В глазах двоится.

Аккуратный, чтобы не сильно привлекать внимание, но уже не такой настороженный как вначале, металлический шаг раздавался в тишине пустых улиц. По металлическим листам дороги, ботинки сейдж отстукивали ритмично и достаточно громко, что могло говорить только о завершении миссии по обороне сайтов. Сейчас сейдж делала обход по следам боевых действий, шедших здесь не так давно, на предмет оставшихся недобитых или зацепок для будущего продвижения в войне, но эти места Линь Инь Вэй уже обходила ни раз, поэтому расслабившись она скорее прогуливалась по пути к вертолёту. Многие любят пересматривать хорошие фильмы, потому что мозг перестает воспринимать общую часть с сюжетом, который был выучен наизусть и к которому не осталось вопросов, поэтому переходит на мелкие детали – будь то отсылки или красивый почерк автора, рассказывающий больше, чем раскрыто глазу свежих зрителей. Такая аналогия пришла в голову удивлённой женщины сразу после того, как она заметила едва видный след чего-то темно-алого на плитке каменного забора. Именно в этом месте не вёлся бой, он проходил преимущественно на миду и на А сайте. Конечно, можно было списать эту необычную деталь на гражданских при эвакуации, которые могли по неосторожности удариться о выступ или ещё что, но проверить не помешает, тем более что сейдж здесь именно для этого. Аккуратно переступив невысокое ограждение, шаг её стал настолько беззвучным, что любая засада становилась целью Линь. По мере продвижения вглубь закутка и увеличения количества крови, захват рукояти шерифа становился сильнее, так как девушка в конец убедилась, что без контрольного в голову здесь не обойтись. По следам уже стылой крови, можно было отчётливо проследить историю и чётко увидеть картину случившегося. Подобно тому, как сейдж переступила через ограждение, недавно кто-то так же, шлёпнувшись на спину, перекатился в бессилии и в поисках укрытия в этот угол с кафе. Его, а точнее её ботинки наступали в собственные лужи крови, оставляя за собой красные следы в виде кошачьих лап. Сейдж видела так же четко, что это вражеская Фрейд, как и видела, что она на последнем издыхании валяется за одним из кустов. Четким, но лёгким прыжком, она выскочила прямо перед жертвой. Ей открылась картина полумёртвой или полуживой, кому как удобно, Фейд. Её рука уже была на изготовье, выпрямлена и во всеоружии, но дрожала и выдавала усталость и боль по всему телу, а заряженный пистолет легко отличить от пистолета, у которого кончились все патроны. Рука сейдж ослабила хватку, а после и вовсе револьвер в ловких руках сделал круг вокруг своей оси и отправился в кобуру. Больно́й взгляд Фейд смотрел прямо в глаза Линь... а после раздался быстрый и не звонкий ряд щелчков, женщина на секунду поверила, что в магазине могут появиться патроны, но после этих щелчков курка ничего не последовало, уставший пистолет повис на пальце женщины на секунду, опосля упал на каменную плитку, как и взгляд Фейд. - Ты же не собираешься меня убивать, не так ли? - Речь была прямой и без запинок, но слипшиеся губы от высохшей крови и пересохшее горло отозвалось в однородности произношении, голос переходил в некоторых моментах на хрип. - Нет, - Сейдж немного распрямила брови, но её лицо до сих пор источало строгость и сосредоточенность, - ты умрёшь здесь, но не сейчас. С этими словами одна нога переступила тело турчанки так, что она оказалась под целительницей, между её ног. Колени Сейдж согнулись в щелчке коленных чашечек так, что китаянка сидела на корточках прямо над предметом вожделения. Полумертвый вид Фейд оживился в удивлении и беспокойстве от этой картины. Ещё не до конца, но потихоньку осознавая, что конечная смерть от френзи Йору была не такой плохой участью, как представлялось не так давно на поле боя. Фейд хрипло, но уверенно сказала: - Что ты, черт возьми, делаешь? - ..., - явно произошло что-то бо́льшее, чем обычные разногласия на работе и стресс в боях, но Фейд они ни как не касались, чтобы хотя бы в самой паршивой перспективе вымещать на ней свою злость или обиду. Она просто оказалась в неправильном месте, в не правильное время, с неправильным человеком, что выставляло сейдж не в лучшем свете. Если эта Линь с "Омеги" хоть немного похожа на её Линь с "Альфы", то сейчас ей руководит только отчаяние и подавленность, а здравый смысл скрылся за их кулисами. Она не замечает, как это выглядит. В её голове туман отрицательных эмоций, а он не просто молчит, а укрывает рассудительность и благоразумие. Он руководит ей, заставляет потянуть её руку к турецкому плечу, где зияет алая, налитая кровью, вмятина. Большой палец руки лёг на эту багровую отметину. Затем всё начало ухудшаться в геометрической прогрессии. Перст медленно начал углубляться в рану причиняя такой дискомфорт, от которого хотелось по мере углубления кричать сильнее и сильнее, хотя казалось, что потолок пронзительности вопля уже был пробит. Выдержать эту пытку было трудно: "нужно её отвлечь,... больше... не могу терпеть...". В голове прокручивались разные варианты отвлекающих маневров: и достать нож, хотя до него не дотянуться, и кинуть какой-нибудь камень в сторону, ну это уже совсем смешно, и двинуть коленом в обидчицу, что могло её ещё больше разозлить, а на защиту уже совсем нет сил. - Прошу..., давай