Шлюха

      Тошнотворно едкий запах духов Хуа Чен ощутил еще до того, как Ци Жун ввалился в машину. Как только дверь захлопнулась, этим запахом моментально наполнился весь салон, и Хуа Чен с трудом поборол желание открыть окно.       Как бы он ни ненавидел этот запах, член реагировал на него мгновенно.       — Мог еще позже приехать?! Я тебя два часа должен ждать?!       — Могу высадить тебя прямо сейчас, и пойдешь пешком. Двух часов тебе хватит.       Ци Жун цыкнул и обиженно сложил руки на груди. Хуа Чен приметил свежий маникюр на тонких пальцах. Как всегда, ярко-зелёные стилеты. Комплиментов от него Ци Жун, конечно же, не дождётся, однако это не значит, что изменения в его внешности останутся незамеченными.       Как ворона, он обвешивает себя всем золотом, которое видит: крупные золотые серьги с зелёными камнями, гремящие при каждом движении, золотые кольца, нацепленные на пальцы, золотая цепь на шее, золотые браслеты на каждом запястье. Он не знает меры ни в чем: ни в своем поведении, ни в проклятых духах, в которых как будто бы искупался, ни в золоте, ни в макияже, ни в деньгах.       Возможно, из-за этого Хуа Чен до сих пор и трахает его.       — Че у тебя такая тесная тачка?! — возмутился Ци Жун, пытаясь стянуть с плеч любимое изумрудно-зелёное пальто. Пока он выгибался во все стороны, Хуа Чен краем глаза увидел широкий разрез его черной рубашки, открывающей вид на острые ключицы и бледную грудь. Низ живота скрутил секундный жаркий спазм. — Даже одежду нормально снять нельзя!       — Купи себе свою, если моя не нравится. Я не твой личный водитель.       На секунду Ци Жун замер, а после, избавившись от злополучного пальто и закинув его на задние сидения, положил ногу на ногу и подпёр щёку ладонью, сладко протянув:       — А для моего любимого двоюродного братца ты готов быть личным водителем?       Как только Хуа Чен сжал челюсти и руль, последовал взрыв хохота. Сама собой рука с руля переместилась на чужой затылок и вцепилась в длинные чёрные волосы, заставив Ци Жуна пискнуть и выгнуться в спине.       — Ты даже имя его произносить не заслуживаешь, — сквозь зубы произнёс Хуа Чен. — Чтобы из твоего грязного рта я о нём больше не слышал.       — Аргх! — вырвалось у Ци Жуна, однако злость в его глазах быстро сменилась ядовитой насмешкой. — Как меня задирать, так это всегда пожалуйста, а как признаться в чувствах, так вся смелость куда-то улетучивается! Дотянешь до того, что кто-нибудь другой посмелее окажется и заберёт твоего любимого Се Ляня!       — Ты!.. — рявкнул Хуа Чен и, как только на перекрестке загорелся зеленый свет, вжал педаль газа в пол. Машина резко полетела вперед, а Ци Жун, прижатый к спинке кресла, вскрикнул, ведь отпускать его волосы никто не собирался. — Ещё одно слово, и я тебя на ходу выкину из машины.       Хуа Чен никогда не угрожал в пустоту — все его угрозы имели стопроцентную вероятность быть воплощенными в жизнь. Ци Жун отлично это знал, поэтому сбавил обороты, однако с самоуверенной ухмылкой добавил:       — Всё-таки трахаешь ты меня, а не моего милого двоюродного брата.       С этим утверждением поспорить было нельзя, что еще больше злило Хуа Чена. Он резко надавил на чужой забылок, заставив голову опуститься над ширинкой его брюк.       — Займи свой рот более полезным делом.       На симпатичном лице Ци Жуна, размалёванном косметикой, растянулась отвратительная и в то же время невозможно сексуальная улыбка. Он облизнул накрашенные губы. Хуа Чену в ту же секунду захотелось натянуть их на свой член.       Уже несколько лет он был без памяти влюблён. Се Лянь, молодой учитель литературы в обычной школе, начал работать, когда Хуа Чен был в выпускном классе. Если до этого Хуа Чен мечтал о том, как бы поскорее окончить школу и был троечником почти по всем предметам, то в последние несколько месяцев невыносимо желал остаться в школе и стал чистым отличником по литературе.       