* * *
– Элла, а давай, что ли, мамами поменяемся? Моя во всё суёт нос, всё запрещает, мы даже с папой очень много чего ей не рассказываем. А твоя мама геройская героиня, и такая красивая! – Угу, только я на неё совсем не похожа. И её никогда, никогда нет дома! Особенно теперь, когда всех пугают этим… Фишером. – Знаешь, что скажу? Тебе одной не так опасно, Фишер ведь убивает только мальчиков. А от тех, кто может обидеть тебя, могу и я защитить. А моя мама за тобой присмотрит, накормит и уж внимания будет… …В последующие годы в самом деле уют и выживание обеспечивала Сашина мама. Объединившись с бабушкой Эллы. Прекрасная, отважная следователь Добровольская после успешного (вроде бы) завершения дела Фишера как-то вдруг сломалась. Её мучили кошмары, она сама говорила, что больше не может работать. И даже, как шептались, запила. Элла плакала, злилась на маму – та вроде и рядом, а вроде и нет. Бабушка, Сашина мама и сама Саша дружно твердили – пройдёт. Хоть и уверены не были, и всех причин того, что творилось с Натальей, не понимали. Да к тому же с Сашиным отцом тоже было не всё ладно, и чем дальше, тем хуже. Не мог смотреть новости без ругани сквозь зубы, подолгу глядел в стенку, всё валилось у него из рук. Саша и то разбирала в его горестном бурчании страх, что скоро не будет больше у него почётной работы, да и вообще ничего не будет в жизни хорошего и правильного. А мама и вовсе ворчала в ответ: а ты рук не опускай, ты крутись-вертись, я же вот… Но военный инженер Иван Маслов не был создан для эпохи перемен, которую всё чаще называл контрреволюцией. Не мог торговать в переходе колготками и выживать за счёт огорода. В декабре девяносто первого он застрелился из наградного оружия. – Сашка, – рыдала тогда мама, – пообещай мне, поклянись, что никогда не будешь думать о высоком больше, чем о насущном! – Мама, я не понимаю, – Саша тоже плакала. – А людям помогать – это высокое или какое? – Это самое что ни на есть насущное! Вон мы с бабушкой Эллы на пару берёмся за любую работу, чтобы и вас тянуть, и тётю Наташу, сломленную. И они живут у нас, чтобы можно было сдавать часть жилплощади. Это вот взаимовыручка. А как Элкина мама быть не надо! Ей какие-то химеры важнее дочери! Элла с этим была совершенно согласна. Ворчала на мать в глаза и за глаза, мол, не любишь меня, зачем только родила, тебе лечиться надо, и вообще уеду я к отцу в Африку, будешь знать! – Ну перестань, – всегда урезонивала её Саша. – Во-первых, надо хотя бы разузнать, куда именно в Африку, что там творится вообще… Во-вторых, твоя мама об этом не треплет, но мне рассказала, как на себе тащила мальчика, больного, никому не нужного, и он всё же остался жив! – Ну и тискалась бы дальше с этим мальчиком! Раз ей не нужна я. Она должна была всё это мне рассказывать, на минуточку! – Элла, она просто не хочет, чтобы ты видела её пьяной. А я ей не родная и подхожу для всяких откровений. И, мне кажется, их будет ещё много…* * *
С учёбой девочкам вообще теперь никто не помогал. У старших просто не было времени. Саша и Элла как-то сами на пару разбирались, а потом включали телевизор и смотрели тупо всё подряд. Бабушка Добровольская, правда, старалась не переключаться с канала «покультурнее». Элла как-то поинтересовалась: – А почему они гонят столько советских фильмов? Если сами же говорят, что всё советское плохое, что тогда было сплошное враньё… – Ну так а что им ещё показывать? – покачала головой бабушка. – Сами ничего путного создать не в состоянии, за границей столько всего не закупишь, а наследие большое и люди точно будут это смотреть. Саша ничего не говорила, не могла не только это обсуждать, но