***
– От тебя всегда пахнет летом, – как-то сказала я ему, лёжа на его груди и глядя на наши переплетающиеся в луче заходящего солнца пальцы. – Из-за воды? – Да, это странно, даже посреди зимы ты такой… – …такой?.. – Летний, тёплый, майский, июньский. Какой-то такой, – я прикрыла глаза, усмехнувшись лености своих мыслей: нега захватила каждый кусочек моего тела и, боюсь, если бы я могла адекватно воспринимать наш диалог, я бы ужаснулась его скудости и беспредметности. – Значит, синьорине по вкусу. Я кивнула. Адриан после молчания продолжил: – У нашего старого дома рос куст жасмина. Под моим окном. Этот запах напоминает мне о прошлом. О том, кто я. Чтобы не потеряться в этой жизни, – он немного притих и после поспешно добавил: – Вода, конечно, не то же, что настоящие цветы, но за неимением… Кстати, есть одна легенда. – Легенда? – Итальянская легенда. Как-то у герцога Тосканы появился куст прекрасных цветов. Таких цветов не было нигде во всей Италии. Но герцог был очень жадным, – Адриан крепче обнял меня. – Он строго-настрого запретил своему садовнику брать побеги. И садовник слушался своего хозяина, пока… – он хитро посмотрел на меня. – Здесь замешана девушка, да? – усмехнулась я. – Ма черто, гатта! Шерше ля фам. (*«Ну конечно, кошечка! Ищите женщину») Он так влюбился, что готов был свернуть горы. Поэтому сделал то, что было для него ещё более невозможно: подарил ей огромный букет того самого жасмина. А она, естественно, желая похвастаться подарком перед всеми, взяла и посадила ветви у себя в саду. С тех пор жасмин – символ любви, которая преодолевает все преграды. – Ты это сейчас на ходу придумал? – Нет, – тихий бархатистый смех. – И что с ними было дальше? – История умалчивает. Что хочешь. – Ну в действительности герцог наверняка наказал бедного садовника, и тому бы очень повезло, во-первых, если б он выжил, а во-вторых, если бы девушка и дальше принимала ухаживания опального слуги. – Ма донна! Никто в этом мире не верит в любовь! – расхохотался Адриан. – А между тем говорят, что из жасмина ещё делают приворотное зелье. Так что задумайся, почему тебе так понравилась моя вода и я сам. Я повернула голову и посмотрела на него – шутит ли. Замешательство прошло сразу же после взгляда на лукавую ухмылку. – Я Вас приворожил, миа стрегетта (*«моя ведьмочка»), – глубокий голос пробрал до мурашек. – Не сомневаюсь.***
Глаза сами собой закрывались, воспоминания сменялись калейдоскопом. На память пришли строчки. Песенка.***
– Теперь твоя очередь, – наши лица отделяло совсем мизерное расстояние, и я могла заметить, что его ресницы чуть ленивее поднимались – его одолевал сон. – О, боюсь, твоё желание мне не переплюнуть! Адриан удивился: – Неужели оно было так необычно? – Что обычного в желании поцеловать шрам? Он пожал плечами и коснулся грубой кожи на моей ключице: – В любом случае мне очень любопытно узнать твоё. Я задумалась: желаний, связанных с Адрианом, у меня было много. В том числе и тех, которые появились до первого поцелуя (таково было условие): начиная с того, чтобы он переставал попадать в передряги, и заканчивая стихами, обещанными у Антониони. Но раз мы договорились вспомнить то, что он назвал «маленьким желанием влюблённости» – когда понимаешь, что ловишь себя на мысли, свидетельствующей не о простом интересе к человеку – то на ум пришёл наш ужин на крыше. – Помнишь, ты рассказывал, как в детстве пел колыбельные солнцу? – уголок его губ дрогнул. – Мне тогда так захотелось уснуть под твою колыбельную. Адриан расплылся в улыбке: – Ты даже не представляешь, как это будет плохо. – Почему? – Это же не стихи, это импровизация. Ещё и не в привычном стиле. Я просто пел всё, что в голову придёт. – В любом случае мне очень любопытно, – передразнила я. – Хорошо, возьму на заметку в