* * *
– И что они сказали, когда вы ошарашили их этой новостью? – на всегда непроницаемом лице полковника Рустамова промелькнул отсвет улыбки. – Мат пропустить? – Александра тоже засмеялась. – Тогда почти ничего. Кроме коронной и всем известной фразы Баранчука. – Ну да, «везучий случай», – интонацию Рустамов тоже скопировал очень точно. – Ну что же, я-то могу только порадоваться, что вы остаётесь. – Баранчука проучить, Артём Александрович? – Ну это так, вторично. Просто было бы печально с вами расстаться. Маринец отвела глаза. С этим – она ещё никакого понятия не имела, что вообще делать. А товарищ из УСБ меж тем продолжал: – Я ведь уже говорил, как вы мне нравитесь? И могу вам предложить не только этот прекрасный ужин. Я для вас «пробил» новую креатуру Баранчука. – Спасибо, конечно, но я не очень уверена, что Валентина Широкова можно называть креатурой. Он сам по себе очень хороший оперативник. – Да, согласен. Удивлён, что его не стали удерживать в родном Геленджике. Не такой ведь большой город, чтобы кадрами разбрасываться. – Там что-то личное. Это я вам говорю не как опер, а как женщина. Он моё имя когда услышал – чуть не вздрогнул. А потом так посмотрел, как будто кого-то другого ожидал увидеть. Так вот, его бывшую начальницу зовут как меня. – Да, я в курсе. Александра Ивановна Кушнир. И когда её перевели туда к ним из Москвы, Широков был ещё лейтенантом. И младшим в отделе. – Да. Как мой Овечкин. Адъютант, водитель и первый, кто перестал считать мымрой. Знаете, слава Богу, что у Димы девушка появилась, а то ж… – Вы думаете, Валентин сюда подался из-за разбитого сердца? – Практически уверена. И очень не хотела бы так же потерять Овечкина. А что касается Широкова, то тут ему отдельные граждане наобещали всякого, а ведь по правде для него места в штате нет. Я же не перевелась – и никакого сдвига вверх не произошло. – Этот досадный инцидент останется исключительно на совести господина Баранчука. Пусть сам ищет Широкову новое место. Хотя лучше бы он себе искал, и где-нибудь подальше от нас. – Вот я бы согласилась, только вы же помните, о чём я вас просила. – Разумеется. Не поднимать историю с его скрытым от всех сердечным диагнозом. Вот только никак не могу понять – вам-то это зачем? – А затем, что он на пенсии не выживет. Это про таких, как он, шутят – снял портупею и развалился. Пусть служит сколько может. – Добрая вы, Александра Анатольевна. Может, вы хотели бы, чтобы Широков вернулся к себе и ему бы ответили взаимностью? Полковник Кушнир, между прочим, разводится. Опять. – А вы сплетник, Артём Александрович. – Хорошо хоть не старый. И что сводником никогда не был – тоже плюс. Но ради вас готов срежиссировать романтическую историю. – А вы уверены, что мне это надо? – А вы уверены, что точно знаете, в чём нуждаетесь на самом деле? – Мне надо по максимуму профессиональных сотрудников в мой отдел. И чтобы работали с полной отдачей. Без ерундистики в головах. – Тогда из вашей же логики – ерундистика в голове у Баранчука вас устраивает и напильник у него в рукаве тоже. А вот Широков – нет, потому что у него может случиться перенос чувств, замена объекта. И он чем работать – будет предаваться непечатному подвиду страданий. – Или так, да, или «он любит Сашу и только её», а я для своих всё же Шура. …Так, полковник, это мороженое у вас тает, на него и смотрите!* * *
«Если ты когда-нибудь увлечёшься человеком по фамилии Широков…» Даже считая это глупостями, совсем забыть Саша всё-таки не могла. Да, это ей не цыганка нагадала, и на последствия даже не намекал никто. Это было пожелание фанатика своего дела, попытка втянуть тогда ещё подростка Сашу в битву систем. И всё же… Профессиональное «сканирование» людей – это одно, но пристально и украдкой Александра начала приглядываться к лейтенанту Широкову, только узнав его фамилию. Невольно искала в его чертах сходство с тем психологом из детства. И не находила. Хотя лучше бы нашла, конечно. Да, мальчик был очень милый и первым в