***
— Чоль, я пошел! Не забудь, что у тебя сегодня вечером встреча с секретарем Кимом. Обед в холодильнике, так что не заказывай всякую гадость! — Джонхан кричал свои напутствия из коридора, попутно пытаясь залезть в новые кроссовки без помощи ложки. Выходило, надо сказать, так себе. — У меня иногда возникает ощущение, что мой секретарь — это ты. Держи, — Сынчоль протягивает такую необходимую в данный момент обувную ложку и облокачивается о стену, скрещивая руки. Он с улыбкой наблюдает за тем, как его омега пыхтит и наконец-таки обувается, а затем подходит к нему ближе, протягивая руки. — Иди сюда. — Джонхана заключают в крепкие объятия и утыкаются ему носом в шею. Совсем рядом находится пахучая железа, и Сынчоля немного ведет от этого приятного запаха жасмина. Так пахнет комфорт и уют. Так пахнет дом. — Возвращайся побыстрее, и пиши мне если что, хорошо? — Да-да, буду дома к десяти, так что и ты не задерживайся. — Парень уже хочет выбраться из крепкой хватки Чоля, как тот начинает покрывать его шею мелкими поцелуями, оставляя после себя немного влажные следы и запах озона. — Ты зачем из меня опять делаешь дождевую тучку? — бурчит хмуро, но только для вида, ведь Сынчоль знает, как сильно его парню нравится чувствовать на себе его природный аромат. — Серьезно, Чоль, при виде меня все в радиусе пяти метров всегда думают, что будет гроза. — Если кто-то подойдет к тебе ближе чем на пять метров, можешь им сказать, что высока вероятность того, что в них и молния шарахнет. — Альфа целомудренно целует Юна в лоб, держа того за надутые от показного недовольства щеки. — Ладно, иди, а то Джису опять будет жаловаться на то, что я тебя вечно задерживаю. — Обязательно поешь перед уходом, — Хан торопливо машет на прощание и вылетает из квартиры, сопровождаемый шлейфом свежести, прохлады и дождя.***
Возвращается Джонхан раньше, чем планировал. Еще с утра он чувствовал некую слабость и головокружение, но списал все на магнитные бури и усталость от работы, что в последнее время забирала у него как силы, так и время, что теперь он проводил не с любимым альфой, нежась в кровати, а в обнимку с ноутбуком, засыпая на любых горизонтальных поверхностях. В его случае стол возглавлял топ мест, где он отрубался. Если бы не Сынчоль, что каждый раз, находя парня в таком положении, переносил того в их спальню и удобно укладывал, не забывая перед этим переодеть и укрыть, то Юн давно бы заработал себе проблемы с шеей и сколиоз. Его альфа был синонимом к слову забота и поддержка. С ним не страшны были никакие проблемы, а все сложности превращались в сущие пустяки. Сынчоль был первым человеком, которому омега открылся полностью. Доверился целиком без остатка. И тот его принял со всеми его косяками и заскоками. Заставил поверить в то, что это нормально, что он любит его и таким. И менять вовсе ничего не надо. Но Джонхан хотел. Он очень хотел хотя бы постараться измениться для любимого человека. И мало-помалу ему это удавалось, пусть и с переменным успехом. Вопреки предвзятому мнению общества, в котором все омеги какие-то тактильные монстры, что постоянно ищут телесного контакта и тепла, Хан был живым доказательством того, что это все брехня и лишь глупые предубеждения. Ему не нравилось контактировать с людьми больше, чем того требовала ситуация, он не переносил долгие объятия и чрезмерный скиншип. И если Сынчоль попадал в то самое исключение из правил, то даже так, оно было каким-то дефектным и неполноценным. Джонхан мог часами сидеть в объятиях своего альфы, трепетно принимал и запоминал все подаренные ему поцелуи и прикосновения, но вот проблемка, он ни разу сам не сделал встречный первый шаг. И если Чоля это устраивало, ведь