Чёрное сердце

      Через сколько они уже прошли? Чёрт его знает, тут даже Вокс сбился со счёта всех тех раз, когда они находились на волоске от смерти. Пройденные вместе ужасы сближают людей, так? Оттого они и называли себя самыми близкими бизнес-партнёрами в Аду, а может, и вообще во всём мире. Вокс был готов поставить добрую половину своего состояния на то, что ни на Земле, ни в Раю нет сучек, прошедших столько дерьма, сколько они вместе с Валентино навидались, и было бы это поводом для гордости (которой и так через край), если бы не одно но.       Этот короткий момент, когда приходится столкнуться лицом к лицу с персональными последствиями. Тот самый ужас, про который говорят «через пару лет вспомнишь и посмеёшься», но который в моменте кажется таким тягучим и удушающим, что проще поверить в то, что он никогда не забудется и после этой ночи никто из них не проснётся.       Валентино в самом деле уже довольно долго не просыпался. Лежал в неприлично большой под свой размер ванне, заполненной где-то наполовину тёплой и уже помутневшей водой, пока умелые руки Вокса счищали с его груди чёрно-красные корки. Вокс иногда поглядывал на его застывшее с приоткрытыми глазами лицо, безобразно украшенное гематомами и засохшими кровавыми подтёками у разбитых губ и бровей, переводил глаза на руки, закинутые за бортики.       Сколько ранений перенесли эти прекрасные тонкие запястья? На чернеющей коже были отчётливо видны глубокие порезы, полученные сегодня несколько часов ранее, и чуть раскрывшиеся шрамики, уже нанесённые мотыльком самолично где-то неделю назад, ещё выше точечные шрамы от инъекций, возраст которых Вокс уже не помнил. Кровь стекала по пальцам, капельки разбивались о кафельный пол с этим раздражающим глухим звуком, будто кто-то где-то не докрутил кран до упора. Вот бы кровопотеря тоже останавливалась поворотом вентиля, тогда было бы намного проще.       Грязь мешалась с кровью и водой, стекая струйками вниз, Вокс помогал очистить это всё редкими, но мощными поливами из ведра, оставляя, в конце концов, чистую кожу с открытыми разрывами, которые всё не прекращали кровоточить. Уже на них ложатся несколько перетягивающих жгутов, должных замедлить иссушающий процесс, пока Вокс переключает внимание.       Забившуюся грязь приходится вычищать инструментом, и Вокс на самом деле рад, что Тино без сознания сейчас. Ему бы хватило духу мучить его в благих целях, но пока он не реагирует и не мешает — у самого хотя бы не дрожали руки. Вокс садист, но не любит, когда больно его ночной бабочке. В такие моменты хочется забрать у него это всё и перенести на себя, потому что Вокс точно в состоянии с этим справиться. С искорёженными в мясо руками и гноящимися от попавшей туда дряни ранами.       Пол пачкается грязной водой, затекающей Воксу под ноги и под ванну. Кто-то должен будет убрать здесь всё это, пока какая-нибудь плесень не мутировала и не впитала всех обитателей башни.       А Вокс и правда помешан на чистоте. Сам он никогда не убирается, но всегда всё замечает и указывает взяться за это другим, потому что он не терпит беспорядка рядом с собой. Единственное, чем он занимается самолично — грязь на Валентино, ибо никто больше не смеет к нему прикасаться так, как Вокс его касается, и тем более не смеет видеть его в таком уязвимом состоянии.       Рука задрожала, когда Вокс в очередной раз расковырял тёмную корочку. Похоже, мотылёк потихоньку приходит в себя, и какая-никакая медицинская помощь даёт свои плоды. Невольно Вокс мягко улыбается, думая о том, что действительно оказался полезен в данной ситуации и смог любимого демона сберечь, даже если тот такими манипуляциями со своим телом будет недоволен и попросит его добить, потому что он грёбаная королева драмы, любящая преувеличивать свою боль, чтобы Вокс почувствовал стыдливые уколы неизвестно чего.       Но это явно произойдёт не скоро, ибо кроме дрожи в конечностях никакой реакции со стороны больного не было. Крылья и антеннки тоже дёргались, но гораздо реже и слабее, в то время как руки и ноги буквально пробивало жутким тремором. Полностью очистив первую руку до предплечья и полив тёплой водой, Вокс медленно подносит пальцы к своему экрану и чуть касается стеклянным дисплеем. У него нет губ. Он не умеет нормально целовать, но по возможности имитирует. Надеялся, что это тоже пробьётся до ощущений Валентино, и что во всей пробивающей его боли найдётся хоть что-то хорошее.       Процесс с остальными руками идёт быстрее, заканчиваясь коротким и осторожным поцелуем, после чего Вокс мокрым полотенцем проводит по впалым бледным щекам и над веками, которые он осторожно прикрыл пальцами, чтобы не пересыхали глаза. Как только он отводит руку, его запястье неожиданно перехватывают, что-то шепча. Вокс только прочитывает по губам: «холодно».       