Горечь

Рокэ Алва перешел на сторону рода Раканов. Ричард был очень счастлив тогда. Фердинанд Оллар умер естественной смертью — Алва сам проводил расследование. Хотя подозрение в отравлении пало сперва на тюремщиков — а значит, на Ричарда, и тогда он впервые взглянул на Альдо с этим чувством недоумения, вскоре ставшим его вечным спутником. После — на Катарину, и Дикон уже хотел взять вину на себя — если эта прекрасная, настрадавшаяся в жизни женщина еще и будет осуждена за чужую вину, будет заперта в холодном монастыре подобно юным нухутским вдовам, которых в дикие времена погребали заживо с трупами умерших престарелых супругов, то зачем жизнь ему? Катарина сама в отчаянии попросила его об этом! Говорила, его, Повелителя, Альдо помилует, разве что отошлет… Дик не в силах был судить ее за испуг. И одна только Айрис, презиравшая его, ненавидившая его сестра, пришла в ужас, когда он явился сам — попрощаться. «Это подло, трусливо, это несправедливо» — громко шептала она, — «Ну и что, что она женщина, я сама бы так не поступила! Ни за что бы не предала друга!» Впрочем, Ричарду не пришлось лгать, потому что ученый мориск, приглашенный к еще не погребенному трупу, засвидетельствовал кончину во сне от развившегося недержания вод, и единственной, кого можно было бы винить, оказалась супруга тюремщика, по мещанскому обыкновению полагавшая, что еда благородной особы должна быть обильной и жирной, а питье сладким или хмельным — да, пожалуй, излишняя скука, заставлявшая Оллара развлекаться хотя бы пищей. Или горечь предательства, которую лже-король не сумел забить пряностями. Дик почти его понимал. Это было условием Рокэ — если Оллара убил не Альдо, Рокэ станет служить ему, и не иначе. Первым, хоть не последним условием, и оно было соблюдено, словно самая Кэртиана пожелала увидеть Повелителя Ветра на стороне анакса. Ричард был очень счастлив тогда… Не было никакого условия о возвращении Алве городского особняка, но анакс намекнул, и Дик съехал оттуда сам. Не желая стеснять Робера и навязываться вассалу, Дикон вежливо отказал и Рокслею, и Эпинэ, пригласившим его, собираясь снять дом, чтобы перевезти туда также сестру с ее дамами… Только у Повелителя Ветра оказалось второе условие. Служба Ричарда Окделла. — «До тех пор пока эр не отпустит меня», кажется, звучит в клятве оруженосца, — на губах Алвы тонко змеилась усмешка, — Я пока его не отпускал. — Он потребовал, чтобы Альдо отдал тебя в заложники, — с отрешенным отчаянием пробормотал Робер, — Ричард, ты его предал, ты пытался его отравить, он убьет тебя, если что-то придется ему не по нраву. — Ворон — лучший полководец Золотых Земель, — Дик повторил слова Альдо, — он подарит Его Величеству всю Талигойю, вместе с ним перейдут Савиньяки. Я готов рискнуть жизнью ради будущего Талигойи. — Даже не сомневаюсь! — огрызнулся Робер. — Я боюсь только, что если Алва потребует твою жизнь… — Я отдам свою жизнь, если надо! — торжественно обещал Ричард. — Как и Альдо, несчастный дурак! — заорал Эпинэ. Ричард сперва замешкался… но слова пришли сами. — Моя жизнь и моя кровь принадлежат Раканам — повторил он тогда с неприязнью. — Если так, значит так. Извини, Робер, мне пора. На улице Мимоз, где готовились к возвращению Алвы, он велел сварить шадди покрепче — и от вкуса не смог в ту ночь спать. Талиг, кстати, остался Талигом, и не стал Талигойей. Третье, странное и бессмысленное условие Алвы встретило почему-то куда больше сопротивления у анакса, чем первые два, но, конечно же, было удовлетворено. Ричард лишь сглотнул желчь, разделяя чувства друга и сюзерена, он ведь тоже боролся за Великую Талигойю. И все же, был все еще рад. Должно было быть еще условие, касающееся Штанцлера. То ли высылка, то ли суд, то ли смерть — Ричард так точно и не узнал. Но когда он, услышав б этом, поспешно вбежал в особняк, где уже приказал ободрать свой багровый со стен, то не смог найти даже следа эра Августа, кров которому предоставлял. Растерянный лакей доложил, что его сиятельство отбыл в сопровождении Джереми и в сильной спешке — перед этим лишь чудом не устроив в доме пожар, сунув в толком не вычищенный камин много лет как закрытого кабинета огромный ворох бумаг. Огонь как-то забили, бумаги — те, что уцелели — положили на стол. Ричард только вздохнул. Он наслышан был о той сцене, что устроил Рокэ через сутки после