как он сказал «не надо себя заставлять, достаточно того, что я тебе не противен, и у меня есть возможность касаться тебя», то у Юна это вызывало раздражение и отвращение к самому себе. Ну почему он не может как другие омеги подойти к своему парню и просто обнять или поцеловать? Почему не может поставить Сынчолю метку, эгоистично присваивая его себе? Почему его альфе постоянно приходиться оправдываться и говорить другим, что он уже занят, а запаха партнера на нем нет, потому что… А потому что Юн Джонхан клоун и антиромантичное существо. К восьми часам он решает позвонить Сынчолю и узнать, когда тот вернется домой. Но дозвониться у него не получается, и после третьего раза, что опять остается без ответа, Хан понимает, что его парень сейчас слишком занят. Но ему перезвонят потом, он уверен. Поэтому он принимает решение доделать работу, что не давала ему продохнуть уже целую неделю, чтобы зря не растрачивать драгоценное время. Джонхан устраивается с ноутбуком в гостиной на диване, но не просмотрев даже половины присланных документов, проваливается в сон. Просыпается он от крутящей боли в животе. Он знает, что это значит, и теперь моменты с утренним недомоганием и плохим самочувствием складываются в один пазл. Он открывает календарь на телефоне, замечая, что время уже давно перевалило за десять часов, и делает пометку, о приближающейся течке. Но что его настораживает еще больше, так это то, что Сынчоль до сих пор ему не перезвонил и даже сообщения никакого не отправил. Юн чувствует зудящее раздражение, и непонятно от чего больше: от собственной уязвимости из-за сильной потребности в альфе рядом прямо сейчас, или из-за игнора этого самого альфы. Решив, что и то, и другое его бесит одинаково, он идет на кухню за стаканом воды и таблеткой успокоительного. Течка должна начаться уже через день, так что ругаться с Сынчолем сегодня — не самый хороший и разумный вариант. Но только проглотив спасительную пилюлю, Джонхан слышит как проворачивается в дверном замке ключ. И как же жаль, что он не проснулся раньше, что не выпил таблетку сразу же, ведь все то раздражение и злость, что он только что пытался подавить, теперь вырывались наружу и несли его будто на реактивной тяге к объекту его обиды. — Почему ты не брал трубку?! — начинает он с лету, не давая даже снять с себя верхнюю одежду. А Сынчоль так и застывает с одним спущенным рукавом пальто, удивленно хлопая глазами. Джонхан никогда не злится по пустякам и не устраивает истерик. Повысить голос он может только в постели, или же когда альфа съедает без спроса его запас мармелада. Но сейчас ни один из вариантов явно не подходил под ситуацию. Сынчоль внимательнее рассматривает Юна и замечает у того на лбу испарину и сбитое дыхание. Сразу после этого он слышит усиливающийся запах жасмина, и если обычно это успокаивало его и расслабляло, то сейчас чувствуя этот дурманящий раскрывающийся букет, он ощущает, как во рту обильно скапливается слюна, и кровь быстрее разгоняется по жилам. — Когда? — говорит лишь одно слова, приводя собственное дыхание и самоконтроль в норму. — Да буквально пару часов назад! Я звонил три раза! А ты даже не перезвонил! — Я не об этом. Когда у тебя течка? — Сынчоль наконец снимает пальто и подходит ближе к омеге. — Послезавтра. Как узнал? Феромон усилился? — Джонхан старается принюхаться к собственному запаху и понимает, что тот действительно уже распространился на всю квартиру. Еще и захлестнувшая злость дровишек в костер подкинула, так что сейчас в маленьком коридоре было почти нечем дышать. Отлично, теперь он ходячий чайник с заварочкой! — Почему ты так долго? — Прости, секретарь Ким представлял мне нового спонсора, и мы подписывали