Если жажда делать зло..

Но что если жажда делать зло станет чуть сильнее? --- Их грязь отпечаталась в ее глазах навечно, растекаясь подобно бензину в луже серых глаз. Их руки оставили уродливые ожоги на нежной коже. Яркие красные пятна контрастом выделяли воспоминания на бледных покровах дермиса. И он гладил ее по плечам, таким хрупким и изящным, таким израненным и слабым. Красные полосы покрывали всё тело демона, от шеи до пят. Оборванная им секунды назад петля теперь болтается на ее синей от следов шее. Всё хуже, чем можно было представить. Она плачет беззвучно и совсем слабо, когда до ее грязных от крови волос кто то дотрагивается. Ей больно. Ей больно от любых прикосновений к голой коже, но ему она это позволит. Позволит дотронуться пальцами, оставляя новые ожоги. Отрезанные унизительным способом годы назад волосы осторожно собираются в хвост его руками, а дрожащие ушки вдруг поджимаются… Так больно, что становится тяжело дышать. Сколько раз ее унижали? Сколько раз ей приходилось вставать на колени и работать подобно псинке? Следы от ошейника до сих пор остались на ней. Как и следы наручников. И их ног тоже. Но ему ведь тоже больно? Больно дотрагиваться, когда это настолько жестоко делать. Но она просто смотрит своими черными глубокими ямами в его душу, хрипло прося «ещё», «жестче». Попытка закончить страдания принесла новые, в лице любимого ёкая. Собственный хвост начинает дрожать, когда острый палец скользит вдоль голого позвоночника к самому основанию хвоста. Разрубленное платье лежало рядом ещё до его прихода. Она была готова стрелять, направив свое главное оружие в сторону темной сущности, но он только улыбался, нежно целуя старые раны, словно надеясь залечить их, и она осознала, что вооружен здесь только он. Он должен был воспользоваться? Уйти? Он должен был сделать хоть что то. Но тихий голос молил остаться и сделать кое что, что то очень нехорошее. И кто он отказывать ей?.. Пустая комната, отделанная плиткой много лет назад под ванную, распадалась по швам. Но тихий звук протекающего крана и ее стоны заполняли всё что можно было в этом мрачном пространстве. В его доме. Ёкай не знал почему однажды услышал «я выбрала твой дом». Он никогда не осмеливался спросить, но он знал, что ответ ему не понравится. Тяжёлые мысли уничтожали самоконтроль, но ее более громкие стоны заставляли вернуть осознание, где его пальцы. Она плакала каждую секунду. А он не уставал утирать их, шепча в унисон, что всё в порядке. Что больно не будет. Что всё закончится. Он врал и она знала это, но от его слов в пустой душе становилось свободно. Ему никогда никто не верил. И она не должна была тоже. Никто в здравом уме не будет раскрепощен перед самой тьмой, самим мраком, но она потеряла свой разум уже очень давно. Вся их история осталась где то там, но оба чувствовали боль тех времён до сих пор. Он никому не говорил, что с ним однажды случилось. Никому не показывал, что он что то чувствует. Но ей это было доступно. И разве можно что то спрятать друг от друга, когда вы сливаетесь в единое целое?.. он чувствует новые укусы появляются на его плечах, как и раньше, когда всё было в порядке. Ему страшно. Страшно от ее слёз и тихих всхлипов, а ещё от крови там, от того как она хлюпает при каждом толчке внутрь. Она всё равно не позволит ему остановиться. Ее слезы спасут от горя, великого горя, которое потом спасти не получится ничем. Лучше сейчас он сделает ей больно, чем это повторят с ней те подонки, от которых снова не успел защитить. Он не понимает ее, когда она шепчет ему грязь на ушко. Красные глаза тускнеют от осознания, что с ней сделали. И что он хочет сделать с ними в ответ. А что он делает сейчас..?Словесная грязь льется из ее рта, вытекая на пол, оставляя эту комнату немо рассуждать о том, чем они здесь занимаются. Она лежит под ним, настолько свободная и открытая, что становится дурно. Трудно соображать, когда перед глазами собственные недоказанные чувства. Ярость, злость, обида, боль, разочарование, ненависть… всё это копится в одном теле, в одном существе. И он возьмёт ещё, примет остальное, что исходит из нее, чтобы помочь, облегчить жизнь. И он будет делать это грубо, больно, как она и просит. Лучше он добьет её, чем позволит дотронуться кому то ещё снова. Толчки всё грубее и глубже, а она плачет всё явнее. Но продолжает цепляться за сущность, целуя в щеки и прося не останавливаться. Она привыкла терпеть боль, но с ним она готова ее терпеть. Хочет терпеть. И будет. А ему всё страшнее делать это с ней, однако этого никто не увидит. Он тоже привык терпеть, привык молчать.. но не привык делать больно тем, кто этого никогда не заслуживал. И не привык использовать чужое тело, такое слабое, такое раненое, такое.. желанное. Желанное настолько, что на пике чувств не сдержал в себе стон, сразу утонувший во всхлипе пассии. Было больно обоим. Но лучше больно они сделают друг другу с любовью, чем их обоих уничтожит внешний мир, за пределами этой темной ванной, в которой случилось столько грязи, от которой ее никто не отмоет.