Сталь

— Здравствуй, Чону, - вновь послышался этот надоедливый голос из коридора. Парень мимолетом закатил глаза, когда на кухню вышел Мунджо в сопровождении своего хрустального друга. Почему хрустального? Чону так хотелось услышать хруст его костей. Мужчина швырнул куртку на диван, а хороший хозяин Мунджо принялся заваривать знакомому кофе. Каждый день одно и то же. Иногда хотелось спросить прямо: какого черта ты постоянно приходишь сюда? Но Чону точно знал, что при Со стоит держать язык за зубами. Он не потерпит высказываний в сторону своего единственного друга. Иногда Юн жалел, что Мунджо оказался таким разборчивым в людях. Будь он проще, наверняка нашел бы себе кучу коллег и знакомых. Но почему твой выбор пал именно на этого засранца? Чону негодовал. Негодовал, когда ловил на себе чужой пронизывающий взгляд. Негодовал, когда человек, чье имя парень даже запомнил не до конца, подходил слишком близко или ненароком касался его пальцев руки. Ты что, заигрываешь со мной? Это постоянная закономерность: после какого-либо контакта с этим человеком Чону всегда тошнило. Его лёгкие сжимались до мельчайших размеров, живот скручивало в узел, а внутренности просились наружу. Чону сразу заподозрил неладное, когда впервые встретился с ним. Мунджо так нахваливал своего нового знакомого, что парень иногда задавался вопросом, как, черт возьми, ты мог настолько сильно ошибиться? Тревога оседала где-то в почках, не давая носителю покоя. В голове шум, гул, что угодно, но только не звуки светского разговора Мунджо и его гостя. Приходилось сбегать в комнату и включать музыку, только бы не слышать его голос. Но у всего есть свои последствия. После того как Чону побрезговал касаться кружки, из которой ранее пил свой кофе мужчина, у хозяина появились вопросы. Иногда дело доходило до ссоры, если не до драки, но все кончалось одинаково - утихомиривающей пощечиной от Мунджо. Однажды гость заметил рассеченную губу на лице парня. Со оправдывался, как мог. Пожалуй, это был единственный раз, когда Чону был благодарен ублюдку за это замечание. Парень даже думал, что его неприязнь начинает рассеиваться, но нет. Все самое интересное только начиналось. Чону четко помнит, как его брюки в районе колен обожгло температурой чужой ладони. Гость был умён. Настолько, что решил проворачивать свои домогательства под столом, пока совсем рядом, в метре от места события, спокойно выпивал свой горький кофе Мунджо. Чону едва не выблевал свой завтрак прямо там, потому что горячая рука проскользнула во внутреннюю сторону бедра и сжала ткань с кожей так, что парень едва не заскулил от боли. Он вскочил и, извинившись, ретировался в комнату. До него быстро дошло, почему этот человек казался ему опасным. Потому что чужие руки накрутили волосы на затылке в кулак и уткнули носом в подушки, перекрывая кислород. Потому что шарились под одеждой, срывали, растягивали, все больше оголяя бледную нежную кожу. Закрывали рот широкой ладонью, обещали глотку перерезать, если посмеет закричать. Оставалось только рыдать. Биться в судорогах от боли, от тошноты, подкатившей к горлу. Ощущать чужую плоть в себе, чувствовать, как на сухую разрывают твой кишечник. И молча плакать в подушки, изредка поскуливая от зубов на своей шее, плечах. Зажимать одеяло между собственных, дабы не раздробить их в мелкую пыль. Мерзко, липко, грязно. Но ублюдок улыбается. Целует в лоб, выцеловывает слезы из глаз и обещает, что все будет хорошо. Но хорошо никогда не было. И не будет. Чону рыдает до рассвета, ни разу не сомкнув глаза. Потому что знает, если сомкнет, вновь увидит себя со стороны - голого, заплаканного, в чужих отметинах и бордовых пятнах, которые так и не получилось оттереть жёсткой мочалкой в душе. Юн тер изо всех сил, сдирая кожу в кровь, но они никак не сходили. Он рыдал и рыдал, оставляя поверх засосов красные дорожки от стриженных ногтей. Как же больно. У Юна поднимается температура и утро он проводит в обнимку с унитазом. Мунджо волнуется, ходит под дверью, через каждую минуту задавая ненужные вопросы. Где ты, блять, был, когда меня брали силой? Парень злится