Где тень моя

— Ночной Дозор, — выдохнул Ричард и закашлялся, так что остаток фразы едва удалось протолкнуть: — Выйти из сумрака! Молодой дворянин — наверняка кто-то из провинции, Ричард не помнил его лица — вздрогнул, отшатываясь от тощего лошадиного бока, прикрытого драной попоной. Вместо пегой кобылы ему наверняка виделась белоснежная линарка в раззолоченной сбруе или, может, вороной красавец, готовый нести его в битву. И восседал на этом коне кто-то другой — невеста ли, брат, лучший друг, но точно не костлявая девчонка с уродливым, искривившимся от злости личиком. — Он мой, мой! — она тыкала пальцем в сторону дворянина, ошалело оглядывавшегося, пятившегося к крыльцу. — Он назвал имя! Он пойдёт со мной. Откашлявшись наконец, Ричард глотнул морозного воздуха. — Сегодня ты никого не уведёшь. Девчонка, смирившись с тем, что добыча уходит из-под носа, капризно поджала губы, будто вот-вот расплачется. Ричард устало качнулся с ноги на ногу. На выходцев не распространялось большинство ограничений, утверждённых Договором, они могли охотиться без лицензии, но и помешать их охоте был вправе любой Светлый Иной — коим Ричард пока ещё являлся. — Ты злой, злой, — девчонка уставилась поверх макушки Ричарда — видимо, разглядывая его ауру — и, конечно, сразу смекнула, что к чему. — Хи-хи, злой Светлый попал в переплёт! Я опять поеду кататься в ночь, а тебя уже не будет, не будет! — Езжай себе, — буркнул Ричард и побрёл вдоль изгороди. Ноги, непривычные к долгим пешим прогулкам, начинали ныть, а накладывать заклинание, вливающее силы, он не решался: и так уже рисковал сегодня, входя в сумрак. Подковы пегой кобылы издевательски цокали за спиной, девчонка кричала ему вслед — он старался не вслушиваться, чтобы не вспылить. В его теперешнем состоянии гнев может сыграть с ним нехорошую шутку — он то и дело напоминал себе об этом и, кажется, злился только сильнее. На улице Мимоз девчонка наконец отстала — может, её отпугнул яркий свет фонарей, а может, аура силы Высшего мага, смутно ощущаемая уже здесь. Возвращаясь по этой улице раз за разом, Ричард мог почувствовать издалека, дома ли его эр. Хуан, старый матёрый оборотень, дивился: для такого нужна сила, неподвластная обычному Светлому четвёртого уровня, — или же особая связь на глубинных слоях сумрака, но откуда ж ей было взяться? Если она и была когда-то, давно уже должна была распасться, истлеть — после кольца с проклятым рубином, после ритуала, когда Ричарда отдал свою кровь злейшему врагу Рокэ Алвы, Высшего Тёмного. Но Ричард по-прежнему чувствовал отдававшуюся внутри пульсацию, жаркую, ритмичную, расцветающую алыми всполохами ауры. Должно быть, сам себе придумал. Он ведь знал, что Рокэ дома, Рокэ сказал, что выслушает его. «Едва ли вы отнимете у меня слишком много времени, юноша». Гнев вновь начал подниматься внутри, скручиваться вихрем силы, и Ричард остановился, переводя дыхание, успокаивая себя, прежде чем прикоснуться к клюву стального ворона на решётке ворот. Несколько секунд спустя они отворились с тихим стуком. Ричард прошёл через двор, укутанный вечерними тенями, невольно бросил взгляд на площадку под навесом, где некогда тренировался с эром каждое утро. Таким трудным казалось соединять магию и фехтование, сплетать потоки силы — и эр Рокэ не жалел едких замечаний, но и похвалы не жалел, когда начинало получаться, и у Ричарда от восторга вырастали крылья за спиной, он их буквально чувствовал лопатками. Э, да что ж теперь, было и прошло. Не надо, не надо в это проваливаться, горечь сожалений ещё опаснее гнева — Рокэ Алве вряд ли есть дело до того, что случится с бывшим оруженосцем, но он точно не обрадуется, увидев, во что превратила