Медь

Ни общество низкое, любящее сплетни, ни общество высокое, сплетни любящее не меньше, не могло сунуться к Тесею в покои. Там, в высоком здании, принадлежащем Архонту и впускающее в себя только проверенных людей, в холодно-белых комнатах отбывал своё время некогда волчонок. Его показательно «казнили» браслетом, смирив огни в глазах и очень правдоподобное рычание молчаливым покорством, и прекрасно подчёркивающим его натуру — серым — свитером. Думали, ему удастся хорошо влиться в общество, отправили в какой-то офис, где надо перебирать однообразные листы. Хорошая рутина для необразованного новоприбывшего. Персей первые пару дней даже справлялся. Пока на третий день, как Иисус, не решил воскресить себя. Непонятно, как в его потухшем разуме что-то подобное возникло, загорелось и не потухло, но он ухватился за канцелярский нож. Единственный достаточно острый предмет в поле зрения и досягаемости. Если бы голова работала лучше, он бы, конечно, занялся этим дома с кухонным ножом, но разум тупил с этой медной железкой кошмарно. Тем более дома ножи крайне тупые, а никакого камня, как на зло, не нашлось. Раздобыв нож со стола и спрятав под одежду, ушел укрыться в туалете — удивительно, но на это ума хватило, — и стал отрезать себе кисть, ровно там, где суставы соединяются с предплечьем. Сначала полоснул по коже и старался не оставлять лишних царапин. Ровный срез был бы очень кстати. Будет большая кровопотеря, но если быстро сдёрнуть железку и скорее перевязать чем-нибудь чистым — к счастью, в Полисе нет дефицита чистой одежды, — можно остаться в порядке. Бродяга всё это продумал без лишних эмоций, браслет был тому даже в помощь. Нож снова и снова проходился по руке, и Бродяга уже начинал думать, что это лезвие совершенно не способно на борьбу с плотью — но выбора не было. Зато было кошмарно больно, так что руки начало трясти и это ощутимо усложняло дело, еще и слезы мешали обзору. Несмотря на реакции тела, внутри Бродяга было очень даже спокоен. Он держал в уме одно холодное «надо», даже при том, что очень настырно рядом летало «иди в офис». Тихонько заскулив, он таки убрал нож в сторону, пытаясь разглядеть, чего удалось нарезать — кисть пока что была на месте, хоть и горела огнем вперемешку с потерей каких либо ощущений. Прижав ее к стене, он продолжил собственную экзекуцию, но не учел одной маленькой вещи — в Полисе контролируется всё. Он мало того, что ушел с рабочего места, так и браслет считывает из ряда вон выходящий эмоциональный всплеск и при том травмы тела. Персея нашли уже через пять минут и отключили успокоительным. Он и так не сильно сопротивлялся, почти даже добровольно отдал нож, улыбаясь, крайне странно для человека, который истекает кровью и трясется от боли. Так его, через больницу, отдали Тесею. Правитель счел, что тот даже в меди опасен для общества, и если ему удается избавить от браслета (о чем тот, кажется, всё еще подумывал — жаль браслеты не научились считывать мысли!) то катастрофа неизбежна. Держать при себе Персея оказалось простой задачей. Он был молчалив, как мертвец, и достаточно покорен, чтобы не кидаться на приходящего редко, раз в три-четыре дня, Архонта. Персей только взглядом его встречал — безразличным, но что-то на миг иногда вспыхивало глубоко внутри, и снова уходило в никуда, рассеивалось силой браслета. Рука у него заживала вторую неделю, связки он повредил изрядно, но не безвозвратно. — Персей, ты понимаешь, что совершил ошибку? — вкрадчиво интересовался Тесей. Его вопросы были похожи, почти однообразны, но он каждый раз спрашивал так, словно Персей должен наконец одуматься. — Мне всё равно, — монотонно отзывался Персей, обычно не поднимая взгляд на собеседника. Его ответы были также однообразны и безжизненны, но не внушали доверия. Да, ему всё равно, но в какой-то момент новый порыв эмоций даст определенный толчок. Отпускать его было всё ещё опасно, а держать тайно при себе, учитывая, что город уже догадался об их родстве, неудобно и не полезно. Персей должен подавать лучший пример горожанам, а не наоборот. В этом и была главная проблема. Именно стараясь склонить