и унять слёзы. От каждого звука выстрела на экране. От малейшего воспоминания о том, как смотрел кино её папа. И всё-таки без работающего фоном телевизора было ещё хуже. Как в могиле, хоть Саша и не оставалась никогда одна. …День рождения Эллы сразу не задался. Девочка была уверена, что мама вообще забыла про такую мелочь, как наличие у неё ребёнка, не говоря уже о датах. Саше тоже казалось странным, что тётя Наташа и не зашла, и не позвонила. Даже когда бабушка по секрету шепнула Элле, что мама направилась к опушке леса всё-таки выбрать дочке щеночка, легче подружкам не стало. Потому что ну сколько же можно, Элла точно знала, что щенков там не дивизия. – Что-то точно случилось. – Сашка, вредина, ты же сильная, ты должна меня успокаивать, а не пугать ещё больше! – Да я просто думаю головой. Когда вы ехали сюда от мамы и остановились сходить в туалет, и потом мама тебя резко сорвала с места – она, значит, что-то увидела. Зуб даю, что человеческие останки. Она сейчас ловит маньяка, я уверена! Тогда было нечисто с этим Фишером, всю дорогу нечисто! И твоя мама разберётся, она этим и живёт! – Ну почему именно сегодня? И она что, не может быстрее? – Наверно, нет… Девчонки обнялись и попытались отвлечься. Вполглаза посмотрели подряд два старых фильма с одним и тем же красавцем актёром – «Овода» и «Сорок первого», потом с горя уснули, обе в слезах. …Саша внезапно вскинулась так, что и Элла вздрогнула и проснулась. – Ты чего? – Приснилось… Как будто я спасла Овода из-под расстрела, а он открыл глаза – и оказалось, что не он это. А поручик белогвардейский. Сказал, что к своим хочет, и очень нехорошо меня обозвал. – Да ладно, как будто он уж такой плохой, этот поручик! Нормальный красивый парень, который просто хочет жить спокойно. Я бы согласилась на такую замену. Как вон песня играет – «разлюбила коммуниста, полюбила беляка»! – Вот от таких песен мой папа и застрелился! И уж ты-то должна понимать, что бы этот аристократишка сказал про тебя! Их спор оборвал резкий звук из телевизора. Экстренный выпуск новостей. «Произведено задержание опасного преступника…» – Мама! – заорала Элла, не дослушав и указывая пальцем на экран. Место девчонки тоже узнали. И как были понеслись туда. Мокрую, грязную, слегка закопчённую Наталью, только что передавшую матери спасённого мальчика, обняла не Элла – Саша. Родная дочь стояла в стороне: – Мама, за всё хорошее – подари мне билет до Африки!* * *
Конечно, Александра обычно рассказывала сильно сокращённую версию этой истории. И, выслушав, люди часто задавали один и тот же вопрос: – А что сталось со следователем Добровольской после дела Фишера? Она вернулась в профессию? – Нет. Реально увезла дочку в Африку, они обе мне оттуда до сих пор пишут. Элла там завела себе далеко не только собачку и наконец-то начала верить, что мама не мечтала вместо неё о сыне от белого мужчины. Вот только не знаю, научилась ли Элла сострадать и помогать людям. Не осуждаю, но так хотела, чтобы мы смогли подружиться с тем первым мальчиком. Который с особенностями в развитии. Артём его звали. Но после того ужаса родители увезли его в Москву, всё на лечение собирали. Я узнавала, он совсем перестал общаться с людьми, а мог только с лошадьми. Хорошо, что не на той самой конюшне. А я лошадей боюсь ещё с очень мелкого возраста, вот и не получилось самой преодолеть и Эллу притащить. – Вы были ребёнком. Но однако же профессию выбрали уже напрочь и никогда не передумывали? – Да, это так. Жаль, я не знаю до сих пор, какая история подвела к этому выбору Наталью Владимировну… И все всегда говорили: – А вот и повод съездить в Африку, Александра Ивановна!