отравления. Да, конечно, эр Август боялся снова встретиться с Алвой. Хорошо, что верный малый Джереми позаботится о старике. Ну а Ричард… он может помочь теперь только закончив с бумагами друга его отца — верно, было в них что-то опасное, раз эр Август едва не сжег дом, невзирая на свою спешку. Дик велел отнести уцелевшие документы в покои, что занимал сам, растопить там камин, а когда это было сделано, взял из кипы грязных, обгорелых бумаг первый лист… …Многое он действительно сжег. Что-то отложил в сторону, чтобы отдать Катарине. Что-то хотел… хотел отдать Альдо… Роберу… Кому-нибудь! И не смел, и не мог понять, кому можно доверить… кому можно хоть что-то доверить?! Кому можно довериться во всем мире?! Разметал все бумаги, разгромил кабинет, потом складывал по одной их обратно — и читал, и читал, и читал… Алва его нашел на полу у выстывшего камина на утро. Взял из безвольных рук документы Ариго, просмотрел, подпалил от свечи. — Вам не следует быть здесь, — равнодушно заметил он, глядя, как превращается в пепел тайна Ее Величества. — Эта часть дома традиционно принадлежит герцогине. Не скажу, что весьма возражаю, но вам не подойдет. Вашу комнату вновь отворили, предлагаю пойти и поспать. — С позволения эра, — безголосо откликнулся Дикон. Он ушел, оставляя письмо, более десяти лет назад адресованное его светлости герцогу Окделлу, на столе. То вернули ему немедля — на серебряном, чуть закопченом подносе, со свечой и припиской: «вы вольны с ним покончить». Ричард вспомнил, как некогда хотел кончить вражду между Окделлами и Алвами, каким чувствовал себя счастливым при мысли об этом… Сжег бумагу, провел по лицу перемазанной в пепле рукой, облизнулся... и все же упал на постель - совершенно без чувств и мыслей. Что бы ни было там за условие относительно Августа Штанцера, Рокэ Алва его счел вполне соблюденным, так что дело сложилось успешно. Ричард все еще был очень счастлив — за Альдо. Это счастье горчило, но так было каждый раз. Не так много их было — условий герцога Алвы. И однако же, вскоре вышло, что Альдо, король Талига — король, уже не золотой анакс, — лихорадочным шепотом требовал, чтобы Дик, его друг, его преданный, его последний друг — разобрался уже с проклятым Повелителем Ветра. Яд, кинжал, что угодно, ты же ближе всего, нам нельзя все так оставлять… — Он загнал нас в ловушку, его люди теперь повсюду, и ты знаешь, что было в Гальтарах… Разумеется, Ричард знал. И что было там, и чего не было. И как Альдо пытался встать на вершине площадки — он видел. И как не сумел — видел сам. И когда Альдо приказал — ему, Ричарду, Надорэа, не смеющему посягать на магию Раканов, шагнуть выше — шагнул, так, как следует воину, отринув и боль, и страх. И кто вытащил его оттуда, Дик помнил. — Ты король, Альдо. Эр Рокэ, как и обещал, отдал тебе страну вместо Оллара. Даже дети Ее Вел… госпожи Оллар больше не могут претендовать на корону. Это стоит иных наград. — Ты не видишь, кто правит? — практически выл ему Альдо, напрасно пытаясь не повышать голос. Дик кивнул: — Правишь ты. Правишь так, как велит Савиньяк. А потом поднялся и сказал: — Он принес тебе целый Талиг, а ты отдал меня ему. Ты меня подарил ему, Альдо. Я еще не свободен. И не буду уже никогда. Моя жизнь, моя кровь… Не тебе они принадлежат. Уходя, он добавил: — Дело даже не в крови. Он просто… честней тебя. Ведь последним условием герцога Рокэ Алвы оказалось: вручите корону другому. Вполне подойдет Та-Ракан. — Я могу понять все, — сказал Ричард, придя в себя в пышном лагере короля Альдо Первого, что разбили подле Гальтар. — почему вы спасли Катарину и зачем вы ее отослали. Почему не позволили переименовать страну, тоже понял в конце концов, правда. Почему оставляете трон Альдо, тоже, наверное… тоже могу понять. Но зачем вы потребовали меня? Робер сам был бы рад оказаться вашим союзником, а для Альдо… я совсем никудышный заложник. Или вы сомневаетесь, что я стану служить без надзора? Но я знаю про кровные клятвы! Вам не нужен был оруженосец, и не нужен предатель, даже месть никогда не нужна! Рокэ фыркнул на это и скучающим тоном ответил: — Ричард Окделл, я признаю вас достойным звания талигойского рыцаря. Сим я освобождаю вас ото всех принесенных мне клятв. А потом помолчал и добавил: — Я забрал у него только то, что хотел. Остальное он испортил сам. Ричард приподнялся на локте. Тело все