***
Ледибаг прыгает по крышам. Небо высокое и голубое. Интересно, встань Лука на крыше — он покрасился снова, и теперь корней не видно — будет ли он одним с небом? Вайперион с ней на патруле, но на нём не проверишь, у него причёска осталась прежней — чёрные корни, зелёные концы. Ему и так, и так идёт. Есть ли в этом дворе акума? Нет, идём дальше. А Кот отрастил волосы. Почему-то только Кот, Адриан всё также стрижётся по расписанию. И ворот у него теперь распахнут, и бубенчик висит ниже. Ему тоже идёт. Очень идёт. А здесь? Есть акума здесь? Чёрно-фиолетовый дым под трубой? За деревом? Странные звуки из открытых окон? Нет, ничего. Отвлечься не на что, мысль думается дальше. Все они меняются. Лука со своим кунг-фу, Адриан с его-Натали новым увлечением математикой. Адриан съезжает из пустого дома. Лука даёт концерты. А у неё что? Дочка пекарей с двумя хвостиками, пробковой доской с фотографиями и мечтой в платяном шкафу. Такая же, как всегда. Ничего не изменилось — может, и не изменится. А здесь? Что в этом дворе? «Ледибаг, беда! — доносится из йо-йо. — За Эйфелевой башней, седьмой… нет, уже пятнадцатый округ!» Ледибаг запускает йо-йо и летит. Мысль обрывается, и Маринетт не волнуется. Не волнуется.***
Алья съезжает от родителей, и Ананси помогает ей искать квартиру. В Париже крошечные квартиры под сдачу, Маринетт знала это — но знать и видеть собственными глазами это, оказывается, разные вещи. — Мам, — говорит Маринетт, — я не хочу жить в шкафу. Мама смеётся, потому что не понимает, о чём Маринетт говорит, и смеяться, Маринетт знает, проще, чем недоумевать по пятнадцать раз на дню. Но для неё это ещё более неловко, чем просто ошибиться. Маринетт краснеет, и хмурится, и обнимает себя руками, и делает шаг назад за те полминуты, что уходит у мамы на то, чтобы собраться и поймать её. — Милая, милая! Стой, подожди, — говорит мама, пока гладит её по руке и по голове. Маринетт молчит, а потом объясняет сбивчиво и перескакивая с одного на другое, пока мама терпеливо ждёт. — Когда мы были в твоём возрасте, мы снимали квартиры вместе с друзьями, — гудит папа от входной двери. У него топорщатся усы от улыбки и поднимаются к собравшимся в щёлочки между морщинками глазам. Маринетт хихикает маме в плечо (ей приходится наклоняться для того, чтобы это сделать). — Ты тоже можешь найти друзей, с которыми могла бы снимать вместе, — гладит её мама ещё раз. — Было бы здорово, — улыбается Маринетт. — Я всегда думала, что людям положено жить стайками, — говорит Тикки, когда они лежат вечером на балконе под звёздным небом. Она грызёт печенье у себя в корзинке и ворочается на куче крошек. Маринетт говорит себе не пускать её в постель. А Тикки продолжает: — Вам всегда нужна компания, и вы всегда ищете друг друга. Когда я ещё жила в… как вы это теперь называете… Древнем Египте, целая деревня могла быть семьёй… Маринетт смотрит на небо и водит рукой по доскам под пледом. Они ещё тёплые, потому что закат был совсем недавно. Тикки рассказывает мягким голосом про далёкие и страшные времена, которые всё равно отдают домом, потому что были домом для Тикки. Пахнет булочками и гречневой лапшой. Это тоже дом. И доски, и Тикки, и кухня, и голоса мамы и папы — это всё дом. Было бы здорово, если бы её взрослая квартира была тоже — домом. — …И моя носительница тоже была с ними, было так здорово… Все вместе… — говорит Тикки. Дом — это вместе с близкими людьми?***
