***
Прогремел последний взрыв, за ним оглушительная волна, яркий свет и, наконец, темнота. Все звуки резко затихли. Голоса и крики, минуту назад обволакивающие все вокруг, пропали. Кромешная пустота и тишина пугали и радовали одновременно. И вот именно сейчас ты думаешь, что вот он, конец. Долгожданная смерть, после которой все на свете кажется таким ничтожным и ненужным. Долгожданное спокойствие, но неприятный осадок на груди. Я не выжил. Не спас. Не защитил… Пошел дождь. Первые капли окропили землю, впитываясь вглубь земного шара вместе с кровью и грязью. Форма погибших солдат становилась на один оттенок темнее, а их лица, покрытые сажей и кровью, наконец приобретали человеческий оттенок. И уже неважно, за кого ты воевал и кому ты служил, капли для всех одинаковы. Непогода будто бы смыла с солдат не только пыль, но и их грехи, как бы прощаясь с ними и омывая их, в их последний путь. Со стороны казалось, будто не осталось ни одного живого существа. Казалось, никто не выжил в столь кровопролитной битве и последующий километр будет усыпан только трупами и брошенным оружием. Смерть, будто прошлась своей косой по сердцам и душам солдат, вынуждая их покориться и бросить оружие. Но проблеск надежды, будто лучи солнца сквозь темные грозовые тучи, не заставил себя долго ждать. В груде тел, что-то, сначала бесформенное, а затем человекообразное, зашевелилось и медленно, но верно, выпрямилось. Человек, сила воли которого преодолела безумие войны, с трудом дернулся, вытягивая измученное тело из могилы павших товарищей. Он ощутил тяжесть каждого движения, каждого мускула, но в его сердце еще жила искра надежды. Он почувствовал пульс своего сердца, словно призывающий его к дальнейшему существованию. Что только что произошло? Он не понимал, его мозг отказывался понимать хоть что-то. Вокруг только смерть и удушающая тишина, просачивающаяся аж под самую корку мозга. Юноша не верил, или не хотел верить в произошедшее, но обстановка вокруг говорила сама за себя. Они все мертвы. Он единственный, кто все еще подавал хоть какие то признаки жизни. Что-то больно кольнуло в сердце и на щеках начали появляться мокрые дорожки, то ли от слез, то ли от дождя, нещадно смывавшего все с поля боя. Хотелось завыть, закричать и биться головой о землю от безысходности, бросить все и сбежать куда-то далеко, лишь бы не видеть изуродованные тела товарищей, которые, казалось только час назад с улыбкой рассказывали об их будущей жизни после войны. Но он не мог позволить себе это сделать. Поддаться панике и впасть в истерию, значило проиграть. Он и так проиграл однажды, второй раз он этого себе позволить не мог. И поэтому, собрав последние силы, тот рукавом протер лицо и на еле двигающихся ногах, зашагал в сторону едва виднеющейся дороги. Тело совсем не слушалось, а мысли уходили куда-то в сторону, изолируясь от обстановки вокруг. Быть может это мозг пытается спасти последние кусочки разума, дабы не сойти с ума? Двигаясь и считая свои собственные шаги, юноша почти оказался у дороги, как вдруг услышал болезненное кряхтение совсем недалеко. Повернув голову, тот, стараясь не издать ни звука, начал всматриваться в картину перед ним. Оружие и трупы, ничего необычного, но звуки боли не переставали доноситься откуда-то спереди. Надежда мелькнула в его глазах, когда тот, позабыв о боли во всем теле, шатаясь, метнулся в сторону звука. Быть может кто-то выжил и он не один? Хоть кто-то из его товарищей. Светловолосый юноша ошалело разглядывал тела вокруг, переворачивая некоторые из них, чтобы удостовериться, что они точно не живые и звуки, всего лишь часть его воображения, всего лишь злая шутка разума. Хотелось верить в хорошее, но в сказки он перестал верить еще в детстве. Но вдруг его взгляд зацепился за еле двигающуюся фигуру напротив трупа мужчины, которого он секунду назад переворачивал. Перешагнув через него, тот, волнуясь и спотыкаясь, метнулся к еще еле барахтающемуся телу и опустившись перед ним на колени, рывком повернул к себе. Эмоции, из счастливых и радостных, быстро сменились на безразличие и злость. Да, человек которого он перевернул подавал признаки жизни, но его внешний вид вызывал у юноши только ненависть и отвращение. Не потому что у того на лице была грязь и не потому что тот окровавленными руками вцепился юноше в руку, причина была в другом. Его форма, принадлежавшая бойцам вермахта. Обессилено опустив руки, тот попытался встать, но военный, откашливаясь и тяжело дыша, сжал его руку до легкой боли. Что ему нужно? Неужто мало было того, что он и его товарищи натворили? Как ему только хватает наглости говорить с ним! Мало им было смертей, так они еще и лезут к тем, кто хоть как-то выжил и пытается выбраться из этого ада. Черти. Самые настоящие черти. —Пусти, гнида. Юноша одернул руку, но военный только сильнее вцепился ему в рукав, как будто рак, цепляющийся за палец поваренка, пытаясь спасти от участи быть заживо сваренным. Эта картина выглядела настолько жалко, что вызывала только разочарованную усмешку в глазах советского солдата. В его глазах виднелось отчаяние, что он, будучи, казалось бы, озлобленным на весь советский род, сейчас в агонии пытался что то прошептать и не упустить последнюю возможность выжить. — По-помоги… Его губы дрожали, а веки то тяжело опускались, то резко распахивались боясь упустить из виду звезду на воротнике нависшего над ним солдата. Одно единственное слово было произнесено с сильным немецким акцентом так, что буквы «о» превратились в ударные «а». Неужели знал, что все этим и закончится? Быть может это единственное слово, которое он знал на такой непростой случай? Его глаза опустились ниже к груди советского солдата, к нашивке, аккуратно пришитой к темно зеленой гимнастерке. Пытаясь разобрать буквы, тот щурился и открывал рот, будто пробуя буквы на вкус. Когда-то знакомые для него закорючки, сейчас расплывались в непонятное месиво, похожее на щупальца осьминога. У мужчины не было сил для того, чтобы вникнуть в буквы и слова, которые он только что прочитал. Поэтому выжав из себя максимум, тот прошептал. —Юрий… Помоги мне, а. Юрий… Светловолосый юноша поджал губы и отвернулся. С одной стороны он не хотел даже смотреть на эту свинью, служившую человеку, унесшему миллионы жизней. Кажись, если он оставит его вот так, здесь, то никто и не вспомнит о нем. Все поверят в то, что он умер от пули или от потери крови. Ведь так оно и было бы на самом деле. Таким уродам самое место здесь, среди трупов таких же мертвых немецких свиней. Но с другой стороны, простое человеческое. Если он вот так его оставит, он умрет. И его смерть будет на совести Юры, навещать его в кошмарах и съедать угрызениями совести. Как он будет смотреть товарищам в глаза, когда те придут с боя, с победой, а тот оставил такого же, безоружного и раненного, солдата умирать одного. В кодексе не говорилось ничего о спасении нацистов, но Юра чувствовал душой, что если не поможет ему, навлечет беду не только на себя, но и опозорит весь свой род. После секундных раздумий, тот скинул его руку со своей и резко выпрямился. Вглядываясь во что-то вдалеке, тот, без единых раздумий зашагал прочь от еле дышавшего и кряхтевшего тела. В глазах читалась уверенность и непоколебимость. Ранее испуганный и растерянный взгляд сменился на более живой и решительный. Неужели он так и оставит его одного? Вермахтовец прикрыл глаза и опустил голову вниз, обратно в грязь и слякоть. Дождь, собиравшийся превратится в ливень, почему-то переходил в легкую морось, вот-вот норовя прекратить отмывать последние окропленные кровью, лица. Мужчина совсем не