Он не может его согреть пока что. Вокс отходит к другой стороне, выкручивая кран и поливая безвольное тело тёпой водой из душа, заодно сливая грязную воду из ванной. Он ещё не закончил здесь.       Объёмный пух на шее значительно теряет в размерах, вода оттуда тоже льётся на пол и Вокс вообще не старается как-то предотвратить её попадание за край. Он только берётся за расчёску и проводит по светло-серой копне влажной шерсти, собирая на зубцах комки грязи и тут же их стаскивая когтями туда же, на пол. Воксу уже известно, что заставлять Валентино проходить по этому хаосу он не заставит. Ему, вероятно, ходить ближайшие несколько дней вообще будет противопоказано, но Вокс справится с этим. Всегда справляется.       Хорошо, что Тино не видит этого со стороны. Если бы собственный белоснежный воздушный мех попался ему на глаза таким невзрачным серым влажным куском, он бы, наверное, взвыл от отчаяния. Понадобится не одна банка шампуня, чтобы вычистить его до прежнего состояния, но Вокс пока что не собирался заниматься этим. Он сейчас выполняет роль первой помощи, а не салона красоты, хотя мог бы справиться и с тем и с тем, не будь ситуация чрезвычайной.       Забинтованная рука снова поднимается в поисках ближней души и Вокс осторожно ловит её за запястье, снова прислоняясь экраном. — Я здесь, amor, я здесь.       Сладкое прозвище срывается само, когда Вокс чуть отстраняется и ещё раз оглядывает всю картину со стороны. Валентино всё ещё выглядит до больного безобразно, и даже со всеми усилиями Вокса не до конца чисто, но намного, намного лучше, чем раньше. Этот результат далёк от удовлетворительного, но, как бы ему не противно это признавать, от своих принципов иногда нужно отказываться. В угоду Валентино Вокс мог отказаться от чего угодно.       Например, сейчас он сбрасывал на пол одежду, чтобы затем забраться рядом и улечься рядом с мотыльком, который сейчас был настолько слаб, что даже глаза не мог разлепить самостоятельно, но мог прислониться к Воксу поближе, пока его обволакивает ровный водяной поток. Пыльные крылья снова подрагивают, но теперь явно пытаясь забраться наверх, что замечает Вокс и подхватывает гигантские красные полотна, помогая Валентино себя ими укрыть. С них тоже сходит грязь, закручиваясь водоворотом где-то в сливе. Вокс наконец может обнять его, снова водить пальцами по лицу и что-то нашёптывать, убеждая, что всё в порядке. Снова ловит одну руку в свою, чтобы затем из него совершенно случайно вырвалось: — Пульс падает.       Валентино вздрагивает всем телом, когда до него доходят эти слова и судорожно прижимается к тёплому телу, будто это может как-то его спасти. Но ему не помочь. Вероятно, потерял слишком много. Валентино чувствует тягучую боль под диафрагмой, падающие на него капли воды ощущаются стальными иголками, вскрывающими кожу и подставляющими её под кипяток, под этой водой не видно, как с глаз течёт собственная.       Он не хочет умирать. Снова. Он знает, что это не конец, что по-настоящему умереть ему не светит, но чёрт возьми, это всё ещё страшно. Он не помнит, как это — за гранью, там, где рассудок не работает и вокруг нет абсолютно ничего, никакой черноты, лишь пустота, он не помнит, насколько этот процесс болезненный, будто душу разбирают на кусочки, перешивают и складывают обратно, он помнит лишь ощущение пробуждения, похожее на второе (или какое там по счёту) рождение.       Когда глаза чуть ли не выжигаются от окружающего света, сердце выпрыгивает из груди и лёгкие раскрываются с таким чувством, от которого хочется орать, будто и правда — слепой и беспомощный младенец. И это отвратительно, и он не хочет проходить через это снова, но выбора нет. И Вокс его от этого не спасёт.       Он и так делает всё, что может. Он рядом. Наконец-то он рядом… И от этой мысли иглы затупляются, а кипяток снова становится приятной освежающей негой. Хочется напоследок что-то сказать, но Валентино только трётся макушкой о край экрана, чувствуя, как нутро медленно расслабляется, а боль отступает куда-то за грань, чтобы вот-вот забрать его за собой.       На несколько мгновений ему становится спокойно, пока Вокс держит палец на его запястье и считает пульсации, пока они не стихают, сокращаясь до нуля. Его самого скручивает изнутри, будто он и правда забрал от Валентино всё, но теперь он это ненавидит. Вокс до электрического скрежета сжимает зубы, затем обхватывая руками голую спину и голову, не в силах больше сдерживать голос.       Всё-таки не сохранил.       Все до единой лампочки в здании отключаются, погружая комнаты во мрак и затапливая их обоих с головами в густом чернющем болоте. Он хотел бы забрать и это.