Ей снится Адриан. Ей и раньше снился Адриан. Золотые волосы. Солнечная улыбка. Сияние за его спиной, тёплые руки, звук голоса — прекрасный, хотя слов не разобрать. Голова Луки на его плече. Лука обнимает Адриана за талию, и Адриан обнимает его в ответ. Они улыбаются. Она не видит их рук — но она знает, где они. Они смотрят на неё и улыбаются ей. Она делает шаг?.. Маринетт просыпается красная и горячая, и пищит, закрывая лицо подушкой. — А я волновалась, — хихикает Тикки.***
Кот Нуар больше не говорит «мур» словами, когда Ледибаг поддевает его бубенчик, потому что они с Плаггом меняют ему голосовые связки. Если бы они спросили Маринетт, она бы сказала, что выходит жутковато, но они не спрашивают, и она не говорит. Вайперион садится рядом с ней, и у его костюма жёсткий и тёплый бок. — Красиво, — тянет он, смотря то ли на неё, то ли сквозь неё. — Интересно звучит. Маринетт могла бы поспорить и с ним, но ему нравится. У него глаза горят — и это так красиво, а ещё — так хорошо, что ему нравится. И Адриану нравится, как он звучит, потому что у него тоже глаза горят. Ледибаг вздыхает, потому что она не прячется от своих чувств, даже если прячет свои слова, и двигается ближе к тёплому боку. Мама кривится, когда видит в холодильнике овсяное молоко — папа сначала пытался покупать его ей, а потом полюбил сам, — но умиляется, когда видит, как папа его пьёт. У папы топорщатся усы от улыбки, и он счастливо рассказывает Маринетт о преимуществах растительного молока, потому что мама его не слушает. И мама приносит ему кофейные зёрна, чтобы он пил кофе с овсяным молоком. Мама считает, что он милый. Кот Нуар смеётся вибрирующим и трескучим смехом, пролетая мимо их крыши, и у Вайпериона становится такое лицо, как когда он мечтает о новых песнях. С расфокусированным взглядом он перебирает струны лиры, пока Ледибаг пытается унять мурашки, бегущие по позвоночнику. Но она делает это с улыбкой.***
Они теперь чаще патрулируют втроём, чем вдвоём, как раньше, и даже кто-нибудь ещё из героев редко присоединяется к ним. Лука играет Маринетт на скрипке, а Адриан ему — на пианино. Маринетт печёт пирожные специально для них — Адриан любит макаруны с маракуйей, и так страшно и интересно выяснить, что любит Лука. (Мама улыбается, когда видит, и держит за руку волнующегося папу.) Значит ли это всё, что они захотят жить вместе? Будут ли они рады, если Маринетт предложит снимать втроём? Иди обсмеют её? А если они обсмеют её? Алья ловит её за шиворот и говорит прямо в лицо: — Ей, подруга. Я думала, ты с этим закончила ещё в четырнадцать. Алья хмурая или смеётся. Маринетт видит, что лицо у неё изменилось, но так близко не может понять, в какую сторону. Маринетт замирает, как хомячок перед удавом. — Хии? — выдавливает из себя она, и у Альи случается приступ кашля. Это значит, что она ржёт, но показывать этого не хочет. Маринетт закрывает голову руками. Как мама. Совсем как мама. Ничего-то толком Маринетт не может сделать, только смех и вызывают её попытки. А она старается! Она старается! Насколько нужно стараться, чтобы всё получилось? Алья кладёт руку ей на голову и молчит некоторое время. — Прости. Маринетт задерживает дыхание. — Я помню, что ты переживаешь. Я просто… ну, — Алья мнётся. — Сапотисы так сейчас себя ведут. И я, ну, это же было легко, когда я думала, с кем жить? Я спросила Нино, я, ну, думала, что ты захочешь с Адрианом… Эй. Я спросила, и он согласился. Это романтический жест. Они оценят. — Это страшно, — Маринетт сопит. — А ты