сидел с ним и дожидался окончания очередного «ночного воодушевления» мужа. И вдруг скучающе блуждающий взгляд, скользя от лица мужа к свитку и дальше, в просторную кумирню, зацепился за алтарь, стоявший неподалёку от стола. В нём блеснуло что-то в духе озорства: у Хуа Чена в голове мелькнула мысль, одна хитрая стратегия, требовавшая теперь от него очередной экспансии, но дававшая серьёзные надежды на победу. — Кстати, я недавно смог продвинуться в южном направлении, — как бы мимоходом заметил он вслух. — Правда? — Се Лянь оторвался от размышлений и повернулся к мужу. — Ты о тех пустынных землях говоришь? — Ага, а гэгэ даже не спрашивает об успехах своего Сань Лана, — Хуа Чен потёрся щекой о плечо принца, изображая обиженный тон. — Ну прости, я заработался в последнее время. Ты мог бы и сам мне рассказать, — устало ответили ему. — То есть гэгэ признаёт, что ему нужен отдых? — Думаешь Му Цин и Фэн Синь оставят это без внимания? — не желая попадаться на удочку сменил направление беседы Се Лянь, снова вернувшись к свитку. — Не моя проблема, лучше собственные территории защищать надо, — уже по-настоящему обиженно фыркнул Хуа Чен. — Они и так без дела простаивают, Городу сейчас нужнее будут. Се Лянь на это прыснул со смеху: — Признай, ты просто нашёл повод поиздеваться над ними. — Не без этого… Он всё не сводил взгляда с алтаря в глубине кумирни: на каменном постаменте расстилалось несколько мягких покрывал, с краёв свисали два скомканных тёплых одеяла, несколько больших подушек были разбросаны как попало. Иногда они с принцем придавались страсти прямо на этом алтаре. Посетителей в храме никогда не было, потому его они считали своей второй резиденцией. Поняв вскоре, что им действительно нравится делать это здесь, Се Лянь с Хуа Ченом рассудили, что брать друг друга на мягком покрывале всё же удобней, чем на холодном камне, и свили на алтаре гнёздышко в духе того, что было на их кровати в Доме Блаженства. Отныне двери Храма были надёжно закрыты, дабы не являть всему Городу одну щекотливую тайну настоящего «поклонения божеству», и только они пользовались порталом-дверью, не позволяя заходить сюда даже Посланнику Убывающей Луны. Повисла недолгая тишина, осознание которой снова отвлекло Се Ляня от работы. Он поинтересовался: — Ты выглядишь усталым. Всё так тяжело прошло? — Нет, на самом деле не особо, — со странным энтузиазмом Хуа Чен поднял голову и опалил ухо принца горячим дыханием — «всё идёт по плану» — Людей там не было, а местная мелкая нечисть, узнав, кто пришёл их захватывать, организовала что-то в духе чествования моего имени. Представляешь, они уже соорудили капище и зарезали на нём ягнёнка, — закончил он, тихо посмеиваясь. — Какой ужас… — не удержался от вздоха Се Лянь, чем ещё больше позабавил его. — По местным традициям так поклоняются демонам. Ты знаешь, что в древности и люди так чествовали своих богов? — Богам не нужны кровавые жертвы до тех пор, пока они остаются богами, Сань Лан, — принц потёр пальцами складку меж бровей. — Так что ещё большой вопрос, богам ли древние народы поклонялись, — и, как бы между делом, добавил: — Да и смотря где… — Много где приносились даже человеческие жертвы, — парировал Хуа Чен, внезапно вставая и обходя стол. Он сел прямо напротив Се Ляня, со скучающим видом положив подбородок на ладони. — Местный пантеон не особо одобряет их, но говорят, что где-то на дальнем севере боги только на такие прошения и отзываются. — Уверен, это сказки, — как бы на автомате уже стал отвечать Се Лянь, снова начав погружаться в работу над свитком. — Каким бы воинственным не был народ, не может человек опуститься до такого уровня жестокости, в этом даже я убеждён. — Далеко не все боги так милосердны, как гэгэ, — пробормотал Хуа Чен. Разговор начинает сворачивать немного не в