его двор и заодно треть Олларии прорвавшаяся воронка проклятия. Выждав ещё немного, Ричард наконец поднялся на крыльцо, постучал в дверь. Хуан встретил его как ни в чём ни бывало — поклонился с небрежной учтивостью, принял плащ и шляпу. — Соберано наверху, — сказал он, и Ричард невольно задержал взгляд на непроницаемом смуглом лице. Хотелось спросить Хуана, разве у него нет желания вцепиться гостю в горло, сомкнуть клыки… хотя не всё ли равно. — Благодарю, — только и отозвался Ричард, направляясь вверх по лестнице. Позолоту, фигурные перила, гобелен — всё, что Ричард успел здесь переделать прошлой осенью, убрали, и память о его попытках обжить особняк осталась, может, смутными тенями на каком-то из верхних, изменчивых слоёв сумрака, хотя вряд ли. Дом признавал только своего настоящего хозяина — того, кто сидел сейчас в кресле, безмятежно отпивая вино, и слегка кивнул застывшему на пороге гостю. — Прошу, юноша. Входите, располагайтесь… стоит ли мне сказать «чувствуйте себя как дома»? Смеялся. Он смеялся Ричарду в лицо, и вспышка раздражения странным образом не дала упасть духом. — Добрый вечер, монсеньор. Спасибо за то, что согласились принять меня. — Вы, насколько мне известно, всё ещё не вампир, — Алва пожал плечами, — могли бы и не разводить церемоний, выпрашивая приглашение. Скверно выглядите, юноша. — Вы тоже, — выпалил Ричард, и это была неправда. Месяцы в инквизиторской тюрьме почти не отразились ни на лице Рокэ Алвы — разве что чуть резче и тоньше обрисовались линии скул и носа, ни на его ауре — всё такой же яркой, с переливами синего в алый, с едва заметным ободком Изначальной Тьмы. — Сядьте, — Алва никак не прокомментировал его выпад, — налейте себе. И двигайтесь ближе к огню. От вина мало толку, если дрожать и проливать его себе на ноги. — Благодарю вас, монсеньор, мне не холодно, — Ричард осторожно наклонил бутылку. — Вам холодно. Так холодно, что вы едва чувствуете свои пальцы. Сядьте рядом со мной, я посмотрю вашу ауру. Ричард хотел возразить — можно подумать, раскручивающийся чёрный вихрь над его головой не видно от самого порога — но всё же не стал, потянул было к себе спинку кресла, бросил, осторожно опустил бокал на мягкий ворсистый ковёр и сам сел рядом, подбирая колени, устраиваясь у ног Рокэ Алвы. Он уже сидел так когда-то — когда был достаточно пьян, и эр играл и пел ему, пока Ричард дремал, опираясь спиной о его лодыжки. А ещё бывало — на ковре сидели оба, соприкасаясь плечами, коленями, эр Рокэ, смеясь, рассказывал о багряноземельских верблюдах, жадном погонщике и могущественной волшебнице, скрывавшей лицо за шестнадцатью вуалями — оттого, что никто в мире не мог вынести её то ли красоту, то ли безобразие… — Поднимите голову, — сказал Рокэ Алва. Ричард чуть запрокинул подбородок — и задержал дыхание, всем своим существом замер, когда на его висок, скулу, подбородок легли тёплые сухие подушечки пальцев. В груди сильно, тяжело стукнуло раз, другой, третий — будто угрожая вырваться из клетки рёбер. В ушах зашумело, Ричард судорожно вдохнул и закашлялся сухим горлом. Алва отнял руку. — Пейте, юноша. Вино хуже не сделает — честно говоря, затрудняюсь предположить, что сейчас могло бы сделать вам ещё хуже. Это ж надо было как следует постараться, прямо-таки прыгнуть выше головы — чтобы сплести себе такое замысловатое проклятие. Ричард сглотнул. Алва, как всегда, смотрел в самый корень — и сходу вычислил то, что не приходило в голову ни эру Августу, ни Альдо, гадавшим, кто же мог проклясть их соратника. Густо переплетённую, туго стянутую паутину тёмных вихрей Ричард соткал себе сам — хоть бы на секунду остановиться, понять, что делаешь, в чём и кому