Ты достоин всего

Каждому по праву рождения даются крылья, каждый их достоин. Вот только внешний мир жесток и не каждому удастся их сохранить, всегда найдутся те, кто сильнее, те, кто смогут их отнять. Многие дети не проживают и часа, не успевая толком понять что такое больно и плохо, к огромному сожалению, Какаваша не один из них. Когда его только доставили во дворец, он был еще не один, вместе с ним было еще около полусотни таких же пятилеток, испуганных, недоумевающих, почему мамы вдруг рядом не оказалось, скулящих и плачущих. Какаваша тоже плакал, крепко кого-то сжимая. А его, в свою очередь, крепко обнимали чьи-то худые теплые руки, гладя неокрепшие крылышки. По приезде практически ничего не изменилось, разве что пол перестал трястись. Всех новоприбывших поместили в тесную каменную каморку, где из освещения был только одинокий фонарь на стене. В каморке тоже было громко, страшно и не было мамы. Были только заботливые руки, они иногда приносили еду и воду, их было слишком мало, чтобы насытиться. Какаваша хныкал, прося еще, но руки и так отдавали ему все что было. Становясь все худее и холоднее, руки однажды пропали и тогда Какаваша остался один. Раньше наполненная различными звуками, сейчас комната казалась на удивление спокойной, детей в ней стало намного меньше. «Наверное, они сейчас с руками», — не особо задумываясь, решил Какаваша. Что же, отчасти он был прав. Спустя время его и еще нескольких детей отвели в каморку еще меньше, здесь было еще тише чем раньше. Почти все время обитатели каморок проводили во сне, просыпаясь только для того чтобы поесть или сходить в туалет, слишком сильно болел живот, слишком терпкий запах стоял внутри. Еду приносил человек, облаченный в темную закрытую одежду, он ничего не говорил, просто клал прямо на каменный пол железный поднос с едой и уходил. В один из таких разов он вдруг зашел в каморку, схватил Какавашу и что-то воткнул в его шею. Мальчишка был слишком слаб и слишком удивлен таким поворотом событий чтобы сопротивляться. Что-то теплое начало перетекать из его шеи в устройство, которое держал черный человек, Какаваша дернулся и заплакал. Вскоре его бесцеремонно оттолкнули, хватая другого несчастного. А на следующий день после этого события его вдруг выдернули из привычной комнатки и куда-то повели. Все что он расслышал было: «Крылья в хорошем состоянии, кровь тоже.» Какавашу облили водой, кинули ему серые тряпки и приказали одеться, после чего повели по бесконечным коридорам дворца. Дверь за дверью, лестница за лестницей, петля за петлей, Какаваша почти сразу перестал пытаться запомнить путь. Его завели в большой зал, в лицо Какаваше сразу дыхнуло жаром и мальчик зажмурился. Внутри было очень шумно, вспыхивали печи, работали станки. Ему даже не дали осмотреться, крепко сжимая, больно выворачивая голову и сминая перья. Еще один мужчина — с обугленными бровями и пропахшими дымом жесткими перчатками, приблизился, а через секунду шею, а после и все тело пронзило острой болью. Какаваша взвыл, раскаленную железку, что держал мужчина, только плотнее прижали к коже, прожигая ее. Боль пронзала все тело, не давая двигаться, в глазах потемнело и дальше мальчик ничего не помнил, находясь в полусознании от болевого шока. Ненавистное клеймо осталось с Какавашей на всю жизнь, сколько бы раз он не пытался стереть его, сколько раз бы не царапал шею до крови обломанными ногтями, лишь бы не ощущать себя грязным, безуспешно. Царапины заживали, оставляя за собой еле заметные белые полоски, а клеймо было неизменным. С тех пор даже имя у него отняли, заставляя отзываться на «семьдесят восемь-двенадцать» В новой комнате, в которой Какаваша пришел в себя, он был один и в отличии от остальных, в ней была кровать и даже туалет! В ней по прежнему не было окон, но света все равно было в разы больше чем раньше. Дверь была заперта, это Какаваша однажды проверил, подергав ее за ручку, перед этим выломав ногу до торчащей из нее кости. Это было единственным способом подобраться к ней, левая нога Какаваши была прикована к железному крюку в стене, сделать что-то с ним было бесполезно, сколько не ломай ногти и зубы. Раз в некоторое время в комнату к нему заходил один из слуг замка, втыкал ржавую иглу в вену на руке и набирал целый шприц, шириной чуть ли не с руку мальчика. Не теряя надежды, каждый раз Какаваша пытался сопротивляться, но это было так же бессмысленно, как пытаться взлететь на собственных крыльях, слишком маленьких для этого. Мальчишка часами мог изучать свои крылья. Бережно перебирать руками каждое перо, вне зависимости от того, успело оно почернеть и ссохнуться или пока что его затемняет лишь пыль и грязь. Какаваша частенько задумывался, для чего они ему нужны. От местной прислуги он знал, что лишиться крыльев равно самоубийству, именно они поддерживали жизненную энергию и именно они начинали умирать первыми при ее нехватке, обретая владельца на постепенное увядание. Спасти начавшие чернеть и редеть крылья можно было только одним способом — питьем крови тех, у кого эта самая жизненная энергия имелась. Именно для этого Какавашу, вместе с остальными невольными донорами, держали во дворце. На удивление живучий, он как нельзя лучше подходил для подпитки членов «семьи». Быть неспособным обеспечить себе жизнь было по настоящему стыдно в высоких кругах, поэтому острые клыки, начинавшие расти одновременно с почернением крыльев, всячески спиливали, не желая прослыть вампиром. Свои клыки, как ни странно, Какаваша тоже ненавидел. Они ставили его на равных с теми, кто лишил его семьи и свободы, оставив лишь подобие на адекватную жизнь. Сколько парень себя помнил, столько и ломал их о железные кандалы, стоило им отрасти. Клыки, как и крылья, были у него крайне живучие, за что Какаваша сотни раз проклинал свое имя. «Ты Какавача, дитя удачи, она всегда пребудет с тобой» — вот уж повезло. От этих слов хотелось плеваться, но тем не менее Какаваша бережно хранил их в своем сердце, как единственное, что служило напоминанием о матери и сестре. Что же, возможно за одно событие богиню удачи все же стоило поблагодарить..