и даже кричит на врача, прикрывая воротом черной водолазки последствия прошлого дня. Мунджо удивляет, потому что не бьёт и не кричит в ответ, а молча уходит на работу. Догадывается ли? Чону хочет надеяться. Ублюдок снова приходит под вечер вместе с работягой Мунджо. В руках шоколадный тортик, мужчина приглашает парня к столу, да только последнего снова блевать тянет от одного взгляда на насильника. Хочется стереть улыбку с чужого лица. Чону узнает, что гость остаётся на ночлег. Потрясение забывается, когда на его место приходит замечательная идея. И Чону едва не грешит, нависая над спящим гостем с хорошо заточенным ножом. Парень даже замахивается, но его руку ловят на лету. Выбивают нож из цепких ладоней и швыряют его на пол. Так же поступают и с носителем идеи, так как в следующую минуту парень оказывается в гардеробной. Мунджо смотрит долго, пронзительно, наказывая даже своим присутствием, а затем закрывает дверь на два оборота с той стороны и выключает свет. Из глаз наружу рвутся слезы. Здесь холодно, страшно и неуютно. Комната узкая и больше похожа на коморку под лестницей у Гарри Поттера. Темнота обволакивает тело. Пролезает под одежду, вгрызается своими мелкими зубами в плоть и добирается до костей, режет, съедает Юна полностью. Ему вновь кажется, что чужие руки ползут по его плоскому животу, останавливаются на шее и сжимают. Кадык замирает и Чону действительно чувствует, как задыхается от воспоминаний и страха. Он хватается руками за волосы, пытаясь остановить галлюцинацию, плачет, уткнувшись лбом в колени. Тихо молит о помощи, шепчет: Пожалуйста, не надо… Но никто не слушает. Даже слушать не хочет. Чону выталкивает из себя последние силы со слезами, выдыхается и наконец засыпает под утро, надёжно спрятав голову руками. Врач приходит не скоро. Приходит даже не днём и даже не Мунджо. В проходе стоит никто иной, как тот, из-за кого это все началось. Улыбается, протягивает руку помощи, которую так жалобно просил Чону прошлой ночью, но теперь она ему не нужна. Нужна, но только не его. Отказ мужчина не принимает и хватает парня за шкирку, как маленького котенка, тащит на кухню, где уже во всю готовится к ужину Мунджо. Он выглядит недовольным, злым, и Чону догадывается, почему хозяин на него злится. На глаза снова накатывают слезы. Которые тут же, присев на корточки перед сидящем на стуле Чону, слизывает с щек гость. Парень брыкается и ошарашенно отталкивает мужчину от себя. Его грубо хватают за запястья, притягивают к себе и, свободной рукой уперевшись в подвижные кости челюсти, заставляют открыть рот и позволить ублюдку вылизывать себя изнутри. Чону снова тошнит, он мычит и никак не может понять, почему Мунджо никак не реагирует. Ах, да, он реагирует. Со… улыбается. И весь мир рушится на глазах. Мунджо расслабленно расставляет тарелки, заваривает кофе, садится за стол и приглашает поесть и гостя. Только это заставляет ублюдка отцепиться от мальчишеских губ и сесть рядом с хозяином. Чону не понимает. Отрицает, подавляет в себе жгучее чувство несправедливости и ждёт хоть какой-то защитной реакции от врача, но тот молчит. Спокойно ест так, словно домогательства в этом доме никогда не были чем-то плохим. И только тогда Чону понимает. Здесь ему нет спасения. Цепкие пальцы достают из прикроватной тумбочки заранее купленное лезвие. Чону идёт на кухню, останавливается у плиты и вдыхает запах свежего кофе, что так задорно уплетали два друга этим вечером. Теперь Чону не боится темноты, теперь ему нечего бояться. Все, что могло было случиться, случилось, так какая уже разница? Сладкой болью прорезается первый кровавый узор. Из окна валит лунный свет, освещает помещение и сейчас его кровь кажется совсем черной. Она собирается по краям ранения и скатывается вниз под собственным весом. Это выглядит красиво. Изящно, величаво. Немного странно, но всё же. Следующий приземляется рядом. Полосы раз за разом появляются на нежной коже, разрывая её и уродуя предплечье. Плоть в некоторых местах оказалась грубо вырезана, а потому ошметками висела на том, что раньше звалось рукой. Чону понимает, что если