Распутье

      Щелкнул замок, свет желтой полоской скользнул в коридор, обнажая крошечные пылинки, резвящиеся в воздухе. Пакет с продуктами бухнулся на кафельную плитку, и Утахиме поморщилась, утомленно помассировала веки и скинула туфли одним махом. Раздался хруст — каблук на туфле угодил прямиком в дверцу обувной тумбочки, оставляя скол.       Иори врубила свет, хлопнула дверью и присела на корточки, креня голову. Тяжко вздохнув, почесала затылок — и впрямь испортила. Да и тумбочка чужая, а арендодатель огорашивал занудством, когда являлся за деньгами в середине месяца.       Точно заметит. Гадство.       Не сдержавшись, Утахиме пнула злосчастную тумбочку ступней и зашипела от боли. Это нисколько ее не успокоило, лишь больше разозлило.       Голова после рабочего дня неприятно гудела, а под веками вспыхивали искры. Тупая боль уперлась в затылок. Захотелось поскорее забраться в ванную и отмокнуть в воде до костей: раствориться в кипятке, впитаться в эмалированный слой акрила и не думать о завтра.       Неделька выдалась тяжелее прочих. Гакуганджи завалил ее отчетами, ученики ленились больше обычного — приходилось разрываться между бумажной волокитой и ведением занятий. А парочка срочных вызовов в Токио вконец выбили из сил.       Она привыкла к другой жизни: расписание, работа с девяти до шести, выходные. Как у всех. В розовом облаке спокойных будней Утахиме чувствовала себя почти обычной. Полюбила и крошечную квартирку, и одинокие вечера, и колющееся на языке горькое пиво. А за стенами панельного дома — рабочие будни — проработанный график, студенты, тренировки. Ни шага влево, ни шага вправо — идеальный мир идеальной Утахиме Иори, что лавировала между проблемами с безразличием. Ко всему.       Со временем Гакуганджи освободил Утахиме и от миссий, дав возможность преподавать. Сперва предложение ее оскорбило, но поразмыслив, она решила, что так будет правильно. Ей стоило соприкасаться с магическим миром по касательной.       Разве это плохо? Она училась жить счастливо там, где другие увядали. Утахиме упрямо смотрела только вперед, минуя слепую зону по сторонам.       Нужны ли ей потрепанные нервы в ожидании очередной опасной миссии? Нужно ли ей смотреть в черный потолок по ночам и ворочать беспокойными ногами? Нет, Утахиме выстроила для себя совершенную картинку. Мазками отразила на холсте рутины — у нее караоке по пятницам и редкие свидания с редкими продолжениями. А еще работа… Иори старалась: оттачивала боевые навыки на тренировках, находила подход к каждому студенту и ответственно выполняла поручения начальства.       Где-то на фоне гремели известия об очередной смерти юного шамана. Практика многим оказывалась не по зубам. Нередко это были и ее студенты, но Утахиме не задумывалась об этом. Лишь на секунду мелькали в мыслях застывшие в вечности мутные зрачки и бледное каменное тело под белым покрывалом. А потом все забывалось: и волнение, и непонимание, и злость.       Утахиме заворачивалась обратно в кокон, не пропускающий скорби. Заслонялась от событий и убитых горем лиц, спасая себя. Ведь она все еще хотела полноценно жить, а не заталкивать жалость в гробы к мертвым.       Эгоизм это был или здравый смысл? Чувство вины стерлось вместе с совестью. Утахиме аккуратно утрамбовывала чувство к чувству: горе, скорбь, сострадание, печаль, сомнение. Сомнение, сомнение, сомнение — столбиком под забивку так, чтобы череп распирало под давлением.       Утахиме выскользнула из ванной голая и раскрасневшаяся — уже давно делила пространство квартиры только с золотой рыбкой в маленьком круглом аквариуме. Кожу окутал прохладный шлейф, она закрыла окно, громче обычного хлопнув створкой. Прошлепала в коридор, собирая мелкое крошево пыли на влажные пятки, подхватила бумажный пакет и выудила пиво. Большой палец зацепил алюминиевое кольцо, сорвал, кадык дернулся — Утахиме сделала несколько глотков и расслабленно выдохнула. Первое облегчение за день-неделю-месяц. Все слилось в один сплошной комок переживаний и нервов, тех самых, что она старательно избегала всю жизнь.       Такие теперь у нее будни?       Она тряхнула головой, избавляясь от лишних мыслей. Плюхнувшись на диван, сделала еще пару глотков, закидывая ноги на журнальный столик. Сонливость накатывала волнами, хотелось поддаться и провалиться в эту яму. Телефон под боком коротко пиликнул, и Утахиме, закатив глаза, лениво взяла трубку.       Ее снова беспокоили по работе. Гакуганджи вызывал к себе ранним утром, без опозданий. А еще отменил ее занятия с первокурсниками.       Черт.       В последнее время Утахиме ощущала себя потерянно. Будто сменила род деятельности, превратившись из преподавателя в девочку на побегушках.       Сжав челюсть, Иори отбросила телефон подальше.       Все он…       Имя застыло в горле, как плотный ком шерсти. Захотелось несдержанно харкнуть им на пол, выдавив остатки злости, чтобы не тревожили.       