поговорим, - хрип и одышка Эйлетмез выскакивали через слово, - позволь себе излиться не в моих терзаниях, а словах, - уже без запинок закончила турчанка. -..., - а в ответ ни слова. Но когда боль достигла апогея, Хазаль схватила Сейдж за ворот и, притянув к себе, их губы застыли в вальсе без возможности расстаться. От сухости и иссохшей крови мертвые губы Фейд утонули в густом бассейне деликатных уст Линь. А в груди всё встало, как механизм ржавых шестерней старых часов. Волна приятного холода захлестнула тело, а то онемело от волшебного чувства. Плотью они были на каменной плитке, а душой - на американских горках, что захватывали дух. Но чудному мгновению не суждено было длиться бесконечно вечно, Вей отстранилась. Два омертвевши дрожащие пальца потянулись к губам, будто нащупывая не потеряли ли они осязаемость от такой грубой нежности? Проскользив по щеке, оставляя дорожку помады в сочетании с турецкой кровью, наконец из недр груди обронились слова: - Боже...что я творю, - дорожки слёз размыли алые следы, - я не хочу этого ни для себя, ни для тебя. И хоть эта фраза легла, как бальзам на душу, но ошарашенные полихроматические глаза Эйлетмез до сих пор в напряжении наблюдают за китаянкой, в ужасе от того, что она она только что создала, а рука Вэй тем временем стремительно и обессиленно падает на подол кимоно. Её лицо было опущено из-за чего эмоции сложно прочесть. Девушки с минуту сидят в тишине. Внезапно сейдж кончает немое бессилие резким рывком за водолазку турчанки, на момент притягивая к себе хрупкое тело, но всё обрывается и ткань обнажает левую грудь женщины. Вид открывается не только на фарфоровый бюст, но и на ужасно обезображенные участки кожи от пуль и осколочных. Смягченая поступком женщины, рука китаянки отпускает обветшалую ткань и кончиками пальцев, преследуемые голубым свечением, нежно проводят по тыльной части предплечья, оставляют за собой лишь шрамы, облегчение и любовь, но не боль. Как нежно и красиво. Они понимают друг друга так, как будто делали это прежде, может не на яву, но во сне. Они знакомы не всю жизнь, но с первого вдоха вселенной. Они репетировали это не несколько лет назад, но за долго до их знакомства. Так странно, но от того так запретно и желанно. Уже не в терпение и предвкушении, они срываются с места и поцелуи текут по шее к ключице и дальше к бархатной груди. Всё так дурманит и пьянит. Словно сладкий теплый мёд, медленно обвивающий все округлые изгибы лоно Фейд. Губы Сейдж текли по мягкой коже турчанки, оставляя после себя чуть еле ощущаемые похотливые укусы, если их так можно было назвать. От такого удовольствия женщина не замечает, как пока губы китаянки были заняты розовыми бусинами, рука действовала на опережение и застала врасполох колеоризу, от чего ноги Фейд зажали её руку скорее от неожиданно приятного, чем от отвращения или испуга, отчего она наконец смогла разомкнуть глаза, но увидев перед собой фас женщины она пожалела. Дама смотрела на объект своих желаний сверху вниз, отчего её аура, казалось, давила и заставляла ломаться даже самый сильный дух, после чего в подчинении делать всё, как хотела этого эта женщина. Не сказать, что это сильно задело достоинство Фейд, скорее она в смятение и смущении закрыло своё покрасневшие лицо одной рукой, а вторую положила на ладонь вей, медленно размыкая свои онемевшие ноги, как бы намекая, что это была секундная слабость. Такое движение более чем подняло градус и китаянка стала действовать. Правой рукой круговыми движениями Линь начала провоцировать, словно раскаливая печь углём. Всё полыхало и горело внутри, но не дальше, не давая спуску, тем самым продлевая наслаждения, которые плавно переходили в сладкие мучения. Тем временем левая потянулась к груди и стала нежно поглаживать её, а лицо зарылось в шею турчанки, наводя суету уже и там. Всё было задействовано, от чего Фейд растеклась, как масло на раскаленной сковороде. Градус тела поднялся, а голова окунулась в туман, от чего ей стало душно, словно она при 30-ти градусной жаре выпила хмельного. Но затем всё резко встало, Линь зашла без стука, на что услышала низкий стон. На глазах наворачивались слёзы от дикого удовольствия, а по телу пробегали тысяча холодных мурашек, хотя казалось бы недавно было так душно.. Они не знают, сколько прошло времени, по ощущениям минут 15, но наручные часы не давали солгать. Сейдж направляет взгляд на Фейд впервые после того самого выражения доминации и предвкушения разрушения беззащитного человека. Единственное, что сейчас осталось от того взгляда, это игривая доминация и предвкушение лучшего будущего для них двоих, кажется сейчас зарождается что-то бо́льшее, чем могло показаться, любовь текла везде расцветала и распухала. Везде чувствовался запах цветов и он вдохновлял на изменения в жизни. С сегодняшнего дня всё изменится и всё будет по-другому, по-другому прекрасно, они чувствуют это. Но в один миг идиллия разрушилась, а земля ушла из под ног, с тем как мозги Сейдж прыснули на лицо Эйлетмез, а азиатское тело обмякло и упало на женщину. Глаза ещё источали нежность, но были мертвы, как и у Линь, так и у Хазаль. Им двоим было интересно кто и почему мог помешать чему-то такому волшебному, но только одна могла увидеть. Глаза турчанки медленно направились в сторону просвета, где стояла.. Сейдж.