не умрет сегодня, то на месте, где прошлось острие лезвия, будут некрасивые шрамы. Он не хочет видеть их. Поэтому ускоряется, наблюдая, как капли крови стекают по пальцам вниз и пачкают бледный кафель. Чону с удовольствием взглянул бы на эту картину под ярким светом, но боится, разбудит друзей, что разместились в соседних комнатах. Парень прощается с жизнью, когда ощущает лёгкое головокружение. Смотрит на полную луну, улыбается. Вспоминает все то, что не успел сделать раньше. «И жизнь хороша, и жить хорошо!» сказал Маяковский. А затем застрелился. Чону разворачивается и делает шаг, когда вдруг замечает посреди комнаты силуэт. Галлюцинации? Нет уж. — Чону, ты что делаешь? - до боли знакомый голос. Ублюдок пришел, чтобы уже и перед смертью мне насолить? Мужчина привыкает к темноте и замечает окровавленную конечность. Шумно вбирает в лёгкие воздух и взволнованно кружится вокруг, рассматривая повреждения с разных сторон, ненароком вжимает Чону в кухонную стойку. Юн смотрит, не отрывая глаз от чужого, сломленного переживаниями, лица. Почему ты так нервничаешь? Почему…? Чону улыбается. Скользит свободной рукой к ножам за своей спиной и рычит, вбивая острие мужчине в грудную клетку. Ублюдок дрожит, падает, отползает, хватается за рану и влажную от крови ночную рубашку. Хочет закричать и позвать кого-то на помощь, да в глотке ком застрял. Парень двигается медленно, подходит к насильнику, как дикий зверь к антилопе. С ножа на пол капает чужая, такая же черная, вязкая кровь. Юна распирает удовольствие. Смех рвется из его горла, но Чону лишь усмехается, когда садится сверху на чужое тело и ударяет вновь в то же место. Мужчина громко дышит, скулит, молит о пощаде. — Тебе больно? Больно? Больно? Чону знает - больно. Ублюдок не заслуживает смерти, но все равно шипит: помилуй… Он достоин самых изощрённых пыток, медленных мучительных казней, и Юн с радостью бы закинул его тушу в вольер с дикими голодными животными. Чону накрывает гнев. Он бьёт, не глядя, пробивает чужую голову тупым концом ножа. Слышит, как скрипят кости черепа, как ломается и хрустит чужая шея. Он выцарапывает пальцами глаза, швыряет их в сторону, вскрывает мужчине глотку и вырывает с характерным треском кадык. Опускается ниже, бьёт, бьёт, бьёт, ломает ребра, вытаскивает и разбирает человека по частям. Чувствует, как ещё пульсирует чужое сердце под его подушечками пальцев. Оно такое нежное, приятное на ощупь. И оно останавливается окончательно, когда Чону вытаскивает его и прислоняет к своим ледяным губам. Поддается инстинктам, облизывает, прикусывает, наполняя вязкой железной жидкостью свой рот. Упивается вдоволь, чувствует, как кровь течет по подбородку, капая на бездыханное тело. Приятно. Чону не понимает, как у такого гнилого человека может быть такое горячее сердце. Парень пропитан черной субстанцией - чужой и собственной. Его изрезанная рука пульсирует, выбивая из ран остатки жизни, голова начинает болеть и протяжно выть, заглушая мысли белым шумом. Он выдыхает и смотрит в потолок. Эйфория… — Чагиа? Вот черт. Мунджо замер в двух метрах от трупа. Он выглядит расслабленным, лунный свет идеально ложится на его лицо. Чону и представить себе не может, что с ним сделает хозяин дома. Да и не суть, с минуту на минуту Юн должен потерять сознание и больше не очнуться, спокойно умереть от потерь. Парень смотрит, смотрит, и не может понять, о чем думает его врач. И Мунджо даёт подсказку. Снова улыбается. Подходит, пачкая босые ноги в красной луже, опускается на корточки и долго смотрит в туманные глаза чагиа. Гладит холодными костяшками контур чужого лица, усмехается, когда уставший парень сам бодается в ладонь. Приближается к губам и медленно, чтобы не спугнуть, слизывает с подбородка пылающие кровавые разводы. Скользит внутрь, соприкасается с мальчишеским языком, разделяя металлический вкус чужой плоти, мягко целует его. Хвалит, не говоря ни слова. Нехотя отстраняется, натягивая между губами тонкую ниточку окровавленной слюны. Целует в лоб, опускается на колени и даёт парню уткнуться лбом в свое плечо. И тихо шепчет: — Ты большой молодец…