С момента выпуска прошло пять лет, а Хуа Чен по-прежнему минимум раз в неделю приходил в школу, чтобы навестить учителя, так и не решившись признаться в своих чувствах.       Кто бы мог подумать, что у такого замечательного человека, как Се Лянь, есть такой отвратительный брат, как Ци Жун.       И кто бы мог подумать, что этот брат — шлюха.       Ци Жун даже не смог окончить школу, а после, естественно, не смог поступить в колледж. Сначала он пытался работать на обычной работе, но его характер не смог вынести ни один работодатель. Так он начал продавать своё тело.       Несмотря на мерзотный характер, Ци Жун был награждён симпатичным личиком и каким-то особым, странным обаянием. Из его рта, как из помойного ведра, постоянно выливались самые дрянные слова, а своими капризами он мог свести с ума даже буддистского монаха. Его тело было худощавым, неказистым и, на первый взгляд, мало привлекательным, однако клиентов у Ци Жуна, на удивление, было много, и денег за его услуги они были готовы отдавать столько, что Хуа Чен, узнав цену за ночь с ним, подавился кофе.       А потом каким-то образом оказался одним из этих странных людей.       Ци Жун отвратителен. Его голос, его запах, его речь, его тело, его характер — всё в нём ужасно. Будь у Хуа Чена выбор, он никогда бы не встречал его.       Но ни на кого у него не стоит так крепко, как на Ци Жуна.       На Се Ляня хочется смотреть. Его черты лица нежные, мягкие, а улыбка тёплая и приветливая, даже после тяжелого рабочего дня. Се Ляню хочется помочь с бумагами под вечер, принести его любимый кофе, поговорить с ним по душам. Его хочется нежно целовать, несмело прикасаться к его рукам, говорить ему самые теплые слова.       Ци Жуна хочется убить. Его черты лица, схожие с чертами Се Ляня, кажутся неумелой, кривой пародией, насмешкой природы. Ци Жуна хочется избить, вырвать ему язык, а затем поиметь его в глубокую глотку. Его хочется трахать до потери сознания, грязно, без смазки и подготовки, прямо на улице или на полу комнаты, а потом выкинуть и забыть, как страшный сон. Ци Жун похож на наркотик: его ненавидишь, но желаешь до дрожи в руках, вкалываешь, и ненадолго снова чувствуешь себя живым.       Хуа Чен нежно любит Се Ляня, но сейчас, когда его член в плену чужого рта, думает вовсе не о нём.       Он вжал голову Ци Жуна в свой пах, чувствуя, что уже на грани. Если бы он не был за рулем, то уже давно взял бы всё в свои руки.       — Глотай, — произнес он, не отрывая взгляда от дороги, и не позволил Ци Жуну отстраниться, пока не дошел до кульминации, несмотря на протестующее мычание.       Когда Ци Жун выпрямился, выглядел он ещё более потрёпанным, чем обычно.       — У тебя член теперь в моей помаде, — ядовито усмехнулся он и достал из сумки зеркальце и помаду, чтобы поправить макияж.       — В отеле всё слижешь, — невозмутимо произнес Хуа Чен. Ци Жун не ответил бранью — значит, он согласен.       То, что они сумели добраться до постели — настоящее чудо. Обычно всё происходило прямо в прихожей или на столе на кухне, либо же прямо в машине, и до номера они так и не добирались. Брать Ци Жуна в постель Хуа Чену не нравилось — ему казалось, что после того, что они делали на ней, постельное белье нужно было сжечь. Да и в принципе ни в каком виде делить постель с Ци Жуном ему не хотелось.       Однако сегодня, видимо, настроение располагало. Ци Жун сам залез на кровать, уже зная, что от него нужно — Хуа Чен никогда не будет брать его лицом к лицу, никогда не будет целовать или ласкать. В лучшем случае, соизволит использовать смазку или даже презерватив, которых у самого Ци Жуна, разумеется, никогда не было.       Увидев в руках Хуа Чена и то, и другое, он не на шутку удивился.       — Сегодня что, праздник какой-то? — спросил он. Хуа Чен кинул на кресло пальто и засучил рукава рубашки. — Ты чего так расщедрился?       — Жаль работников, которые будут отмывать твою кровь, — бесстрастно ответил Хуа Чен.       Подойдя к кровати, он вновь схватил Ци Жуна за волосы и притянул к себе, глядя в ярко-зелёные глаза, которые, как бы ни хотелось этого признавать, были весьма красивы. Зеленые тени выгодно их подчеркивали, а губы, накрашенные помадой холодного оттенка, Хуа Чену хотелось искусать в кровь, пусть он принципиально никогда не целовал Ци Жуна.       — Выглядишь как шлюха, — презрительно произнёс он. — И ведешь себя соответствующе.       — Дорогая шлюха, — с гордостью подчеркнул Ци Жун, соблазнительно улыбнувшись, в ответ на что Хуа Чен лишь крепче сжал волосы в кулаке и заставил перевернуться на живот, уткнувшись головой в кровать и прогнувшись в пояснице, подняв вверх тощую задницу.       — От этого шлюхой быть не перестанешь.       Ругань, заглушенную одеялом, Хуа Чен проигнорировал. Он одним движением стянул чужие брюки до колен, обнажив бледную, почти белую кожу, и, сняв ремень, связал им руки Ци Жуна за спиной.       — Эй! — вякнул он. — Ты что, совсем охренел?! Мне что, мордой в одеяло лежать?!       — Одеяло хотя бы немного заглушит твои отвратительные вопли, — невозмутимо ответил Хуа Чен.       — Ты охерел?! Да пошёл ты на хер! Я твою мать... — стоило пальцам Хуа Чена, влажным от смазки, прикоснуться к чувствительному входу, чужая ругань стала не такой уверенной и дерзкой. — Да я мать твою имел, ублюдок... — прозвучало тише и спокойнее.       Ци Жун был узким, но даже без подготовки обычно отлично принимал член. Однако сегодня Хуа Чену хотелось растянуть удовольствие.       Всего через пару минут его пальцы мягко входили внутрь, а Ци Жун, ворча и матерясь, подвиливал бёдрами и уже начинал неслабо раздражаться. Хуа Чен, зная, как испытывать его на прочность, намеренно не вводил пальцы глубже, с ухмылкой наблюдая за жалкими попытками получить больше стимуляции.       — Да твою мать! — потеряв терпение, выкрикнул Ци Жун, повернув голову настолько, насколько это было возможно в его положении. — Ты издеваешься?! Вставь уже нормально, или я откушу тебе... А-ах, блядь!       Хуа Чен резко ввёл пальцы по самые костяшки, коснувшись чувствительного местечка внутри, и начал активно массировать его.       Удовлетворенно ухмыляясь, он наблюдал, как в секунду меняется выражение лица Ци Жуна, и как из капризной, грубой шлюхи он превращается в просящую и покорную. Прогнувшись в пояснице и дрожа, он скулил лицом в одеяло, и был неповторимо прекрасен в своей беспомощности.       Воплощая в голове свои самые извращённые фантазии, Хуа Чен просто не мог проецировать их на нежный и чистый образ Се Ляня, боясь запятнать и ранить его.       Зато все они идеально ложились на образ его грязного, похотливого, невыносимого двоюродного брата, чью отборную брань хотелось затыкать только членом в глотке.       Хуа Чен извлёк из дырки мокрые пальцы и расстегнул ширинку. Член непоколебимо стоял с того самого момента, как с улицы донёсся знакомый удушающий запах парфюма.       У Ци Жуна, наверное, не падал никогда.       Хотя Хуа Чен никогда не думал о его удовлетворении, чем бы и в каком месте они не занимались, на штанах Ци Жуна всегда оставалось пятно от спермы.       Это пугало и восхищало одновременно.       Хуа Чен водил членом между влажных ягодиц, сгорая от желания, но тщательно это скрывая, беспардонно играя на чужих нервах, как если бы пытался играть на скрипке пальцами.       Если сам он не был обделён терпением, то для Ци Жуна лишняя секунда ожидания была смерти подобна. И Хуа Чен прекрасно это знал.       — Сука! Хватит страдать херней! Используй свой член по назначению! — вскипел он.       — Попроси меня хорошо, — спокойно произнёс Хуа Чен. — И я подумаю.       — Ты охуел?! — рявкнул Ци Жун, всем скованным телом попытавшись повернуться на бок. — Ты совсем конченый?! Какое, блядь, попроси?! Я тебе нищенка какая-то чтобы просить?!       Хуа Чен поднёс сочащуюся головку к самому входу и мягко провёл ею пару раз. От этого действия он сам едва не кончил, однако, пересилив себя, отстранился.       Кажется, впервые за все из многочисленные встречи, его рука, обойдя бёдра, поднялась выше и коснулась члена. Одного контакта хватило, чтобы Ци Жун содрогнулся всем телом.       — Я могу оставить деньги и уйти прямо сейчас, — серьёзно произнёс он, зная, что, конечно же, не сможет сделать так. Собственное возбуждение давило на мозги, так, что было почти больно. — Если ты не хочешь выполнять свою работу. — Он едва ощутимо провёл пальцами по головке чужого члена и обвёл всю длину, ощутив, как возбужденный до предела орган содрогнулся, а сам Ци Жун несдержанно ахнул.       Он прикусил нижнюю губу, тяжело дыша. Румянец на его бледных щеках выглядел лихорадочно.       — Да пошёл ты к чёрту, — сквозь зубы тихо произнёс он. — Я не... не буду ни о чём тебя... просить.       Хуа Чен сделал кольцо из большого и указательного пальца и нарочито медленно провёл им, охватывающим член, по всей длине. Ци Жун спрятал лицо в одеяле, но его упрямое молчание и высоко вздымающаяся грудь говорили лучше любых слов.       — Уверен? — Хуа Чен приблизился к его лицу. — Тогда я могу уходить?       Он стиснул член во влажном кулаке и всего раз провёл им вперёд-назад. Ци Жун взвизгнул, поднявшись над кроватью даже без рук, и не своим голосом, без капли надменности и дерзости, жалостливо пропел:       — По-пожалуйста! Выеби меня, блядь, умоляю!       Хуа Чен не смог сдержаться и закатил глаза от удовольствия, улыбнувшись. Этот сладкий умоляющий голосок, словно и не принадлежащий своему хозяину, стоил того, чтобы терпеть все капризы, истерики, грубость и наглость. Он стоил всех нервов и денег этого мира.       Хуа Чену не требовал большего. Он навалился всем телом и вогнал член по самые яйца и начал двигаться так агрессивно и жадно, будто бы сдерживался десять лет.       Стоны Ци Жуна могли слышать даже двумя этажами выше. Одних их, несдержанных, сладких, таких же несвойственных его блядскому нраву и вытрахиваемых из него с таким усердием, было достаточно, чтобы кончить.       Он выгибался, как кошка, и принимал член так, будто был создан для этого. В правильных руках и при должном обращении он становился податливым, пластичным и чувствительным, как оголённый нерв. Видеть его таким, трахать его такого было самым лучшим вознаграждением за терпение.       Менее чем минуты интенсивных движений Хуа Чену хватило, чтобы кончить в горячее нутро. Ци Жун, кажется, кончил даже раньше, потому что уже лежал лицом в одеяле, переводя дыхание, а под растекалось белое пятно. Жаль, что на смену сладкому просящему, беспомощному любовнику всегда слишком быстро приходила своенравная, грубая и знающая себе цену потаскуха.       — Сукин сын, ты... опять кончил в меня? — переводя дыхание, возмутился Ци Жун. — Мне, мать твою, опять несколько дней придётся избавляться от этой херни.       — В следующий раз наполню тебя своей спермой так, что будешь вспоминать обо мне месяц.       Мысль об этом не могла не возбуждать, и Хуа Чен готов был воплотить ее в жизнь и знал, что в конечном счете они оба будут довольны, однако Ци Жун рявкнул:       — Ах ты, мелкий ублюдок! Быстро развяжи мне руки!       Извивающийся, как змея, и влажный от смазки и спермы, он выглядел крайне соблазнительно. Член Хуа Чена уже был ко второму раунду.       — Кое-кто обещал слизать помаду с моего члена. Я жду.       Брани в ответ не последовало. Значит, второй раунд в их соревновании не будет последним.