новом коллективе встал на её сторону. Но она же чуть не на десяток лет старше! И он у неё в прямом подчинении! Она вообще не должна думать о нём так. А думается… Почему-то сердце говорит – можно. Раз непохож. Как же всё это глупо! И в кого она такая суеверная… А если даже всё правда – ей-то лично что плохого сделал господин Широков Вячеслав Александрович, чтобы отнять у него право родиться и жить? Особенно если он вдруг её, Саши, потомок. И перед обществом он не сказать чтобы в чём-то повинен. Хоть, может, и слишком мягок со всякой маньячной публикой. И Сашиному папе он бы не понравился. А Валентин?.. Ох, найти бы сейчас Ларису, эту страшную женщину следователя Гедеонову, потребовать чётких ответов! Она ведь точно тогда не с потолка взяла своё предостережение! Такой человек, как Лариса, точно изучил бы своего идейного противника Широкова под микроскопом, и родословную тоже. А раз так – то выходит, что Сашина судьба не кто иной, как вот этот вот мальчик Валентин. Что в будущем, из которого явился психолог, Саша и Валя точно уже стали парой. Или хотя бы какое-то время были вместе… Как дико. Как мило. К счастью, хоть и крутились все эти мысли в голове, работа не оставляла много времени для пустых размышлений. Да и Александре стоило только захотеть, чтобы не оставаться одной. Хочешь – давний привычный поклонник, хочешь – заезжий авантюрист, некогда, в общем, скучать. А уж насколько всё это настоящее… Может быть, вообще настоящее – это только работа и дети. И пришёл день, когда только это и осталось – работа и один, в Сашином случае, ребёнок. День кардинальных перемен в жизни. Хотя сначала они случились у Валентина, после его неловкого пьяного полупризнания. На тот момент он, как и все, как и сама Александра, считал, что она несвободна. Понимал, что ему не светит, но промолчать уже не мог. А после такого только и осталось, что переводиться как можно дальше от начальницы. Только вот и её время в этом городе заканчивалось. …Когда подполковник Маринец дозвонилась до Геленджика, ей сообщили: – А полковник Кушнир взяла отпуск. И поехала в Африку!* * *
Рустамов предлагал Александре: позвонить может и сам, мол, нужны уточнения по долгу его службы. Маринец отказалась – Широков-то приписан к её отделу! Ей и рассказывать о той дурацкой ситуации, в которую парень угодил. Только вот рассказывать пришлось не как женщина женщине. А вместо того излагать всё начальнику Кушнир, полковнику Ольховскому. – Чует моё сердце, – сказал тот, – Александра Ивановна к нам не вернётся. Переводиться будет. Так что как раз Валентин может спокойно возвращаться, мы скучаем. Даже я, хотя лично не знаком. Но премного наслышан. – Понимаю. А она-то почему переводится? Я вот не смогла, хотя и предлагали вариант получше. – Александра Анатольевна, в отличие от вас, полковник Кушнир отделом никогда не рулила и подчиняется мне. Может, именно это ей и надоело. И вообще, и в частности. Плохо, когда личные отношения мешают работать. А ещё хуже, когда из-за них можно попасть под комиссию по этике. …Потом Маринец говорила Рустамову: – По-моему, этот Ольховский только и ждёт, чтобы можно было без проблем подкатить. Понимаю Кушнир. Удерёшь тут в Африку поразмыслить о вечном!* * *
– Нет, я больше не пью. Потому что ну кто же пьёт по такой жаре… Удивительно, но Наталья Добровольская сейчас выглядела лучше, чем тридцать лет назад, когда Саша с её дочкой Эллой приходили к ней в клинику. Да, чуть располнела, но мягко так, уютно. Волосы, и прежде светлые, выгорели до полнейшей белизны – вовек не увидать проседи. И даже кожа, когда-то, может быть, не однажды сожженная солнцем, в конце концов приспособилась – лицо Натальи покрывал ровный, красивый загар, чуть темнее природного цвета лица самой Саши. Неужели же вот так бывает – не прогадать, послушав собственного ребёнка, поехав искать её отца? А ведь Натальино с ним знакомство было, прямо скажем, очень кратким. И они друг для друга являли собой не более чем образцы экзотики. Но