смелая потрясающая Ледибаг, — улыбается Алья. Маринетт обнимает её, за ногу, не вставая. Алья яркая и громкая, и иногда не замечает, где у Маринетт больные места. Но она всегда возвращается и просит прощения, потому что они подруги. И Маринетт всегда возвращается к ней, потому что они подруги. И они остаются вместе, и даже если Алья посмеивается, она никогда не обсмеёт Маринетт так, как было бы страшно. А ещё Маринетт — смелая Ледибаг, и она не прячется от своих чувств. Маринетт кивает сама себе и спрашивает, состроив хитрую улыбку: — Ну и как вам с Нино живётся вместе?***
Кот Нуар что-то говорит, но Лука не слышит его — он слушает звук голоса. Маринетт хихикает про себя и пробирается Коту за спину. Всё может подождать. Очередной вид джема с булочками, которые они принесла, никуда не убежит, и Адриан не забудет, почему он сидит на Либерти как Кот Нуар. Она смелая Ледибаг. Маринетт садится к спине Кота и обнимает его. Кот накрывает её руки на его животе своей, и его тон становится довольнее. Лука склоняет голову на бок, как птица. У Луки полуприкрыты глаза, а на губах расплывчатая улыбка, и он перебирает пальцами по палубе, как будто вот-вот начнёт отбивать ритм. — Посмотри, — шепчет она Коту на ухо. Кот прерывается. О чём он говорил? Она тоже не слышала. Лука приходит в себя, когда звук кончается, но Кот успевает увидеть. Кот смеётся, и Маринетт чувствует вибрацию грудью. Адриан не может смеяться над людьми, значит, это хороший смех. По звуку непонятно. Лука кладёт руку Коту на плечо — «Прости, но я ничего не слышал». Маринетт расцепляет руки и притягивает Луку ближе, насколько может — их с Котом колени упираются друг в друга. Кот превращается в Адриана, но с коленями это не помогает. Все смеются, и Маринетт тоже. Это хороший смех. — Так о чём мы? — спрашивает она. Адриан притворяется, что дуется — у него смех стоит в глазах. — Я побродил по Парижу и позаглядывал в окна… Я уходил сразу, если там были люди! Маринетт пока решает не смотреть на него грозно. — Что там было? — спрашивает Лука. Это много слов. У него хороший день? — Шкафы, — кривится Адриан и не ждёт, пока они спросят что-нибудь ещё. — Я заходил к Нино, они с Альей живут в маленькой квартире, но это все ещё меньше. У нас с Натали даже в доме нет таких комнат! Я даже не знаю, что делать. Не хочу так жить. Маринетт не совсем понимает, почему он должен. — Натали тебя выгоняет? — Что? Нет! — удивляется Адриан. Лука держит его за руку, видимо, на всякий случай. — Просто там так много пустого места… Феликс с Кагами уехали в своё путешествие на десять лет, и теперь в доме только я, Натали и Горилла. Мы решили его продать. И, ну… Адриану самому некомфортно от этой паузы. Лука сжимает его руку. Это вопрос. — Натали считает, что это хороший момент, чтобы мне попробовать жить отдельно. Ему страшно. И ей тоже. А Лука морщится каждый раз, когда слышит лишний звук за стенами. А ещё она смелая Ледибаг. — Мы можем попробовать жить все втроём, — говорит она. — Найдём квартиру не величиной со шкаф. И со звукоизоляцией, — прибавляет она, и Лука хихикает. — Может, и эти двое попривыкнут и перестанут пропадать, — угрюмо шипит Сасс из-под миски с сухофруктами. Лука смеётся. — Было бы здорово. Я готов хоть завтра. — Завтра не надо, — Адриан тянет его за руку, чтобы видеть в лицо, с кем разговаривает. — А вообще да, я тоже за! — Тогда давайте искать? — Маринетт даже почти совсем не пищит. Но очень радуется. — Давайте искать.