удивился такому исходу событий, даже наоборот, это было слишком унизительно, просить помощи у того, с кем мгновенье назад враждовал. Он заслужил быть оставленным здесь на произвол судьбы и съедение воронам. Он жалок и эта жалость помогла ему выжить. Могли ли услышать его молитвы Боги? Могли бы, если бы не они кинули его в эту западню. Приготовившись умереть, мужчина сделал глубокий вдох и подумал о чем-то хорошем. О чем мог думать только он. Вот mama сидит с младшим братом за фортепиано и учит его нотам, а рядом papa с азартом рассказывает какому-то мужчине о недавно приобретенном ружье. В нос ударил знакомый запах пирогов и теплота окутала его тело. И почему именно эти, казалось бы, давно забытые в глубинах сознания, воспоминания? Вот оно, наверное, как люди умирают. Не успел он подумать о чем-то еще, как вдруг услышал знакомое чавканье тяжелых ботинок. С трудом распахнув один глаз, тот заметил знакомого ему солдата, склонившегося над ним с темно зеленой сумкой с красным крестом, из которой он доставал нетронутые бинты и вату. С таким же непоколебимым выражением лица, тот приподнял ногу вермахтовца, и принялся к тому, с чего хотел все и начать. Безмолвно приступив к работе, советский солдат аккуратно осмотрел рану, взял бинты и вату, сосредоточенно и молча выполняя каждый шаг процедуры. Его руки, привыкшие к тяжелому труду и борьбе за выживание, теперь проявились в совершенстве медицинского мастерства, работая ритмично и уверенно, словно мелодия спасения в этом аду разрушения. Раз. Два. Как по инструкции. Сначала дезинфекция и обработка, потом перевязка. Раз. Два. Под его искусными руками, рана мужчины была очищена и забинтована, вся процедура проходила в напряженном молчании, но наполнена темной тайной солдатских душ. Все это произошло настолько быстро, что вермахтовец даже не успел ни о чем подумать и, тем более, сказать. Удивленно уставившись в усталые карие глаза напротив, тот лишь сдавленно что то промычал и кивнул, не находя слов для всей этой ситуации. Он никогда с таким не сталкивался, для него, все это, было в новизну. Готовый умереть, тот почувствовал, что ему дали второй шанс. Его черствой, грубой и грязной душе, повидавшей столько всего непотребного. Звучало нелепо, что мужчина даже сам не хотел в это верить. Но вот он, спокойный, со строгостью в потемневших глазах, Юрий, стоит перед ним, и как бы одним своим видом показывает, что вот он, здесь, и отныне все будет хорошо. Юра опустился на одно колено и, наполненный решимостью, с рывком поднял немецкого солдата с земли за лопатки. Поравнявшись с ним, тот закинул его руку себе на шею, а свою переместил ему на талию, дабы крепче держать мужчину и не дать ему соскользнуть и упасть. —Держишься? И-и-и-и раз! Юра сделал шаг, за ним другой, направляясь в сторону дороги. Пытаясь поспевать за ним, вермахтовец ковылял одной ногой и вприпрыжку, не задавая вопросов, топал, пытаясь войти в ритм . Плечо к плечу, судьба к судьбе. Со стороны это выглядело комично и нелепо до несуразности. Услышал бы кто, не поверил бы. Советский солдат, помогает немецкому. Оба, одни друг у друга, совсем одни, оставленные на произвол судьбы. Честно говоря, Юра сам не знал зачем он это делает. Проще было бы оставить его одного там, и дело с концом. Но эта чертова дисциплина. «Подай руку просящему». Увидел бы его сейчас главнокомандующий… А его мать? Что бы она подумала, узнав, что ее сын спас жизнь возможному убийце? Подумала бы она вообще? Светловолосый предпочитал не сорить голову ненужной информацией, поэтому собрав последние силы, тот крикнул прямо в ухо немцу, будто боясь, что тот не услышит, что-то про «скоро будем» и «не помри там, Генрих». Может месяц назад, мужчина бы и был недоволен таким отношением к себе, или даже оскорблен, но отнюдь, сейчас ему даже нравилось. Что-то теплое было в этих словах, не обидное, а скорее наоборот, подбадривающе-дружеское, что нет-нет и вызывало у него незаметную усмешку. Дорога до ближайшего населенного пункта была не близко, Юра заприметил ее еще когда подъезжал к побоищу. Всего десяток домов, один из которых отдан под гостиницу. Мужчин в этой деревне не было, ведь всех в радиусе нескольких деревень, забрали воевать. Вполне возможно, что погибшие здесь люди были как раз из этой деревни. Пытаясь отбросить мысли о том, что они могут встретить нежелательную компанию или один из них двинет кони в середине этого путешествия в никуда, тот зашагал быстрее, волоча еле живое тело за собой. Они живы, господь их спас, пусть этот же господь поможет им добраться хоть до куда-то и уж там, в присутствии кого-то еще, можно и умереть спокойно. Наверное…***
Спустя две незапланированные остановки для отдыха, они наконец добрались до деревни. Вблизи она выглядела еще мрачнее и угрюмей: дома сильнее косили в бок, трава почти не росла, а над домами будто застыли темные дождевые облака. Внутри будто бы никого и не было. Нигде не горел свет, а из дымохода не шел характерный дым. Даже трава росла как-то не так: темнее и распластанная, будто передавленная колесом, к земле. Юра уже было подумал, что ошибся и это совершенно другая деревня, когда-то давно брошенная кем-то на произвол судьбы. Мало ли таких здесь? Брошенных и разграбленных временем. Пока наконец не увидел девушку, с ведрами в обеих руках. Наверное он никогда не был так сильно рад видеть кого-то, что готов был подбежать и расцеловать ее просто за то, что она есть. Немец, все это время свесивший голову и почти час бесцельно ковылявший ногами, тоже услышал лязганье железных ведер друг о друга и с надеждой поднял бестолковку, пытаясь взглядом нащупать хоть что-то живое. —Эй! Мы тут! Сюда. — Юра глубоко вдохнул. — Тут раненные! Девушка, услышав крики, тут же повернулась на звук. Завидев из далека двух мужчин в грязи и крови, та сначала испуганно попятилась, а затем, отбросив ведра, подбежала к ним. В ее глазах читался явный страх и волнение, но она, в силу юного возраста и любопытной натуры, все равно подбежала прямо к солдатам и схватила немца под локоть, пытаясь в полную силу сдвинуть хоть на немного эту тушу. После этого, все, кто расслышал крики выбежали на улицу. Кто-то охал и прикрывал разинутый от удивления рот. Кто-то боялся даже выйти, а некоторые, самые смелые и по видимому, старшие, подбегали помогать, совсем позабыв о домашних делах. О таких говорят, и коня на скаку остановят и за домом присмотрят. Не женщины, героини. Дальше они уже мало что помнили. Лишь пару нежных, но крепких рук, что перенесли их в теплое помещение и принялись, прохладной водой омывать раны, не забыв перед этим раздеть. Видимо это был не первый их раз, ведь они действовали очень дисциплинированно, будто по инструкции. Затем, непонятные микстуры, которыми обрабатывали раны и, которые, по совместительству, неприятно щипали кожу, от чего на лицах обоих парней появлялась болезненная гримаса. После пары тройки таких процедур, они оба отключились, совсем позабыв о недавней трагедии, полностью отдаваясь в руки этим женщинам, которым сейчас доверяли больше, чем матерям.Пять часов спустя