вот же… Оказалось, что их связывает не только общий ребёнок, пусть и очень активно желающий родительского воссоединения. Наталье и Лецениане всегда хотелось узнать друг друга поближе. И то, что открылось, нимало их не разочаровало. – Тут вполне себе цивилизация, – говорила подруге детства и Элла. – Нормальные, к счастью, возможности, и никто не требует жить как предки в дикие времена. Родители на земле работают, а я в городе, я прямо тут выучилась на администратора, и вроде всё у меня сложилось. Здесь, в Ботсване, очень хорошие люди. Наталья даже намекала Саше оставаться. Мол, найдёшь себе тоже прекрасного местного мужчину – и заживёшь, у тебя все шансы кому-то понравиться и ещё выбирать! Но Саша боялась эти игры и начинать. Её тянуло домой. Она никак не могла перетаскивать сюда, в африканскую даль, ни сына, ни маму. Да и с работой совершенно не готова была попрощаться. Хотя в сторону каких-то перемен всё равно посматривала…* * *
– Валентин Сергеевич, – Александра Маринец улыбнулась как можно теплее, – вы спокойно можете возвращаться на старое место, в родной коллектив. Она больше не ваш начальник. – А… а вы как… откуда… – Везучий случай, – влез Баранчук, – да вот кто и когда поймёт, как она это делает… Прости, парень, что так всё получилось. Думаю, к лучшему всё. – Мне лично, Валентин, правда жаль, что вы нас покидаете, – продолжила Александра, – но будем считать, что у себя-то дома лучше. Хотя у меня самой не так… – Дом там, где сердце, – тихо сказал Широков. Чувствовал сейчас – тут поймут, не засмеют, долгом тыкать не будут. Вот и закончилась питерская глава его жизни – такая коротенькая. Но почему-то подарившая ему надежду…* * *
– Мама, Валентин возвращается на Кубань, – доложила Лиза Волкова Ларисе Гедеоновой. – Жаль, я тут только навострилась за ним присматривать! – Да что уж, тебе самой-то не с руки. А твой Овечкин не только очень хороший, но и неглупый, и всё же его впутывать не стоит. Ты же не сможешь всего ему рассказать. – Когда-нибудь, может, и смогу. Когда буду уверена на все сто, что он мужчина всей моей жизни. – Зная тебя, это будет нескоро. А вот Сашку с Валей мы, боюсь, не растащим. Если уж судьба не растащила. Да и ладно. Ну будут у них дети, ну родится в итоге это светило психологическое… Знаешь, Лиза, знакомый враг всегда лучше. – А ещё очень смешно получится, если учиться Вячеслав Александрович будет у меня! Мне маньяки ох как интересны, но жалеть я их не стану никогда! Мать и дочь переглянулись и подмигнули друг другу.* * *
После Африки Саше хотелось ходить по Сочи в кофте. Зябко как-то было. А так-то привыкать особо не к чему, она недалеко перебралась. На её отвальной, по совместительству приветственной для Широкова, ребята во главе с Ольховским грозились приезжать в гости. Правда, только не Валентин. Тот лишь смотрел на Сашу украдкой, как на чудо природы или шедевр неизвестного художника. Будто боялся, что больше никогда свою бывшую начальницу не увидит. Это было так щемяще мило, что Саша сама подошла к нему, крепко обняла и расцеловала в обе щеки. Отдел взорвался дружным «О-о-о!». Полковник Ольховский демонстративно тяжко вздохнул и посунулся снять со стены портрет Президента – за неимением образа для благословения. Кто-то умный вообще крикнул: – Горько! А они всё стояли обнявшись, не в силах ни возмутиться, ни смутиться.* * *
Вскоре в далёком Питере узнали, что через пару месяцев можно будет погулять на свадьбе. – Это судьба, – сказала Маринец. – Широков уезжал с малой родины, чтобы вернуться, Кушнир перевелась, чтобы развязать обоим руки. И ведь это они ещё не понимали, что друг без друга не проживут. – Александра Анатольевна, – Рустамов бросил на неё задумчивый взгляд, – я же говорил, что поспособствую тому, чтобы вы увидели красивую историю. И задумались, почему вернулись сюда вы. Ради чего… Или кого? – А вы не сдаётесь, Артём Александрович. Пожалуй, я готова дать вам шанс. Поедете со мной на Кубань на свадьбу в качестве «это со мной».