the euphoria in veins

— О нет-нет, — шепчет Хонджун себе под нос, затягивая Сонхва за руку в свой номер в отеле, когда они только возвращаются с групповой трансляции. Адреналин все еще бурлит, крик, шум и струны гитары рок-версий отдают дрожью, и Сонхва только облизывает губы. Вырез на рубашке Хонджуна лучше не делает. — Ты идешь со мной. — Так уверен? — Оскаливается Сонхва все еще на подъеме, на счастье от выступления и экстаза сцены. Внутри у него у самого все трясется, воздух охлаждает кожу. Он охает игриво, когда дверь запирается хлопком громким и он спиной ударяется о стену. Резко, сильно, рука капитана подтягивает его за ремень к себе, и Сонхва выгибается, прижимаясь уже твердеющим возбуждением к чужому. Дрожь проходится по телу, он улыбается в эйфории. Сцена — наркотик. Хонджун после выступлений — пик экстаза и звезд перед глазами. — Смотрел на мои волосы? — Смеется с придыханием Сонхва, пока Хонджун впивается губами и зубами в его шею. Он стонет тихо, шикая. — У нас выступления еще. — Но сам только ближе выгибается. — Смотрел, — Хонджун сжимает его ягодицы, подтягивая, чтобы Сонхва обхватил его ногами, вскидывает бедра, прижимая старшего еще ближе к стене. — Не на волосы только. На тебя. — Выдыхает капитан ему в губы, сплетая потом в поцелуе ярком, резком, рваном. Укусы и облизывания губ мягких, слегка обветренных. Сонхва сильнее прижимает к себе его за шею, выстанывая в губы, наслаждаясь крепкой хваткой на ягодицах. Потом опускает ноги, отталкиваясь от стены и меняя их местами. Хонджун дышит тяжело, блеск безумный в его глазах встречается с таким же безумием в глазах Сонхва. Жарко. Мало. — А я на тебя, — шепчет Сонхва, опаляя дыханием солнечное сплетение, отодвигает ладонью блузку, смотрит снизу вверх, проводя широко языком по груди Хонджуна, потом оставляя укус. Сжимает его талию крепко, он сам сходил с ума, видя такой образ капитана. Половину выступления думал о парной одежде. Об открытой, горячей, блестящей парной одежде. — У нас выступления еще, — ухмыляется сверху Хонджун, довольно, игриво, потом крепко хватая Сонхва за подбородок и подтягивая, чтобы снова сбить дыхание губами. Старший, пока они с закрытыми глазами, растворяясь друг в друге, пытаются дойти по комнате до кровати, притягивает за ремень к себе капитана. Они спотыкаются слегка, но находятся в таком синхроне — сильнее, чем на сцене. Возбуждение сносит крышу. Сонхва расстегивает ремень, ширинку, потом принимаясь за свои, пока Хонджун настойчиво лишает его способности трезво — ха-ха — мыслить, прижимая за волосы, за лопатки к себе, пробираясь ладонями под топ. Сонхва падает на кровать, и Хонджун нависает над ним, старший сразу же ногами обхватывает его, прижимаясь ближе, терпеть почти невозможно уже. — У тебя же есть- — Даже не сомневайся, Сокровище, — ухмыляется Хонджун, слегка отстраняясь в сторону, чтобы выхватить из тумбочки смазку. Сонхва довольно улыбается. Одежда комкается на телах, у них просто нет ни времени, ни терпения ее снимать, потому что возбуждение, желание, страсть бурлят под кожей, шипят игристым. — Повернешься? — Шепчет ему в губы Хонджун, словно демон, и Сонхва, такой же сумасшедший, кусает его губу нижнюю, оттягивая, а потом разворачивается, становясь на колени. Он стягивает пиджак, что летит куда-то в сторону подушек, падая на локти. Звук ремня, что выскальзывает из шлеек, заставляет сжаться в предвкушении, подмахивая задницей. — Хочу тебя привязать этими ремнями. Парными. Сонхва, внутри содрогаясь и почти кончая от одной лишь мысли, смотрит на него из-за плеча заинтригованно, медленно облизываясь. — Попробуй. — Он разносится на атомы от возбуждения, от пустоты внутри, когда видит темнеющий взгляд Хонджуна. Его любимый. Лучше, чем на сцене. Дикое желание. — Когда вернемся. — Хонджун стягивает его штаны с бельем, и Сонхва вздрагивает от прохладных пальцев, давящих на мышцы. Не то чтобы ему особо сильно нужна растяжка — не когда они живут в соседних номерах и странная свобода в воздухе в Америке будто подстегивает. Но он сглатывает, закусывая губу и насаживаясь на пальцы, что раздвигают стенки, массируя. Сонхва выгибается, стонет, слыша мрачный смешок Хонджуна. Капитан слишком хорошо знает его тело. — А то останутся следы. — Думаешь, тебе позволят их забрать? — С придыханием произносит Сонхва, слюна во рту собирается от мысли о том, что останутся небольшие следы от обездвиживания, красные полосы — под цвет желания и волос капитана. Хонджун добавляет третий палец, надавливая прямо на простату, массируя одну точку, заставляя старшего упасть лицом в покрывало. — Конечно. Если не