бешеного волчонка на свою сторону, Тесей заглядывал всё реже, как и еду тому оставляли один раз в день без какого-либо личного контакта. Белые стены, холодный свет и мертвая тишина. Тесей надеялся, что этого будет достаточно. Прошло еще две недели, рука уже была немного движимой, но всё ещё забинтованной. Повязку меняли, но в такие моменты Тесей приказал врачам усыплять Персея. А еще замечал по камерам, как временами Бродяга начинал кусать медный браслет, словно его зубы против металла должны сработать. Но тем не менее это случилось только трижды, в основном в самом начале; со временем Персей успокоился даже в этом плане. — Персей, — Тесей опять пришел навестить его. — Ты хотел бы вернуться в город, к жизни со всеми? Бродяга неоднозначно пожал плечами, но затем, почти через минуту размышлений кивнул. Архонт улыбнулся. — Хорошо, я принимаю это во внимание. Ещё немного, и ты точно вылечишься: физически и психически. Ты ведь не собираешься повторять то, что натворил? — Не знаю, — в такт ответил Персей. — Постарайся исправиться, мой мальчик. Когда Тесей ушел, Бродяга снова стал избавляться от браслета — бить его о стену, содрагаясь от каждого импульса, что чувствовала еще не зажившая рука. Его монотонное занятие первые десять минут даже не заметили, но потом в камеры наконец-то взглянули, остановили его и снова доложили Тесею. Тот был в ярости и решил оставить Бродягу в комнате ещё недели на две. Заниматься в комнате было практически нечем. Там, для более менее приемлемого антуража, стояли книги — социология, доисторический словарь немецкого и всякое, что никому точно не нужно. Сначала Бродяга книги игнорировал, но потом, всё чаще, стал поглядывать в них, чтобы хоть как-то скрасить гробовую тишину. Браслет браслетом, а внутри он конечно начинал сходить с ума. Тут не было даже окон, свет в комнате контролировался кем-то свыше. Бродяга говорил себе не сдаваться, но всё сильнее хотелось отступить, лечь и ждать, когда Тесей надумает, что пора его выпустить. Это была очередная ночь, мыслей в голове почти не было — браслет так хорошо справляется со всем, что могло бы мешать, что уже в самом деле верилось в его пользу. В какой-то момент Бродяга почувствовал, что глаза почему-то стали сильно влажными. Дыхание сбилось. Неожиданно, но он почти заплакал, даже будучи обралсеченным. Но слёзы так и не пролились, испарившись в уголках глаз. *** В один из очередных дней Тесей снова пришел к нему задавать свои вопросы. Медью обраслеченный человек не мог лгать, и потому в одних и тех же вопросах был смысл. Персей скажет нужное, только когда будет готов. Браслет он не пытался сломать уже недели три, большой прогресс. — Я всё понял. Я понял… Я хочу в город, я хочу работать в офисе и рад иметь на руке медный браслет, — неожиданно, на те же вопросы о его желании угомониться, выдал Бродяга. Также бесцветно, как и всегда, поэтому у Тесея не возникло подозрений. Лечебное одиночество и белые стены наконец-то сломали этого упрямца, и он сам пожелал пойти ко всем. Тесей открыл дверь, повёл Персея по запутанным коридорам, параллельно читая морали и строгие предупреждения. Персей, казалось, внимал каждому слову. Только неизвестно было Тесею, что в его личной башне с проверенными охранниками и работниками есть некто, сломанный и разбитый похуже Персея. И от боли того, как друг его улетел, тоже решился на перемены. И ему нужен был тот, кто в этом лучше всего понимает, кто начал всё это, но сейчас заперт и обречен. И он помог ему незаметно отключить браслет. Дальше — всё было в руках Персея, чем он умело воспользовался. Персей направлялся в свою квартиру, вдыхая теплый воздух улицы. Сложно было сохранять облик того, кто всё еще оцеплен браслетом, но Бродяга справлялся. Справлялся еще с тех пор, как две недели назад стал свободным, вдохнул глубоко и едва удержал крик. Сейчас он уже научился следить за каждым своим жестом, хоть и на «научиться» у него было всего пара часов, пока камеры были отключены. — Спасибо, Брут… Я твои ожидания оправдаю, — прошептал Бродяга, проходя мимо дома своего спасителя и не задерживаясь ни на мгновение.