бумаги. Поэтому я поставил телефон на беззвучный, а потом он попросту сел, — Сынчоль крутит в руках сдохший гаджет и кладет его на тумбочку. — В следующий раз обязательно тебя предупрежу, если буду задерживаться. Альфа заключает Юна в объятия, и вся обида и гнев, что до этого бурлили в груди, рассеиваются. Правда, не надолго. Джонхан принюхивается, ища в родном запахе успокоение, но вместо этого чувствует на своем парне чужие нотки хвои и ванили. И если первое он понять еще может, ведь секретарь Ким был с Чолем сегодня довольно долгое время, то вот второй незнакомый феромон вызывает у него тошноту, головокружение и непонимание происходящего. Он резко отрывается от Сынчоля, прикрывая свой нос рукой. — Ваш новый спонсор — это омега? — в глазах все рябит и расплывается, а к горлу подступает ком. И вовсе не слез, а всего того, что он съел на обед с Шуа. — Почему ты… — Сынчоль не договаривает раздражающее «спрашиваешь», лишь потому, что Хан разворачивается и убегает в ванную. — Джонхан! Джонхан, что с тобой? — говорит громко, чтобы по ту сторону двери за брызгами воды и шума от слива его точно расслышали. — Милый, открой дверь, я помогу. Скребется грустным виноватым щенком, ожидая, когда хозяин успокоится и впустит его. Но Джонхан молчит, и это настораживает. Сынчоль пытается понять, что вызвало такую бурную реакцию. Допустим, предстоящая течка. Но обычно в такие моменты его запах наоборот успокаивал Хана. А тут совсем противоположная реакция. А еще его вопрос про нового спонсора. Как он понял, что тот омега? И тут до Сынчоля доходит, и он готов биться головой об стену от собственной тупости. Феромоны Джонхана настолько замутнили рассудок и обоняние, что своего собственного запаха он сейчас попросту не чувствовал. А вот его омега, что в данный момент слишком чувствительный ко всему, сразу понял, что новый сотрудник сегодня на милые улыбочки и феромоны не скупился, полностью облепляя Сынчоля удушающим шлейфом ванили. — Джонхан-а, родной, открой, пожалуйста. Я не буду близко подходить, хорошо? — Альфа предпринимает еще одну попытку вытащить Юна из ванной, но она вновь проваливается, отзываясь давящей на мозг тишиной. — Ладно, сиди там, только слушай меня внимательно. — Сынчоль прислоняется лбом к двери, прикрывая глаза. — Тот спонсор, действительно, омега. И мне жаль, что его феромоны остались на мне, и ты почувствовал их в такой ситуации. Я знаю, как непросто тебе сейчас, и очень хочу помочь. Клянусь тебе, наша встреча была сугубо официальной. Я бы никогда… На этих словах замок щелкает, обозначая то, что дверь наконец открыта. Но Сынчоль не спешит заходить внутрь. Ванная слишком маленькая, так что если они окажутся в таком тесном помещении вдвоем, Джонхану снова может стать плохо. — Я знаю, Чоль. Я знаю, что ты бы никогда так не поступил со мной. Прости, я сейчас плохо могу контролировать свой тупой организм. Просто гормоны в голову ударили. Все хорошо. — Голос омеги тихий, но уже более спокойный, хоть и дрожит немного. И от этой дрожи у Сынчоля скребет где-то в груди, примерно там, где должно находиться сердце, что он навсегда отдал Джонхану. — Хоть я и очень хочу обнять тебя сейчас, но не могу, пока ты не смоешь с себя все… это… Так что давай меняться. Хан выходит из ванной, все также прикрывая нос рукой. Он не смотрит Сынчолю в глаза, потому что ему стыдно за свою истерику и глупое поведение. Конечно, к такому альфе будет липнуть каждая омега. Он красив, успешен, а его природный запах дождя и приближающейся грозы вскружит голову любому. Чего Джонхан ожидал? Что такой завидный мужчина останется без внимания? Особенно, когда на нем нет даже намека на его собственный феромон, что отгонял бы