Собачья работа

— Цузуки, ты… — Хисока устало выдыхает. — Сколько можно?       Щенок с непропорционально долговязыми лапами, намекающими на благородную кровь, одним вислым ухом и неестественно-яркими глазами виновато приподнимает бровки и тут же портит всё впечатление, часто-часто завиляв хвостом. А ладно, всё равно Хисока ни капельки не верил этому виноватому виду. — Ты бы хоть все эти упаковки в ведро выбросил…       Ну а что? Вытащить и распотрошить целую кучу печенья, снеков и бог знает чего он может, а отнести потом обрывки бумаги и полиэтилена в ведро — нет? Ну значит Хисока его прямо сейчас и научит. У них и до этого… инцидента общение больше на дрессировку походило. Всей разницы теперь напарник не болтает чушь без перерыва. И вообще не болтает. — Может попросить Ватари-сана ничего не менять? — задумчиво бормочет Хисока, и щенок тут же хватает пастью с пола первую попавшуюся пачку и тащит к мусорному ведру. Идея оставить всё как есть начинает казаться привлекательной.       Выгуливать напарника в мире живых всё ещё кажется глупостью, но выходить на задание в одиночку — глупость ещё большая. Несмотря на все протесты Цузуки, Хисока пристёгивает поводок. Пусть мусор без напоминания сначала убирать выучится, а потом уж Хисока подумает рассмотреть степень самостоятельности этого… недоразумения. На месте происшествия пахнет синтетикой, хлором и кровью. Тело уже убрали, тротуар вымыли и залили дезинфектором. Вот найди теперь тут хоть что-то… Но Цузуки всё равно ищет. Просто теперь по-собачьи. Он чихает от запаха химии, но упрямо водит носом над асфальтом. Внезапно тихо заскулив, он метнулся к Хисоке и потянул его к выходу из переулка. Поздно. В проеме между зданиями уже маячит высокая фигура. На белом пиджаке сменяют друг друга отсветы рекламных вывесок. Почему-то от этого становится только более жутко. Цузуки встаёт перед Хисокой, широко расставив длинные нелепые лапы, и глухо рычит. Получается неожиданно внушительно. Человек не обращает внимания и шагает вперёд, сходя с улицы, сполохи сползают с пиджака, и тот вызывающе белеет в сумерках. — Здравствуй, моя прекрасная кукла.       В ненавистном голосе слышна ненавистная улыбка. — Мураки! — шипит Хисока, щенок заходится лаем. — И кто это у нас такой грозный?       Цузуки поджимает хвост, но не отступает ни на шаг. Любая настоящая собака уже бы с громким скулёжом улепётывала во все лопатки. Мураки останавливается и с интересом склоняет голову набок. — Вы поверите, что в этот раз я не причём? — Конечно нет!       Мураки кивает. — Но я и в правду не причём.       Хисока фыркает. Ну да, Мураки и правда. Как будто они могут существовать водном пространстве-времени!       Мураки смотрит на щенка и прищуривает глаз. Вот теперь Цузуки не выдерживается и прячется за Хисокой. Тот всецело одобряет. — Вот как, — задумчиво тянет маньяк и достает руки из карманов.       Хисока и Цузуки не сговариваясь делают шаг назад. В руке Мураки не нож, не пистолет и не скальпель. Шоколадный батончик. Мураки шелестит оберткой, открывает край и садится на корточки, протягивая лакомство щенку. — Собакам нельзя! — возмущается Хисока, но осекается, напоровшись на насмешливый серый взгляд.