Годжо Сатору.       Годжо Сатору.       Годжо Сатору.       Имя, не волновавшее ее последние несколько лет. А если и волновавшее, то изредка, когда токийское сборище являлось на программу обмена опытом.       Великий и всемогущий Годжо Сатору — вечно занятой и разъезжающий по командировкам — не докучал ей вниманием, лишь дурачился, когда они все же сталкивались на общих мероприятиях. Тянул снисходительную улыбку, задавал тупые вопросы и бесил. Бесил по-детски и несдержанно, будто загонял ее обратно во времена юности, когда Утахиме мучалась от недостатка опыта и слов на языке, чтобы послать этого клоуна куда подальше.       Но то было прошлое, которое она старалась не вспоминать, ведь давно переросла и детские обиды, и ненависть, и желание швырять в Годжо предметы.       Во всяком случае, Утахиме размышляла так до тех пор, пока Сатору не появлялся рядом и не заводил разговор. И тогда самообладание покрывалось глубокими трещинами, как крошечный бонсай после сильного мороза.       Улыбнется ей по особенному, едва дернув уголком губ, и на Иори накатывало что-то неприятное. Скользкое, холодное и плотное, оно обхватывало поперек горла, заставляя задыхаться от негодования.       Ей бы орать, драться и отстаивать.       Что отстаивать? Да все что угодно. Позволение стоять перед ним, смотреть на него, вести разговор без навязчивых мыслей о том, что ей, слабой и бесполезной, не место в магическом мире подле «настоящих шаманов».       Каждый раз, когда Годжо открывал рот, Утахиме злилась. Одна маленькая насмешка, приспущенные очки, издевка где-то на дне переливающегося голубизной зрачка — Иори взрывалась в бешенстве, принимая вызов с полной отдачей.       Хотелось, чтобы он просто исчез. Чтобы его имя не упоминалось в разговорах, белоснежная макушка не сновала перед глазами, чертовы оповещения с его отвратительно-идеальной фоткой не всплывали на экране телефона, когда этот придурок принимался лайкать все ее посты в Инстаграме. Снова и снова. Снова и снова. Всегда такой далекий, но близкий. Утахиме чувствовала его присутствие постоянно, и это сводило ее с ума.       А теперь Годжо стало еще больше. Еще больше разговоров, обсуждений, тихих перешептываний за спиной.       Годжо Сатору.       Годжо Сатору.       Годжо Сатору.       Утахиме боролась с желанием зажать уши. Проходили дни, недели, месяца — гул нарастал и оборачивался из настороженности во враждебность.       Ведь Годжо Сатору исчез. Перестал разъезжать по командировкам и разбираться с проклятиями. А те будто с цепи сорвались, бушуя пуще прежнего: раздирали и уничтожали, оставляя после себя лишь плотные черные пакеты у Сёко в подвале.       Тот, кто во всеуслышание заявлял о своей силе и беззаветно защищал магический мир, пропал со всех радаров и больше не откликался на зов. Остальные маги воочию ощутили собственную беспомощность. Их захватила злость и обида. Не на себя, на Годжо Сатору, что покинул их, вынудив решать проблемы самостоятельно.       Иори тоже оказалась беспомощной. Мир вокруг вдруг показался ей хрупким, будто Годжо сорвал с него одежду перед уходом. Погода испортилась, Японию заливали дожди, проклятия выползали наружу, как черви после мороси. Баланс сил скатился куда-то в черноту, к тварям на дне выгребной ямы.       Старейшины негодовали тоже, хоть и не показывали этого столь явно. Их ропот слышался Утахиме из-за закрытых дверей конференц-залов, где они с постоянством собирали советы. Иори заставала пару таких, когда дожидалась Гакуганджи в коридоре. Негромкое обсуждение переливалось в возгласы и крики, а она все пыталась напрячь слух, чтобы разобрать хоть слово.       Что-то определенно происходило. Что-то плохое. Что-то, от чего Утахиме никак не могла оградиться. Она раздумывала о корне проблем, о скрытых подоплеках, юлой крутившихся вокруг недавних событий. И не могла отделаться от вопроса, который постоянно всплывал на подкорке, впитываясь витиеватым шрифтом в череп:       Где этот придурок, когда он так нужен?       В один из вечеров Гакуганджи вышел с совета злее обычного. Утахиме безмолвно проследовала за ним до кабинета, расположилась за столом, начав заполнять документацию и сортировать бумаги по папкам.       Гакуганджи хмурился, долго вглядывался в поданные ему отчеты, чесал подбородок, явно пытаясь скрыть застывшую на лице взволнованность.       Они заработались до позднего вечера. Стрелка часов перевалила за одиннадцать, а за окном замелькали огни вечернего Киото. Гакуганджи все не отпускал, но Иори помалкивала.       — Утахиме.       Она подняла голову, отрываясь от бумаг. Гакуганджи вперился в нее, а его лицо исказила неуверенность.       — Что-то случилось?       — Неужели я так предсказуем?       — Вы взволнованы, — справедливо заметила Утахиме. — И злы.       — Конечно я зол, — Гакуганджи дернул головой.       — Из-за Годжо Сатору?       — Значит, слухи все же ходят?       — Когда исчезает сильнейший — это замечают.       — Он не исчез, — Гакуганджи откинулся на спинку кресла, изучая потолок. Он словно решался в чем-то ей признаться, посвятить в тайну, которую не пристало знать маленьким шестеренкам.       — Тогда почему он перестал выходить на миссии?       — Не имею ни малейшего понятия. Мы пытались связаться с ним, посылали письма к его клану — все бесполезно. Никаких объяснений он не предоставил, просто перестал выходить на связь.       — Он жив?       — Живее всех живых.       Утахиме подалась вперед, напрочь забыв об осторожности. Острый взгляд скользнул по переносице. Он удивился — впрочем, и сама она опешила от своей любопытности.       Будто и не мечтала, чтобы Годжо исчез. Будто не повторяла, словно мантру, свою самонадеянную просьбу, когда он в очередной раз выводил ее.       Может, она виновата в его пропаже? Может, ее низменное желание послужило толчком всем неприятностям вокруг?       — Официальная версия начальства — Годжо Сатору в длительной командировке, — Гакуганджи прищурился, обрастая суровостью. — Так вы и должны говорить всем вокруг. Вам ясно?       Утахиме покорно кивнула.       — Но я хочу вас предупредить. И надеюсь, что это предупреждение останется между нами.       — Как всегда, — Иори пожала плечами.       Где-то внутри заскребло сомнение, оставляя на сердце кривые царапины. Казалось, что она по своей воле ввязывается в неприятности. Снова.       — Нам сообщают, что Годжо был замечен во многих местах. Цель его появления не ясна, однако все локации тесно связаны с местонахождением шаманов. Тех, кто по тем или иным причинам попали в немилость Штаб-квартиры или приняли решение самостоятельно уйти из-под контроля магического техникума.       Утахиме застыла, пытаясь переварить услышанное. Ее глаза округлились, и она посмотрела на Гакуганджи с недоверием:       — Это ничего не значит.       — Не значит, — согласился он. — Но…       — Неужели вы предполагаете, что Годжо собирает сторонников? Сторонников для…       — И о чем же, по-вашему, Годжо ведет разговоры? — Гакуганджи вмиг закипел, перебивая ее. — Спрашивает о делах, о погоде или зовет слетать в отпуск? Просвятите меня, Утахиме-сан. Может, вы были с ним в лучших отношениях и знаете, что творится у него в голове?       Утахиме дернулась, как от ожога, и вскинула очи. Гакуганджи точно знал, в каких они были отношениях — не раз становился свидетелем издевок и пренебрежительных выходок. А теперь задавал вопросы, играя старого козла, в которого превращался, едва старейшин настигали проблемы.       — Я всего лишь хочу остеречь и попросить не делать поспешных выводов.       — То есть просто ждать? — он разочарованно покачал головой. — О его пренебрежении к старым укладам знал каждый. Мы точно не будем оставлять подобное без внимания. Подготовка к контрмерам идет полным ходом.       — Контрмерам? Погодите…       Тот Сатору Годжо, которого она знала, всегда казался ей не более чем капризным, избалованным ребенком — беззлобным, громким, угрожающим, но не переходящим к активным действиям.       Утахиме никогда не замечала в нем серьезности — исключительно озорной взгляд и нагловатую ухмылку. Будто весь Годжо и состоял из дуралейства и непосредственности, представляя опасность никак не для людей, только для проклятий.       И что же сейчас? Что Гакуганджи хотел ей сказать?       Годжо намеревался свергнуть старейшин? Занять центральное кресло в Штаб-квартире? Превратить организацию в оплот хаоса и безрассудства, подобный тому, что творился в его черепушке?       Хороший учитель, отличный шаман, бдитель спокойствия, смиренно взваливший ношу всего мира на свои плечи. Он не мог быть человеком, что желал пошатнуть и без того хрупкое равновесие. Он не мог быть радикалом. Или?       Ее брови сошлись на переносице, а рот безмолвно открылся — Утахиме не сумела выдавить из себя ни слова. В голове повисла гнетущая тишина, и она тотчас пожалела, что начала расспрашивать. Ведь липкий страх проник ей под кожу и потек по венам, выжигая те до черноты.       — Старейшины мирились с его самодурством, но на этот раз Годжо перешел все границы. Сколько ваших учеников погибло с его ухода? Думаете, порядочный шаман, радеющий за мир, пойдет на такие жертвы? Допустит это?       — Послушать вас, так все наше сообщество повязано с этим порядочным шаманом, — она скривилась. — Никогда бы не подумала, что услышу подобное от Гакуганджи Ёсинобу.       — Я так не думаю, Утахиме-сан. Я лишь считаю, что Годжо важен для равновесия, и он об этом прекрасно осведомлен. Он об этом знает, но выбирает быть капризным ребенком, жадным до власти. Вы считаете по-другому?       Его бровь взметнулась вверх, а на лице появился намек на подозрительность. Утахиме почувствовала вину, будто и правда предала его доверие. Удивительно, как один его взгляд мог размягчить ее волю. Она становилась податливее разогретого в руках пластилина.       — Я не подвергаю сомнению волю старейшин, Гакуганджи-сенсей. И вы это знаете.       — Это хорошо. Я почти усомнился в этом, когда вы ударились в оправдания.       — Простите мне эту оплошность, директор, — Утахиме склонила голову. — Новости оказались неожиданными, и я переволновалась.       — Не стоит переживать, — его взгляд смягчился. — Произвол Годжо не успеет стать проблемой. Мы этого не допустим.       — Он сильнейший, — тихо возразила Утахиме, — Вы не боитесь, Гакуганджи-сенсей? Если захочет, то разнесет Штаб-квартиру щелчком пальца. Вместе с Токио, Киото и всей Японией.       — И будет управлять пепелищем? — он покачал головой. — Не станет. Поэтому и стягивает других на свою сторону. Не спорю, Годжо отлично разрушает, но не строит. А чтобы вступить в эту игру, построить придется немало.       Иори тяжко вздохнула — она не хотела разбираться в тонкостях ведения свержений, революций — или как еще это можно было назвать? Не сейчас, когда Гакуганджи озадачил новыми сведениями. Убраться бы с работы и отмокать в ванне до упора, пытаясь уложить волнения ровными стопками.       — Вы хотели о чем-то меня предупредить, — напомнила Утахиме, устало потирая виски.       — Хотел.       Гакуганджи кивнул и замолчал на мгновение.       — Есть опасение, что Годжо навестит и вас.       — Меня? — Вот же глупость. — Кого угодно, но не меня.       — Если придет, — упрямо продолжил он, — вы должны мне сказать. Вы же скажете, правда?       Ее глаза сверкнули недовольством и тут же потухли.       — Мне не нравится ваше сомнение, — откровенно призналась Утахиме. — Неужели столько лет преданной службы ничего не значат для старейшин? Для вас, Гакуганджи-сенсей?       — Сладкие речи часто сбивают с пути даже самых преданных.       — Только я точно знаю, где пролегает мой путь, — твердо заявила Иори и скрестила руки на груди.       Гакуганджи не стал спорить, коротко кивнул и еще с полчаса промывал ей мозги опасениями, половина из которых не задержалась в ее голове надолго.       С того разговора прошел месяц. Годжо так и не заявился к ней. Впрочем, другого она и не ожидала.       Утахиме усилием воли прогнала неприятные воспоминания прочь. Сил на волнение не осталось, хотелось только спать. Так она и погрузилась в беспокойную дрёму — голой, тревожной, скрюченной комом под колючим пледом на диване.       Ей удалось поспать лишь пару часов. Спина жутко болела, а от пива перед сном отекло лицо. Зеркало в ванной являло досадную картину — черные круги под глазами, покрасневшие белки и спутанные волосы. Одно рутинное действие плавно перетекало в другое: чистка зубов, гребень с острыми иглами прореживал толстый волос, шелковая лента туго стягивала пряди на макушке. Кофе исчезло в горле, принося мимолетное удовольствие. Без складок, идеально выглаженный наряд мико висел на вешалке и привлекал к себе взгляд. Белоснежная уваги, красная хакама — налет совершенного образа, что она показывала на публику. А вокруг хаос: многонедельный беспорядок, коробки от еды, липкий пол, грязные окна и раковина, полная посуды.       К Гакуганджи она ворвалась с опозданием на пять минут, но он не обратил на это внимания. Ей пришлось прождать в кресле еще какое-то время, прежде чем он соизволил оторваться от дел.       — Вас поставили на миссию, — беспардонно бросил Гакуганджи наконец.       — Миссию?       — Вас это удивляет?       Конечно, она удивилась. Он сам отстранил ее от заданий, сам приставил к себе и сам предложил сосредоточиться на преподавании. А сейчас задавал глупые вопросы и изображал дурака, коим не являлся.       Утахиме вскинула бровь.       — Удивляет ли это меня?       — Я знаю, что неожиданно, — отчеканил он и раздраженно цыкнул. — Будто не знаете, что происходит. Проклятий все больше, шаманов все меньше. Впредь ситуация не позволяет нам держать вас в стороне.       — С этого и стоило бы начать.       — Я должен объяснять очевидные вещи?       — Надеюсь, не очень вас напрягла.       Гакуганджи нахмурился, но Утахиме выдержала его взгляд с достоинством.       Что он думал про нее? Что она расстроится, поддастся страху и в ужасе убежит на другой континент? В конце концов, она служит шаманом уже много лет и ее не так просто испугать.       — Кто в напарниках?       — Вам предстоит разобраться с этим делом в одиночку.       Мурашки пробежали по позвонкам, а в горле вмиг стало так сухо, что стенки неприятно слиплись.       — Старейшины знают про ваш опыт и не сомневаются, что вы блестяще выполните задание и без помощи второго шамана.       — Гакуганджи-сенсей, вы же помните про мою технику?       — Это не мое решение, — в его голосе мелькнула холодность. — Спуститесь в архив, вам выдадут стопку отчетов. Дело сложное. Начнете с опроса возможных свидетелей.       — Особый уровень?              — Точной информации нет, но след проклятой энергии не исчез до сих пор. Вам стоит быть осторожной и как следует подготовиться.       Утахиме хотелось осыпать Гакуганджи вопросами, но суровый вид директора не оставил ей вариантов — она растерянно кивнула и выскользнула из кабинета.       Что она имела на данный момент? Ее отправили на миссию после большого перерыва. В одиночку. Против сильного проклятия.       Факт за фактом опадали белыми листами в пустой голове. Тревога запульсировала где-то в районе горла, вызывая легкую тошноту. Она в чем-то провинилась? Сделала что-то не так? Сболтнула лишнего?       Мерзкий шепоток обволакивал череп: жалуешься, Утахиме? Когда на растерзание бросали первогодок, у тебя не возникало вопросов.       Сжав челюсти, она усилием воли заставила паскудный голос заткнуться. Беспокойство, раздражение, суетливость — все это Утахиме отринула, стараясь думать о конечной цели.       Устранить проклятие, показать себя, выжить. А после собрать лавры и выпросить небольшую прибавку к зарплате.       Все будет хорошо.       Беглое ознакомление с кипой бумаг занесло Утахиме на окраину Киото. На узких улочках теснились частные дома.       Контраст социальных статусов отчетливо бросался в глаза. Постройки нагромоздились друг на друга и походили на одеяло из криво сшитых между собой лоскутов. За массивным забором одного двора тротуарная плитка и изящный прудик, а по соседству могли раскинуться черные прямоугольники грядок и вьющийся змеей шланг для полива.       Всегда тихий район сейчас гудел в страхе: пару дней назад здесь произошла череда несчастий. Все началось с пропажи ребенка, а когда патрульные принялись опрашивать соседей, нашли тех мертвыми — обескровленными досуха. Ассистенты заметили в окрестностях следы чьей-то мощной проклятой энергии, и потому техникум отправил сюда Утахиме. Ей свезло оказаться крайней.       Она неловко топталась на пороге одного из домов — он не пестрил состоятельностью — потрескавшаяся облицовка, неухоженный участок и проржавевший забор.       Ей открыл мужчина. Помятый, несвежий, уставший — под глазами у него пролегли тени, руки чуть подрагивали, щеки впали. То был отец пропавшей девочки — Ито Шинъя. Встав в дверях, он глянул на нее из-под бровей, недовольно скривил губы, дожидаясь, пока Утахиме представится, и пропустил внутрь, проведя по узким коридорам до кухни.       Она устроилась на высоком стуле, наблюдая как Шинъя и его жена Каори хлопочут вокруг нее — наливают чай, ставят на стол угощения и спешно моют грязные тарелки, наверняка оставшиеся с завтрака.       Застывшая вокруг нее картина ощущалась непривычной — Утахиме давно не сталкивалась с пострадавшими от магического мира людьми. Отвыкла она и от масок, что приходилось натягивать шаманам в поисках важной для миссии информации.       В нос ударил дымок травяного чая. Утахиме сделала маленький глоток из кружки и тут же отодвинула ее в сторону, расположив перед собой журнал с записями.       — Есть новости? — Шинъя вместе с женой примостились напротив.       — Я пришла уточнить пару моментов.       Их взгляд до этого горевший немой надеждой потух. Утахиме смотрела в их серые лица и вдруг поняла, что сердце в груди болезненно сжалось от этой картины.       — Опять?       — Я не займу у вас много времени.       — Вместо пустых разговоров лучше бы искали мою дочь, — женщина, до этого смиренно молчавшая, вдруг зло уставилась на Утахиме.       — Я могу заверить, что…       — Все что я вижу, — перебила ее Каори, — Как вы бегаете к нам каждый день и задаете одни и те же вопросы.       Вся ситуация вдруг показалась Утахиме неправильной — наполненной тошнотворным лицемерием и кощунством. Какое она имела право заявляться сюда? Спрашивать их о пропавшей дочери, бередить кровоточащие язвы и лгать в лицо?       — Госпожа Ито…       — Почему не собрана поисковая группа? Моя дочь пропала, а все, что интересует ваших коллег, так это наше финансовое положение и сплетни о Шинъя, что собирают соседи.       — Сплетни? Я не очень понимаю…       — Соседка рассказала мне. Бьет ли Шинъя меня и Ами? Да вы с ума сошли!       — При всем уважении, госпожа Ито, — Утахиме остановила ее, — Я не имею к этому никакого отношения. Все, что интересует меня, так это ваша дочь и ее местоположение.       — Вы врете! Вы всё врете! Я по горло сыта паскудной ложью кобана!       Утахиме не ответила, решив дать ей возможность выговориться. В безутешной матери кипел такой густой гнев, что воздух, казалось, закипал тоже.       Она успела выдавить из себя еще пару яростных обвинений, преждем чем вмешался Шинъя:       — Каори…       — Что?! — она взвивалась, подскочила на ноги, начав суетиться. — Так и будешь молчать?       — Они наверняка делают все возможное. Нам стоит ждать и надеяться на лучшее.       