то русло, которое ему нужно — надо быстро реабилитироваться. — Дело не в милосердии… — принц хотел было что-то сказать, но намерено сдержался, вместо того выдав следующее: — Впрочем не мне рассуждать о таких вещах. Когда-то и я вознёсся как бог войны, а богам войны только кровь и преподносят, людей, демонов — там уж всё меж собой перемешивается, иной раз так и не разберёшь, кто и зачем… Сказал он это как-то неестественно отстранённо, впрочем, не отвлекаясь от письма. Внезапно мимо его кисти по бумаге прокатилась коралловая бусина, траекторию которой принц от неожиданности проследил взглядом. — В таком контексте люди делают это в первую очередь для себя, нежели в дар небожителю, — видимо, желая сгладить углы, тихо протянул Хуа Чен. — Такая кровь ублажает их самих, а кто там сверху чего для них хочет — это уже дело последнее… Бусина всё медленно каталась туда-сюда, каждый раз «подрезая» кисть принца, намеревавшуюся вывести очередной иероглиф. Се Лянь какое-то время понаблюдал за этим не без тихой усмешки, но в конце концов поймал бусину и отложил на чернильный камень. И таки написал следующий иероглиф. — Так как же, по-твоему, выходит? — принц поднял взгляд исподлобья на мужа, — Люди льют кровь в угоду своим нуждам или ради богов? Боги принимают кровь из жестокости и тщеславия или это вынужденная мера? — По-моему всё имеет место быть, а часто даже одновременно, — Хуа Чен сидел с тем же скучающим видом. — Однако, «вынужденная мера» скорее ближе к твоим взглядам, гэгэ, мне так показалось. — Да, что-то в этом роде… Хуа Чен внезапно встал и направился куда-то, Се Лянь же вновь погрузился в работу. Однако вскоре его снова окликнули: — А если бы гэгэ принесли в жертву живого человека намеренно, гэгэ принял бы эту жертву? — спросил демон своим привычным низким бархатным тоном. Значит его бога можно вынудить принять «жертву». Слишком рискованный шаг, ибо ответ на этот вопрос Хуа Чен и так знал. В воздухе между ними нарастало напряжение, что случалось крайне редко. Одно неверное движение, слово — и всё будет проиграно без шанса на тактическое отступление. Азартные игры и военные стратегии весьма похожи не только глубинной сутью своей, но и риском — ничто из этого не может существовать без риска потерять всё разом; ничто из этого не может существовать без шанса получить всё, чего желаешь. — Я бы скорее разозлился, сделай они мне такое подношение… — А если вот так? — внезапно по Храму пролетел лёгкий юношеский тембр с дерзкой ноткой в вопросе. Нахмурившись, Се Лянь поднял голову и посмотрел в сторону, откуда доносился голос. Он впервые в жизни захотел серьёзно отчитать мужа, но в изумлении застыл, не в силах выдать ни слова. — Если бы Вашему Высочеству сделали подобное подношение, вы бы всё равно отвергли его? Капля туши, собравшаяся на кончике кисти, зависла на пару долгих мгновений в воздухе — не дрогнула кисть в неподвижной руке. Блик свечного пламени отразился в ней при падении. По свитку растеклось чёрное пятно аккурат наискосок от последнего написанного иероглифа. Се Лянь молча отложил кисть на чернильный камень и направился к алтарю их храма, оставив пятно на бумаге без внимания. На алтаре, среди алых и белых покрывал лежал юноша лет шестнадцати-семнадцати. Первое, за что цеплялся взгляд — плоский белый живот и завораживающий изгиб талии. Хуа Чен растянулся на алтаре всем своим длинным стройным телом, демонстрируя более юное воплощение принцу во всей красе. Серебряные наручи на руках, что были запрокинуты за голову, отражали лёгкое колыхание пламени свечей. Из одежды на нём были только широкие штаны из тяжёлой газовой ткани, он распустил свои чёрные густые волосы, что теперь разметались по покрывалам под ним. На бледной груди лежало массивное серебряное ожерелье с подвесками в виде изящных