будущем. – Мы, кажется, всё равно собирались спать. – Желание требует исполнения? – усмехнулся мужчина. – Прекрасно, синьорина, укладывайтесь поудобнее, но помните, что я Вас предупреждал. После того, как я перестала возиться и закрыла глаза в его тёплых объятиях, Адриан, невесомо поглаживая меня по голове, с улыбкой в голосе начал: – Ну что ж, колыбельная ведьме? И тихо проникновенно запел: – День по капле утекает, Не спешит он звать луну. Моя ведьма засыпает, Скоро я вослед усну. Против бури, против ветра. Зло любое нипочём. Мы с моей любимой ведьмой Выстоим к плечу плечо. Мы с моей любимой ведьмой Выстоим к плечу плечо. Затихающий медленный напев и кокон его рук обещали спокойный лёгкий сон. Я прошептала: «Спасибо» – и уже сквозь дрёму почувствовала его губы на макушке.***
– Хватит думать о юношше! – я открыла глаза. Змей сердито щурился в сантиметрах от моего лица. – Ты вообщще ссобираешшьсся всставать? – Конечно собираюсь, у меня же с ним встреча, – ухмыльнулась я. – Не понимаю твоего недовольства. Я влюблена, о ком мне ещё думать? – Твои мыссли сстали такими однообразззными, – вздохнул фамильяр. – Кадзу, – провела я по холодной влажной коже, – и так каждый день проблемы, дай хоть насладиться мгновениями покоя. – Ты права, Раймонда, просссти, – мордочка змея поднырнула под мою ладонь. – Но видишшь ли, когда сстолько времени проводишшь безз ведьмы, хочетсся большше дейсствий, магии, ззагадок, движжения, понимаешшь? Я приподняла бровь, но фамильяр, не заметив, продолжил: – А в посследнее время только и мыссслей, что о поэте. И ладно было бы несссколько кавалеров, хоть какая-то интрига, а так... – он поймал мой строгий взгляд под сведёнными бровями и робко продолжил: – Мне так сскуччно. – Кадзу, остановись! – я села на кровати, переложив змея. – Нравится тебе или нет, но придётся ещё поскучать. А я собираюсь на свидание.***
В «Флориане» как всегда было многолюдно, что и было нам на руку. Когда я пришла, Адриан уже сидел, покачивая ногой, и, с сосредоточенным видом закрыв глаза, тёр лоб. – Рифмы не идут на ум? – усмехнулась я. – Ты пришла, и вдохновение снова на месте. Чао! (*«Здравствуй!») – он встал со своего места и, приобняв, поцеловал в щёку, а потом быстрым касанием сорвал поцелуй и с губ. – Милле скузе (*«Тысяча извинений»), синьорина, повело. – Своеобразный Вы джентльмен, Адриан, – зардевшись от неожиданности, посмеялась я. Он уселся вслед за мной с привычной хитрой ухмылкой. – Не устоял, – двусмысленно пояснил он и взял меня за руку. Как будто нельзя было иначе. Как будто тянуло магнитом, и мы всегда должны касаться друг друга. Сделав заказ, я решилась тихо спросить, пока официант не пришёл: – И всё же о чём ты думал? Что-то произошло? – Не знаю. Надо проверить. – Сегодня? Адриан медленно моргнул, пристально глядя на меня. Я уже научилась легко ловить такие знаки: – В правильном месте, в правильное время. Лукавая улыбка растеклась по его лицу: – Мы – прекрасный тандем, миа гатта (*«моя кошечка»). Мимо прошли люди, он подождал и продолжил уже серьёзным тоном: – Я обязательно свяжусь с тобой… – потёр подбородок, – около полуночи, наверное. Я только приоткрыла рот, чтобы спросить «как», но он опередил меня: – Ещё не знаю как, но что-нибудь придумаю, чтобы ты не беспокоилась всю ночь напролёт, – Адриан бросил взгляд на улицу. – Иногда приходит мысль приручить для этих целей голубя. Вон их сколько. Воображение сразу нарисовало картину моего поэта с голубем на плече. Официант принёс заказ, и я сразу скрыла улыбку за чашкой кофе: – Тебе пойдёт. – Считаешь? – любимый ухмыльнулся, заметив моё веселье. – А вообще, сразу попугая. К пиратскому пальто. – Попугаи слишком болтливы, мне пришлось бы от него избавиться. К тому же, – он сделал глоток, – боюсь, моё самолюбие не выдержало бы рядом кого-то ярче