Ито Шинъя говорил тихо и едва различимо. Так, что Утахиме приходилось напрягать слух и замирать. В отличие от своей жены, тот был чересчур спокоен. В его зрачках зияла бездонная пустота и безнадега, которая заставляла отводить взгляд.       — Ты трус, Шинъя. Всю жизнь им был! Я терпела достаточно, убеждая себя, что в тебе полно других достойных качеств. Но теперь…       Каори схватилась за голову, спешно мазнув пальцами под глазами, утирая влагу.       — Это же твоя дочь! Сделай хоть что-то!       — Каори, — тон его голоса покрылся раздражением, будто коркой льда. — Ты устала. Тебе стоит прилечь.              Она пару секунд прожигала в муже дыру, но потом не сказав ни слова покинула кухню, хлопнув за собой дверью.       Утахиме с облегчением выдохнула — никаких конфликтов. Сказать ей нечего, а утешать не умела. Даже не представляла, какого им. Наверное, больно. Наверное, страшно. Какова на вкус потеря любимого ребенка? Как сильно горчит на языке надежда?       — Прошу простить ее, — Шинъя устало помассировал виски, позволяя себе выглядеть слабым. — С исчезновением Ами она почти не спит.       — Можете не извиняться. Я все понимаю.       — Задавайте ваши вопросы. Хочу закончить с этим скорее.       Утахиме сочувствующе закивала, сразу приступив к делу.       К сожалению, Шинъя не сказал ей ничего нового: родители уложили девочку спать, а на утро обнаружили постель пустой. После они осмотрели каждый угол в доме, заглянули в сад и даже прошлись по району. Никаких следов. Ни-че-го. Девочка просто пропала.       — И все было как обычно? Ами не вела себя странно?       — Я слышу эти вопросы в пятый раз, — Шинъя вздохнул и напрягся. — Сколько одинаковых ответов патрульным нужно услышать, чтобы перестать мучать меня и мою жену?       — Прошу меня извинить, господин Ито. Я лишь хочу разобраться в ситуации и помочь.       — О какой помощи вы говорите? — он прищурился. — Все, что вы делаете — устраиваете бесконечные допросы, прикрываетесь бюрократией и сливаете информацию журналистам.       Утахиме нахмурила брови.       — Не стоит притворяться, — Ито заметил ее недоумение. — Каори подстерегают на улице и тыкают камерой в лицо, устраивая провокацию. Я не глуп, понимаю, что к чему.       — Я здесь не за этим, — Утахиме погасила возникшую внутри нервозность, вскинув ладонь. — Позвольте мне услышать ваш рассказ лично, а не довольствоваться скупыми цитатами из отчета. Остальное меня не касается.       — Всегда поражался выдержке полицейских. Коллективная ответственность для вас пустой звук.       — Я не в настроении обсуждать сакральные темы, господин Ито. Приступим к вопросам.       Шинъя снова вздохнул, снова спрятал лицо в ладонях, размеренно пропуская воздух через легкие.       — У вас есть дети?       Она вздрогнула, мазнула по нему взглядом, недоуменно подняв бровь: Шинъя смотрел со снисхождением, будто заранее знал ответ. Будто чувствовал, что ни черта у Утахиме нет, кроме злосчастной квартирки, горького пива и одиночества.       Да и какие ей дети? Она была бы паршивым родителем. Даже своих студентов Утахиме не защищала, как стоило наставнику, а равнодушно наблюдала, как система дробит их юность вместе с жизнями.       — Не понимаю, при чем тут…       — Есть?       — Нет.       — В таком случае ваши заверения о понимании — брехня. Как и сочувствующее лицо, поджатые губы и печальный взгляд. Все это — брехня.       — Очень жаль, что вы сделали такие выводы.       Она выдохнула. Перед глазами маячили обязанности — допросить, проверить, понять. Отчет в ее руках оставался почти незаполненным, а человек перед ней злился от бессилия. Дела складывались неважно.       — Пока вы занимаетесь ерундой, моя дочь все еще где-то там. Одна, — он сжал челюсти вместе с кулаками. — Моя пятилетняя девочка. Одна. Вы хоть представляете, какого моей жене? Какого мне? Какого нам каждый гребанный раз, когда офицеры приходят не с новостями, а с пачкой перефразированных вопросов? Вы не предпринимаете ничего, а нам верить в лучшее?       Утахиме не нашлась с ответом.       — И сколько же в нас этой веры, по-вашему? Семья Токимошо найдена мертвыми, так каковы же шансы у нашей дочери…       — Я понимаю, вам нужно выговориться.       — Прекратите талдычить о понимании. Ничего вы не понимаете.       — Господин Ито, — в ее голосе зазвенела сталь. — Я переживу неприязнь и проглочу обвинения. Мне не сложно выслушать, если это облегчит ваше состояние. Прошу лишь об одном: перестаньте препираться.       — В пекло ваши просьбы…       — Перестаньте препираться, — повторила Утахиме твердо. — Моя работа найти вашу дочь и вернуть ее в целости и сохранности. Не тратьте мое время. Не тратьте время вашей дочери.       Утахиме замолчала на пару секунд, разглядывая застывшую маску на его лице. Шинъя гладил бровь указательным пальцем и выглядел так, словно хотел вытолкать ее за дверь. Не вытолкал — неохотно кивнул и сцепил пальцы в замок, приготовившись слушать дальше.       — Мне повторить вопрос?       — Ами не вела себя странно, — раздраженно бросил Ито. — Ничего необычного.       — Вы заходили к ней после укладывания?       — Пару раз. Я проверял кладовку на наличие чудовищ, — Утахиме вопросительно склонила голову, и Шинъя поспешил объяснить. — На прошлой неделе мы в первый раз посмотрели «Корпорацию монстров» и Ами чересчур впечатлилась. Все жаловалась, что монстр из кладовки хочет ее напугать.       — Напугать?       — Дети часто ищут повод не спать.       — Это было не в первый раз? В смысле, она жаловалась на этого монстра раньше?       Ито удивленно нахмурился, размышляя:       — Говорю же… Всю неделю рассказывала нам истории про какую-то страшилку. То под кроватью кто-то сидит, то за окном, то в кладовке. Но я проверял много раз — никого там не было. Послушайте, вы серьезно собираетесь расспрашивать меня о таких глупостях?       Утахиме неловко пожала плечами и сменила тему. Ей хотелось узнать подробнее, но она решила не раздражать его. Вместо этого сосредоточилась на обстановке вокруг, пытаясь отыскать следы проклятой энергии, про которые говорил Гакуганджи. Пока шла до кухни ничего не заметила. Да и здесь не уловила.       Вопросы быстро закончились. Утахиме попросила Шинъю показать ей комнату Ами, желая убедиться в своей догадке. К ее удивлению, тот не стал возражать и провел ее до нужной двери без препирательств.       В детской фонило ощутимее. Она почувствовала силу в тот же миг, как переступила порог. Особенно много следов нашлось в той самой кладовке, которую упоминал Ито.       Спешно попрощавшись, Утахиме вышла из дома на залитую закатным солнцем террасу. Перед уходом зачем-то горячо пообещала сделать все от нее зависящее, чтобы вернуть Ами обратно. Шинъя поджал губы — наверняка принял её слова за издевку.       Утахиме только после подумала о неуместности подобных обещаний. Сама не понимала, зачем вообще завела разговор. Пыталась успокоить родителей, а успокаивала себя. Посетившие их патрульные наверняка насыпали подобных заверений с горкой.       Да и отчего она распереживалась? Ее задачи сводились к уничтожению проклятия, а пропавший ребенок не имел к ним отношения. Все громкие слова Шинъе Ито — средство для достижения цели.       Вылепила из себя хорошего полицейского, получила ответы и сделала выводы. Соберись, Утахиме.       Телефон оттягивал карман — «вызвать ассистента, вернуться в техникум, отчитаться». Надежный план, которого стоило бы придерживаться.              Она спустилась с крыльца и застыла посреди улицы, крепко прижав папку с отчетом к груди. Солнечные лучи слепили, в глазах плыло, словно голову обвязали шифоновым шарфом. Казалось, время вокруг застыло. Лишь пару дней назад что-то неестественное и бесчеловечное прибрало к лапам пару душ, а жизнь текла дальше, не замечая грязи у себя под ногтями.       «Вызвать ассистента, вернуться в техникум, отчитаться».       Утахиме повернула голову, осматривая дом. Едва заметный след проклятия витиеватой паутиной тянулся от окна детской по стене, теряясь в садике и оплетая тротуар. В мыслях всплыла непрошенная картинка: под тусклым светом фонарей проклятие утаскивало Ами за собой, сжимая детскую ручку кривыми струпными пальцами. Девочка упиралась, ноги вжимались в землю, но проклятие лишь милостиво улыбалось в ответ на капризы, а затем дернуло ее на себя с такой силой, что Ами впечаталась в его тело с глухим хлопком. Чернота ночи гостеприимно скрыла парочку от чужих глаз, укутывая в объятиях.       В голове щелкнуло. Ноги упорно понесли Утахиме вперед. Она двинулась решительно, побрев куда-то на окраину района, стараясь не потерять след.       Утахиме посмотрит, изучит обстановку, не будет заходить далеко.       Оправдание за оправданием осыпались на голову пеплом. Как старательно она упрашивала себя поступить благоразумно. Надо же. Но идти на поводу у въедливого голоса не хотелось. Хотелось сделать чуточку больше, чем сделал кобан для семьи Ито.       Как зачарованная, она шагала прочь от жилых домов, напрягая зрение. Шла до тех пор, пока четкий след не превратился в блеклые разводы, едва различимые на мокром после дождя асфальте.       Утахиме осмотрелась — район остался позади. Ее окружили хилые склады с такими же хилыми заборами. Выцветшие рекламные листовки, прилепленные то тут то там, хлопали краями на ветру, Утахиме вздрагивала от каждого шороха. Видок напоминал кадры из фильмов ужасов.       Она ненавидела фильмы ужасов.       Отмахнувшись от холодка, что пробежал по спине, Иори вытащила телефон и уставилась в экран.       Если верить карте, где-то здесь начиналась туристическая тропа Камакэнибаши, уходящая высоко в гору. Любителям променадов предлагали пересечь густой пролесок, чтобы насладиться чистым воздухом и живописными видами на самой вершине.       