клянёшься, от чего отступаешься… Все эти дни, носясь по Талигу, не решаясь нигде приклонить голову, он нутром чувствовал правду — и отмахивался, запрещал себе думать об этом. Что ж, больше нет смысла прятаться. — Его не снять, я понимаю, — Ричард заставил себя взглянуть Рокэ в лицо, отстранённое-спокойное — будто перед ним не раскручивалась воронка проклятия, способного пробить любые щиты и разнести хрупкое смертное тело в клочки. — Но, может, есть способ снять привязку с рода. Если оно прорвётся… с такими векторами, как сейчас, оно ударит по Надору — даже если я буду в тысяче хорн. — Встряхнёт, как мешок с яблоками, — согласился Алва. — То, что я проделывал в Варасте, покажется детской игрой… Точного результата вам не предскажет даже пророк, но мы можем поработать со структурой кровной клятвы, — его пальцы в сумраке потянули за нити проклятия, и Ричард крупно вздрогнул. Сапфировые перстни-амулеты едва ощутимо завибрировали, нагреваясь. — Сопротивляется, — Алва коротко усмехнулся. — А вам я задал не риторический вопрос, юноша. Клятвоотступничество, попытка убийства с помощью проклятого артефакта — это всё энергия Тьмы, она однородна и к тому же не близка вашей сути. Она не завязалась бы мёртвым узлом вокруг вас. Тут замешано нечто Светлое, оно вас и убивает. И убьёт, если узел своевременно не распустить. Ричард пожал плечами. С проклятьем не под силу справиться никому, подтвердил даже Дорак, к которому эр Август скрепя сердце отправился на поклон. Двое Высших Светлых, на дух не переносящие друг друга, полтора круга борющиеся за власть, смотрели каждый со своей стороны и подтвердили: проклятье смертельное, неснимаемое. В лучшем случае удастся перенаправить — со всех Окделлов на одного только Ричарда. Да и за это они взяться не решились: Дорак отмахнулся, мол, сердце больное, и ещё Олларию восстанавливать после Альдо и его попыток причинить добро всем и каждому в неограниченных количествах. А эр Август… выходило так, что эр Август попросту испугался — когда увидел, что от этого самого Альдо осталось. Ещё даже не из-за проклятия, всего лишь из-за попыток удержать в руках чистую силу Ракана — там, на алтаре, где они заклинали древнюю кровь. Сила, вихрящаяся над головой Ричарда, не уступала той, и эр Август отступился от своего ученика. — Конечно, Светлое, — буркнул Ричард. — Я верил в Альдо, хотел, чтобы он правил Талигойей во имя сил Света, а не оглядывался на каждом шагу на этот дурацкий Договор. — Не то, — Алва качнул головой. — Все эти ваши порывы — на поверхности, даром что вы существо неиспорченное, местами и вовсе блаженное. А в ваше проклятье вплелось нечто потаённое, вероятно, до сих пор причиняющее вам боль. Не удивлюсь, если на него налипло столько тёмных вихрей, что вам нелегко распознать в нём светлое начало. Ричард мотнул головой. Он сегодня и впрямь порядком устал, а разговор этот тянул из него последние силы. Алва, кажется, это понял. — Идите к себе, вам нужно поспать хотя бы несколько часов, а после… Ричард! Пальцы клещами сжались на плече. Вихрь, развернувшийся пружиной, почти перехлестнувший через край, почти прорвавший тонкую ослабевшую оболочку, смирился, скручиваясь вновь, и слегка просел. — Ричард, а вот сейчас — слушать меня и не уходить от ответа, — пальцы держали всё так же крепко и больно, взгляд остро ввинчивался в лицо. — Что в моих словах вызвало у вас такой отклик? Что спровоцировало проклятие? Ричард весь взмок, рубашка прилипла к спине. Он от души пожелал бы сейчас провалиться сквозь землю — но ещё одно проклятие, наложенное на себя самого, точно не помогло бы делу. Алва, в конце концов, наверняка уже всё понял сам — но почему-то молчал, хотел