Юра вскочил с кровати, начиная судорожно искать в кармане Токарев, но не обнаружил ни штанов, ни пистолета. Грудь тяжело поднималась и опускалась, будто бы на него вылили чан кипящего масла, или разбудили звуком взрывающейся ракеты. Осмотревшись вокруг, тот понял, что находится совсем один, в какой-то старенькой комнатке. Почему-то голый. Почему-то не в своем отряде. Сев на кровать, тот схватился за голову. Воспоминания тяжелым молотом ударили его по голове, не давая и секунды передышки. Ему тут же вспомнилась адская боль после пробуждения, встреча с вермахтовцем и помощь девушки с ведрами. Моменты с бешеной скоростью проносились в голове, мешая ему заострять внимание на чем-то одном. Но в ту же секунду, когда он думал, что вот-вот закончит с самокопанием, в дверь постучались, а затем вошли. Юра повернул голову к источнику шума. В дверях стояла женщина в возрасте, но не в том, что бы считать ее старушкой или бабушкой. Совсем нет. Не считая пару седых волос на голове, она выглядела все также свежо. На ней была мужская гимнастерка, а волосы завязаны в тугую косу. Все в ней кричало о том, что она женщина с характером и заменяла здесь всех мужчин, когда-то ушедших на войну. Подойдя к солдату, та протянула ему его форму, бережно отстиранную и отштопанную в нескольких местах, а затем развернулась, давая юноше хоть каплю личного пространства в этом маленьком помещении. —Ты откуда будешь и чего здесь забыл? Светловолосый юноша с болью пополам, которую раньше почему-то не замечал, натянул на себя штаны, а затем и свободную гимнастерку. Тоже отвернувшись от женщины, тот, словно солдат при службе, начал отвечать ей такими же односложными предложениями, стараясь не вдаваться в подробности. Ей они не зачем, только больше вопросов будет. —3-я рота, под командованием Козлова. Выжил в бою при Ленинскополярске. —Есть еще выжившие кроме вас? — Женщина не определено махнула головой в сторону выхода. — Только мы. Юра застегнул последнюю пуговицу и встал по струнке, серьезным взглядом смотря на женщину перед ним. С одной стороны она была просто женщина, а с другой, ее внешний вид заставлял его ее бояться и уважать одновременно. По ней было видно, что всем здесь заправляла она и спуску, двум непонятно откуда взявшимся солдатам, она не даст. Женщина развернулась, заметив, что тот перестал суетиться и протянула руку в знак приветствия и знакомства. —Надежда Кузнецова. Юноша пожал шершавую руку брюнетки и улыбнулся в ответ на улыбку, отправленную ему. В кои то веки он мог расслабиться и почувствовать что-то простое, человеческое. А не звуки перезаряжающегося Калашникова и летящего снаряда. —Юрий… —Я знаю. Я тут совсем по другому поводу — бесцеремонно перебила его женщина и убрала руку. — Кто этот парнишка с тобой? Зачем ты притащил с собой немецкую гниду? Юра сглотнул. Именно этого разговора он и боялся. Но боялся не того, что он сделал, а реакции на это. В своих действиях он был уверен сильнее, чем в будущем, но он не знал, как на его жест доброй воли отреагируют остальные. В военное время самое глупое проявлять сожаление и жалость к врагам, которые этого не проявляли даже к детям. Ненависть к ним вполне понятна и кажется даже оправдана. — Товарищ Кузнецова, я притащил этого немецкого солдата сюда, потому что он был на грани смерти и нуждался в медицинской помощи. Юра замолчал. Подумал. А затем добавил, приподнимая ладонь в сдающемся жесте. —У нас нет права оставлять даже врага умирать без помощи. Юноша выделил слово «даже», будто боясь, что она его упустит и не услышит. Будто боясь, что она прямо сейчас схватит их, в особенности его, и вышвырнет на улицу. Много он натерпелся за сегодня, еще одну ночь в одиночестве и голоде он не проживет. Но к его удивлению, ее взгляд смягчился и та отвернула голову намереваясь пойти в сторону все еще открытой двери. Не таких эмоций ждал от нее Юра, не таких. Ее плечи были расслаблены, а на лице застыла эмоция беспокойства, она не выглядела как та, кто в любую секунду готов рвать и метать грозой и молнией в юношу перед ней. —Он ведь молодой совсем… — промямлила она себе под нос, но уже громче обратилась к парню за ней — Он полностью под твоей ответственностью, если вытворит что-то, будешь головой отвечать. Женщина практически вышла из комнаты, как на прощание кинула что-то вроде «соседняя комната» и скрылась. И вправду боевая женщина, еще и мудрая. Не стала полагаться только на сердце, как это делают большинство людей сейчас, становясь хуже фашистов. Светловолосый юноша уже тысячу раз пожалел, что взял этого Генриха с собой, но что сделано, то сделано. Пнув с досады кровать, тот недовольно вышел из комнаты, попутно разминаясь и потягиваясь, дабы привести себя хоть в какую то форму. Мда, тело все еще ныло, но не так, как после пробуждения. Осмотрев себя, тот понял, что был перевязан только в нескольких местах. Не так сильно пострадал? Или кто-то накрыл его своим телом, помогая увернуться от встречных пуль и осколков. В груди неприятно заныло, а в горле пересохло от леденящих душу воспоминаний. Войдя в комнату немца, тот сразу же заметил, что у него она была светлее и просторнее. Вот вам и благодарность за все и бескорыстное уважение к защитникам отечества. Юра обогнул его кровать по кругу и остановился совсем у изголовья, беззастенчиво рассматривая юношу. К его удивлению, это был совсем молодой юноша, а не мужчина, как он сначала подумал, вполне возможно старше него, но не намного. Из за грязи и сажи не было заметно его белоснежной кожи и темных, как старинная книга, волос. Под глазами были темные круги, а в уголках еле заметные морщины. Выглядел он измученно и исхудало настолько, что ключицы, словно горы, выпирали из под его кожи. И как его можно было принять за крепкого мужчину? Оглядевшись вокруг, тот заметил что-то на подобии гимнастерки на табуретке рядом с кроватью. Подойдя к ней и взяв ее в руки, тот принялся рассматривать ее, пытаясь найти бирку или нашивку с именем немецкого солдата на ней, но ничего такого не нашел и с досады кинул ее обратно, за что получил недовольный кашель и взгляд немца, непонятно когда проснувшегося. —Сложи нормально. Юра выгнул бровь, но предпочел не спорить с ним лишний раз, мало ли чего можно ожидать от злого гитлеровца. Он хоть и Но он не смог сдержать смешка, услышав его немецкий акцент, который полностью выдавал неопытность и неметчину юноши с потрохами. —Как давно не спишь? — Поинтересовался Юра, совсем формально, дабы сгладить хоть какие-то углы между ними. —Достаточно, что бы заметить, как ты разглядываешь меня будто куклу на витрине. —Ну мне ж интересно, как выглядят иностранные свиньи. Одна вон, даже разговаривает. — Юра пожал плечами — Звать тебя как? Не Генрих ли? Темноволосый юноша закатил глаза и попытался встать, но его тут же остановила дикая боль в спине и ноге, будто тысячи проводов присоединили к его телу и медленно пускали ток по мышцам. Прошипев что-то нечленораздельное, тот, сдавшись, рухнул обратно в кровать, стараясь лишний раз не двигаться и не дышать. Мало ли, еще растянет себе что нибудь и умрет глупой смертью в никому неизвестной советской деревне. —Никита… Юношу перебила распахнутая дверь, из которой кудахча и приговаривая вышли две женщины преклонного возраста с подносами в руках. Комната тут же наполнилась запахом традиционной столовой, возвращая приятные воспоминания в голову Юры. Положив подносы на стол и тумбочку рядом с солдатами, женщины удалились, стараясь лишний раз не смотреть на Никиту, дабы не смутить его. Но этим только сильнее поставили его в неловкое положение. Как будто на дикого зверя в зоопарке смотрят, взрослые же женщины, а ведут себя как дети малые. Подойдя к ближайшему подносу, Юра оценил принесенные блюда: борщ с кусочками мяса и свежими овощами; Рядом лежал бесхозный ломоть черного хлеба; В качестве второго блюда - картофельный гарнир с маломальскими кусочками мяса и поджаренными луком с морковью; На десерт - кусочек домашнего пирога с вареньем из ягод; и конечно же в прозрачных граненных стаканах - чай, судя по запаху крепко заваренный. В животе заурчало, и Юра было направился в сторону