меня. У меня уже есть одна красавица, второй райской птицы я не потяну. – Ты только что сравнил меня с попугаем. Он поджал губы в притворной задумчивости: – Репутация сердцееда трещит по швам, – потом поцеловал мою руку и пристально посмотрел в глаза: – С райской птицей, Раймонда. У тебя даже в имени слово «Рай». Помнишь такое название небес? И как же мне тебя называть, если моё перо творит только благодаря моей птичке? – он вытащил перо из своей сумки и коснулся им кончика моего носа. – И как же у тебя всегда получается выкрутиться? – отмахнулась я. Адриан рассмеялся, потянувшись за печеньем. – Изворотливый. Вьёшься, как адово пламя. И в имени у тебя слово «Ад». Он пуще расхохотался: – Туше! Но это было жестоко. Ты почти разбила мне сердце. А ведь кстати о нём! – мужчина открыл свою сумку. – У меня есть подарок. Хотя теперь я не знаю, отдавать ли его после твоих злых слов. Я закатила глаза. Он с улыбкой молчал, всё ещё не вынимая руки из сумки. – Какую компенсацию Вы хотите, синьор поэт? – Думаю, меня удовлетворит, если Вы погладите меня по голове, синьорина. – Правда? Вы удовлетворитесь столь малым? – не удержалась я, и моя рука остановилась в сантиметре от его кудрей, когда я услышала низкое и тихое: – Сейчас да. Его щёки чуть порозовели, в глазах пробежал огонь, и, даже когда он прикрыл их от моих касаний, у меня всё равно возникло чувство, что мы делаем при всех что-то жутко интимное. Я отняла руку, он нехотя открыл глаза и положил на стол небольшую рукодельную книжицу. – Ты… что, сшил её сам? – я провела пальцами по корешку. Адриан пожал плечами: – Невелика заслуга. Я раскрыла книгу, пролистала несколько страниц и ахнула: – Поэма? – Я обещал стихи… – И ты выполнил обещание, но… целая поэма… – Почему это так тебя удивляет? Ты всегда звучишь в моём сердце. Просто нужно было усесться и всё спокойно записать, благо недавно такая возможность была. – Не можете просто сидеть в Ордене, Николетти? – сквозь улыбку листала страницы я. – Нужно или что-то узнавать, или что-то сочинять. – Я рад, что мы наконец подобрали верную характеристику моей натуре, – он одним глотком допил кофе. Улыбка медленно сошла с моего лица, когда я остановилась на одном развороте. Там лежала сухая веточка жасмина. Я приподняла книгу ощутить запах. – Он уже не пахнет. – Да, но… всё равно пахнет тобой. Чернилами. Адриан следил за мной с улыбкой. – Где ты его взял? Посреди зимы. Он хитро взглянул на меня, придвинулся и прошептал: – Даже если что-то не сможет шпион, это сделает влюблённый поэт. И опять отодвинулся: – Жасмин. На память о любви, которая преодолевает все преграды. Ну и о приворотах. – Спасибо! – я сжала его ладонь. – Всегда к Вашим услугам, ма донна, – мягко улыбнулся он, поцеловал костяшки моих пальцев и слегка обеспокоенно продолжил: – К сожалению, мне уже нужно бежать. – Я ещё посижу. – Честно говоря, мне было бы спокойнее, если б я тебя проводил. – У меня недопитый кофе, несколько амаретти и прекрасная книга. Я потом дойду сама. – Желание донны для меня закон. Но уверен, что ты не засидишься здесь надолго с книгой. – Почему? – Потому что тебе захочется спрятать свои краснеющие щёчки у себя в спальне, – усмехнулся он и потянулся за поцелуем. – Опять повело, милле скузе (*«тысяча извинений»). – До встречи! – я тихо засмеялась и после уж не могла стереть со своего лица улыбку: ни когда провожала взглядом любимый статный силуэт, ни когда взяла печенье и открыла первую страницу. Правда, когда я прочла несколько строф, было не до улыбок: меня действительно бросило в жар. С горящими щеками я закрыла книгу и засобиралась домой. Я шла в Академию и поймала себя на мысли, что было что-то странное в том, что щёки мои горели не от мороза, на губах был вкус не печенья, а в воздухе, казалось, витал запах жасмина.