других, заявляя «он мой». Омега проходит мимо Сынчоля, стараясь не дышать. Альфа провожает его грустным взглядом, а затем быстро залетает в ванную, чтобы смыть с себя удушающий приторный аромат ванили. Чоль ожидал, что все маленькое помещение, в котором только что отсиживался Хан, пропитается запахом жасмина, но ожидать и прочувствовать — это совсем разные вещи. Ему кружит голову, и он на секунду крепко цепляется за края раковины и зажмуривается, стараясь дышать только через рот. Но даже так приятные любимые и настолько родные нотки душистого цветка проникают глубоко в легкие, оседая там сладким нектаром. Постояв в ванной чуть дольше, и немного привыкнув к такому количеству феромонов, Сынчоль начинает различать и горьковатый привкус, что означает то, что сейчас Джонхан очень расстроен и подавлен. Эти мысли отрезвляют куда лучше чем пощечина, и альфа наконец затаскивает себя в душевую кабину. Он ожесточенно трет кожу жесткой мочалкой, пытаясь стереть с себя липкие взгляды нового сотрудника и его феромоны. И думает о том, что в следующий раз нужно строго обозначить личные границы и свое положение в обществе. Он уже почти обручен с Джонханом, пусть и только в своих мечтах, но все же! Он уже занят, и никакие другие омеги с их хитрыми планами по соблазнению этого не изменят. Хан в это время меняет постельное белье и проветривает спальню. Он не хочет, чтобы его альфа, почувствовал, насколько он сейчас разбит и опустошен. Молодец, Юн Джонхан, сам себя накрутил, сам расстроился, закатил истерику и теперь не знаешь как все это разрулить! Очень самостоятельный омега! За непрекращающимся потоком самобичевания парень даже не замечает того, как начинает носиться по комнате, попутно собирая понравившиеся ему вещи и скидывая их в одну кучу на кровати. Там теперь валяется множество его смятых рубашек и толстовок, но посмотрев на вторую половину постели, Хан понимает, что огромная гора вещей Сынчоля все равно в стократ превышает эту груду. Такое ощущение, что омега просто перевернул весь гардероб своего парня на кровать. Этот беспорядок доставлял дискомфорт, поэтому Джонхан принялся все упорядочивать и складывать так, чтобы было красиво. Он сворачивал футболки и другую одежду, делая подобие бортиков. Укреплял их более толстыми вещами, а те, что сохраняли в себе запах альфы наиболее сильно, клал вовнутрь, чтобы потом была возможность зарыться в них носом и жалеть себя остаток ночи. Посмотрев на свою проделанную работу и удовлетворенно выдохнув, Джонхан осознает, что впервые построил гнездо. Раньше оно ему никогда не требовалось, ведь он и без него чувствовал себя под защитой. Но сегодня, когда единственный источник его спокойствия был недоступен, вся его омежья сущность просто вопила о том, что ему нужно место, в котором можно спрятаться. Аккуратно, чтобы ничего не задеть, он пробирается внутрь своего убежища. Смешанные запахи от его вещей и вещей Чоля разгоняют по венам тепло. Теперь он снова чувствует себя в безопасности. Он берет в руки толстовку, что ранее специально положил внутрь гнезда, и зарывается в нее носом, вдыхая родной аромат. За сегодняшний день он был измотан как физически, так и эмоционально, поэтому появившаяся сонливость не стала для него сюрпризом. Скорее наоборот, он ждал этого, чтобы наконец завершить этот полный дерьма день и очутиться в завтрашнем, без недопониманий, обид и истерик. Его мысли прерывает Сынчоль, что тихо, будто боясь спугнуть, заглядывает в комнату. Первое, что тот замечает, так это то, что Джонхан сжимает его толстовку в руках, и эта картина не может не умилять. А затем, когда его глаза привыкают к темноте, он видит построенное его омегой гнездо. И от этого зрелища у него