стола, где хотел в спокойствии пообедать, как его взгляд метнулся на беспомощно лежащего Никиту. Опять дилемма. Ну почему он не может просто забыть об этом злосчастном Генрихе и пойти нормально поесть. Как давно он так не обедал? Закатив глаза, тот, остановившись между кроватью и столом, прикусил палец от безысходности и, столкнув вещи брюнета на пол, сел на табурет и притянул поднос к себе. Никита возмущенно округлил глаза, готовясь начать тираду и осудить бедного Юру, который вот так с ним поступает, зная о нем только имя и статус. Но к его удивлению, Юра подносит миску с борщом к его губам. Он держит миску осторожно, чтобы не пролить ничего, и аккуратно наклоняет ее, чтобы Никита мог выпить или съесть супа. Никита удивленно приподнял брови, совсем не понимая что сейчас происходит и почему этот солдат делает что-то для него. Может он им нужен для чего-то и он сейчас так добр к нему. Может это все обман и в следующую секунду он с издевательским смехом выльет этот суп ему на голову? Стараясь предотвратить такой исход, Никита задергался. —Я сам! —Жри давай, буду я еще с тобой возиться. Поэтому, затаив обиду, но и будучи благодарным за это, Никита покорился и продолжил трапезничать, но уже с закрытым ртом, стараясь как можно реже пересекаться взглядом с этим сумасшедшим. Есть причины по человечески относиться к немецкому солдату? Никита вспомнил о каких ужасах ему говорили сослуживцы в начале войны, когда он только-только попал в армию. Пытки, истязания и мучения - это ждет любого иностранного солдата в советском плену. Но судя по обстановке, в ближайшее время ему это не светило. Да, для него это и вправду было необычно и ненормально, что казалось, будто это все сон, после которого он проснется на холодной земле, окруженный мертвыми и холодными солдатами. По спине прошел холодок, а раны на теле вновь неприятно заныли, служа воспоминанием о прошлой ночи. —Так значит Никита? Совсем не немецкое имя. — Заметил Юра, вставляя ложку в рот Никиты чуть ли не по гланды. — И откуда русский так хорошо знаешь? Брюнет с аппетитом жевал огромную картошку, которую Юра так и не удосужился раскромсать на кусочки. Вопросы были, мягко говоря, неудобными, но будучи в таком нелепом положении, тот просто не мог не отвечать на них. Да и таить было нечего, по его лицу и так все было понятно. Тема заезженная, а Никита, хоть и устал от вопросов, продолжил как ни в чем не бывало. — Я с Молдовы. Насильно привезли в Германию из детского дома, а потом на войну, как закончил обучение. — Выдох. — Русский всегда знал, но после месяцев здесь, напрактиковался на год вперед, хоть и акцент меня очень выдает. — Убивал кого-то? Опять вопрос в лоб. Такой бесстыдный и дерзкий, привыкший не церемониться с людьми и получать все, что захочет. Имея доброе, возможно, сердце и ангельское лицо, будучи при этом наглым до мурашек. Ему что, нравиться выводить людей из себя? Нравиться видеть, как внутри них что-то бьется в агонии под его хмурым взглядом? Никите бы хотелось назвать его душегубом и ужасным человеком, но язык никак не поворачивался. Ему не очень то хотелось получить ложкой в лицо за слова и поломать еще и нос. Поэтому, продолжив с непринужденным видом допивать чай, который ему помогал хлебать Юра, отказавшись от второго, тот пробубнил. — Не знаю… — Никита подумал. — Точнее не думаю. Меня, кроме этого, никуда и не брали почти. Был в запасе. Удовлетворенный таким ответом, Юра положил поднос обратно на тумбу и встал с табуретки, поправляя при этом смявшуюся гимнастерку. Бросив последний взгляд на выжидающего чего-то Никиту, тот махнул головой и, взяв уже давно остывший поднос, принадлежавший ему, удалился из комнаты, оставляя брюнета самому себе в полном одиночестве. Хотя юноша мог поклясться, что слышал что-то на подобии «тоже мне, Генрих…» доносящийся из его уст. Никита повернул голову в сторону окна, на противоположной стороне кровати и приподнял руку, дабы поближе рассмотреть все ссадины и раны, которые все еще не были обвязаны бинтами. Но мысли уплывали куда-то далеко, в сторону мужчины, или не совсем, покинувшего его, на данный момент, комнату. Странный он. Неразговорчивый, задумчивый и хмурый. Таких как он в роте называли Ванями и видимо не ошиблись с именем, оно ему было под стать, нежели какое-то там Юра. Никита, совсем тихо, дабы никто не услышал, прошептал это имя, будто бы пробуя его на вкус. Совсем неплохо. Ему в глаза тут же бросились его руки, которые за все их недолгое путешествие, крепко держали его за тело, не давая упасть. Форма, будто приросшая к нему и ставшая уже частью его личности. И волосы… Никита и не заметил, что они были намного длиннее , светлее чем у него и вились кудрями. И почему он раньше этого не замечал? Если посмотреть сзади, то этот Юра и вправду чем-то походил на девицу. Мясистую и мускулистую, но девицу. Спутаешь в ночи и огребешь по самые не балуй. Никита усмехнулся и прикрыл глаза. Боль почти пропала, но на ее место пришла усталость. Сейчас он был полностью беззащитным и слабым, совсем как ребенок, только-только отделившийся от матери. Брюнет зевнул, спрятал руку под одеяло и, продолжая витать где-то в облаках, сам не заметил как заснул. Опять.Двенадцать дней спустя
Приспособление к новой жизни заняло у них немного времени и это произошло быстрее, чем они ожидали. Раны зажили, включая душевные и все почти вернулось в строй. Разве что Никите пришлось туго, оттого что все, завидев его издалека, шарахались как от прокаженного. Он, хоть и был задет таким отношением, понимал, что людям нужно время для того, чтобы привыкнуть к нему. Не каждый день, вермахтовец расхаживает у тебя под окном на костылях и лезет с бессмысленными разговорами. И все же он был прав, потому что через какое-то время люди и вправду привыкли, начиная потихоньку общаться с ним и предлагать мало-мальскую помощь. Изменилось не только отношение женщин в деревне, но и их общение между собой. Юра стал более терпимее, продолжая пропускать шутки о происхождении Никиты и называть его Генрихом, но не в таком огромном количестве. А Никита, в свою очередь, наконец перестал в нем сомневаться и бояться, что ночью его вот-вот схватят советы и отправят в Гулаг на пытки и допрос. Они стали более лояльнее друг к другу, даже можно сказать что сблизились за такой короткий промежуток времени. Юра сам не заметил, как вечерами проводил время в комнате Никиты, прочищая оружие или разбираясь с кипой документов. Наблюдал, как тот пытался читать книги на русском и писать стихи, но уже на немецком. К тому же, Никита научил его парой фраз на немецком, на всякий случай, если в следующий раз придется уже просить помощи ему. Всякие ситуации бывают. При свете луны и свечей, те жарко о чем-то спорили и смеялись, совсем позабыв о давней вражде, будто бы не они совсем недавно бежали с поля боя. Им было комфортно в компании друг друга, хоть те и были из совсем разных миров. Их связала сама судьба, дав им выжить в море крови. Не дав смерти сожрать их сердца. После того, как они влились в жизнь этой деревни, их помощь стала неотъемлемой частью жизни людей. Хоть, в силу их здоровья им не давали заниматься тяжелым трудом, они все равно пытались помочь: носили воду, гоняли скот и мастерили всякую утварь. Их не обделяли и с каждым днем работы становилось все больше и больше. Но они и не жаловались, наоборот, были рады быть полезными, принимая все работу, как оплату за проживание здесь. Сегодня они развешивали белье. Хотя от развешивания было только название. Юноши, будто дети, резвились вокруг самодельной сушилки - один на костылях, другой, на своих двух. Оба