Желая это проверить, Утахиме двинулась вперед — и действительно, спустя время заметила на дороге большой стенд с крупными иероглифами, который приглашал всех желающих отправиться в странствие. Она подошла ближе, рассматривая видавший лучшие времена кусок пластика с маршрутом.       Пунктирная линия вилась по карте как змея. В самом начале пути человечек с безумной улыбкой заносил ногу, готовый покорять вершину. Они с Утахиме сходились в своих желаниях.       Внутренний голос ненавязчиво советовал повернуть обратно. Это место казалось идеальным для того, чтобы отступить. Ей стоило прислушаться, вызвать ассистента и подготовиться лучше. Но ведь она уже здесь?       След стал отчетливее и уходил вглубь тропы, скрываясь между деревьями.       Исчезнет, и на поиски уйдет больше времени.       Оглянувшись, Утахиме вдруг поняла, что не встретила ни одного человека, пока добиралась сюда. Впрочем, быстро нашла объяснение — тропа не пользовалась популярностью среди туристов да и виды, судя по отзывам, открывались не самые красочные — в Киото существовали маршруты получше. Кроме того, дорожка на Камакэнибаши была испещрена торчащими из земли корнями и полнилась опасными местами — легко оступиться и прокатиться вниз по горке, отбивая бока.       Утахиме уставилась себе под ноги, с досадой рассматривая сапожки на небольшом каблуке. Ей точно стоило бы вернуться.       Поразмыслив пару минут, она, вопреки здравому смыслу, все же последовала дальше. Место не кишело невольными свидетелями, а впереди слабо мерцала надежда на спасение невинного ребенка. Неподходящая одежда, отсутствие проклятого оружия и стремительно наступающие сумерки расценивались ей слабыми предлогами для того, чтобы позорно сбежать.       Утахиме попытается. И пусть хоть кто-то рискнет потом обмолвиться об ее трусости.       Она шагнула на тропу, отбросив сомнения. Преодолевая трудный подъем, Утахиме брела по брызгам энергии, как дети из сказки брели до пряничного домика по хлебным крошкам. В конце обоих историй поджидала беда — Утахиме чувствовала, что горло пережимает подкрадывающаяся опасность. Иори знала ее вкус — кислая, разъедающий язык, колющая где-то в глотке.       След обрывался на дорожном ограждении. Она едва заметила маленькие остаточные пятна, наклонилась поближе, понюхала, словно могла определить силу по запаху.       А за ограждением вступал в свои права лес. Угрюмый и дремучий, он облеплял узкую тропинку со всех сторон и будто хотел поглотить. Утахиме всматривалась в чащу, подмечая, что если она рискнет, то ей придется спускаться в ров. Велик был шанс переломать себе ноги и рассечь голову, если оступится.       Застыв посреди пролеска на разбитой тропе, ей снова пришлось собирать себя в кучу. Впрочем, у нее едва ли остались иные варианты. Устало вздохнув, Утахиме перекинула ноги через ограждение, сходя с дороги.       Ветви в зарослях деревьев тут же принялись цепляться за одежду. Ноги утопали во мху и грязи. Двигаться приходилось медленно и осторожно, а стремительно опускающаяся на землю темень заставила включить фонарик на телефоне, чтобы случайно не зацепиться за что-нибудь ступней. Она спускалась ниже и ниже, изучая землю и пытаясь вылущить хоть намек на проклятую энергию, что привела ее сюда. Но, к сожалению, удача покинула Утахиме — подсказки иссякли и пришлось воззвать к собственной силе, чтобы почувствовать хоть что-то.       От внезапного хруста где-то вдали она вздрогнула, а ступня съехала по мокрой земле. Секунда, и Утахиме, не сумев удержать равновесие, шлепнулась набок и покатилась вниз, пролетев кубарем пару метров.       Приземление оказалось не мягким — собрав на себе пару сантиметров грязи, она умудрилась разорвать рубашку и приложиться ребрами о ствол дерева. Наверняка выглядела прелестно.       Валяясь в мокрой траве, Утахиме тихо чертыхалась и выругивалась. Хотелось как следует проораться и топнуть ногой, если, конечно, она ее не сломала. Иори аккуратно пошевелила ступней и выдохнула. Не сломала. Какая удача.       Надо же… Утахиме убеждала себя быть осторожной, а через мгновение уже валялась бесформенной массой на дне рва. Без связи и помощи — папка с отчетом вылетела из ее рук вместе с телефоном, когда падала. Не найдет, даже если приложит усилия — в темени ничего не развидит.       Выдохнув со свистом, Утахиме поднялась на ноги.       Ее окружил лес, пугающая тишина оглушала, а кусающая за пятки, стремительно наступающая ночь пугала неизвестностью.       И было еще кое-что…       Утахиме заметила это только сейчас: воздух словно наполнился слабой вибрацией, в нос въелся запах озона, а спину закололо. Она знала это ощущение. Хорошо изучила за столько лет.       — Думал подкрасться ко мне? — тихо спросила она, стараясь унять дрожь в голосе. — Что ты тут делаешь?       Медленно повернувшись, Утахиме заставила себя посмотреть ему в глаза.       — Утахиме-сенпай, — Годжо изучал ее с неизменной ухмылочкой на губах. — И когда это ты стала такой чувствительной?