бабочек, в волосы была вплетена тонкая цепочка с такой же подвеской на лбу, серьги в несколько тонких резных колец чуть оттягивали мочки ушей. Се Лянь замер у алтаря. Он столько раз видел мужа обнажённым в этом обличии, но теперь ощущал себя так, будто видел его впервые: щёки обдало лёгкой волной жара, но отвести взгляд было выше его сил. Его южная красота своей дикостью даже в таком юном воплощении была способна поглотить всё внимание неосторожно бросившего взгляд — она была самой настоящей ловушкой для непорочной души. Так могли бы выглядеть и мученик-праведник, и инкуб в равной степени. Хуа Чен терпеливо ждал от Се Ляня ответных действий: несмотря на всю покорность, выказываемую открытой, неподвижной позой и столь откровенным, беззащитным видом, взгляд его больше напоминал взгляд хищного зверя, уже завидевшего жертву и только ожидающего, сидя в засаде, когда та подойдёт к нему поближе. — Для чего же моим последователям делать мне такое ценное подношение? — без особого интереса задал вопрос Се Лянь, проводя самыми кончиками пальцев по длине серебряного наруча с литым узором кленовых листьев и оскаленных пастей диких зверей, от запястья до середины предплечья. — Какое же отчаянье вынудило бы их это сделать? — В вашем случае, Ваше Высочество, это не поиск снисхождения, а благодарность, — последнее было протянуто чувственным шёпотом. — И за что же им меня благодарить? — принц погладил Хуа Чена по щеке. Он осторожно пригладил непослушные пряди с правой стороны и на секунду замер, когда увидел, что правый глаз в этом обличии теперь красный, а не чёрный, каким был раньше. — За всё хорошее, что вы уже сделали для них, и за всё хорошее, что хотели сделать. Именно в благодарность своим богам люди готовы отдавать самое ценное, что у них есть. Се Лянь хотел было возразить, но подумал… зачем? Зачем противиться, если ему из искренних побуждений и по доброй воле отдают что-то настолько прекрасное? К тому же даритель наверняка расстроится, если его душевного порыва не оценят. — Как я и сказал, живой человек, целый и невредимый… — демон сел, оказавшись с принцем лицом к лицу, и прошептал, едва задевая губами нежную кожу уха, — и отданный в ваше полное распоряжение… Принц залез на алтарь. Не удержавшись от соблазна, он проследил ладонью твёрдую линию пресса юноши от нижних рёбер до маленького, аккуратного серебряного колечка под пупком. — Когда я был тем богом, мой путь самосовершенствования запрещал мне плотские утехи, — сказал он, устраиваясь между ног Хуа Чена. Когда тот с готовностью разводил их в стороны, подвески-бабочки на браслетах на его лодыжках тихонько звякнули. — Ваше Высочество всё ещё бог, всего лишь более не придерживаются того пути, — с довольной улыбкой парировал демон. Его остренькие клычки блеснули в неверном свете свечного пламени. Ещё одна экспансия удалась на славу. Усталость и раздражение как рукой сняло. Се Лянь не мог оторвать взгляда от этого тела: в нём прослеживались ещё юношеские черты, но широкие плечи и рельеф мышц говорили о впечатляющих физических способностях. Особенно руки: сильные предплечья, всё же не полностью скрытые под наручами, и длинные мозолистые пальцы выдавали характер боя их обладателя с головой. Принц не хотел спешить: если ему сделали такое прекрасное подношение, то им следовало насладиться сполна. Он огладил бледные бока, с нажимом большими пальцами провёл боковым линиям пресса и косым мышцам живота. Когда давление дошло до последних, ноги по обе стороны от него слегка дёрнулись и тут же вернулись на место, цепочки снова звякнули. Се Лянь огладил плоский живот несколько раз, вверх-вниз, и, почувствовав странный порыв, провёл по нему своими короткими ногтями, совсем не давя на кожу, а только дразня лёгким покалыванием. Это подействовало: с губ Хуа Чена сорвался