красные и вспотевшие, те кидали друг в друга простынями, ловя их на ходу и врезаясь в стоявшие не к месту деревья. — Сюда! Лови! — Кричал разгоряченный Юра перебегая из одного место в другое. — Ловлю я. Мазила! Вода с них стекала им прямо на одежду, но те, закатив рукава, совсем не обращали на это внимания. Наоборот, им нравилась прохлада, хоть и с запахом порошка, который бил в нос как только ты оказывались ближе чем на метр к сушилке. Увидела бы их Кузнецова, то схватилась бы за голову и заставила бы отрабатывать это все в еще более скучном месте. Но к их счастью, у нее сейчас были дела поважнее. Никита, развесив последнюю простынь, резко развернулся, дабы на одной ноге доскакать до Юры. Но что-то пошло не так и тот, споткнувшись о корягу, полетел вниз, прямо на ничего не подозревающего юношу. Десять раз перекрестившись и столько же помолившись, тот ударился лбом о подбородок Юры и болезненно промычал. Приподнявшись на ладонях, тот потер ушибленное место и зажмурился. Боль была не такой сильной, но нога, о которую он споткнулся, на мгновение неприятно заныла. Как только боль прошла, тот распахнул глаза, совсем позабыв о Юре под ним. К его удивлению тот весь покраснел и тяжело дышал, волосы, выбившиеся из аккуратно сделанного хвоста, падали ему прямо на лицо создавая неаккуратные узоры. Грудь то поднималась вверх, то, так же резко, опускалась вниз, будто боясь не успеть за потоком кислорода. Юра выглядел так, словно пробежал марафон, а не лежал как истукан на земле выпучив глазницы. Глаза предательски бегали по лицу Никиты, избегая зрительного контакта и попытки задержаться больше чем на секунду на одном месте. Наконец, Юра, будто выбравшись из транса, оттолкнул Никиту и с шумным вдохом поднялся, начиная стряхивать с себя невидимую пыль. Что только что произошло? Есть ли этому нормальное объяснение? Юра похлопал себя по голове, совсем не обращая внимания на все так же сидевшего на траве, Никиту и направился твердым шагом в сторону дома, в котором находилась его комната. Сердце бешено колотилось, а нижнее белье позорно натянулось под штанами. Вот эта выдержка солдата, вот это дисциплина! Может это все, из-за того, что у него давно не было встреч с девушками? — Я пойду, у меня дела. Можешь меня не ждать. Давай. — Бросил напоследок светловолосый юноша, стараясь на оборачиваться на Никиту. От былой уверенности и радости не осталось и следа, лишь страх и сомнения, которые не обещали ему ничего хорошего. Юра попытался скинуть это все на воздержание и перевозбуждение от игр на улице, но его нутро, почему-то, не верило в это. Никита, все еще сидевший на траве посреди сушилок для белья, задумчиво сорвал траву и покрутил в руках. И что это на него нашло? Совсем голову потерял и с ума сошел? Может голова закружилась от солнца? Ему явно нужно чаще выходить на улицу подышать воздухом. Рука потянулась к груди и Юра ощутил приятное, но взволнованное биение сердца. «А на меня-то что нашло?» Пронеслось в его голове и встав, тот выкинул травку под ноги, случайным образом наступив на нее. Все было слишком странным. Начиная от этой ситуации, заканчивая его, и не только, эмоциями. Казалось бы он не должен был почувствовать ничего такого, но бешено колотившееся сердце говорило об обратном. Каким было, это обратно?Еще неделю спустя
Пошла неделя, как Юра издевательски игнорировал и избегал Никиту, стараясь вот уж совсем с ним не пересекаться. Он реже выходил на улицу или даже из своей комнаты, дабы не видеть ничьи лица, тем более черта в лице Никиты. Даже на обед он не спускался в общую столовую, предпочитая трапезничать у себя в комнате, совсем не обращая внимания на недовольное бурчание поварих. Даже когда мимо проезжали взводы солдат, видимо за телами с бойни, он не вышел их поприветствовать, продолжая отшельничать. Многие говорили о том, что у него пошли глюки после пережитого побоища. Проще говоря залечивал травмы. В своей комнате он чувствовал себя безопаснее и отчужденнее, хоть она и не принадлежала ему. Закрывшись в себе, тот днями напролет о чем то раздумывал. Иногда можно было увидеть, как что-то с грохотом выпадало с окна и разбивалось, будя всех соседей вокруг. И все это в полной тишине. За все время его затворничества, он не издал ни одного слова или звука, поэтому бабки, любившие посплетничать, шептались о том, что он подался в монахи что бы искупить свои грехи. Но Никиту это не устраивало, поэтому он постоянно выжидал его у двери, стучался и даже пытался проникнуть к нему через окно. Словно сторожевой пес, тот караулил его у входа, но постоянно уходил ни с чем. Часто, проходя мимо этих домов, можно было услышать чистую немецкую речь, что вызывало неприятные мурашки у односельчан. — Komm raus, Idiot! Ich weiß dass du hier bist! — Кричал он, с силой стуча в дверь. И так день за днем, час за часом, но результатов никаких не было. Никита прокручивал в голове, что такого он мог сделать, что бы настолько обидеть единственного более менее близкого ему человека, но в голову ничего не шло. Да не мог он глупой шуткой или случайным словом задеть такого человека, как Юра. Никто не смог бы. Хоть он и понимал, что ответственность на всем этом лежит целиком и полностью на нем, брюнет пытался придумать другие причины, почему Юра ото всех скрывается. Его нога почти зажила, поэтому тот беспрепятственно и почти без боли гулял по деревне расспрашивая женщин о том, что могло произойти. Но те лишь разводили плечами и охали, узнавая о том, что он вот уже какую неделю сторониться людей. Все списывали это на усталость и неприятные воспоминания с войны, но Юра в это не верил. Или не хотел верить. Вспоминая тогдашнего Юру, тот никогда в жизни бы не поверил, что он из-за этого бы так расстроился или бы стал таким образом показывать эмоции. Нет. Это слишком на него не похоже. Слишком подозрительно. Слишком не так, как обычно ведут себя Вани. Поэтому собравшись с мыслями, тот решил действовать и тайно проникнуть в комнату Юры, пока тот ночью отлучится в туалет или по делам. План был ненадежным, но единственным на данный момент. Насильно Юру не вытащить, а сам он не выйдет. Поэтому нужно либо ждать, либо брать все в свои руки. Никита выбрал второе. И вот, в кромешной темноте, тот, спрятавшись за одной из петляющих стен дома, начал выжидать. Свет давно везде погас, как бы давая ему знать, что все пошли спать, оставляя бодрствующим только его одного. Словно шпион на миссии, тот даже пикнуть боялся, постоянно дергаясь от каждого звука. Нужно разузнать хоть что-то про Юру пока не стало слишком поздно. Вдруг, окажется что он кроме отшельничества, решит еще и с жизнью покончить. Ну уж нет, Юра способен на многое, но не на такое. Слишком предан Родине и правилам. Прождав так час или полтора, юноша уже совсем выбился из сил и дважды чуть не заснул, практически провалив миссию, но его постоянно будил чей то громкий стук и огромное упрямство, желание довести все до конца. Но к его великой радости, дверь комнаты Юры вдруг отворилась и оттуда, сонный, но живой, вылез уже знакомый Никите советский солдат. На лице почему-то появилась глупая улыбка, по видимому не собирающаяся сползать. То ли Никита был настолько рад видеть Юру, то ли он просто обрадовался, что тот не хотя бы не двинул кони. Хотя бы не сегодня вечером. Юра, в одной солдатской хлопковой майке и трусах, ковылял в сторону выхода. В темноте нельзя было увидеть даже его лица, но брюнет сразу понял, что это он, только по очертанию и рельефу его подтянутого тела. Такого родного и такого чужого одновременно. Никита хотел подбежать и просто обнять его, почувствовать