услышать от Ричарда. А Ричарду отчаянно не хотелось поддаваться, но… — К себе, — выдохнул он. — Вы сказали так, будто это всё ещё мой дом… будто я ваш оруженосец. — Тебе хотелось бы, чтобы было так? — Нет… да. Не знаю, — он тряхнул головой. — Я вспоминаю, что тогда мне было… хорошо. С вами, с Тёмным. Так не должно было быть, меня готовили, чтобы я сражался за дело Света, чтобы Ночной Дозор стал настоящей силой добра, а не как сейчас — Дорак играет с вами в какие-то игры, поддаётся, уступает. Но вы занимались со мной, учили, спасали мне жизнь, а я… Дик шумно шмыгнул носом, чувствуя, что совершенно не владеет собой — и перспектива разреветься перед Рокэ Алвой показалась лишь немногим менее страшной, чем опасность быть разорванным своим проклятием. — Спокойно, — Алва медленно провёл ладонью по его плечу. — Выброси из головы. Я знал, кто ты есть, когда брал тебя на службу. Мы, Тёмные, как ты помнишь, во всём ищем в первую очередь собственную выгоду, а беспокойный Светлый оруженосец — весьма занятный эксперимент, надолго избавивший меня от скуки… Ричард! — вновь болезненная хватка. — Да что с вами опять? — От скуки? — прохрипел Дикон. — Выброси из головы? Эр Рокэ, я… я… пожалуйста, дайте мне хотя бы попросить прощения, — слёзы всё-таки потекли, он растёр их ладонью. — Вы… я пытался вас убить, нарушил клятву, и мне очень, — он всхлипнул ещё, ещё, — очень больно. Простите меня. И вы… вы когда говорите, что вам всё равно… конечно, вам всё равно, но меня от этого прямо трясёт, — он попытался усмехнуться, но вышел очередной всхлип. — И проклятие — оно чувствует… Я боюсь… вдруг оно всё-таки вырвется, а вы близко, и я вас… я… я не хочу. Он смотрел на Рокэ, смаргивая слёзы, а Рокэ достал из рукава тонкий кружевной платок и поднёс к щеке Дикона, аккуратно промокая влагу. — Вот так. Возьми, давай сам. Ричард тёр щёки, будто отскребая смолу, Рокэ поглядывал на него, облокотившись о спинку кресла. Коротко побарабанил по спинке пальцами, хмыкнул: — Насчёт «всё равно» — знаешь, проклятия цепляются не к тебе одному. За несколько кругов жизни любой маг, доросший до Высшего, заполучает десяток-другой. Большинство из них заморожены его силой и постепенно рассеиваются — но некоторые оказываются довольно-таки беспокойными. Он слегка нахмурился, сосредоточиваясь, проявляя свою ауру, высвечивая небольшую область, и Ричард не без труда разглядел на границе синего и алого грязновато-зелёный клочок. — Зона глубинной подпитки, предательское… — попытался он сопоставить с дозорными лекциями. — Или нет, гибельное… Что-то, влияющее на привязанности? Потянув носом, он с силой высморкался в платок. Алва коротко улыбнулся. — Временами мне самому кажется, что мне всё равно. Но будь это так — может, ты и не загнал бы себя в столь неприятное положение. Те, к кому я привязываюсь, предают меня или умирают — и вы, юноша, своё уже получили, не жадничайте, — синие глаза блеснули. — Ваш узел мы распутаем. Дикон всё не отводил глаз от его лица, и дышать было легче, чем за весь сегодняшний день — чем за долгие месяцы. — Эр Рокэ, — наконец сказал он. — Вы поставите щит? Если вдруг во сне я не смогу удержать проклятие… — То его удержу я, — невозмутимо закончил Рокэ. — Я лягу с тобой. Заодно расскажешь, как ты сейчас, как поживает старый больной человек, что творится в Надоре… Знаешь, сто лет ни с кем не вёл разговоров под одеялом. Ричарда обдало горячей волной, щёки раскраснелись. — Я тоже, — выпалил он, комкая в пальцах платок. И продолжил, пьяный от радости, от облегчения: — Я вас тогда захочу поцеловать. Синие глаза вспыхнули, хищно прищурились, и Алва выдохнул, почти коснувшись губами мочки Ричарда: — Только после меня.