еще помнило пережитую боль и почти не повиновалось: — Я… не нужен вам больше? — Мне не нужен оруженосец, — Рокэ зло усмехнулся, уставился в полог шатра, словно видел насквозь. Там, в соседнем шатре, Ричард знал, сейчас спал пьяным сном их король (не анакс), и устало дремал Первый маршал Робер Эпинэ. Где-то там в лагере граф Ченизу, виконт Валме, или кто бы то ни был, — там порученец и, кажется, друг Рокэ Алвы развлекал Повелителя Волн (тоже нет) умными и дурацкими байками. Где-то ждал их Талиг, и уже никогда не ждала Талигойя, там ждала Дика Айрис и совсем не ждала Катарина… Ждала жизнь, поглотившая сказку, о которой Ричард так мечтал. — Мне не нужен оруженосец, — повторил ему Алва. — Тогда, на твой день Фабиана, я подумал, что ты откажешься. Гордо скажешь мне что-нибудь дерзкое и отправишься воевать на границу, старик Варзов такого бы взял. Я судил по себе в твоем возрасте и совсем не зная тебя. Каких кошек бы мне нужен оруженосец? Мальчишка, наивный и добрый, не утративший еще сладких иллюзий вроде любви и дружбы… справедливости — он усмехнулся. — Неиспорченное создание, которое будет нужно учить дельным вещам, подавать достойный пример. Неуместнее было бы завести разве только духовника. От меня нету толку оруженосцам, посудите хоть по себе, чему я научил вас и много ли принес блага? Отослал вас — и то не ко времени. Он еще помолчал, пока Ричард Окделл кусал губы, представляя далекую честную Торку. Честный, дерзкий отказ служить Алве, убийце его отца. Пока Ричард пытался понять, почему не жалеет об этой возможности, почему не клянет сам себя… — Мне не нужен оруженосец, — сказал Рокэ. — Порученец бы не помешал. Ричард Окделл был счастлив, когда Рокэ Алва согласился встать на одну сторону с Окделлами и Раканами. Потом многое понял — о себе, о Раканах, и даже о сторонах. — Я вам не подойду, — сказал Дик, — герцог Алва, я по-прежнему верю в дружбу. В справедливость… особенно. Я хотел бы, но не подойду. Рокэ вдруг рассмеялся: — Еще бы! Вы ведь сами не худший друг, ваш король подтвердил бы, если бы пожелал задуматься. А в любовь в вашем обществе умудрился поверить и я. Что касается справедливости, про нее вам потом все-таки расскажу презабавную шутку, хотя вы вряд ли будете в состоянии посмеяться… даже Марсель не смог, а жаль. Дикон поднял обиженный взгляд: — Вы опять говорите так, что мне вас не понять, монсеньор. Я хотел бы уметь разговаривать с вами, как выходит у Валме! Но я, видимо, слишком глуп, или слишком наивен, так что толку мне променять службу Альдо на службу у вас? Разве будут различия, если я так и остаюсь лишь предметом насмешек и разменной монетой для каждого, кого люблю?! Алва долго смотрел на него, пока Ричард не опустил взгляд. Потом Рокэ сказал: — Выбираете вы. Уходите или оставайтесь. Я могу дать возможность, но выбор за вами… хотя… нет. У меня есть для вас аргумент! Я ведь вам не ответил, отчего вытребовал вас у вашего короля. И тогда Рокэ Алва склонился к нему с неожиданным (нет) поцелуем. Ричард Окделл был счастлив, когда в день Фабиана стал оруженосцем Алвы. Но затем слушал отповедь «вами сделано больше», и его счастье стало горько. Когда встретил свою королеву и был принят ей ласково — чувствовал себя счастливым. Потом был ею послан на гибель. Когда эр растрепал ему волосы и вручил ему орден — просто, чтобы порадовать, — сердце Дикона заходилось от счастья. Но вскоре было вино. Когда Альдо, его сюзерен, называл его другом — был счастлив. И когда вошел в город с армией победителей — тоже. И был снова — входя с армией завоевателя. И когда Рокэ Алва перешел на сторону Альдо, Ричард Окделл готов был смеяться от счастья. А теперь ни к чему не готов. Он отчаянно испугался, когда Рокэ сказал: — Оставайся со мной. Я хочу, чтобы ты оставался со мной. Дик зажмурился. Каждый раз его счастье оборачивалось кошмаром. Каждый раз. — Больше ведь не последний в роду. Я хочу попытаться опять, — непонятно бормотал Алва. Ричард судорожно вздохнул. Он был нужен. Желанен. Давно безнадежно влюблен. Был наивен и глуп. И местами блажен. Ну и что! Он был счастлив. И счастье его было горьким как жизнь, дикий мед, и как старая Черная Кровь на губах у его сюзерена и монсеньора. Ричард Окделл не знал, станет ли его счастье горчить как отравленное вино. Но и в этот раз он сказал: — Да. Он умел это — пробовать снова, и снова... И снова.