его тепло, что вот он Юра, живой и невредимый, дышащий и счастливый стоит перед ним и не отталкивает а его, а наоборот, сам тянет руки к нему. Никита мотнул головой. О чем он только думает, Юра уже давно вышел из дома, видимо в сторону туалета, времени оставалось мало, нужно было действовать. Брюнет на цыпочках подбежал в сторону комнаты Юры и остановился в дверях, дабы убедиться, что рядом никого нет. Закончив разведку, тот аккуратно прошел внутрь и так и застыл в изумлении. Он не мог понять, точно ли он вошел в правильную комнату. От прежнего помещения остались только очертания. На полу валялись листы бумаги и книг, кровать была помята, а на тумбе, столе и табурете - давно оттаявшие свечи, воск которых уже бесстыдно капал на пол. Ранее чистое до скрипа место, сейчас напоминало логово сумасшедшего писателя или сошедшего с ума ученого. Это было сильным ударом под дых для него и идеального образа Юры в его глазах. Что же с ним происходит? Решив не терять ни минуты, тот достал из кармана спички и зажег одну из свечей. Взяв ее вместе с подсвечником для удобства, тот начал хаотично перебирать бумаги на полу. «Правда» и «Известия» встречались чаще чем пол, но в большинстве своем это были несвязные новости о войне и советском союзе. Никита еле разбирал буквы, которые буквально плыли перед его глазами. Возможно это все из-за свечи. Возможно из-за адреналина в крови. А возможно во всем виновата его нервозность и нежелание видеть и находить что-то, что разочарует его сильнее собственной смерти. Дверь скрипнула и Никита повернул голову в сторону прохода. Он не успел. В дверях стоял все еще сонный Юра, но завидев брюнета, тот остановился, протер глаза, будто убеждаясь, что это точно не сон, и медленными шагами прошел внутрь комнаты закрывая дверь. Сон будто рукой сняло, как будто ему и не хотелось минуту назад вернуться обратно в мягкую кровать. Нахождение Никиты в его комнате было очень странным. Неужели он пытается что-то разузнать о нем? Неужели он шпион, специально подосланный Вермахтом? Что этому Никите нужно и почему он роется в его вещах в такой час? Вопросов было больше чем ответов, и Юра чувствовал, что теряет терпение. Он был готов вцепиться юноше в горло при любом удобном случае. — Это не то что ты поду… — Начал было брюнет, но его тут же перебили. — Что ты тут делаешь? Спокойный, но холодный голос Юры, словно нож, прошелся по его груди и не зажившим ранам. Вроде бы ничего и не поменялось, но этот брезгливый и злой тон говорил сам за себя. Он никогда не видел его таким, от некогда тепло относящегося к нему парня, не осталось и следа. Лишь грубый кусок камня, который смотрел на него холодными глазами ненависти. Оказывается, одна неделя может изменить человека до неузнаваемости, и Юра был отличным тому примером. — Юра нам нужно поговорить! — Нам не о чем говорить. — Блондин прождал секунду. — Убирайся. — Ты не можешь меня вот так выкинуть. Объяснись хоть. Кажется терпение светловолосого юноши было на исходе. То, как он смотрел на Никиту и сжимал-разжимал пальцы, говорило о том, что он прикидывал сколько нужно времени, чтобы придушить такую тушу. Он не был настроен на разговор, тем более с Юрой. Тем более в такой обстановке. Но слова брюнета просто вывели его из себя и тот, подойдя почти впритык к юноше, нахмурил брови и усмехнулся. Никита попятился назад. Уже десять раз помолившись, что оказался здесь, тот почувствовал спиной шершавую поверхность стены и сглотнул, готовясь принять свою участь быть съеденным заживо советским солдатом. — Хочешь объяснений? Я тебе их дам. — Юра недобро оскалился. — Гнида, на кого ты работаешь? Я знаю, что вы тут проводите эксперименты над советскими солдатами. Подопытного из меня сделать решили?! Никита сначала подумал, что это какой то розыгрыш, поэтому недоверчиво улыбнулся, готовясь признать, что шутка Юры удалась и он почти испугался. Но почему-то выражение лица юноши напротив, не предвещало ничего хорошего. Оно ни капельки не изменилось, наоборот стало еще раздраженнее и яростнее. Распущенные волосы Юры, будто змеи обвивали его шею и плечи, и в свете луны и свечи, тот был подобен разгневанному греческому богу из древних мифов. — Юр, ты чего? У тебя температура? Никита было потянулся к его лбу, дабы пощупать рукой поверхность кожи и убедиться, есть ли на самом деле жар, но получил сильный шлепок по руке, а затем толчок в области груди. Во всем теле неприятно заныло, но было терпимо, поэтому он лишь сощурился и тихонько зашипел. Юра не ударил его так сильно, как он ожидал, но менее неприятным этот удар от этого не стал. Не понимая что такого он сделал, брюнет лишь растерянно моргал, пытаясь понять, там ли, глубоко внутри, знакомый ему Юра. Или аура этого места поглотила и его? Никита думал, что Юра вновь ударит его и морально приготовился получить по щам за незаконное проникновение и несанкционированное использование чужих вещей. Даже благие вещи нуждаются в расплате, и видимо избиение было единственным решением этого конфликта. Решив, что с одной стороны он это и вправду заслужил, тот лишь нахмурился и раскрыл плечи, всем своим видом показывая, что он готов ответить за все, даже за то, чего он не делал. Но к его удивлению Юра лишь обессилено положил голову ему на плечо и вцепился дрожащими руками в рукава рубашки. Никита чувствовал плечом, как подрагивают губы юноши, но от удивления не спешил ничего делать. Эта ситуация была настолько несуразной, что его пробирало на смех. Да что, черт возьми, происходит?! Но он не чувствовал отвращения, скорее наоборот, желание защитить существо, которое когда-то защитило его. Это не было тупым обязательством или обетом, Никита сам к этому пришел. То ли от чувства верности, то ли от чего-то еще. Но для себя он уж точно решил оберегать это дрожащее тело, которое совсем недавно стойко держалось, выбираясь из омута смерти. — Это вы, гитлерюги… Я все знаю… все знаю. — Юра пропустил смешок. — Вот почему в голове постоянно только ты… Только о тебе и думается. Я все знаю… Юра сглотнул и убрал руки с рукавов, будто бы освобождая Никиту от собственноручно сделанных кандалов. Прикрыв лицо ладонями, тот промямлил что-то нечленораздельное и тихонько завыл от безысходности. Взглянув на него и не скажешь, что этот здоровый лоб, в прошлом солдат, выжил при столь кровопролитном побоище, так еще и спас кого-то. Какая-то размазня, что не может связать двух слов, превращая все в непонятный бред. — Но проблема в том.. Понимаешь — Опять выдох и вдох. — Что я сам этого хочу. Хочу думать… Вспоминать… Видеть… Это тоже ваш план? А? Мысли пошли кубарем, но Никита держался стойко. Дыхание сперло, а в горле образовался непонятный ком. Чего ж он несет? Неужели напился? Но нет, запаха спиртного он не чувствовал. Он бы даже удивился, если бы узнал, что Юра напился посреди ночи. Брюнет неуверенно поднял руку и положил ее на кучерявую голову юноши. Поняв, что светловолосый никак не сопротивляется, тот начал медленно гладить того по голове в успокаивающем жесте. Будто бы без слов говоря ему, что все будет хорошо и Никита всегда будет на его стороне, что бы ни случилось. Юра приподнял голову и взглянул в янтарные глаза юноши напротив. Осунувшееся и усталое лицо, вместе с заплаканными или страдающими от бессонницы, глазами, будто гипнотизировали вермахтовца. Видя Юру таким, беззащитным и слабым, ему захотелось обнять его и согласиться со всем этим бредом, который монотонно повторял юноша. Его не волновал смысл этих слов, наоборот он даже не вдумывался в это, но все равно был готов принять все обвинения и согласиться с Юрой. До того он запал ему