разрешат, я украду. — Сонхва смеется, захлебываясь потом стоном, когда Хонджун входит в него одним резким движением. Господи Боже, как же хорошо. Сонхва сжимается на члене, подрагивает, воздух спирает от ощущения полноты. Капитан наклоняется, делая короткое движение, словно дразня, целует в изгиб шеи, царапая зубами. — Капитан пиратов, да? — Улыбается Сонхва, смотря на Хонджуна из-под упавших на лицо черных прядей, двигая бедрами еще. Хонджун крепко сжимает одной ладонью его талию, насаживая на член, а второй хватает под грудью, пробираясь к шее и поднимая Сонхва. Хонджун после концертов — таких концертов, вызывающих привыкание, буйство красок и эмоций, чувств и взрывов мелких по нервам — больше напоминал чертового дьявола. Сорок минут или сколько — Сонхва потерялся во времени — были интенсивными, но пролетели быстро, мимолетно, краткая вспышка в их истории и памяти. Этого было мало. Им обоим. Сонхва хватается рукой за предплечье капитана, чувствуя вены, выступившие на его руке. Хрипит ругательство, когда Хонджун резко вбивается в него, и темп не снижается. Не это им надо. Резко, рвано, грубо, не размениваясь на нежности, как взрыв, удовольствие огнями и фейерверками по венам. Сонхва в крепких руках Хонджуна распадается на стоны и хриплые выдохи, на ругательства тихие от того, насколько хорошо. — Да, у кого же еще может быть Сокровище. — Сонхва чуть ли не всхлипывает от прозвища Хонджуна, что вызывает какую-то страшную зависимость. Хонджун вбивается в него, сжимая шею крепко, но не перекрывая дыхания, и Сонхва слишком сильно уносит от этого ощущения. От толчков, выбивающих воздух. Слишком много. Слишком мало. Еще, черт возьми. Он стонет высоко, судорожно сжимаясь, ноги подрагивают от ритма. Скулит почти, когда Хонджун снова и снова покусывает его шею, потом опуская Сонхва к кровати и опускаясь вместе с ним. Шепчет опаляюще, греховно на ухо: — Представь, как мой ремень будет смотреться здесь, — и чуть давит пальцами на шею. Сонхва пронзительно стонет. Он хочет этого. Хочет-хочет, чтобы Хонджун затянул, притягивая потом пальцем под пряжкой с золотистой V. Чтобы заставил умолять, чтобы забыть обо всем мире и раствориться в тумане, чтобы кричать от удовольствия. Если не Хонджун, он теперь сам эти чертовы ремни украдет. Хонджун потом отпускает его, давя ладонью на лопатки, прижимая к кровати и заставляя выгнуться так сильно, что поясницу тянет. Задница выпячена, и влажные от смазки, хлюпающие звуки, шлепки кожи о кожу иногда проскальзывают сквозь стоны Сонхва в покрывало, которое он отчаянно сжимает в ладонях. Сонхва скулит от удовольствия грубого, которое безжалостно простреливает его нервы, каждую клеточку, глаза закатываются в немом крике, когда Хонджун обхватывает ладонью его член, проводя пару раз, и перед глазами Сонхва взрываются чертовы звезды. Где-то сквозь белый шум и оргазм, который Хонджун продлевал ускоряющимся рваным ритмом, он чувствует, как и сам капитан вздрагивает, сжимая до синяков его талию в экстазе. Хонджун отодвигается, тяжело, порывисто дыша, и Сонхва без сил, в неге и эйфории концерта, и Хонджуна, и удовлетворения заваливается на сторону, падая на кровать. Хонджун ложится где-то рядом. Грудь их вздымается, кожа блестит потом, верх их нарядов скомкался, собираясь в складки. Сонхва лениво стягивает штаны, потом осматривая. — Я даже не подумал, но нам очень повезло, что штаны не запачканы, — Хонджун хрипло, гаденько почти смеется, заваливаясь на спину и раскидывая руки в стороны. у Сонхва сжимается сердце от счастья своего, от счастья Хонджуна. Все еще не верится, что они здесь. То есть, здесь. — Мне срочно нужно в душ. И тебе тоже. Хонджун стонет что-то неразборчиво, кидая в старшего подушкой из-под руки. И вот этот же человек только что трахал его, словно в следующие сутки — конец света? У Сонхва лишь сильнее сжимается сердце. Но спустя секунду Хонджун поднимается, сам скидывая наконец пиджак и верх. Оскаливается, когда резко приближается и вновь целует Сонхва. Уже не так резко, словно утолив первый голод, но так же горячо. — Пойдем, — шепчет Хонджун, подавая руку и подтягивая старшего к себе. По внутренней стороне бедра начинает стекать сперма, и Сонхва морщится от щекотного ощущения. Но как только он встает, с него стягивают верх и снова подтягивают к себе. В душ они идут точно так же синхронно спотыкаясь о пол, но близко-близко. Прижимаясь, обнимаясь, не смея оторваться друг от друга. Еще слишком рано. Мало. Сонхва в губы Хонджуна улыбается только с наслаждением, оттягивая красные пряди. — А ремни я все-таки украду. Сонхва смеется в губы и целует еще и еще.