Сквозь отчаяние

      Кайрас погиб, а Деви рухнула, умерла душой вместе с ним; билась в истерике, задыхалась, смотря на мёртвое тело близкого человека; она была жестоко сломлена, потеряв самую важную часть себя, самую родную, разбившуюся вдребезги: не собрать, не вернуть — тщетно.       Говорили, что время поможет, исцелит. Солгали. Бессовестно и пользуясь. Прошло пять лет — не отпустило: боль лишь утихла, но рана не зажила, нет, а душа кровоточила при любой мысли о нём, о её Кайрасе. С каждым шагом прочь, с каждой попыткой бежать от всепоглощающей пропасти Деви, наоборот, падала всё глубже.       Дивия боролась с собой тогда, когда кто-то напоминал ей о брате; боролась тогда, когда искала его одобрение её действиям; однако она сдалась, когда её поставили перед фактом: она станет женой лорда Кристиана де Клера; сдалась, когда Рита-Шива оповестил о том, что ей суждено умереть, — с того момента она была обречена на страдания, в которых тонула без опоры родного человека.       Деви была вынуждена согласиться, покориться судьбе. Видия Басу не оставила выбора, а Дивии Шарма словно не существовало — лишь марионетка без сердца, будто из неё силой извлекли все эмоции, кроме горькой печали. А Кайрас бы помог, поддержал, не дал этому случиться.       Казалось, вот-вот, и совсем не останется выхода, не останется и надежды — лишь чернеющая бездна и остановка пульса, лишь темнота в глазах от потери сознания до последнего вздоха и беспросветная дорога в никуда без единого шанса на счастье.       Дивия плачет — громко, отчаянно, беспомощно; она кричит — беззвучно, умоляюще, бессильно; тело дрожит от вечерней прохлады, от капель моросящего осеннего дождя, от отравляющей, мучительной боли, почти падает на колени со склонённой головой пред смертью. Наверное, это конец.       — Деви, — мягкий полушёпот знакомого голоса за спиной, лёгкий, приятный аромат лаванды с нотками мускатного ореха и тепло последующих неожиданных объятий укрывают её от рухнувшего в одночасье мира. — Не нужно сдаваться, — слова Кристиана греют невероятно, будто поднимают её — сломленную, хрупкую, — наверх, к солнцу.       Что-то разбивается от его фразы — оковы отчаяния, так безысходно стеснявшие её долгое время. Дивия пытается, но не может остановиться: слёзы вновь отрезвляющим холодом стекают по бледным щекам; пытается, но не может ответить ему хотя бы что-то: голос сдавлен, слова растворяются в шуме мелкого дождя. Кристиан не испытывает жалости — он понимает. Деви так слаба сейчас, как никогда; она не готова терять больше, упускать момент душевного спокойствия, когда можно не тревожиться, что одиноко, что она покажется странной, — рядом есть тот, кто не позволит опустить руки, кто услышит. Не уйдёт, не оставит, научит доверять, чувствовать.       Научит жить.