Зарисовка
14 апреля 2024 г. в 03:07
Примечания:
У меня, во-первых, творческий кризис - я разучилась писать что-то годное.
Во-вторых - идея была мимолетной, я обижена.
В-третьих - я напишу что-то более крутое, когда, спустя тысячелетия, у меня наконец появится действительно вдохновение, а не вот эти вот всплески.
— Я не могу, — сказал Юджи и, будто тряпичная кукла, упал на колени, склонив голову, не в силах посмотреть на своего товарища. — Я больше не могу сражаться, Мегуми.
Фушигуро распахнул глаза от удивления и не знал, что предпринять. Возможно, стоило подойти и вернуть физически Итадори в реальность. А быть может, хватило бы и пары слов.
Юджи, в конец потерянный, сквозь подступающие слезы, продолжал:
— Я просто убил. Многих. Взял и убил. Плевать, что в моем теле был этот ублюдок Сукуна. Мне.. я.. Я ведь должен был взять его под контроль! Но вместо... вместо этого... — он поднес рукав к носу, и зарылся в складах потертой ткани, — Какой же я слабак.
— Юджи, ты.. — Мегуми неуверенно сделал шаг вперед, сквозь бетонную крошку и куски кирпича. — Ты не слабак. Всё в порядке.
— В порядке?.. — парень поднял глаза, неверяще уставясь на Фушигуро, будто впервые того видит, — Всё не в порядке, блядь! Ни что не в порядке! Город.. ты видишь хренов город?!
И Итадори, как на иголках, указывает куда-то позади себя. Куда-то — мягко сказано: дыра в несколько километров диаметром, а в глубину не меньше метров пятисот. Словно каемка воображаемого блюдца расположились почти что разрушенные здания. Одно из них, самое ближайшее, начало обваливаться и раздался сокрушительный грохот, от которого Мегуми непроизвольно дернулся назад.
— Ты не виноват. Это сделал Сукуна, не ты, — темноволосый вновь обернулся на сидящего Юджи и уже более уверенно продвинулся к нему.
— А какая разница-то?! От этого яма не затянется, а люди не воскреснут! Непонятно, что с учителем Годжо, что с киотской школой. Да даже с нашей я не знаю что! — Итадори хныкнул и закрыл лицо уже ладонями, не позволяя себе смотреть куда-либо еще, ошибочно считая, что не заслуживает иметь глаза.
— С нашими всё в порядке, киотская наверняка тоже не хворает. Всё нормально, Юджи, прекрати... — Фушигуро запнулся, считая, что сейчас сболтнет не то, что нужно его другу, — Просто успокойся.
— Я не могу драться, Фушигуро, не могу! Не могу, не могу, не могу, не могу! — убрав ладони с лица, он схватился за волосы и потянул вперед, сворачиваясь в три погибели и припадая лбом к земле.
Мегуми, подошедши, кладет руки тому на плечи, затем проводит к локтям и приподнимает того, чтобы Юджи упирался ему в грудь, а не в грязь и пыль.
— Я понимаю, ты чувствуешь себя отвратительно, — Фушигуро начал ощущать, как чужое тело изредко подрагивало, грозясь и вовсе забиться в истерике, — Но это не тот момент, когда ты должен винить себя. Мы должны спасти остальных.
— А если я сделаю только хуже? Если Сукуна освободится вновь и я уже не смогу вернуть контроль? — Итадори с неимоверными усилиями и противоречиями в голове приподнялся и, протиснув свои руки меж опущенных рук Мегуми, обнял того, сжимая крепко-крепко, как будто в следующую секунду он мог лишиться и его.
— Итадори, всё будет нормально. Ты мне веришь? — Фушигуро смотрит сверху вниз, на розовую макушку с бетонными крошками и слипшейся кровью.
Итадори молчит. Темноволосый обнимает Юджи в ответ, но тот всё ещё молчит.
— Итадори? — Фушигуро немного напрягся, ибо до сих пор чувствовал то, как он его сжимает, но при этом дыхание парня отличалось.
Оно было... более ровным?
— Итадори, ты-
Мегуми кряхтит.
Как будто лезвием, его кожа на спине рвется в разные стороны, почти что до кости. Он чувствует каждую мышцу. И то, как начинают течь слезы по его лицу.
— Что же, Фушигуро Мегуми, — голос, басистый и глубокий, звучит над ухом, но больше напоминает похоронный марш, — я не убью тебя, нет.
В знак подтверждения, он отпускает его и встает, отряхивая колени. Затем недовольно смотрит на рваные рукава. Хватается за складки на груди обеими руками и резко уводит в стороны, срывая верх.
Фушигуро, совсем озадаченный болью и непониманием, приподнимает глаза и замечает черные линии на лице Сукуны. Случилось то, чего Юджи боялся больше всего.
Сукуна на свободе.