slipped off in a threesome

ведь это лю-ю-юбовь

я тебе ебало расквашу если лайкнешь ему сторис в инсте, янян улыбается и тянет губы в стороны, обнажая язык со сплитом и грилзы под обутыми в голубые линзы глазами пока донхек на фоне пьет свое сладкое игристое и игриво стреляет в их сторону взглядом. комната перед глазами окрашивается в оттенки бордо; марк морщится, по виску течет кровь, стертые костяшки саднят, кто-то на фоне просит автограф и спрашивает по поводу оппонента, янян поправляет на шее цепочку розового золота и толкает язык за щёку. марк хочет выбить из его рта грилзы вместе с зубами и выдавить глаза пальцами. марк хочет толкнуть донхека в сторону ринга и схватить за шею, вбить бедрами в маты, покрытые тонким слоем чужой крови. марк хочет— марик, ты такой сладкий, когда злишься. марик, когда злится, готов брать города и страны только чтобы потом, улыбаясь окровавленным ртом, приползти к донхеку, пока тот будет как мона лиза улыбаться одними глазами и игриво вести отросшими ноготками по его животу, намекая на что-то большее. в мма слабаков не берут — поэтому он входит на ринг уже чуть на грани, но знает, что выйдет оттуда победителем, пока толпу будет оргазмически трясти в надежде на то, что сегодня он выберет кого-то из них. он не выбирает. раздвинуть горизонт познания или ножки?, донхек говорит both, и марк берет его за бедра, беря на весу, пока мобильный надрывается звонками от неравнодушных фанатов, которым какая-то падла слила марков номер телефона. какая-то падла появляется на горизонте их небольшого особнячка на пару тысяч метров ровно в момент, когда донхек натягивает на себя халатик и больше ничего, чтобы красиво встать на пороге и улыбнуться: привет, янянчик. пока янянчик лыбится как идиот и читает донхеку по памяти что-то своё, рэперское, марк почти ломает ручку кресла, а донхек гладит его голой ступней под столом, не прекращая восхищенно называть яняна следующим тупаком, доктором дрэ и сразу всем ауткастом; янян краснеет и, кажется, даже твердеет, но трогать донхека или себя себе не позволяет, пока марк все ещё здесь, сидит и смотрит своим этим коронным взглядом убийцы, продолжая почти уничтожать предметы фурнитуры. он такой милашка, говорит донхек, когда за следующим тупаком, доктором дрэ, etc, etc, захлопывается дверь, думаю, нам стоит пригласить его к нам снова. марк не спорит, скользя пальцами под шелк, за которым ровным счетом ничего нет, чтобы через секунду взять под бедра и потащить в спальню как дракон свою принцессу, которая, in fact, is in charge; донхек смеется, прикусывает его за ухо и позволяет задрать задницей кверху, лениво постанывая и скользя лицом вперед-назад по шелковой подушке и поджимая пальцы ног. за плотно задвинутыми бордовыми шторами лето, поют птицы и ласково что-то шепчут кроны деревьев; марк об этом не знает, марк чувствует на пятикратно перебитой переносице легкий влажный поцелуй, прежде чем донхек ладонями давит ему на плечи и залезает сверху. от него пахнет ладаном и чем-то, что отдаётся на зубах металлическим привкусом крови. донхек, наверное, был рождён только для того чтобы марк ему поклонялся, роняя слезы, потому что от него света как от солнца, которое никогда не потухнет; как от божества, которому марк ежедневно, ежечасно и ежеминутно жертвоприносит, стоя на коленях и вжимаясь лицом в лобок, где мускусно-терпко, сладко и сводяще с ума. донхек совершает над ним ультранасилие пока марк ультрастрадает, впечатывая очередного кого-то без возраста и имени в маты, чтобы сквозь кровь из разбитого лба, терновый венец самого главного великомученика, посмотреть туда, сквозь софиты, и увидеть, как чужая ладонь с ублюдским кольцом лезет донхеку в вырез рубашки, касаясь груди; донхек едва заметно наклоняет голову, давая больше пространства, и словно безмолвно интересуется: нравится? марк точно так так же покачивает чугунным черепом, в котором все трясется и шатается, он в паре шагов от черепно-мозговой: продолжай. донхек продолжает где-то через час или два, когда марк берет его там, где уже брала рука с кольцом, и целует в длинную шею, где бьётся-бьётся-бьётся венка. перекусить бы её. когда марк раздвигает донхеку ноги и лезет пальцами внутрь, где горячо и мокро-мокро, янян появляется на пороге; открывает дверь своими ключами, застревает у дверей спальни в позе я не помешал?, донхек манит его к себе как собачку, указательным пальцем, и призывно облизывает сладкие-сладкие губы. янян падает перед ним, металлом на зубах цепляясь за губы, пока марк где-то там, на галерке сосёт клитор, нежную штучку, и чувствует, как открывается рваная рана на скуле, попадая на язык и туда, внутрь. где-то там, где никогда не потухающее солнце соприкасается с тем, с чем не должно, янян ладонями скользит по донхековой груди и берет в рот сосок. донхек стонет-стонет-стонет, марк скользит в него тремя пальцами и чувствует, словно теряет сознание от витающих в воздухе опиатов. марк вставляет ему, яйцами ударяясь о задницу и чувствуя так, словно где-то выиграл и проиграл одновременно, пока янян стаскивает с себя джинсы, а донхек переворачивается на живот и берет в рот, пачкая губы и закатывая глаза. марк засекает тридцать секунд, прежде чем донхек судорожно на нём сжимается, кончая, и выпускает изо рта, едва заметно качая головой; марк послушно отрывается и бросается на яняна, выверенно сжимая руки на чужой шее. янян громко булькает кровью и исходится пузырями изо рта, пытаясь вырвать жизнь из рук марка и царапая его руки своими уродливыми большими кольцами. не помогает. последний раз судорожно вдохнув, он затихает, пустым взглядом ненастоящих голубых глаз утыкаясь в лепнину потолка. донхек мягко улыбается, стирая кровь с лица марка. на колени. марк опускается, пачкая колени в метафорической грязи. донхек над ним в подрагивающей игре свечей — бог. кровь на его ладонях — стигматы. кровь на его губах — плоть и кровь христова. марк вкушает его как запретный плод, пока им беззвучно командуют, держа за волосы как провинившееся дитя. донхек обнажает всего себя сантиметр за сантиметром, показывая раскидистое переплетение на груди и плечах, древнее предсказание, столкновение неба и земли. марк касается зубами кожи, чувствуя бедренную вену, наружную подвздошную, сонную артерию — пульс под языком уходит за сто двадцать. донхек закидывает голову назад и растекается по постели фарфоровым слепком самой тонкой работы. на его пальцах серебро, в зрачках золото, на языке металл и отче наш, благодарение и благословение. позволь мне. он позволяет, пускает внутрь, пальцами держа марка за лицо и слизывая кровь с его скулы. в нем оглушительно горячо, глаза застилает чем-то, неуловимо напоминающим дым с костров, на которых казнили ведьм. донхек улыбается еще раз, прежде чем погружает пальцы в его грудную клетку, доставая то, что должно было быть сердцем. хороший мальчик.