перехватывает дыхание. Чоль знает, что так делают многие, особенно перед течкой, и это вроде бы норма. Но учитывая, что раньше у Джонхана никогда не было такой привычки и потребности, альфа понимает, что построено оно было по другой причине. Это попытка скрыться от сильного стресса и расстройства. Хан больше не чувствует себя комфортно, он не чувствует себя в безопасности. И в этом виноват только Сынчоль. От этого осознания на душе погано и пусто. Он разочаровал своего любимого. Внутренний волк протяжно воет и мечется, не зная, что ему делать. — Как тебе? — тихо шепчет Хан, стараясь поймать каждую эмоцию на лице напротив. — Не нравится? — От вида грустного и отчужденного Чоля хочется рыдать навзрыд, от чего начинает дрожать нижняя губа. Он же так старался! — Что? — Сынчоля сбивает с толку этот вопрос, но он быстро берет себя в руки, чтобы не огорчать омегу еще сильнее. — Ну что ты, оно чудесное. Ты прекрасно постарался, Джонхан-а. Мне очень нравится. — Говорит он искренне, потому что гнездышко получилось и вправду замечательным и уютным. — Тогда, может хочешь лечь рядом? — робкий голос так и сквозит надеждой. И кто такой Сынчоль, чтобы посметь даже подумать об отказе? Он медленно приближается к кровати и аккуратно, чтобы ничего не сломать, устраивается рядом с Ханом. Гнездо вышло больше, чем он думал. И эта мысль греет сердце, Джонхан рассчитывал место для него. — Как ты, ангел? — Альфа все еще боится прикасаться к Юну, опасаясь того, что на его теле могли остаться чужие запахи. Но Джонхан сам прижимается ближе, сначала осторожно принюхиваясь, а затем счастливо улыбаясь, полностью облепляет Сынчоля конечностями. Такого он не ожидал, ведь его парень не из тех, кто сам проявляет инициативу, но недолго думая, он наконец заключает его в такие долгожданные объятия. Он зарывается носом в светлые мягкие волосы и не может надышаться этим запахом жасмина. Самообладание постепенно дает трещину и он не может остановить себя от того, чтобы не обнюхать Джонхана всего. А тот этому, кажется только рад. Он доверчиво подставляется под все поцелуи, давая еще больше пространства. И Сынчоля конкретно ведет от вида открытой белоснежной шеи, на которой красуется его метка, что со временем немного побледнела. Он утыкается в нее носом и вылизывает с большим усердием. Джонхан на эти действия начинает тихо поскуливать, что разжигает в альфе огонь и сносит и так давно поехавшую крышу. — Можно? — сквозь пьянящее предвкушение он все же спрашивает разрешения. И после уверенного кивка с гортанным рыком вгрызается в нежную кожу, слыша громкий всхлип, и ощущая несильную боль в лопатках от впивающихся ногтей Юна. Немного успокоившись, альфа зализывает укус, стараясь успокоить неприятное жжение. А затем целует рядом, будто извиняясь за причиненную боль. — Я люблю тебя. Безумно люблю, мой хороший. От этих слов у Джонхана встает ком в горле, и теперь уже он точно от подступающих слез. Собрав в себе все силы и смелость, он толкает Чоля, переворачивая того на спину, и нависает над ним, тяжело дыша. Он медленно приближается к шее альфы и слепым котенком тычется к самому сильному источнику запаха. На пробу проводит языком по пахучей железе, выбивая из легких Сынчоля весь воздух, и повторяет это снова и снова. Альфа старается ему не мешать, сжимая в руках простыни. Он чувствует как накатывает возбуждение, от которого сводит в паху и скручивает внутренности, превращая все в один узел. А Джонхан тем временем продолжает вылизывать его шею, оставляя на ней свой запах. Полностью заклеймляя и эгоистично присваивая Чоля только себе. — Хочу, чтобы ты был только моим, — омега поднимет голову, встречаясь с таким же жадным и изголодавшимся