едва уловимый вздох. Больше не хотелось дразнить: Се Лянь припал губами к его нижним рёбрам и проследил весь путь «царапин» до паха, скрытого тканью, дорожкой влажных, звонких поцелуев, продолжая тем временем руками исследовать тело под ним. Ощутив широкие ладони на своих ягодицах, Хуа Чен приподнял бёдра, давая получше ухватиться. Се Лянь сжал их, на что снова получил тихий вздох. Он задержался губами на чужом лобке, целуя Хуа Чена там сквозь тонкую одежду, и поднял на него взгляд: приподнявшись на локтях, юноша смотрел на него во все глаза, не желая упустить ни одной детали этого вида. Вот она: картина, достойная кисти мастера. Однажды он обязательно и это нарисует. — Ну и чего ты ёрзаешь? — изображая строгость и недовольство в голосе спросил Се Лянь, медленно подползая выше и угрожающе нависая над Хуа Ченом. В это же время принц предвкушающе улыбнулся, облизнув губы. Хуа Чен тут же лёг, закинув руки обратно за голову. — Я просто хотел взглянуть на вас, Ваше Высочество… Не успел он закончить, как его оборвали: — Ещё и оправдывается… — лицо принца нависло над ним, его рука сжала запястья над их головами, его губы прошептали в его губы: — Ты будешь делать только то, что тебе будет сказано. Запомнил? У Хуа Чена перехватило дыхание, а там, внизу, разом стало нестерпимо жарко. Он с готовностью закивал, сглотнув. Ему редко удавалось увидеть мужа таким… властным. Это чем-то напоминало тот раз, когда Се Лянь впервые защитил его от заклинателей в Святилище водяных каштанов. Эти нотки в голосе, уверенность движений и бескомпромиссность, с которой он берёт ситуацию под свой контроль. Он умел быть таким, но показывал эту свою сторону крайне редко. Таким невозможно было насладиться за пару раз, увиденные мельком. Се Ляню понравилась такая реакция мужа: он поцеловал его щёку и переплёл их пальцы, нежно погладил и лёгонько сжал их, прежде чем отпустить руки. Он обратил внимание на шею: целовал острую линию челюсти и выступающий кадык, вылизывал её повдоль. В конце концов принц нашёл местечко за челюстью, аккурат под мочкой уха, и, притянув к себе Сань Лана, долго целовал его там, оставив розовый след, который в скором времени стал лиловым. Хуа Чену было больновато от такой ласки, но он не сдержал довольного мычания: Его Высочество редко оставляет на нём следы. Это ощущалось, как самая настоящая награда за долгие труды проделанной работы. Плечи молодого тела не выглядели очень сильными, несмотря на такие прекрасные руки, способные долгое время — очень долгое время — орудовать мечом. Ключицы хорошо просматривались, что вызывало желание укусить их. Се Лянь так и сделал: легонько прикусил ключицу сначала у ярёмной ямки, прошёлся губами по её длине и укусил сильнее на плече, параллельно с тем успокаивающе поглаживая запястья над их головами. В ответ на это он снова услышал довольное мычание, постепенно перешедшее в тихий стон. Это пьянило сильнее самого крепкого вина, что принц когда-либо пил. В одно мгновение Се Ляню хотелось немного помучить своё подношение, в другое — приласкать, как бы заглаживая вину за недавнюю суровость. Хотелось прокатить его на этих качелях, свести его с ума, довести до стонов отчаянья и почувствовать всю глубину удовлетворения от этой власти. Так же, как сам Сань Лан мучил его ночами напролёт, под конец доводя до исступления, заставляя молить о пощаде. Се Лянь так захотел дать ему самому в эту ночь прочувствовать всё это на себе… Принц оглаживал плечи и грудь, на которой лежало массивное ожерелье. Длинные тонкие пальцы пробирались под него, изучая очертания мышц и рёбер. Иногда Сань Лан чуть ёрзал под ним: в такие моменты холодное серебро одной из подвесных бабочек могло задеть сосок — и Хуа Чен вздрагивал. Оглаживая бледную грудь, Се Лянь прижался поцелуями к ним, сначала к