в душу. — Хочешь секрет? — Прошептал Юра и грустно приулыбнулся, касаясь своими пальцами руки, которая все еще была на его волосах. Никита неуверенно кивнул, не понимая, что ему ожидать от этого сумасшедшего. Было любопытно, но и страшно с другой стороны. Вдруг этот «секрет» ему не понравится, и отвернет от друга до такой степени, что его будет тошнить от одного его вида. Было слишком много «за» и «против», но юноша решил, как Юра, смотреть страхам прямо в лицо. Последствия последствиями, но потерять близкого для него человек он себе не позволит. — Хочу. — Тихо прошептал Никита, будто боясь спугнуть его. — В этих мыслях я постоянно целовал тебя, обнимал и прижимал к себе… — Юра, неловко рассмеялся. — Не слушай меня. Несу какой-то бред. Может я заболел? — А если я не против? Светловолосый юноша дернулся и нахмурился, заглядывая в темные, будто светящиеся на фоне горевшей свечи, глаза. — Не против, чего? — Не против всего этого, что ты перечислил. — Никита, приблизил голову к лицу юноши. — Это заразно? Брюнет не знал, что на него нашло, слова будто сами вырывались из его груди, а он был не вправе контролировать это. Смущение накрыло его с головой, когда он без раздумий произнес столь глупые слова, вкладывая в них все, что у него накопилось за то время пока они не общались. Но его сердце забилось сильнее и до этого, когда Юра, будто бы специально или случайно, сам навлек на себя беду, сказав эти злосчастные слова. Целовал? Обнимал? Такое обычно говорят хрупкой девушке, а не здоровому лбу в виде Никиты. Были ли эти слова адресованы ему? Не спутал ли его Юра с кем то в ночи? Никите хотелось верить что нет. Только не сегодня. Это выглядело неправильно и опасно, но кто они такие, чтобы противиться воле судьбы, которая неспроста связала их жизни, заставив вместе пройти столь трудные испытания. Брюнет сделал шаг вперед, сокращая расстояние между ними и, без раздумий, накрыл чужие губы своими. Наверное, это был самый искренний и безрассудный поступок в его жизни. Он чувствовал, что хотел, и должен был сделать это. Когда нибудь уж точно. Но он совсем не ожидал, что этот момент наступит так скоро. Только бы его не отвергнули, как и весь мир когда-то. Только бы его не ударили и не бросили. Никита, по детскому нежно проходился по шершавым и обкусанным губам юноши напротив, стараясь не отрывать глаза от пола. Став пунцовым от переизбытка эмоций, тот, также быстро отстранился и прижался к стене, все еще боясь встретиться глазами с светловолосым парнишкой напротив. Адреналин зашкаливал в крови, подстрекая его броситься на этого бедного солдатишку и обвить его руками, поцеловать его, как не целовал ни одну девушку, и шептать прямо в шею о том, что все будет хорошо, хоть сам и не верил в это. Юра приоткрыл рот от удивления, ошалело разглядывая жавшегося в угол, парнишку. Ему не было неприятно, даже наоборот… Чайный вкус губ напротив, все еще отдавался эхом в его голове. Все это было так неожиданно, что притягательно пугало его. То, что он пытался отрицать и отвергнуть разбилось, когда ему, вроде бы, ответили взаимностью, а не послали на три буквы в психиатрическую лечебницу. Как там говорят? В тихом омуте черти водятся. Робко потерев щеку, юноша так же аккуратно приблизился к губам Никиты, почти стараясь не дышать и не делать никаких лишних движений. Легкий чмок. Еще один ответный. Этого хватило, чтобы свести с ума двух взрослых половозрелых мужчин, которые будто бы сорвались с цепи и бежали в сторону темнеющей пропасти. Первым не сдержался Юра. Переместив руки на шею юноши напротив, тот настойчиво кусал и мял чужие губы, стараясь случайно не прокусить тонкую кожу. Вцепившись тому в воротник, юноша притянул мужчину к себе, заставляя их тела, впервые за долгое время прикоснуться друг к другу. Белая хлопковая майка смялась под настойчивыми ласками мужчины напротив, а бумаги внизу трещали от каждого их движения. Рука, недавно оттолкнувшая Никиту, сейчас нежно гладила того по щеке, плечам и груди, будто бы пытаясь убедиться, что все это происходит на самом деле и Юра уж точно не спит. Шаг, еще один. И вот они оба уже лежать на кровати и изучают друг друга, стараясь не упустить ни одну деталь. Никита тяжело дышал и бездумно цеплялся за майку брюнета, стараясь хоть таким образом умерить свой пыл и жар в комнате. Оказавшись под ним, тот неуверенно сжал губы, наблюдая как Юра снимая с себя то, что еще можно назвать одеждой. Сильное подтянутое тело не смогло не привлечь его внимания. Рельефный корпус , все это время скрытый под одеждой, заставил его задержаться чуть подольше, наслаждаясь видом. При свете свечи, Юра выглядел еще привлекательнее и милее, чем он есть на самом деле. Это-то и заставило Никиту, без смущения и стыда разглядывать человека, который минуту назад был готов разорвать его на кусочки. Переместив руки ему на бедра, тот нежно поглаживал его тело подушечками пальцев, будто бы невзначай приходясь по соскам. Никита боялся что он растает под его натиском, поэтому даже трогал его осторожно, дабы не сломать и не повредить. Совсем как кукла… Брюнет не заметил, как уже минуту бесстыдно разглядывает Юру, совсем не обращая внимания на вопросительно-удовлетворенный взгляд сверху. Поцелуи не прекращались, но теперь они спускались все ниже и ниже, неожиданные, но оттого приятные. Опасаясь завтрашних последствий, Юра лишь пару раз, смазано поцеловал шею партнера, а затем опустился ниже, попутно раздевая парнишку. Пуговица за пуговицей и от рубашки не осталось и следа, за ней полетела скрывающее тело, майка. Истязая юношу снизу поцелуями, тот мокро проходился по всем участкам тела, оставляя багровые пятна на животе, груди и над пахом. Будто бутоны роз, пунцовые засосы расцветали под его натиском, вынуждая парнишку выгибаться ему навстречу. Неужели ему смогли вскружить голову даже такие легкие ласки? Что же с ним будет, когда он наконец-то сорвет его вишню. Никита вцепился руками во вьющиеся волосы Юры, оттягивая их и натягивая, каждый раз когда тот до приятной боли кусал его кожу. От былого стыда не осталось и следа, все эти прелюбодеяния только сильнее раскрепостили парней, вынуждая их быстрее приступать к делу. Спустившись с кровати прямо на колени, аккурат между ног парня, Юра расстегнул военные штаны, которые до этого тысячу раз сам расстегивал на себе, поэтому быстро справился с ними и, приноровившись, стянул. Никита прикрыл лицо от смущения, когда налитый кровью член, буквально оказался прямо перед носом у Юры, так сказать, готовый к труду и обороне. — Извини — Непонятно почему буркнул тот и отвернулся, все еще смущаясь своей бурной реакции. Но Юру это, видимо только раззадорило, ведь в следующую секунду, тот, взяв член Никиты в руку, прошелся ловким языком по головке и вниз, затрагивая весь ствол парня и вызывая томный вздох сверху. Не позволяя брюнету отдышаться от столь неожиданного действия, тот, аккуратными движениями, обхватил головку члена, посмакивая её и обводя уретру разгоряченным, шершавым языком, чувствуя солоноватость предэякулята. Захватывая все глубже и глубже, тот прикрывает глаз из которого капает одинокая слеза. Захватив член полностью в рот, тот, массирует его круговыми движениями языка и замирает. Другой рукой обхватывая ягодицы, тот сначала сжимает одну из них, а затем, средним пальцем этой руки проникает в тугое кольцо мышц. Сверху раздается еще один громкий всхлип и Никита, прикрыв рот и выгибаясь навстречу теплому рту, изливается, прижимая голову Юры ближе к паху. Задрожав и прошептав что-то на подобие «Oh mein Gott», тот наконец отпустил светлые волосы и распластался