взглядом напротив. — Хочу, чтобы любил только меня. Хочу, чтобы пах только мной. — Тогда сделай это. Сделай меня своим. Альфа поворачивает голову так, чтобы Джонхану было удобнее кусать. Но Юн видит в этом жесте безоговорочное доверие и повиновение. И не медля больше ни секунды, он вонзает свои маленькие острые клыки чуть левее пахучей железы, наконец ставя метку. Сынчоля подкидывает на кровати, и он выгибается, кончая прямо в домашние штаны, даже ни прикоснувшись к себе ни разу. Когда он впервые ставил Джонхану метку, тот также бился в агонии, обильно кончая и выстанывая его имя. Сейчас же лежа под ним, ощущая его сильные феромоны, Сынчоль также хрипя только и может раз за разом произносить имя любимого. — Джонхан, Джонхан, Джонхан, — словно мантра, словно молитва слышится из его уст. И Джонхан сжаливается и вовлекает альфу в долгожданный поцелуй. Он выходит яростным, отчаянным и ненасытным. Все тело омеги потряхивает от переполняющих эмоций. Штаны уже насквозь мокрые, а член стоит и сочится предэкулянтом. Омега скулит от этого дискомфорта и слепо трется о бедра, на которых сидит, в попытке получить разрядку. Но этого так мало, что хочется выть от безысходности. Поэтому он стягивает с себя такую ненужную сейчас одежду и заводит одну руку назад, проникая внутрь сразу двумя пальцами. Сладкий стон проносится по комнате и и остается у Сынчоля звоном в ушах. Он наблюдает за тем, как его омега растягивает себя и чувствует, как собственный член вновь набухает и увеличивается. После очередного громкого стона, когда Джонхану удается нащупать простату, альфа не выдерживает и переворачивает Юна, опрокидывая того на смятые простыни. Он скидывает свои запачканные штаны вместе с бельем куда-то в угол комнаты и возвращает все свое внимание на такого нуждающегося в нем Хана. У того взгляд совсем затуманенный, блестящая ниточка слюны стекает с уголка губ, а пальцы что растягивали узкое колечко мышц, все еще были внутри, стараясь достичь разрядки, пытаясь довести себя до края. Сынчоль резко отрывает руку омеги и заводит ее над головой, на что получает разочарованный капризный всхлип. — Тише-тише, милый. Я дам тебе то, в чем ты так нуждаешься. Ты же хороший омега, потерпишь еще немного для меня? — голос подводит, безбожно хрипя, но Джонхан все равно энергично кивает и разводит ноги шире, полностью отдаваясь во власть своему альфе. — Какой же ты красивый, — целует в шею, — прекрасный, — спускается ниже к набухшим соскам, беря один в рот, выбивая из блондина звонкий стон. — Самый замечательный омега, слышишь? — Сынчоль кусает за выпирающую тазовую косточку, отчего Юна подкидывает и выгибает, но его крепко хватают за бедра, возвращая в первоначальное положение. — Такой послушный и милый. Мой и только мой. — С этими словами альфа заглатывает болезненно твердый член Джонхана, наслаждаясь звуками, что нечленораздельно вылетали из его уст. Он проводит языком по чувствительной головке, и насаживается сразу во всю длину. У Юна перед глазами, звезды, планеты, целые галактики взрываются, образуя черную дыру, что так и норовит затянуть и его. — Чоль, хватит, пожалуйста. Я больше не выдержу. Я уже готов, просто войди. Я очень тебя хочу, ты мне так сейчас нужен, альфа, — на этих словах весь контроль Сынчоля куда-то улетучивается, и он резко дергая Хана за лодыжки ближе к себе, входит в него во всю длину. Синхронный стон удовольствия проносится по маленькой спальне. — Черт-черт-черт, — Чхве старается дышать ровно, чтобы не спустить прямо сейчас, чтобы довести своего омегу до пика. Хочется бросить к его ногам целый мир, подарить ему галактику, назвать в честь него страну и воздвигнуть монумент в честь его красоты. Написать