одному, нежно сдавливая губами и лизнув пару раз, затем ко второму — царапнув зубами самую чувствительную часть. Снова тихий вздох. Хуа Чен послушно лежал на спине, закинув руки вверх, и не смел даже головы поднять. Он желал взглянуть на то, что Его Высочество делал с ним, но не хотел рушить атмосферу столь очаровательно сложившейся игры, затеянной им же, ради сиюминутной прихоти: ему было куда более интересно, что будет дальше. Заметив его отчаянные попытки опустить хотя бы взгляд так, чтобы увидеть его, Се Лянь решил пока что сжалиться над мужем. Отстранившись от его груди и сев у него в ногах, принц пальцем поманил Хуа Чена: — Иди ко мне… Закусив губу, тот, с упоением и желанием пожирая принца глазами, подполз к нему. Се Лянь усадил его себе на колени и, поглаживая его бёдра сквозь штаны, снисходительным тоном приказал: — Можешь поцеловать. Поцелуй вышел настойчивым и страстным, но в то же время его тягучесть как будто бы говорила: «Я готов терпеть всё и ждать, сколько прикажешь…» Отстранившись от губ мужа, Се Лянь снял с себя ночную мантию, оставшись перед Хуа Ченом обнажённым. Он откинулся назад и запрокинул голову, открыв шею и грудь. То было приглашение: Хуа Чен целовал его шею и плечи, впрочем, теперь ещё не решаясь оставлять на принце следов, как делал это обычно. Пока Се Лянь блаженно улыбался, подставившись под нежные руки и горячие губы, контрастировавшими с прикосновениями холодного серебра многочисленных украшений, слушая их тихие перезвоны, среди чувств Хуа Чена оформился новый интерес. Он сам затеял эту игру. Он хотел сегодня быть послушным. Но что, если он сделает что-нибудь не против, но без приказа Се Ляня? Как тот отреагирует? Лаская принца и не давая поводов для подозрений в задуманной шалости, он снова припал поцелуями к сильной груди и остановился на особенно аппетитном, на свой взгляд, изгибе мышц, ближе к центру. Почувствовав что-то неладное, Се Лянь резким движением поднял его лицо к своему, держа за подбородок и щёки. — Значит так, да? Стоит мне ненадолго расслабиться, и ты уже делаешь всё, что сам посчитаешь нужным? — Се Лянь притянул его к себе талию ближе, они снова почти касались губ друг друга. — И что же мне с тобой, столь строптивым подношением, делать?.. Малость не к месту Хуа Чен подумал, что его мужу просто идеально подходит эта роль. Вслух же сказал другое: — Это подношение — ваше. Вам решать, пожалеть его или выпороть за такую дерзость. Се Лянь, облизнув губы, отпустил лицо Хуа Чена и потеребил пару подвесок-бабочек на его ожерелье. Демон не двинулся с места. Они продолжали смотреть друг другу то в глаза, то на губы. Предложение звучало заманчиво. Оно подействовало, как миска масла, брошенная в костёр: пламя взлетело до небес. Хуа Чен сам не до конца понимал, хотел он этого или нет. Порой он думал о таком, когда оказывался в руках мужа, но предложить прямо мешало некое подобие страха в душе: ему казалось, что только в порыве страсти он мог пожелать чего-то подобного, но произойди такое на самом деле… Он не был уверен в своём желании, но знал точно другое — Се Лянь никогда не сделает этого с ним, во время игры или — если такое хотя бы в качестве теории можно вообразить — если он как-нибудь серьёзно провинится перед принцем. Потому вопрос этот, в сущности, был не завуалированной просьбой, а провокацией на иные решительные действия. — Уже что-то не верится твоим обещаниям быть покорным… — Се Лянь жадным взглядом окинул юное тело в своих руках, оглаживая изгиб его поясницы со спины. — И всё же страшным грехом было бы портить такую красоту, — он помог Хуа Чену слезть со своих колен, зарылся пальцами в густые чёрные волосы и стал опускать его голову, — Раз так хочешь показать характер, загладишь вину соответствующим образом. Демон позволил непреклонной руке в