Кошмар, который убивает

Вокруг царил мрак. Всепоглощающая и нескончаемая тьма. То, где нет места чему-то живому и радостному, то, где лишь боль, переживания, страдания и страхи, которые убивали изнутри, не давали идти вперёд и пожирали заживо. Среди этой пустоты было лишь два тёмных силуэта. Один был прикован цепями, что уходили в эту непроглядную тьму. Руки и ноги были намертво скованы. Железные оковы, что были у ног, уходили вниз, будто бы к самому дьяволу. Силуэт не поднимал головы. Лицо было скрыто под длинными прядями волос. Второй же стоял напротив. Кроваво-красные глаза сияли во тьме, а на лице виднелась мерзкая улыбка. — Всё ещё против власти? Неужели так нравится себя мучить? Насмешливо спросил второй силуэт, убирая с лица другого пряди волос. Оттуда на него глядели небесно-голубые глаза. Абсолютная противоположность тем, что сейчас насмешливо глядели на пленника. — Я буду сопротивляться до тех пор, пока будут силы на это. Сказал первый, выпрямляясь во весь рост. — Как глупо. Напрасные жертвы. Это тебе не поможет. Рано или поздно мы сольёмся воедино навечно. Ты уже медленно сходишь с ума, а когда ты сделаешь это окончательно, то все твои старания станут напрасны. Ты останешься таким, – он указал на себя, – навечно. Раздался смех голубоглазого. Он раздавался жутким эхом в непроглядной тьме. — Я тебя ненавижу. Ненавижу власть и ненавижу твои действия. Я хочу, чтобы ты умер. Самой жестокой и мучительной смертью. — Я - это ты, а ты - это я. Значит, ты ненавидишь себя, желаешь смерти себе и будешь страдать ты. Нас почти ничего не различает. Или ты хочешь сказать, что всегда был идеальным? Никогда ни над кем не издевался, не убивал и не обманывал? Смешно. Да ты хуже меня был и есть до сих пор. Ах... Или твоя ненависть строится лишь из-за того, что я трогаю твою любовь? Точно. Как же я не вспомнил об этом сразу? Тебе не нравится видеть, как он умоляет о пощаде, какой он беспомощный и жалкий? Ты его ненавидел с самого появления. Он портил тебе жизнь ещё с детства. Сначала он лишил тебя статуса столицы, потом он лишил тебя сводного времени, а потом заставил жертвовать собой ради его спасения. Не делай вид, что не знаешь, из-за чего, а точнее, из-за кого, тебя сожгли в 1812. А что ты получил взамен? Выхаживание? Этим занимался даже не он, а прислуга. Что ещё ты получил? Он хоть раз пожертвовал ради тебя чем-то дорогим, как делал это ты? Нет. Он тебя никогда ни во что не ставил. Ты был лишь игрушкой в его руках. Вспомни унижения, которые ты претерпевал из-за него. Как тебя могли ударить при всех или поставить на колени с позором, а ты бегал за ним, как щенок. Неужели ты не хочешь отыграться на нём? Тишина. Пленник ничего не отвечал на это. Второй уже хотел продолжить, но тут раздался голос. — Нет. Не хочу. Мне неприятно видеть его жертвой насилия. Я не хочу этого видеть! Да, он мог быть лицемерным и наглым, но это не значит, что он всегда был таким! Он мог меня понять, мог меня выслушать и поддержать. Он мог делать то, что не делал никто. Он был первым, кому я открылся и кто хоть как-то пытался мне помочь. Меня полюбили. Полюбили таким, какой я есть и я полюбил в ответ. Я готов был его защитить и сделал это. Сделал, мать твою! Я горел ради его безопасности! Мне плевать, что я пострадал, зато он был в порядке. Он сидел рядом со мной и помогал мне в восстановлении, а сейчас он страдает ни за что! Он ничего не сделал, чтобы заслужить такую поганую участь! И если мы с тобой одно целое, то тогда я ненавижу себя. Ненавижу за то, что делаю. Ненавижу за то, что могу предать того, кто доверился мне и кем я дорожу! Я ненавижу себя целиком и полностью. Мои руки по локти в крови невинных, и я никогда не прощу себя за это. Эта вина останется со мной на веки. Я всегда буду бояться снова причинить ему боль и не смогу смотреть в эти ни в чём неповинные, испуганные глаза. По ночам я не буду находить себе места. Кошмары, в которых я буду причинять ему боль снова и снова, будут преследовать меня до самой смерти. Во время того, как он это говорил, по глазам текли слёзы. Слёзы стыда и безысходности. — Ты жалок. Кратко ответил второй и, развернувшись, ушёл во тьму. Через пару мгновений раздался истерический крик в перемешку с рыданиями, которые уже было невозможно сдерживать. Он никогда не простил себя.