на кровати в приятном экстазе, совсем не чувствуя спину и ноги. Такое с ним было явно впервые. Юра, освободив рот от бугристого члена, сплюнул белую семенную жидкость куда то на пол, на один из ненужных ему листков, все еще бесхозно лежавших на полу, и в область ягодиц, где все еще находился его палец. Но останавливаться тот и не думал. Медленными, но уверенными движениями, тот, будто играясь и дразнясь с Никитой, вводил и вытаскивал свой палец из него, каждый раз с усмешкой наблюдая за реакцией. Подключив второй палец, тот сильнее раздвинул постоянно сжимающиеся колени юноши под ним, каждый раз ускоряя темп и добавляя еще один палец. На момент когда их стало три и они спокойно проскальзывали внутрь, тот вытащил их и выпрямившись, вновь вернулся к тяжело вздыхающемуся Никите. И где он всему этому научился. — Сейчас может быть немного больно… — Прошептал тот, оставляя смазанный поцелуй на щеке брюнета. Никита не успел никак среагировать, как одну из его ног подняли в воздух и переместили на свое плечо. В таком интимном и неловком положении, тот чувствовал себя, как медведь, только что попавшийся в капкан к охотнику. Что стало с робким юношей, который мгновение назад чуть ли не плакал ему в плечо? Видимо испарился, вместе с последними каплями адекватности. Приспустив нижнее белье, Юра скользящими движениями размазал предэякулят по всей поверхности своего члена и аккуратно приставил головку ко входу в тугое кольцо мышц, чем вынудил Никиту обвить его шею руками и уткнуться ему в грудь. Будто мокрый котенок, тот жался к нему, совсем неподготовленный и невинный. — Если не понравится или станет слишком больно, попроси меня остановиться, и я закончу. Договорились? М? Юра не услышал ответа, но почувствовал как Никита неуверенно кивнул, сильнее цепляясь руками за плечи и спину юноши. Рывок, и из уст старшего вырывается хриплый стон, который тут же заглушается рукой, накрывавшей рот. Светловолосый парень выдохнул и зашипел, когда наполовину оказался внутри партнера. Не торопясь двигаться, дабы дать Юре привыкнуть, тот рукой приподнял его за подбородок. Вид Никиты будто заворожил его. Стеклянные от накатившихся слез глаза и красное от смущения лицо будило в нем что-то неизведанное, предательски пытающееся выбраться наружу. Разве может мужчина до такой степени свести кого-то с ума, что ты днями напролет думаешь о нем? Мужчина, которого ты совсем недавно видеть не хотел, сейчас скулит под тобой, пытаясь не сорваться на крик. Правильно ли это? Абсолютно нет. Хотел ли он прекратить, зная о последствиях? Ответ тоже отрицательный. Заправив за ухо выбившиеся волоски со вспотевшего лица Никиты, тот легонько чмокнул того в мокрый глаз и попытался одной рукой завязать свои волосы, которые то и дело лезли в лицо и рот. Когда нибудь он их точно отстрижет, это лишь дело времени. Но он, даже не успев потянуться к волосам, получил шлепок по руке и недовольный взгляд снизу. — Оставь так. Мне так больше нравится… И Юра и вправду остановился. Желание обрезать волосы и избавиться от них, резко пропало. Наоборот, хотелось отрастить их до такого длинными, чтобы Никита каждый раз любовался ими, и говорил как они ему нравятся… Что бы трогал их и шептал только что-то приятнее. О волосах… О нем… Рывок. Юра полностью вошел в брюнета, начиная медленно, но двигать бедрами. Никита впился одной рукой в спину блондина, а другой в, уже родные, волосы. Первое время ему это не доставляло никакого удовольствия, лишь тягучую боль, но когда Юра наконец ускорил темп и головкой коснулся чувствительного комка нервов, Никита, закатив глаза и задыхаясь, прогнулся навстречу. Никогда раньше он не чувствовал чего-то подобного. Что это? И почему это происходит? Что с его телом? Заметив резко изменившееся настроение брюнета, Юра усмехнулся и вновь толкнулся, опять касаясь заветной точки и вызывая бурю эмоций у партнера. Никита буквально задыхался от удовольствия и извивался будто змея, пытаясь принять удобную позу. Юра шептал неразборчивые слова, попутно целуя и посасывая соски юноши. Темп с каждым разом нарастал и блондин пытался заглушить их стоны непрекращающимися поцелуями. Спина юноши была покрыта царапинами и следами от ногтей, количество которых только увеличивалось. Никита поднял свой взгляд и встретившись взглядом с Юрой, дрожащими губами прошептал «Ich liebe...», думая, что его голос растворится вместе со шлепками и стонами. Это было бездумно и в порыве эмоций могло ничего не означать, но брюнет вложил все свои переживания, все чувства и сомнения в одну фразу, пытаясь донести этот бессмысленный поток мыслей до Юры. Но юноша, поцеловав кисть Никиты, легонько улыбнулся и прошептал в ответ всего два слова, давно выученных назубок, «ich auch». После этих слов Никита вновь задрожал и, тихонько простонав, излился, заляпав белой жидкостью не только свой, но и Юрин живот. Увидев эту картину, блондин зажмурив один глаз, вытащил член и, после нескольких махинаций рукой, тоже излился на живот партнера. В этом моменте было прекрасно все, начиная от их лиц, заканчивая атмосферой вокруг и почти догоревшей свечой, которая вот вот была готова сгореть дотла, будто бы специально дожидаясь пока они закончат сей процесс. Юра упал на спину рядом с Никитой и пытался отдышаться, глупо улыбаясь в потолок и пытаясь зафиксировать свой взгляд хоть на чем-то. Ему было хорошо, впервые за долгое время он почувствовал хоть что-то, а не только пустоту заполнявшую его изнутри целиком и полностью. И дело было даже не в физической близости. Это была близость их душ, которые наконец-то встретились, спустя годы разлуки. Вновь воссоединились, блуждая по бесконечному Тартару в поисках друг друга. Но из философских мыслей его вывел пинок под бок и недовольный хриплый голос рядом, за такое короткое время ставший до боли родным. — Тряпку мне принеси. Нужно оттереть все пока с нас завтра не спросили. — Никита встал с лежачего положения и присел на край кровати. — Чего разлегся? Вставай. В свете луны его волосы переливались серебром. Будто только-только проснувшись, тот выглядел достаточно свежо для человека, который пару минут назад пробегал любовный марафон. Широкая и блестящая, от пота спина, будто прикрывала его собой, не давая звездному сиянию коснуться кожи Юры. Им нельзя было не любоваться сейчас. Не сделать это равнялось преступлению. И Юра раз за разом ловил себя на мысли, сколько раз он вот так засматривался в его правильное лицо. Не выдержав недовольной физиономии, уже заждавшегося юноши, тот, притянув его к себе за локоть, оставил мокрый поцелуй на губах, случайно стукнувшись с ним зубами. Застав его врасплох, тот, улыбаясь, чмокнул того в лоб и спрыгнул в кровати в сторону шкафа, из которого должен был достать злосчастную тряпку. — Душегуб. — Пробурчал Никита, но отвернувшись к окну, улыбнулся, будто бы луне. Но кто его знает.***
Может любовь все таки спасет мир? Хотя бы только для них. И так разрушенные судьбы, медленно собирались по кусочкам, оставляя им надежду на светлое и спокойное будущее. Когда нибудь война закончится и они выберутся из своего шкафа, расскажут друг другу то, что скрывали или боялись поделиться, остерегаясь осуждения и ненависти. Когда нибудь, они, с улыбками на лицах выбегут на встречу судьбе, прижмут ее к себе и зацелуют, благодаря за все, что с ними случилось. Ранняя ненависть, возможно, сменится лояльностью и они, покорившись ей, сбегут из тюрьмы под названием Дом, в приятную неизвестность, щекотливо пробирающуюся под самую кожу. Рука об руку. Судьба к судьбе. Душа к душе. Будто тень, павшая после восхода долгожданного солнца.