своих волосах направить себя. Опустившись между ног принца, он всё ещё не сводил с него глаз, желая видеть весь спектр ощущений на лице Его Высочества. Се Ляня же всегда смущало, как муж любил смотреть на него снизу вверх, когда ртом ласкал его член, но понимал, что просить его опустить взгляд бесполезно: подловит встречным вопросом, вот тогда выдержать этот взгляд будет действительно выше сил принца. Если ему так нравится испытывать нервы Се Ляня, наслаждаясь его реакцией, то зачем лишать его этих маленьких радостей? Принц сам направлял его движения. В один момент он мог лишь приглаживать его волосы, позволяя делать что-то самому, в другой — сжать смоляные пряди в кулак и задавать темп и глубину, на что получал глухие стоны, так приятно расходившиеся вибрацией по горлу. Хуа Чен оглаживал его бёдра и торс, иногда помогая себе руками в ублажении. Он очень хотел прикоснуться и к себе, но от того, как хорошо использовали его рот, от ощущения хватки в своих волосах, растерял теперь весь запал делать что-либо наперекор мужу. Се Лянь чувствовал, что мог бы кончить и так, но хотел насладиться «этим подношением» полностью. Тонкая ниточка слюны, растянувшаяся от головки до губ, отразила свет свечного пламени, когда он поднял голову Хуа Чена к себе. Взгляд этих необыкновенных глаз был будто слегка поддёрнут дымкой благовоний, бледные щёки приобрели лёгкий розоватый оттенок, кончик языка медленно прошёлся по раскрасневшимся, слегка припухшим губам. Принц впился в них нуждающимся поцелуем, своим весом повалил Хуа Чена на спину, нависнув сверху. Бесчисленные украшения на теле возлюбленного завораживающе зазвенели, шорох покрывал под ними стал фоном для звонких, мокрых поцелуев. — Это подношение искупило свою вину перед Вашим Высочеством? — спросил он между поцелуями, тяжело дыша, пока отдавался чужим рукам, исследовавшим его тело. — Вы больше не злитесь на него? — Как я могу злиться на своего Сань Лана? — уже не задумываясь над смыслом сказанного на выдохе ответил Се Лянь, снова припав к щекам и шее мужа. — Всё ещё считаешь меня милосердным богом? — прошептал он между тягучими поцелуями. — Вы милосердны хотя бы потому что так нежны со своим подношением, даже наказывая его… От того, как это было сказано, как Сань Лан блаженно прикрыл глаза, расстилаясь под ним, подставляясь под горячие губы и руки, Се Лянь ощутил лёгкое головокружение. Больше не хотелось медлить. Он стянул с Хуа Чена штаны. Когда принц накрыл его изнывающее достоинство рукой, демон простонал в голос, высоко и громко — его голос завораживающе разнёсся в полумраке кумирни, отозвался эхом от тёмных углов. Тогда он как бы в удивлении распахнул глаза: собственная реакция вне его контроля поразила его своей яркостью. Се Лянь остался доволен: он продолжил целовать широкую грудь мужа там, где на ней не лежало ожерелье, вместе с тем ласкал его внизу, надеясь вновь услышать этот голос. Однако Хуа Чен вновь взял верх над своим телом насколько мог: он прикусил нижнюю губу и позволял себе лишь тяжёлые вздохи, обняв принца за плечи. Не добившийся своего Се Лянь поднялся над Хуа Ченом, перехватил его левое запястье и прижался щекой к раскрытой ладони. — Не хочешь стонать для меня?.. — он на секунду оторвался от неё и чувственно и горячо поцеловал глубокую центральную линию. — Я так хочу услышать тебя… Хуа Чен едва воздухом не поперхнулся. Он с широкой улыбкой смотрел на принца, пока большим пальцем оглаживал его щёку и с нажимом провёл им по зацелованным губам. Се Лянь же оставил ещё несколько трепетных поцелуев на ладони и синих венах, яркими нитями переплетавшихся под бледной кожей запястья от локтя до костяшек пальцев. Он отпустил руку мужа, когда тот потёрся коленом о его бок. Швырнув с алтаря тяжёлую вуаль штанов, принц сел вплотную к заду Хуа Чена