оды о том, как сильно он его любит и дорожит им. Хочется спрятать Хана внутри себя, скрывая его от жадных и завистливых взглядов незнакомцев. Рычать и скалиться на каждого, кто осмелится приблизиться к его чуду ближе чем на пять метров. Хочется построить ему дом, в котором они могли бы скрываться от шумного неугомонного мира, находя утешение и покой друг в друге. Выбирать вместе обои, делать ремонт и спорить по поводу преддверного коврика, в конце концов смиренно сдаваясь и соглашаясь с выбором любимого, ведь по-другому и быть не может. Хочется наполнить его своим семенем до краев, чтобы тот в будущем носил его щенков, воспитывал их и оберегал. Чтобы они построили крепкую дружную семью, фотку которой Сынчоль бы обязательно хранил в бумажнике, установил бы ее на обои на каждый свой гаджет и хвастался бы всем, какой он счастливый. Но он понимает, что так нельзя. Чувства и мысли омеги у него всегда в приоритете. Поэтому он старается успокоиться и почти выходит из напряженного, словно оголенный провод, тела Юна, но Джонхан, что сам обратно насаживается на него, делая второй толчок, совсем этому не помогает. — Сынчоль, пожалуйста, — скулит жалобно, но одновременно с тем же и требовательно. Пальцами сжимает края подушки и выгибается навстречу. Сынчоль старается запомнить каждый изгиб его тела, не упускает ни единую эмоцию, поглощает его целиком и надеется навсегда выжечь в сетчатке глаз эту картину. — Не останавливайся. Мне так хорошо. Благодаря тебе я счастлив настолько, что иногда мне кажется, что я могу умереть от переполняющих чувств. Я люблю тебя и хочу быть с тобой вечно. Поэтому просто продолжай, стань со мной одним целым. Ты мой, а я твой. Навсегда, слышишь? Джонхан тянет руки наверх, и Сынчоль с легкостью поддается, оказываясь в его объятиях. А затем набирает бешеный темп, скидывая с себя все оковы и цепи. Каждый толчок выходит глубоким и попадает точно по простате, от чего Юн мечется по кровати, не успевая даже вдохнуть. Чоль впивается в любимые губы, заглушая собственные стоны и обхватывает рукой изнывающий член омеги. Пара движений, и Джонхан рассыпается на молекулы, не зная, сможет ли вновь собраться. И спустя несколько сильных толчков космос настигает и Сынчоля. Он с рыком изливается в разнеженное разгоряченное тело и без сил наваливается сверху, опираясь на локти, чтобы не раздавить Хана. Он чувствует, как узел набухает, не давая сперме выливаться, и ощущает как омега сжимается вокруг него, содрогаясь от микро оргазмов из-за увеличивающегося размера внутри. — Спасибо тебе, — немного переведя дыхание и аккуратно перевернув Джонхана на бок, он устраивается рядом обнимая за талию. Ведя кончиком носа по белоснежной шее, он замечает, как их природные запахи смешиваются, обозначая их принадлежность друг другу. Счастливая улыбка лезет на лицо сама собой, и он притягивает Хана еще ближе к себе. — Это тебе спасибо. — Джонхан находит руку альфы, и кладет свою сверху, переплетая пальцы. — Я люблю тебя, Сынчоль. — А я тебя больше. — Он целует уставшего, засыпающего Хана в макушку, и радуется тому, что теперь запах Хана навсегда останется на нем. — Теперь осталось только окольцевать тебя, чтобы всякие спонсоры омеги держали свои феромоны при себе. — Бурчит сонно, но по голосу Сынчоль готов поклясться, что омега сейчас улыбается. — Хоть на поводок посади, я согласен. — Заметь, это были твои слова. — Спи уже. А то завтра будешь жаловаться на то, что я не дал тебе выспаться. — Сплю-сплю. Эй, Сынчоль. А я люблю тебя еще больше. После этих слов Джонхан наконец засыпает и не слышит, как в тишине комнаты его альфа произносит «ты не можешь любить меня больше, чем я тебя, ведь я люблю до бесконечности».