и закинул его ноги себе на грудь, прижав лодыжки к своим плечам. Браслеты на них упали к икрам, серебро тихонько брякнуло. Смотря ему в глаза, Се Лянь медленно и широко вылизал выступающую косточку вместе с узором вен вокруг неё, проследил путь до ложбинки в середине стопы и вновь спустился к манящей косточке, на которой оставил долгий, мокрый поцелуй. От такого зрелища волна жара прокатилась от паха по всему телу Хуа Чена, ноги на плечах принца обессилели — он положился на руки, крепко державшие их. Голосовые связки до того парализовало, что, даже когда в него вошли, демон смог выдавить из себя только судорожный вздох. Только со вторым толчком он снова одарил слух принца тем самым стоном, который свёл его с ума, заставив желать слушать его снова и снова…

…

Се Лянь не то чтобы просыпался — скорее приходил в себя медленно, по началу даже не понимая, шум в голове — это всё ещё сон или его собственные мысли. Когда он не смог разлепить глаза, попытался потереть лицо руками, но обнаружил половину своего тела прижатой к алтарю чем-то тяжелым. Он полежал так ещё немного, собираясь с силами, и с трудом спихнул с себя тяжесть. Это «что-то» низко промычало нечто невнятное и растянулось на покрывалах рядом, шумно вздыхая и просыпаясь окончательно. Принц протёр глаза и увидел рядом с собой Хуа Чена в его юном воплощении, который зевал и сонно потирал глаза, тоже пытаясь открыть их. Он всё ещё был наг и увешан с головы до ног серебряными украшениями, часть из которых отпечаталась на их телах красными следами. Тёмные густые волосы были в беспорядке — он попытался сдуть пару прядей с глаз, но в конце концов ладонью отбросил их назад. Се Лянь не мог решить, эта картина утреннего хаоса — последствия вчерашнего безумия — кажется ему до забавного милой или чертовски сексуальной. Хуа Чен повернулся к нему с обворожительно-усталой улыбкой: — С добрым утром, гэгэ, — хрипло поприветствовал он. У Хуа Чена в этой форме голос был, конечно же, немного ниже, чем у обычных юношей семнадцати лет. Теперь же хрипотца в этом голосе заставляла голову Се Ляня кружиться: в памяти вчерашнего дня было много этого голоса, взывавшего к нему. И не только его. Принц как наяву ощутил, как в его руки мёртвой хваткой вцепились тонкие пальцы, как впились в кожу острые полумесяцы коротких ноготков, пока тело изнывало от жара, а в ушах звенел голос, просящий брать его сильнее. Ах, да. Вчерашнее безумие. Они так и остались в Храме, видимо, надолго: свечи догорели, аромат благовоний был едва уловим в воздухе, а стоявший в кумирне полумрак был готов рассеяться, стоит только открыть окна. — Доброе утро, Сань Лан, — протянул он, подавляя наваждение. — Как думаешь, сколько времени? Хуа Чен внимательно всматривался Се Ляня, как будто бы пытаясь разглядеть что-то странное, потом опустил взгляд на свои украшения. Спустя пару мгновений молчания он щёлкнул пальцами, и всё серебро с него исчезло, только после чего он неуверенно ответил. — Должно быть почти десять. Услышав это, Се Лянь было попытался подняться, но тут же упал обратно на алтарь, не находя в себе больше сил ни на малейшее движение. — Гэгэ много работал в последнее время, — протянул Хуа Чен, закидывая руку на талию принца и снова устраиваясь у него на боку, откуда его только что спихнули, — а вчера он очень, очень, очень устал, стараясь для нас обоих. Почему бы ему сегодня не отдохнуть? Щёки принца вспыхивали всё сильнее с каждым протянутым «очень». Теперь он был абсолютно уверен, что это всё было одним коварным планом по отвлечению его от работы на неопределённый срок. Как бы то ни было, он правда не мог сейчас даже с алтаря встать. Глаза снова начали закрываться. Се Лянь просунул руку под мужем стал медленно поглаживать его поясницу. — Пожалуй, сегодня и правда лучше взять выходной…